Почему Рязанов не боялся?

"Единственное, чего я не могу простить Ельцину, – это преемника". Почему Эльдар Рязанов не боялся говорить о режиме то, что думает. В гостях актриса Лия Ахеджакова, кинокритик Юрий Богомолов, кинодокументалист Виталий Манский и певец, композитор Сергей Никитин. Ведущая Елена Рыковцева

Елена Рыковцева: По печальному, к сожалению, поводу мы собрались. Я представляю гостей программы: с нами Виталий Манский, президент фестиваля Артдокфест, кинодокументалист, с нами Юрий Богомолов, кинокритик, искусствовед, с нами Сергей Никитин, композитор, исполнитель. Мы вспоминаем сегодня Эльдара Александровича Рязанова. С нами на связи Лия Ахеджакова. Почему Эльдар Рязанов не боялся, почему с самого начала он был человеком немножечко безбашенным с точки зрения отношений с режимом, с властью, и до конца, мы о последних годах тоже будем говорить, о политической позиции, которую он занимал и в вопросах искусства, и в вопросах политики. Не знаю, сколько лет мы смотрели фильм "Ирония судьбы", 30, 40? Года два назад я вдруг заново посмотрела на самое начало фильма и подумала: как такое могли разрешить? Как Советский Союз мог разрешить, еще и показывать из Нового года в Новый год, потому что это абсолютная сатира: вы посмотрите, в какой одномерной стране вы живете, – начинает с этого свой замечательный фильм Эльдар Рязанов.

Полная видеозапись эфира

Юрий Богомолов: Можно вспомнить обстоятельства. Ведь Рязанов и Брагинский, соавторы многолетние, они сначала сценарий предложили Министерству кино. Там сказали: зачем столько лирики, зачем столько песен, зачем столько музыки? Эльдар Александрович тогда вышел с заседания коллегии, вошел в телефонную будку и позвонил Лапину, тогдашнему председателю Телерадиокомитета. Тогда это можно было сделать, как ни странно.

Елена Рыковцева: Сейчас поди Эрнсту позвони.

Виталий Манский: Почему? Я полагаю, что Эрнсту тоже можно позвонить с хорошим проектом. Просто Рязановых сейчас не очень много.

Юрий Богомолов: В общем, он позвонил. А Лапин при всей своей жесткости, строгости, при том что был таким ортодоксом, почему-то на каком-то этаже своего сознания очень любил высокую поэзию. Многие рассказывали, что он мог читать стихи. Эльдар Александрович потом рассказал об этом. Он его принял, посмотрел и дал добро, это делалось по заказу Телерадиокомитета. А вот когда было сделано, то тут тоже возникла интересная интрига. Он как-то не сразу рискнул показать на Новый год, но тем не менее, у Лапина была короткая связь с Брежневым, он мог прямо через головы всех членов политбюро позвонить и договориться. Брежневу, который посмотрел на даче со своей семьей, и ему понравилось. "Институт дачи" так называемый в Советском Союзе при Кремле – это был особый институт, который иногда решал проблемы показа, есть несколько примеров на этот счет: "Белое солнце пустыни", картина Климова "Добро пожаловать" таким же образом проникла на экран. Лапин устроил жестокую шутку над своими подчиненными. Он вынес эту картину на обсуждение членов Телерадиокомитета, потом устроил обсуждение. Они просто единодушно сказали, что нет, друзья, это нельзя показывать, это как-то не очень хорошо. И тогда Лапин всех выслушал и сказал: "А я все-таки думаю, что надо показать". Была картина показана, естественно, был триумф, картина потом вышла в прокат и тоже собрала публику.

Виталий Манский: И получила государственную премию.

Юрий Богомолов: А почему это можно было? Потому что уже был несколько ослаблен поводок и ошейник.

Елена Рыковцева: И нюх, наверное, подводил тоже.

Юрий Богомолов: Нюх еще не поводил, но все-таки на каком-то уровне были какие-то послабления. Я думаю, что это связано с тем, что частная жизнь была в какой-то степени легализована, можно сказать, санкционирована, несмотря на все отрицательное.

Елена Рыковцева: Сергей, вы помните какие-то опасения Эльдара Александровича, связанные именно с этим, что эта картина может быть не разрешена именно потому, что она про страну, не потому, что там пьяные, не потому, что там бардак, а потому, что унифицированная страна такая страшноватенькая в ней предстает?

Сергей Никитин: Я не могу припомнить опасений, переживаний. Все началось с того, что Микаэл Леонович Таривердиев, с которым мы были тогда очень хорошо знакомы, просто пригласил меня поработать над саундтреком, как сейчас говорят. Это было просто счастье попасть на Мосфильм, познакомиться с самим Эльдаром Рязановым. Для меня это был судьбоносный момент, скажем так. И вдруг оказалось, что со мной все очень просто, видимо, я был как раз тот самый доктор Лукашин с обыкновенным человеческим голосом. С третьего-четвертого дубля все завершалось. Мне даже было жалко, мне хотелось еще поработать, а мне говорят: хорошо, все, закончили. Единственный раз я встретился у композитора с молодой тогда певицей Аллой Пугачевой. Я ему пою: "Я спросил у ясеня". А Пугачева говорит: "О, какую ему песню дали". Потом я узнал, что с Аллой были большие проблемы. И режиссеру, и композитору хотелось как-то элиминировать ее эстрадную манеру с подвываниями, вы знаете, о чем идет речь. Они добивались, чтобы тоже она человеческим голосом заговорила и запела.

Елена Рыковцева: То есть они ее приземляли, причесывали, обтесывали ее эстрадность?

Сергей Никитин: Как-то пытались избавиться от этого, пытались из нее естественность какую-то получить. Было 43 дубля "Мне нравится, что вы больны не мной". В конце концов получилось то, что получилось. Этот момент был судьбоносным в том смысле, что мы тогда познакомились и подружились с Эльдаром Александровичем. Слава богу, эта дружба длилась 40 лет. Мы узнали его как просто человека, как человека, имеющего талант дружить. Для него это, я думаю, самое ценное в жизни. Наблюдать было, как он общается с Зиновием Ефимовичем Гердтом, с Петром Ефимовичем Тодоровским, с Булатом Окуджавой или с его другом юности Василием Васильевичем Катаняном – этому можно было позавидовать и поучиться бережному, трепетному отношению к другу. Необязательно, чтобы человек был известным, из какой-то артистической среды – это мог быть самый обыкновенный человек, для Эльдара Александровича это не имело большого значения. Но зато если он сталкивался с хамством, он становился таким яростным воином. Был эпизод, когда он был в Министерстве культуры РСФСР, загородил выезд его машины водитель министра культуры, повел себя хамски, не дал ему выехать, что привело, конечно, в бешенство Эльдара Александровича. Он написал письмо министру, что я тот самый народный артист культуры республики, которой вы руководите. В конце концов, каков холоп, таков и барин.

Елена Рыковцева: Лия, вы с ним похожи по характеру, я вас так воспринимаю: вы боец, он боец. Вы это в нем всегда видели или он с годами менялся?

Лия Ахеджакова: Не могу разобраться, мне кажется, всегда. Во время "Гаража", я только вчера выяснила, какого года "Гараж", я такие вещи забываю. Я вчера была в новосибирском академгородке, куда меня в 1979 году с премьерой "Гаража" пригласили. Это очень знаменательная была встреча. В зале сидели те ученые, которые еще оставались, те, которые уже отъезжали, те, которых сбросили со счетов. Видимо, "Гараж" задал особый тон общения. Вчера я играла спектакль на той же самой сцене, меня совершенно ошарашило – я попала в то же самое время. Знаете, фильмы такие бывают, когда люди попадают в будущее и в прошлое, я ровно попала в это же время и в те же проблемы, в тот же воздух, в ту же ситуацию. Я помню, что когда снимался "Гараж", Эльдар Александрович уже, видимо, проявлял какое-то беспокойство, потому что он говорил, что снять надо очень быстро, хоть за 30 дней, чтобы это проскочило. А там же на площадке были такие актеры, такие люди, так густо населено было все очень мощными харизматическими людьми. Снять за 30 дней было трудно, но он это сделал. И как это проскочило, мы все были потрясены. Может быть это его авторитет, я не знаю, чем это объяснить. Мощь его натуры – ведь это тоже очень важно. Он по своей природе всегда оппозиционер, у него всегда очень сильное противостояние против пакостей, и тогда оно было в очень мощной концентрации. Как это проскочило, не знаю.

Елена Рыковцева: Мы послушаем некоторые цитаты Эльдара Александровича, как раз говорящие о его взглядах и убеждениях, которые он высказывал в последние годы.

Диктор:

20 декабря 2009

Меня очень беспокоит, очень не нравится то, что происходит вокруг. Это какая-то нелепица. Я не понимаю, в какой стране мы живем. Нас, по сути дела, сплачивает только одно – единство языка, и больше ничего, понимаете? Поэтому что это за капитализм или социализм, вообще, какая-то помесь всего? Не знаю, мне это не нравится. Мне не нравится ксенофобия, мне не нравится вообще убийство людей, мне не нравится очень много. Мне не нравится, что говорят одно, а, на самом деле, происходит черти что. И все эти вопли о коррупции – это смешно, потому что надо начинать с себя. И вообще, я думаю, что пока не будет полного покаяния в нашей стране тех преступлений сталинского времени, понимаете? И ничего не произойдет, мы все равно остаемся выходцами из Советского Союза в дурной части этого. Потому что были у Советского Союза и какие-то неплохие стороны. А покаянием не пахнет. И это неформальное должно быть покаяние, это должно быть глубинное покаяние. Это надо провести огромную кампанию, начиная сверху до низу и отречься. Потому что недаром же в Германии идеология фашизма заклеймена как преступная, понимаете? То же самое надо сделать и у нас со сталинским временем.

19 августа 2011

Наш капитализм совсем не тот, что в Америке. Он у нас какой-то уродливый. То, что я вижу вокруг, принципиально чуждо культуре. Культура массовая, дешевая, захлестнувшая наше кино и ТВ, – возможно, такому капитализму к лицу. Но если говорить о настоящей культуре, то наш капитализм не выказал никаких признаков интереса к ней.

21 августа 2011

Я очень многие поступки Ельцина одобряю. Но единственное, что я не могу ему простить, это то, что он назначил такого преемника, который, во-первых, просто поднял опять, так сказать, то, что было отодвинуто историей – слой этих жадных, страшных, темных людей, которые представляли у нас самые страшные, злые силы, за которыми стоят толпы казненных, окровавленных и так далее, и так далее. Вот, чего я простить ему не могу, к сожалению.

9 апреля 2012

Сегодняшнюю политическую ситуацию я сквозь себя абсолютно никак не пропускаю. Я не знаю, в какой стране живу, не знаю, какой у нас строй. Я не понимаю, условно говоря, за что сидит Ходорковский, а другой олигарх почему не сидит. Я понимаю одно: кроме русского языка, нас ничего больше не объединяет. Я сегодня живу не в стране, а на своей территории.

Елена Рыковцева: Это очень грустные мысли, очень жесткие, трагические, где-то даже безысходные.

Виталий Манский: У него была к его достоинству четкая гражданская позиция, полное отсутствие какого-то свойственного нашему времени виляния. Она даже была, мне кажется, в чем-то гипертрофированно жесткой. Мы в Киносоюзе собирались несколько раз сделать письма, обращенные к президенту с какими-то требованиями, по-моему, по Сенцову, я сейчас не могу точно вспомнить. Любое письмо к президенту должно начинаться: "Уважаемый господин президент". И вот Эльдар Александрович четко ответил: он не поставит свою подпись под письмом, которое начинается словами "уважаемый президент". Я думаю, что если бы мы все нашли в себе силы определиться и говорить то, что мы думаем и жить по совести, как советовал нам другой классик, мы бы жили, действительно, не на территории, а уважаемой нами и всем миром стране. Рязанов, как мне кажется, делал всю жизнь так, чтобы нас уважали, чтобы мы сами себя уважали. Он, кстати, себя очень уважал. Я, не будучи другом близким, все-таки мы работали вместе на РЕН-ТВ, какие-то еще моменты мне удавалось наблюдать. Что касается того же Киносоюза, я сейчас скажу не о Рязанове, а о людях старшего поколения, звездах советского кино, как для меня вопрос, почему они с такой легкостью позволяют себя использовать в каких-то политических кампаниях различных калибров, даже не беря за это какую-то достойную цену, просто в легкую. Когда Никита Сергеевич Михалков себя восстановил через суд в должности председателя Союза кинематографистов, он в назидание или в знак пиршества, я не знаю, для каких целей, организовал большой съезд в Гостином дворе. Он в историю кинематографа, наверное, и войдет как съезд в Гостином дворе. Он театрально закрыл весь Гостиный двор черным бархатом, долго шла какая-то приветственная речь, а потом заиграла музыка и вдруг из этого черного бархата стали выходить ветераны советского кино под музыку. Этот выход был срежиссирован как знак поддержки старшего поколения. Две кулисы были близко друг к другу, эти старики как бы руками разгребали эти кулисы и из темноты выходили в свет этого зала. Это была совершенно какая-то кафкианская картина, когда ты понимаешь, что они полчаса или час стояли в какой-то подсобке неприспособленной и потом выходят, они такие растерянные, растерявшиеся. Лицо за лицом, легенда за легендой, я не позволю себе перечислять эти имена, потому что, на мой взгляд, это был абсолютный стыд, позор и падение каждого этого человека, который за собой несет какую-то историю, судьбу. Никогда Рязанова невозможно было себе представить в какой-то такой или более высокой кампанейщине. Трудно себе представить Рязанова, продвигающего какого-то политика. Да, Рязанов делал фильм о Ельцине, но это был фильм личности о личности.

Елена Рыковцева: Которого он признавал и с которым был во многом согласен – это был его человек.

Виталий Манский: И с которым он спорил, он не позволял себя сделать дураком в этой ситуации. Когда он сел на стул на кухне, из которого торчал гвоздь, он не промолчал, он сказал: "Вы в какие декорации меня привели?". Понятно, что Ельцин не живет на улице Лесной, что эта квартира – адрес прописки. Он не позволял себя никогда, он был человеком на редкость правильным. Кино, которое он делал, он же неслучайно в какой-то период жизни хотел уйти от этого легкого комедийного жанра в некие философские притчи, потому что он нуждался в возможности более жесткого обращения к народу. Но и умел понимать, что ему более удается через легкость повествования сказать более важные вещи. И его лучшие картины о нашей жизни, даже если это о нашей сегодняшней жизни, о современности, в которой он жил, история "О бедном гусаре", которая, казалось бы, отсылает нас – это все-таки комедия. В этих комедиях он создал летопись страны, как никто другой, энциклопедию страны.

Елена Рыковцева: Я смотрю на этих людей, о которых вы говорили, раскололось очень многое, появилось невозможное. Все знают, кто такой Карен Шахназаров, который сегодня стоит в телевизионных шоу и поносит Америку, и он же когда-то снял "Город Зеро". Есть люди, которые стояли на Болотной и которые сегодня стоят на митингах за Крым. Есть масса людей, которые подписали обращение среди деятелей искусств крымское. Ему ведь было бы проще и удобнее это сделать – подписать или промолчать, а вот он идет и подписывает другое обращение. Когда случился Крым, было другое обращение к не очень уважаемому президенту: не нужно этой агрессии, этой аннексии, вы огребете, будет очень плохо и очень страшно. Это было такое предупреждение, которое сбылось потом. Как ему удалось уцелеть во всем этом, удержать, устоять?

Юрий Богомолов: Все-таки самая верная биография – это художественная, она в его фильмах. У него такой возник образ наивного человека, он его холил и лелеял, начиная с "Человека ниоткуда", который явился на эту землю, а потом "Берегись автомобиля", там тоже этот мотив звучит. Я в свое время, когда Рязанов приступал к этой картине, стажировался в объединении Пырьева, где эта картина задумывалась, и очень хорошо помню, как на первом этапе ее забодали на уровне сценария. Там было какое-то обострение внутренней ситуации в стране в очередной раз, тогда ему пришлось быстро делать "Гусарскую балладу". Тогда же в объединении лежал сценарий Войновича "Хочу быть честным", режиссер хотел поставить этот сценарий, обсуждение было, все хвалили, там присутствовали замечательные члены худсовета. Пырьев, который курил одну сигарету за другой, пепел у него падал на брюки, выслушал все и говорит: "А теперь забудьте обо всем, что вы говорили, ничего этого не будет". То есть не захотели быть честными на таком уровне, и Эльдару не разрешили. Этот мотив наивности переходил из картины в картину. В том же в "Гараже" Лия Ахеджакова играла такого абсолютно наивного человека, не принимающего правила игры советской бюрократии.

Елена Рыковцева: То есть наделил ее своими чертами.

Юрий Богомолов: Хотя в эпизодах он появлялся, мы помним, но всегда в комических ролях. Самая его замечательная эпизодическая роль – это в "Старых клячах". Я сильно подозреваю, что на этой картине он решил попрощаться. Эта картина, я ее пересмотрел сейчас, примечательна во многих отношениях, союз с армией этих людей, армия там спасает ситуацию. Вот эта тема сопротивления, до этого еще была картина "Небеса обетованные", где уходил паровоз в небо, "Старые клячи", где возвращается на землю, приходится бороться, такая траектория повторяющаяся, спираль, можно сказать, завинчивающаяся, она очень характерна и очень последовательна для Эльдара Александровича. Так получилось, что я со своим товарищем, сокурсником еще молодыми студентами брали почти первое интервью у Эльдара Александровича для журнала "Искусство кино". Мы много разговаривали на эту тему, так или иначе это получилось, потом было опубликовано. Через некоторое время я написал небольшую статью в газете, приложение к "Советской культуре", оно называлось в просторечии "копейка", поскольку стоило одну копейку. Эту статью я назвал "Режиссер, который смеется". Так вот, он в то время только смеялся. Должен сказать, что советскую власть подкосило: это ирония и улыбка Рязанова, Жванецкого, грузинских режиссеров, которые снимали свои замечательные комедии. Но иногда эта улыбка оборачивалась жесткой иронией в "Гараже". Кажется в какой-то момент, что все, проехали эту действительность, над которой смеялся Рязанов.

Сергей Никитин: Для меня "Берегись автомобиля", может быть, содержит более жесткие и конкретные высказывания просто тем, что там есть свобода вместе с мелодией Петрова. Или: "Чья это нога?" – "Кого надо нога". Это не просто посмешить нас, а в этом была свобода высказывания. И что герой такой чудак, где-то это предвидение Андрея Дмитриевича Сахарова, которого высмеивали, какой он наивный.

Виталий Манский: Любопытная вещь: он смог быть свободным, вполне развернуто свободным в советское время, даже как-то жить вполне комфортно, находить способ общения с аудиторией. После 2000-х годов, когда он был готов работать и хотел работать – это мы все наблюдали, он не смог найти эту интонацию свободы, то есть он не смог найти общего языка с власть предержащими. Сегодня трудно себе представить ситуацию, когда просто его не пустят во двор Министерства культуры, там будет стоять машина Мединского одна, там не будет стоять ни машины Рязанова, ни кого-то другого, потому что изменилось все. Сейчас, по сути дела, Рязанов и не нужен. Не нужен свободный человек, который может как-то указывать, объяснять, направлять. Сейчас вообще отношение к культуре – как к сфере услуг, культура должна обслуживать власть, даже не государство. Власть у нас персонифицирована, культура должна работать на практически одного человека и на ближний круг. Рязанова представить себе работающего в таких условиях невозможно. Рязанов, если бы он был на 20 лет моложе, 30 лет моложе, наверное, сегодня, я не знаю сегодня картины "Берегись автомобиля", простят меня мои коллеги-кинематографисты, нет таких фильмов.

Елена Рыковцева: Может быть, потому, что он понимал то время очень хорошо, а про это время он сам говорил: "Я не понимаю, что это, что вокруг меня происходит".

Виталий Манский: То время не было таким сахаром-рафинадом.

Елена Рыковцева: Я сказала – понимал, я же не сказала – ценил, любил, признавал, вписывался.

Юрий Богомолов: То время было проще. Как соотношение между войной и миром. Война упрощает. Когда есть две противоборствующие стороны, скажем, советская идеология и нормальный здравый смысл, то эта ситуация фронтального противостояния делает проще. А когда мир – мир всегда сложнее войны. Вот этой сложности, бывает, мы не выдерживаем.

Виталий Манский: Я бы не сказал, что он не понимал время, в котором он живет. Он очень точно расставлял акценты, он очень точно высказывал свою позицию, его вопросы, уже в них заложены ответы. Он обвиняет это время, и обвиняет с позиции понимания. Если человек уже не столь мобилен, не столь легко ему куда-то уезжать на какие-то публичные выступления, едет и выступает в поддержку Ходорковского – это точное понимание, что он делает.

Елена Рыковцева: Он живет в стране как будто бы свободной, но которая при этом не выступает в поддержку Ходорковского.

Виталий Манский: Кто из кинематографистов, деятелей культуры, большого списка людей уровня Рязанова поддержали Ходорковского, когда тот сидел?

Елена Рыковцева: Вообще никакой. Вот Лия Ахеджакова. Лия, вы себя чувствовали одинокой?

Лия Ахеджакова: Спасибо, Юрочка, что ты сказал про "Небеса обетованные" и про "Старые клячи". Это уже забывается, но более счастливого времени актерского, творческого, чем в "Небесах обетованных", не было. Вы знаете, мы в помойке, холод собачий, на кладбищенских делают памятники мраморные, в каком-то ужасе. Была сцена, ее, к сожалению, вырезали: я почти по колено в миазмах стояла, и надо было играть. Но как все светилось, как мы были счастливы, как мы были объединены. Этого никогда потом у меня не было, только в "Старых клячах". Я вам хочу сказать про электорат Рязанова, сейчас говорят – 86%, даже если меньше, я же всю Россию объездила, а я как пароль от Рязанова. Вы не представляете, какой могучий электорат у Эльдара Александровича, сколько людей его понимают, любят, помнят. На меня исходила такая любовь и благодарность и после "Гаража", и после "Кляч", и после "Небеса обетованные". У него гораздо больше рейтинг, я вам вот что скажу.

Елена Рыковцева: У его взглядов рейтинг один, у его фильмов – другой. То есть люди воспринимают его позицию отдельно от его фильмов. Много ли поддержали тогда Ходорковского? Вы да Рязанов. Вы же были тогда одиноки.

Лия Ахеджакова: Я и сейчас иной раз чувствую, что я одинока. Вся моя актерская братия: моя хата с краю, ничего не знаю. Но когда ближе поговоришь с людьми, оказывается, меня спрашивают, а их не спрашивают. А таких очень много, просто им не дают подписывать письма, а они бы подписали.

Виталий Манский: Да ладно. Не хотят, все боятся. При всем уважении, это то, что я знаю доподлинно. Степень трусости наших коллег, кто не подписал, – они не подписали. Это не то что они были заняты, они не слышали. Нет, они не хотят подписать, поверьте.

Лия Ахеджакова: Какая-то часть не хочет и не подпишет, всю жизнь будет подписывать другие письма. Но есть очень большая часть, просто они не очень известны и к ним не обращаются.

Виталий Манский: Я вам позвоню потом после эфира, вы мне расскажете.

Елена Рыковцева: Давайте послушаем, что люди говорят. Сегодня наш корреспондент ходил по Москве и спрашивал: почему так тяжело терять Рязанова?

Москвичи об Эльдаре Рязанове

Елена Рыковцева: Это, конечно, феноменально, когда 40 лет проходит, и вы каждый Новый год смотрите один и тот же фильм. Это абсолютный феномен, которому, по-моему, равного в мире нет, нет такой нации, которая смотрит всегда обязательно один и тот же фильм. Я знаю, Сергей, что у вас три фильма с ним было: "Ирония судьбы", "Забытая мелодия для флейты" – это вы исполняли, вы для третьего фильма писали.

Сергей Никитин: "Тихий омут", прозвучала песня на стихи Давида Самойлова.

Елена Рыковцева: Мне интересно, совпадает ли любимое кино рязановское с тем, где вы исполняли, или это совсем необязательно?

Сергей Никитин: Про "Берегись автомобиля" я сказал. Конечно же, "Ирония судьбы". Конечно, когда я слышал, как Мягков поет, у меня было такое чувство раздвоения.

Елена Рыковцева: А как Талызина бедная страдала сколько лет.

Сергей Никитин: Конечно, "Гараж", "Небеса обетованные". И мне кажется, последний его фильм очень сильный, совершенно все по-другому сделано.

Елена Рыковцева: А вы немножко ревновали к Мягкову?

Сергей Никитин: Да нет, это он ревновал ко мне. Виталий, вы сказали, что сегодня не нужен Рязанов, это им он не нужен, а людям нужен. Просто сегодня в жизни востребована сфера обслуживания.

Виталий Манский: И большая очередь стоит в обслугу.

Елена Рыковцева: Зачем им Рязанов с такой системой взглядов?

Сергей Никитин: Эльдар Рязанов – это область служения. Стилистические разногласия имеют место быть. Попытки эксплуатировать успешный бренд этих фильмов, ремейки Первым каналом инициированные – это все обречено на провал. Вспомним строчку Окуджавы: "Не покупаются доброе имя, талант и любовь".

Елена Рыковцева: Это грустная тема, печальная. Мне тоже непонятно, когда человек так против, он был против "Иронии судьбы-2", ему не хотелось, ему было больно. Зачем нужно было его терзать этим вторым фильмом?

Сергей Никитин: Ничего личного – это бизнес.

Виталий Манский: Эти фильмы уже умерли, их уже нет. Я с трудом вспоминаю, что-то такое видел, вроде актеры. То, что сделано Рязановым, – это в вечности, то, что сделано под Рязанова, оно существует, решает какие-то коммерческие сиюминутные задачи, но оно растворяется как пыль, как туман – это фейк. Но тоже надо, почему нет. В конце концов, может быть, заплатили какие-то деньги, актеры поработали, операторы поснимали, пленку попроявляли, буфетчица сдала кассу.

Елена Рыковцева: Лия, это не будет некорректно с моей стороны вас спросить: почему вы отказались от второй "Иронии судьбы"?

Лия Ахеджакова: Вспоминаю эту полутравлю такую, которую мне устроили. Я оказалась единственной, кто категорически отказался сниматься в этом ремейке. Надо сказать, что я огребла на свою голову. Кроме того, что я выпускала тогда спектакль, не могла поехать, но еще пошли какие-то страшные про меня истории, что я за два дня съемочных требовала квартиру, какая-то мерзость пошла. А на самом деле меня потрясло, что актеры, которые снимались у Эльдара Александровича, согласились в этом участвовать. До сих пор я не могу понять, как же так – это же очень непорядочно. Но я огребла за это.

Елена Рыковцева: Вы большой молодец, вы наш герой, потому что это очень плохо, то, в чем вы не согласились участвовать, это по-настоящему плохо.

Лия Ахеджакова: Я не видела, во мне такой протест был страшный против этого.

Юрий Богомолов: Я вспоминаю действительно эту ситуацию, меня тоже дико бесило и бесит, когда люди хотят чем-то поживиться с того, что было. И все артисты, которые согласились поучаствовать в этой картине, они выглядели приживалами при новой реальности.

Виталий Манский: Это их выбор. Давайте им дадим право делать со своей судьбой, что они хотят. Рязанов делал со своей судьбой то, что он сделал, другие делают то, что они делают. Демократия, пусть каждый мажет себя той краской, которая ему больше нравится.

Юрий Богомолов: Что касается вообще всего того, что произошло, ведь он незадолго до своей кончины справил 88 лет. Я вспомнил, когда Виктору Борисовичу Шкловскому исполнилось 88, я ему позвонил с утра, чтобы поздравить. У него был такой усталый голос, он сказал: "Да-да, 88, если положить плашмя, получится две бесконечности". Эльдара Александровича я поздравил в тот день с двумя бесконечностями. Думаю, что при том, что его уже нет с нами, он продолжается.

Елена Рыковцева: Он будет всегда, он так жив, как никто.

Юрий Богомолов: Моя одна из самых его любимых картин, помимо классики, – это "О бедном гусаре замолвите слово" и "Вокзал для двоих".

Виталий Манский: "О бедном гусаре" – мне безумно нравится эта картина, она очень объемная. "Берегись автомобиля", даже не знаю, как о нем говорить, – он просто какой-то абсолютный, лежат в музеях эталонный метр, эталонный килограмм, вот это эталонный фильм абсолютно. Как так можно было сделать фильм, в котором нет ничего, пылинка не лежит лишняя, все так органично, все так придумано, актеры как будто родились, невозможно себе представить другого Евстигнеева, невозможно себе представить другого Миронова, невозможно Папанова. Идеальный фильм, его нужно поместить в музей кино как пример идеального фильма.

Юрий Богомолов: Хотя главная роль в "Берегись автомобиля" писалась под Юрия Никулина, но он по разным причинам не смог, и тогда Рязанов решил, что исполнитель роли Гамлета.

Виталий Манский: И слава богу.

Елена Рыковцева: Лия, а ваши любимые фильмы как зрителя, не как исполнителя?

Лия Ахеджакова: Как зритель я тоже скажу "Берегись автомобиля". Но я не могу отделить мой восторг от того, что это было. Каждый фильм, который я с ним сделала, – это самое дорогое, что у меня есть.

Елена Рыковцева: Зрители, которых мы опрашивали на улицах, сказали, что больше уже такого не будет. Вы тоже так думаете?

Лия Ахеджакова: Никогда такого – это уникальное явление. Никогда Тарковского не будет, никогда Рязанова не будет больше. Не будут никого так любить, как Эльдара Александровича. Он что-то с нами сделал, приворожил.

Юрий Богомолов: Он так чувствовал лицемерие того, что его окружает сверху, того, что на него падает, и тогда, и теперь.

Виталий Манкский: Он был очень важной частью на самом деле этой огромной страны. Это как одну вынимаешь карту – и все рушится. Рязанов был одной частью, которая держала всю эту конструкцию. Я даже был однажды свидетелем его встречи со зрителями во Франции, оказалось, что во Франции Рязанов – это не Рязанов в Советском Союзе. Он объяснял французам, кто такой Рязанов, делал это очень энергичным жестикулированием. Он для себя тоже, видимо, оказался в несколько странной, неловкой ситуации. В этот момент я понял, что этим французам, может быть, и не нужен Рязанов, у них есть что-то свое.

Елена Рыковцева: Потому что он наш, и навсегда. Мы завершим на этом программу "Лицом к событию", на том, что мы с ним не будем прощаться, никогда.