Через год мы узнаем имя нового президента

Через год, 8 ноября 2016 года состоятся выборы президента США.

Предвыборная кампания уже в разгаре. Обе основные партии – республиканская и демократическая – ведут поиск кандидата, способного выиграть выборы и занять Белый дом.

У демократов с высокой вероятностью этого кандидата можно назвать сейчас – бывший госсекретарь Хиллари Клинтон. Ей удалось преодолеть спад в опросах последних месяцев, и ее отрыв от основного конкурента, звезды первого этапа кампании Берни Сандерса, велик.

На республиканском фланге борьба за партийную номинацию в разгаре. В опросах к самому яркому политику первого этапа кампании, миллиардеру Доналду Трампу, прославившемуся, если можно так выразиться, несбалансированными высказываниями, приблизился бывший нейрохирург и видный консервативный публицист Бен Карсон, и им противостоит множество профессиональных политиков, таких как Марко Рубио, Тед Круз, Крис Кристи и еще один представитель династии Бушей – Джеб Буш.

Республиканских кандидатов в ближайшие дни ждут очередные теледебаты, в ближайшие месяцы – праймериз, и их волонтеры будут обходить дома избирателей, напоминая о грядущих выборах.

Слова "дебаты", "праймериз" и "волонтеры" существуют и в российском политическом словаре, но часто носят какой-то другой смысл. Само то, что крупнейшие партии перед выборами не имеют ясных лидеров и внутри них идет ожесточенная борьба за право партийной номинации, является существенным отличием от привычной российской практики.

Ирина Соболева

Политолог Ирина Соболева, которая сейчас пишет докторскую диссертацию в Колумбийском университете, замечает, что то, что обычно в России имеется в виду под партиями, где есть явные лидеры, – это преимущественно европейский опыт, партия очень иерархична, стабильна, участвует в избирательном процессе:

– В Америке под партией подразумевается нечто иное, это, скорее, некая избирательная система. Партии работают как два параллельных механизма отбора кандидатов на президентские позиции, с самого начала вовлекая избирателей в этот очень структурированный процесс. Партийное голосование в США – часть национального голосования, и на уровне партий мы наблюдаем огромное количество кандидатов. Праймериз, которые идут сейчас, представляют собой механизм формирования электората.

– Тут есть некая загадка: мы видим стольких, так сказать, "темных лошадок" – людей, про которых год назад трудно было и подумать, что они способны весьма успешно выступать. У демократов достаточно посмотреть на фигуру Сандерса. Кто мог предположить, что он способен бросить вызов Хиллари Клинтон? Этот механизм – как он устроен? Это ощущение скачек или тут есть логика? Какие взгляды, скажем, должен выражать человек, чтобы стать кандидатом от Республиканской партии, не будучи при этом ни в каком смысле лидером этой партии?

– В партии не нужно лидировать – нужно лидировать в гонке, лидировать в стране. В США сейчас очень заметна перестройка партийной системы в целом. За последние 10 лет, согласно ряду психологических, социологических исследований, Америка фантастически поляризовалась, между партиями возник слишком большой идеологический разрыв. Продвинутая часть электората, вовлеченная в политику, а также истеблишмент согласны между собой в том, что это создает некоторые проблемы для стабильности демократии в целом. Поэтому после Обамы, который как бы переформатировал американскую политику, сделав ее снова более близкой людям и, возможно, несколько менее комфортной для истеблишмента, даже республиканцы признают, что теперь приходится больше внимания обращать на инструменты краудфандинга, вовлекая людей на самом низовом уровне. Истеблишмент уже не так быстро и эффективно способен выбрать внутри себя кандидата, выставить его перед электоратом и сказать: вот, пожалуйста, наш консенсусный, удобный кандидат. Приходится ориентироваться на сложное общество и пытаться сократить слишком драматический разрыв. Именно потому мы видим в нынешней кампании действительно много уникальных для США кандидатов. Берни Сандерс – абсолютный маргинал, еще 10-15 лет назад он был бы совершенно невозможен в качестве кандидата, пусть даже на демократическом фланге, а теперь вполне хорошо себя чувствует и "отжимает" голоса у Клинтон. На республиканском фланге, учитывая глубокий кризис внутри партии, логично представлены все возможные кандидаты, пытающиеся нащупать тот самый ядерный электорат. После 8 лет достаточно успешного президентства Обамы неясно, что ядерный республиканский электорат собой представляет. И я вижу нынешнюю предвыборную гонку как попытку Республиканской партии понять это, а не как безумное, хаотическое выступление десяти "темных лошадок".

– Тут нужно сделать некую ремарку. Когда вы говорите об успешном президентстве Обамы, с вами не согласится, думаю, большая часть американцев. Рейтинг Обамы сейчас ниже 50%.

– Вам нужно 146?

– Нет, не нужно. Но это свидетельствует о ваших пристрастиях?

– Я поясню, почему сказала об успешном президентстве. Речь не о рейтинге Обамы сейчас, не о том, нравится мне Обама или нет, я не оцениваю его успешность в нормативном смысле, у меня нет политических пристрастий. Я оцениваю разную стилистику кампаний. Если мы говорим о кампании Обамы, то, понимая, что он тоже часть истеблишмента, что глупо предполагать его абсолютную изолированность от олигархической культуры, заметим следующее: Обама, безусловно, часть истеблишмента, но, если посмотреть на финансирование его предвыборных кампаний, очевидно, что оно радикально отличалось от финансирования типичного среднего кандидата в президенты США. Обаме удалось привлечь довольно большое количество волонтеров, причем не просто как приятное добавление к крупным капиталам, а как существенную часть финансирования кампании. Таким образом, я говорю об успешном президентстве – с точки зрения вовлечения людей. И это ровно та проблема, которая стоит перед республиканцами: ни один кандидат партии пока еще не смог разработать программу, способную привлечь людей – и волонтеров, и краудфандинг, и местные локальные движения на свою сторону. Республиканские кандидаты с большей вероятностью остаются кандидатами истеблишмента, нежели демократические. Поэтому именно сейчас, когда Клинтон является истеблишмент-кандидатом, представительницей, скорее, старого типа ведения кампаний, на республиканском фланге появляются молодые кандидаты в президенты, очень активно пытающиеся разыграть карту Обамы, то есть сыграть более продвинуто. Я надеюсь, не возникнет впечатления, что я исключительно фанат Обамы, нет, я фанат инновационных технологий проведения кампаний, которые мы видели пока лишь на демократическом фланге. Но начинаем видеть и на республиканском.

– Давайте взглянем на самую яркую фигуру, самого яркого кандидата республиканцев, который царил последние месяцы, – на миллиардера Трампа, вызывающего у многих оторопь. Есть огромное количество энтузиастов этого явления – не фанатов Трампа как такового, а людей, тщательно отслеживающих, что Трамп говорит, и хихикающих над этим, потому что это ярко и запоминается. С кем Трампа можно сравнить, если обратиться к российским реалиям, что это за политик такой?

– Мне кажется, вопрос подталкивает к тому, чтобы я сравнила Трампа с Владимиром Жириновским. Я встречала подобные сравнения в российских СМИ, и мне они не очень нравятся. На базовом уровне сходство есть, так ведут себя люди определенного психологического склада. Если бы мы говорили в контексте современных левых движений, мы назвали бы их сексистами. Они абсолютно определенным образом относятся к женщинам, не только к женщинам-политикам, а ко всему спектру "женских вопросов": аборты, социальная политика и т. д. И Трамп, и Жириновский очень консервативны, многие даже назвали бы их националистами, поскольку они также определенным образом относятся и к этническим меньшинствам, и к эмиграции, и к так называемому коренному населению. Но если в России слоган: "Мы за бедных, мы за русских" – вызвал у большей части населения приятие, то в США аналогичный лозунг звучит комично: не очень понятно, к кому относится понятие "коренное население". Однако все это – на базовом уровне. На более глубоком уровне кажется, что сравнение Трампа с Жириновским некорректно, потому что Трамп при всей своей бурлескности – успешно функционирующий бизнесмен, большая часть его риторики касается экономики, она про восстановление американского доминирования, американской силы, как он ее называет. У Жириновского, по-моему, отсутствует настолько продуманная избирательная программа. Я бы назвала в качестве аналога Олега Тинькова или даже Павла Дурова. Потому что, если мы посмотрим, как публично ведут себя крупные бизнесмены, мы увидим нечто похожее на Трампа – разбрасывание долларов с собственными подписями, простые, конкретные, яркие высказывания, которые безусловно привлекают часть электората, максимальный бизнес-подход: мы-де не занимаемся политикой. Сам Трамп много говорит о том, что он устал от политической корректности, устал от политики в целом, хочет заниматься бизнесом и просто сделать Америку хорошо работающей корпорацией. Мне это напоминает риторику, с которой бизнесмены участвуют в политике: они высказывают политические суждения, но постоянно отказываются от их политической природы. Это весьма типичное поведение.

– Почему Трампа не воспринимают всерьез? Даже когда он намного превосходил по опросам остальных кандидатов, которые сейчас пытаются получить номинацию от республиканцев, почему все говорили: ну, наверное, нет, Трамп никогда не станет представителем Республиканской партии на выборах?

– Есть два ответа. Ответ краткий: "всерьез", "не всерьез" – термины нынешнего периода кампании. Если вы посмотрите на скорость роста рейтинга Бена Карсона в последнее время – она даже выше, чем то, как рос рейтинг Дональда Трампа три-четыре месяца назад. Нормально, что на этом этапе некоторые кандидаты "выстреливают", а всерьез никто не реагирует: выстрел может оказаться холостым. Где-то с декабря все будет серьезно, потому что рейтинг сложно потерять в последние несколько месяцев кампании, сейчас же это вполне возможно и нормально. Тем более – мы говорим о росте в пределах 10-15%, что в общем-то пока не так много. Второй ответ: на всех флангах, насколько я вижу по СМИ, никто не может поверить, что человек с выраженными антиэмигрантскими взглядами может стать следующим президентом США. Работает и постоянное сравнение с демократическим лагерем: Трамп задает сексистскую риторику, кандидат демократов Клинтон – женщина, Трамп задает антиэмигрантскую риторику – в демократическом стане уже было проговорено: сын эмигранта может стать резидентом США. Поэтому риторика Трампа выглядит как откат назад, что даже у самых радикальных республиканцев вызывает отторжение.

– Давайте поговорим о том, с помощью чего "выстреливают" кандидаты. В России мы привыкли, что разговор ведется более или менее линейно, люди борются в одной плоскости. В Америке, если я правильно понимаю, есть некий набор тем, которые в настоящее время наиболее актуальны, в обсуждении этих важных тем кандидаты и "выстреливают" вдруг, поймав свою тему. Это так или существует более сложный механизм?

– Думаю, здесь более сложный механизм. Откуда берутся темы? Скажем так: их предлагают журналисты. В Америке особенно выражена так называемая четвертая власть, выражено влияние медиа на формирующуюся выборную повестку. Кандидаты участвуют в дебатах, приходят на большие общенациональные телеканалы. И именно модераторы дебатов заставляют их отвечать на определенные вопросы. Частично вопросы задаются пользователями "Фейсбука", существует обратная связь, но эти люди смотрят те же каналы, естественно, они задают вопросы, которые уже проговаривались; часть вопросов предлагается самими кандидатами. Всё действительно очень нелинейно. Есть консерваторы старой волны и консерваторы новой волны, они пытаются играть разные повестки, но так или иначе роль медиа как модератора очень велика. Прошлые кампании в США были сконцентрированы на одной теме – экономической. Например, первая кампания Обамы была заточена под разговор о том, что делать с кризисом, что делать с безработицей. Сейчас есть вызов внешнеполитический, всегда любимый республиканцами; внутриполитический вызов уже не настолько ярок. Стандартно актуальные темы – дискуссии о праве на аборт, о планируемом родительстве в целом, некоторые темы кампании Обамы. Однако внутри республиканского лагеря нет явной темы, которую хотят эксплуатировать все кандидаты.

– Давайте в качестве примера возьмем Сандерса, этого неожиданного и яркого представителя демократического лагеря. Он вообще говорит о себе как о социалисте, что в Америке почти ругательство. Существует много разных направлений, по которым оценивают кандидата, так, например, Сандерс относительно контроля над оружием придерживается скорее республиканской точки зрения, он за гораздо большую свободу в этом вопросе, потому что он из штата, где традиционно к этому праву на оружие относятся с особым трепетом. Таким образом, с одной стороны, в вопросах экономики он выступает практически социалистом, что прямо противоположно тому, что говорят республиканцы. В других вопросах он ближе к республиканцам, чем к демократам. Как избирателю разобраться?

– Очень грустный ответ: избиратель не разбирается. Исследования показывают, что люди "голосуют сердцем". Больше 60% электората определяются лишь на избирательном участке. Основная часть людей с трудом представляет, какова политическая повестка кандидатов. Были великолепные исследования, показывающие, что лучше всего избиратели осведомлены о том, как зовут супругу или супруга кандидата и как зовут их домашнее животное. Остальные вопросы остаются за гранью понимания. Но есть условные 25-30% сознательного электората. Как раз на этих людей пытаются ориентироваться сейчас кандидаты. Когда Сандерс заявляет, что он поддерживает право на оружие, или когда часть республиканских кандидатов отступают от классической республиканской повестки или даже поддерживают медикейд (американская государственная программа медицинской помощи нуждающимся. – РС), говорят: в нашем штате есть медикейд, у нас все хорошо, – это делается для того, чтобы атаковать сознательную часть электората, которая всегда находится примерно в середине. Есть различие между ядерным и колеблющимся электоратом. Ядерный электорат проголосует за республиканцев, потому что папа и мама всегда голосовали за республиканцев, или проголосует за демократов, потому что они всегда голосовали за демократов. Колеблющийся электорат – самый интересный, именно за него идет основная борьба, потому что от него зависит исход выборов. И этот колеблющийся электорат, сложный сам по себе, следит за гонкой, хочет думать, а не подстраивать себя как-то под бинарную партийную систему. Именно поэтому кандидаты пытаются разработать повестку, которая кажется нам сложной, непонятной, хаотической, почти калейдоскопичной: но она позволяет приманить к себе колеблющийся электорат. Что касается Сандерса и его позиции – он все-таки, на мой взгляд, слишком левый для того, чтобы поймать этот колеблющийся электорат. Тем более Клинтон быстро поняла, что многие на демократическом фланге начинают переходить на сторону Сандерса. И в последний месяц она начала тоже очень сильно леветь и расширять свою политическую позицию, дабы захватить часть радикального левого электората, но при этом продолжать оставаться в центре и не терять центральных голосов. Это момент подстройки.

– Вы говорите о том, что, к сожалению, большая часть электората не вслушивается в речи кандидатов. Вот эти ожесточенные республиканские дебаты, которые сейчас проходят, – за ними все следят или, может быть, не все? Кому они предназначены? Это серьезное обсуждение проблем в поисках думающего электората или попытка пропаганды и зомбирования масс?

– О зомбировании масс речи нет. Потому что, как я уже говорила, массы в принципе отстранены от политики, и это не только американская история на демократическом фланге, это история практически всех развитых демократий ныне. Праймериз решают две задачи. Прежде всего – подстройка для ядерного электората. Сейчас республиканские кандидаты пытаются понять, что собой представляет типичный республиканец как избиратель. Поэтому мы видим безумные тезисы на республиканском фланге, начиная от классического консерватора Трампа, заканчивая как бы демократическим в некотором роде Марко Рубио. Все пытаются понять, как фиксировать ядерный электорат. На втором этапе они будут ориентироваться как раз на думающих избирателей. Понятно, что думающие избиратели тоже принимают решение не сразу, а исходя из некоторых финальных расстановок сил на обоих флангах. Есть и еще одна задача: естественно, идет подстройка к тем людям, которые будут финансировать кампании. Мы это видим на примере Джеба Буша, который сначала привлек некоторый капитал истеблишмента (во многом за счет своей фамилии); сейчас он потерял доверие фандрайзеров, потому что неважно выступает, и очень многие люди, которые прежде собирались поддерживать Джеба Буша, решают, кого им поддерживать теперь, куда направлять капитал. Следовательно, праймериз решают и задачу формирования основной финансовой поддержки кампании, за ними наблюдают спонсоры.

– Давайте поговорим о деньгах. Существует российская, точнее, еще советская устоявшаяся максима, что, мол, там в любом случае деньги всё решают, за этим воротилы финансовые стоят. С другой стороны, есть теория, согласно которой деньги – переносчик информации, деньги позволяют показать, что сейчас развивается и растет хорошо, а что плохо развивается. С этой позиции можно говорить о каком-то соревновательном поле, где есть деньги, и мы, глядя на то, куда они текут, распознаем, кто успешен, а кто нет. Либо существуют какие-то реперные точки в виде главных финансовых источников, которых надо склонить каким-то образом на свою сторону и тогда все в порядке?

– Опять нужно произнести слово "истеблишмент". Потому что есть некие кандидаты, у которых давно сложившиеся доверительные отношения с некими инвесторами. Инвесторы будут поддерживать своих кандидатов либо до момента выхода их из гонки, либо до победы. Нельзя сказать, что потоки капиталов абсолютно свободны и никак не регламентируются, существуют человеческие отношения, есть бизнес-договоренности. Не все кандидаты включаются в гонку для того, чтобы победить в ней, кто-то решает таким способом репутационные задачи, во многом – и задачи своих инвесторов: можно поставить вопрос, проработать позицию, найти электорат для будущих выборов, возможен огромный набор задач. Во-вторых, есть тонкость, связанная с краудфандингом, о котором я уже говорила. Опыт позапрошлой избирательной кампании, да и прошлой тоже – активный краудфандинг Обамы, ставший во многом политической задачей, показал, что деньги привлекаются не столько ради них самых, сколько действительно ради того, чтобы иметь право заявить: "Я буду президентом всех американцев". Это очень сильно изменило ландшафт политической кампании в целом. Многие кандидаты сейчас пытаются – по крайней мере, на словах – абстрагироваться от больших капиталов, сказать избирателям: мы ориентируемся на вас, вы нам платите, поэтому мы будем народными кандидатами, а не кандидатами истеблишмента. Такой "Обама-стайл". Поэтому да, отношения между капиталом и властью довольно сложны, они не описываются классическими рыночными механизмами, о которых вы пытались говорить: что, мол, куда деньги ушли, тот и победит. Может быть меньше денег, но больше, условно, локальной поддержки, поддержки народа – в противовес поддержке истеблишмента. Пусть кандидат не смог привлечь крупных инвесторов, все равно он способен быть ярким, запоминающимся в гонке. Повторю, одно дело привлечь деньги, другое дело выиграть выборы, выигрыш в выборах все еще продолжает оставаться вопросом финального дня голосования и решения тех самых не вовлеченных, не осознающих особенно суть политического выбора людей. Людей, которые проголосуют так, как им захочется здесь и сейчас.

– Чем определяется их выбор в последний момент? Или на него вообще нельзя повлиять? Иначе получается, что вкладываются деньги, идет борьба за некую часть электората, но в результате последнее слово за людьми, которые вообще ни за чем не следили и ничего не знают про этих кандидатов.

– В принципе, да, вы будете смеяться, но примерно так и выглядит консенсус в американской политологии на этот счет. Безусловно, если у вас есть финансы, вы больше присутствуете в медиа, у вас больше рекламы, вы можете постоянно привлекать к себе внимание. Но когда политологи пытаются оценить факторы, влияющие на избирателей, ошибки неизбежны. Это связано с тем, что эпоха всеобщего вовлечения в политику, всеобщего интереса к политике давно прошла. Непонятно, вернется ли он – медовый месяц избирателя с его политическими представителями. Политологи-скептики убеждены: мы всегда будем ориентироваться на сознательных избирателей, а финальное решение всегда будет приниматься за счет пришедших в последний момент и решивших, несмотря ни на что. Но есть и хорошие новости – в плане прогнозирования политических результатов. Некоторые месседжи, элементы агитации оказываются очень стабильными. Последние результаты показывают: если вы подробнейшим образом представляете информацию избирателям, они эту информацию помнят в течение примерно трех месяцев. То есть эмоциональная пропаганда работает только в самый последний момент. Но если на протяжении всей кампании просвещать избирателей в какой-то определенной области, растет вероятность, что они проголосуют за вас. Это сравнительно новые результаты, потому что раньше считалось, что избиратель практически полностью эмоционален, нужно давить на слезовыжимательные моменты, показывать слезные картинки, быть симпатичным, тогда избиратель вас полюбит. Однако последние данные свидетельствуют, что можно влиять на избирателей и рациональным образом, рациональной аргументацией. Просто это нужно делать долго. Посмотрим, сработает ли в нынешней кампании такая тактика кандидатов.

– Давайте поговорим о волонтерстве. Сейчас в России непарламентская оппозиция пытается очень активно привлекать волонтеров к своим кампаниям на региональных выборах, как это делал Алексей Навальный. На недавних региональных выборах ребята отправлялись за крошечные деньги, которые давали только на проживание и еду, по городам и селам. Это не имело особого успеха, оппозиция в единственном регионе, где ее допустили к выборам, в Костромской области, все проиграла, но сами волонтеры были страшно воодушевлены общением с народом. Как это работает в Америке? У меня многие знакомые участвовали в кампании Обамы, звонили в штабы, спрашивали, чем можно помочь, их отправляли обойти людей по спискам, напомнить о том, что будут выборы. Насколько это важный процесс, имеет ли смысл переносить его в Россию?

– Вы сами сказали: в Россию он уже перенесен.

– Я добавлю – пока безрезультатно.

– Смотря, что считать результатом. Просто я вспоминаю какие-то заметки Леонида Волкова или Алексея Навального по поводу их кампании 2013 года на пост мэра Москвы, где открыто говорилось о том, что мы-де копируем Обаму, мы копируем идею вовлечения рядовых москвичей, идею политики как игры, такого квеста. Словом, подобные технологии уже были привнесены в Россию. Что касается выборов мэра Москвы, я не знаю, стоит ли считать второе место проигрышным результатом. По крайней мере, Навальный очень существенно нарастил рейтинг. Другой вопрос, было ли это следствием новых техник или просто голосованием протестного электората. В Америке сейчас ощущение, что кандидаты не так сильно задействуют волонтерский ресурс – в сравнении с тем, как его пытались задействовать во времена Обамы. Я знаю, что очень большое количество волонтеров – во многом по привычке, во многом из интереса – пришло в кампанию Клинтон, но, увы, остались не у дел. В кампании Клинтон такого акцента на волонтеров, как это было у Обамы, нет, организационно массы волонтеров там и не нужно. Люди разочарованы, они думали, что снова будет весело. В республиканском лагере предпринимаются попытки привлечь волонтеров, но они не слишком масштабны. Поэтому вопрос, нужны ли волонтеры как таковые или для иных политических задач, порой – символических, допустим, показать электорату, что вы способны привлечь людей, на мой взгляд, этот вопрос пока открыт. Я бы здесь побыла, пожалуй, некоторым скептиком.

– Представьте, что мы беседуем со средним российским избирателем: в чем кардинальное отличие американской кампании от российского подхода, самого ощущения того, как устроены эти кампании? Ведь внешне все выглядит похоже: вот у нас есть и праймериз, и теледебаты, и где-то там еще деньги.

– Для меня различия огромны. Естественно, очень разные типы политического режима, разные типы политического участия, поэтому формально институты работают очень по-разному. В России сами по себе дебаты и их роль в отборе кандидатов сомнительны, существенная часть решений принимается кулуарно. Более того, даже сами представители говорят: мы сели и договорились. В Америке уже сама ситуация "мы сели и договорились" была бы большим политическим провалом. В России сложно представить, чтобы журналисты жестко вели себя с кандидатами. В США последние республиканские дебаты были как раз связаны со скандалом, поскольку журналисты вели себя, как некоторые оценивают, агрессивно. Кто-то считает – заслуженно, однако кандидатам пришлось несладко. Далее, как ни странно это может прозвучать для российского избирателя, который, вероятно, полагает, что российская система очень стабильна, поскольку заранее отбраковывает радикальных, экстремистских кандидатов, на самом деле все совсем иначе. Вероятность прихода к власти в России кандидата с радикальной, экстремистской позицией выше, чем в США. Потому что именно механизм праймериз, механизм очень жестких внутрипартийных дебатов позволяет оставить избираемых кандидатов. Главный термин американской политологии – избираемость. Партия хочет отобрать того кандидата, который понравится большинству. Если приходит радикальный республиканец или радикальный демократ, который может вызывать эмпатию внутри партии, но не вызовет симпатии у колеблющегося электората, его снимают на ранних этапах, он даже сам уходит, видя, что неизбираем. Так как в России отсутствуют механизмы жесткого контроля со стороны СМИ, со стороны общества в целом, про колеблющихся избирателей мало кто думает, внутренние элитные решения иногда могут приводить к не самому оптимальному выбору. Кандидат, считающий себя представителем большинства, способен удержать это большинство административным ресурсом, но политически он может быть более радикальным, чем тот, у кого нет административного ресурса. Это парадоксально, потому что вся российская политика построена на идее стабильности и предсказуемости, но институционально вы создаете больше риска для неадекватных кандидатов в президенты, чем это возможно в США.