"Нас засасывает черная пустота"

Акцию художника Петра Павленского "Угроза", во время которой он поджег дверь здания ФСБ на Лубянке, сняли с конкурса "Инновация".

Генеральный директор ГЦСИ Михаил Миндлин пояснил, что заявка на выдвижение на конкурс работы Павленского была отклонена, так как в ходе его акции "было совершено действие, имеющее очевидные признаки нарушения законодательства, и нанесен материальный ущерб". Он подчеркнул, что организаторы конкурса могут на свое усмотрение отклонить любую заявку.

Журналист и арт-критик Анна Толстова, которая выдвинула на конкурс эту акцию, заявила что "Угроза" была снята без объяснения причин, а по результатам предварительного онлайн-голосования Петр Павленский набрал наибольшее число голосов и проходил в пятерку номинантов, "шорт-лист".

После проведения акции "Угроза" Павленский был арестован по обвинению в вандализме. В начале февраля 2016 года Таганский суд Москвы продлил срок его ареста до 6 марта. В конце января художника поместили в институт имени Сербского на психиатрическую экспертизу.

Поджог двери ФСБ на Лубянке 9 ноября 2015 года – не первая резонансная акция Павленского. В частности, в 2012 году художник зашил себе рот в знак солидарности с участницами панк-группы Pussy Riot. В октябре 2014 года он отрезал себе мочку уха, сидя на крыше института имени Сербского в Москве. Таким образом Павленский выступил против карательной психиатрии. В Петербурге проходит суд над Павленским за акцию "Свобода" – в поддержку украинского Майдана.

После того, как акция Павленского была снята с конкурса, несколько человек покинули экспертный совет премии. Двое из них позже вернулись в совет, после того как был достигнут компромисс: премия в номинации "Произведение визуального искусства", куда выдвигалась акция "Угроза", в этом году не будет вручаться вовсе.

Олеся Туркина

Искусствовед Олеся Туркина, одна из тех, кто покинул экспертный совет, а потом вернулся, так описывает происходившее:

– Акцию Павленского выдвинула член экспертного совета Анна Толстова. По правилам "Инновации", члены экспертного совета и члены жюри имеют право выдвигать номинантов. 15 членов экспертного совета выбирают пять проектов в каждой номинации, которые нам больше всего понравились. И потом уже, при непосредственном заседании экспертного совета, решается, кто же все-таки в этой пятерке остается. И вот из 15 членов экспертного совета 7 отдали свои голоса, в том числе, за работу "Угроза" Петра Павленского.

– То есть организаторы премии понимали, что акция Павленского попадет в шорт-лист?

– Ну, в общем, да, конечно.

– А было ощущение, что если Павленский попадает вместе с акцией "Угроза" в шорт-лист, то затем с высокой степенью вероятности именно его акция будет отмечена премией?

– Нет, такой уверенности совсем не было. Потому что эта акция номинировалась вместе другими очень достойными произведениями. Но действительно, акция "Угроза" очень четко отражает дух нашего времени, перформативность современного искусства, это важно с художественной точки зрения. Еще очень важно с этической точки зрения оказать поддержку художнику, который лишен свободы и к тому же находится сейчас в психиатрической клинике. Но важно, что его акция "Угроза" имеет художественную ценность, и она очень современна.

– Я хочу понять логику, почему организаторы сняли акцию "Угроза" с рассмотрения. Объяснения, я так понимаю, не последовало, но была ли высока вероятность, что акция Павленского выиграет первую премию?

– Нет, такой уверенности совершенно не было. Тут все непредсказуемо, никто не знает заранее.

​– А у вас есть объяснение, почему организаторы пошли на это, хотя это спровоцировало скандал?

– Более того, в этом году не будет главной номинации! "Произведение визуального искусства" – это главная номинация премии "Инновация", она самая большая и в материальном измерении, и в моральном, потому что она всегда вручается художнику или коллективу художников, за которыми сообщество признает право на лучшую работу этого года. Дело разворачивалось следующим образом: мы вместе с другими семью членами экспертного совета вышли из состава совета, но те, кто остались, тоже не были согласны с этим решением, но попытались найти компромисс, потому что, если бы вышли все, премия бы вообще не состоялась. И в итоге они нашли компромисс – отменить эту номинацию, ее в этом году вообще не будет. И как сказал мой коллега Сергей Хачатуров, таким образом де-факто акция "Угроза" стала победителем. То есть это пустое место, которое заполнилось таким отрицанием.

– То есть это пустующее место займет акция Павленского "Угроза".

– Да, главной номинации "Произведение визуального искусства". И это стало очень важным фактом. Поэтому Наиля Алахвердиева и я, мы – две из покинувших экспертный совет, вернулись на этом условии и продолжили участие в заседании. И вместе с другими членами экспертного совета мы голосовали за другие номинации.

– У вас есть внутреннее ощущение, почему организаторы пошли на это?

– Я не могу высказать за кого-то свои предположения. Возможно, мы живем в этом времени какой-то черной пустоты. Может быть, из этой черной пустоты в конце концов родится что-то прекрасное и великое, но сейчас эта черная пустота нас засасывает, и в общем-то, очень тяжело этому сопротивляться. Но, конечно, этому надо сопротивляться.

​– А как это было объявлено?

– Весь экспертный совета, как обычно по протоколу, собрался на заседание. Мы начали как раз с этой номинации "Произведение визуального искусства", самой главной, обычно она вызывает больше всего споров. И организаторы в лице директора ГЦСИ Михаила Невзлина объявили без объяснения причин, что снимается эта номинация. После этого Аня Толстова, Дмитрий Озерков, я, Сергей Хачатуров, Илья Долгов, Наиля Алахвердиева покинули заседание экспертного совета.

– Но вас потом как-то выловили в кулуарах?

– Нет, не в кулуарах, мы пошли на выставки, и оставшиеся члены экспертного совета, которые, вновь хочу сказать, не были согласны с этим решением, попытались найти компромисс – в знак протеста вообще не присуждать эту главную премию "Инновации".

​– В результате члены экспертного совета между собой перессорились?

– Никто не перессорился. Это очень важно. Дело в том, что члены экспертного совета – очень уважаемые люди, которые понимают свою моральную ответственность. Государственная премия у нас, такая большая и важная, фактически одна. Государство именно для этого и поддерживает искусство, чтобы помочь искусству, художникам, экспертам и критикам сохранить независимость. Считается, что если существует государственная поддержка, то, значит, художник или критик независим от частного капитала, от влияния каких-то лиц, он никому не обязан, кроме своей совести. Поэтому Наиля Алахвердиева и я вернулись в экспертный совет, с условием отмены главной номинации в знак протеста против исключения "Угрозы", – чтобы сохранить премию. Экспертный совет, жюри, номинанты, организаторы приходят и уходят, а премия остается.

– Те люди, с которыми вы вышли, но которые не вернулись, явно другой точки зрения придерживаются, их не удовлетворило это. У вас не будет с ними личных разногласий потом?

– Нет. Я очень уважаю их выбор и надеюсь, что они уважают мой выбор.

​– По-моему, здесь есть некоторая абсурдность. Премия "Инновация" вручается при поддержке Министерства культуры России, и в номинацию вносят художника, который тем же государством обвиняется за эту акцию в вандализме...

– Я в данном случае следую за Малевичем, который говорил, что искусство важнее политики и экономики. Да, эту премию поддерживает государство, это премия Министерства культуры, но культура, по крайней мере, я надеюсь, – это самая независимая область. Именно художники, писатели, музыканты, поэты, кинорежиссеры могут свободно выражать свои мнения, свои чувства. То есть культура – это некий оазис, который позволяет каждому дышать свободно. Если бы не было культуры, то ее ради этого пришлось бы придумать. Во всех остальных сферах жизни люди регламентированы. Существуют определенные установки, правила, запреты, и в повседневной жизни это – как правила дорожного движения, люди действуют согласно этим правилам. А в культуре – нет. И именно потому, что эта премия государственная, она должна быть наиболее независимой. И вручение "Инновации" группе "Война" подчеркнуло ее независимость. Это был очень важный шаг. Опять же, если посмотреть на всю историю "Инновации", она очень много сделала для развития современного искусства в России, для его институциализации. Это показывает, что современное искусство имеет очень большое значение. И всегда особенностью "Инновации" была ее независимость, которая была видна в выборе, в невозможности предопределить победителя, опять же, в выборе той же группы "Война", которая была очень радикальной. Эта независимость больше всего ценится в культуре, искусстве и арт-сообществе.

Поэтому я хочу сказать, что такая премия должна существовать, и если государство обеспечивает ее материально, финансирует – это не означает, что оно имеет право диктовать свои условия. Тогда это будет тоталитарное государство. Только в тоталитарном государстве министерства культуры и союзы художников указывали, что делать художникам. Поэтому у нас и существовало официальное искусство, и было неофициальное. Сейчас этого разделения, к счастью, нет – или пока нет. И это главное достижение в культуре времен перестройки, это то, чего удалось добиться за 25 лет. Современное искусство стали коллекционировать и показывать крупнейшие классические музеи. Появились государственные премии, есть издания, книги по современному искусству, проходят выставки. И, кстати, государственные музеи финансируются государством, государственные премии финансируются государством, но это не означает, что государство должно или может давать разнарядку. Тогда это будет тоталитаризм, идеологическое управление. В демократических государствах культура существует именно как возможность и способность высказывать независимое мнение, независимое суждение. Собственно говоря, это культурное поле гарантирует независимость.

​– Когда вы говорите о независимости, вы чуть-чуть, мне кажется, смешиваете времена. В 2000-е годы искусство было вынесено в самостоятельное поле, оно было независимо, на него охотно давали деньги, и государство в этом играло роль, оно с интересом к этому относилось, мне кажется, но не пыталось что-то навязывать, диктовать. Но последнее время ситуация меняется, и министр культуры Мединский – сторонник, мне кажется, представления о том, что культура должна приносить пользу некой государственнической линии, она должна служить на пользу родине, как он себе ее представляет. Когда вы сейчас говорите, что государство обеспечивает, чтобы культура была независима от других влияний, то многие вам ответят, что пора, чтобы искусство было независимым от государства. Вы говорите, что искусство является как бы гарантом свобод, права на самовыражение, но художник Павленский сейчас в заключении находится. Вы чувствуете, что сместилась ситуация за последние годы? А вы анализируете ее так, как будто это все происходит в 2010 году.

– Если мы не будем жить будущим, то мы не будем жить вообще. Известно выражение Черчилля, когда во время Второй мировой войны ему принесли бюджет и там не было расходов на культуру, он сказал: "А где расходы на культуру?" Ему сказали: "Но ведь война же идет..." – "За что мы тогда воюем?" Государственные средства, бюджет должны гарантировать эту независимость. И я надеюсь, что мы не вернемся, например, к доктрине социалистического реализма, когда искусство должно было быть национальным по форме и интернациональным по содержанию, и все должны были этому следовать, а кто не следовал, тот исключался, оказывался на обочине или вообще был репрессирован. Надеюсь, что этот страшный сон никогда не вернется. Потому что очень много произошло перемен. Я, по крайней мере, не верю в то, что это изменится. Человек, который родился в колыбели советского государства, советской культуры, который в юности еще застал остатки этого строя, я надеюсь, что это не вернется, что демократизация уже произошла окончательно и бесповоротно, то есть уже нельзя войти в эту реку дважды.

​– Вы неисправимый оптимист. В 2000-е страна была благополучной и искусство находилось где-то в своих пространствах, оно не очень было политизировано, а даже если политизировалось, то это воспринималось как маргинальное явление, и вообще политикой никто не интересовался. В последние годы мы говорим о Pussy Riot, теперь – о Павленском, и мы видим, что актуальное искусство радикализируется и политизируется. В центре внимания оказываются политически проблемные вещи. И можно прогнозировать, что чем дальше будет политика становиться все важнее, тем больше будут политизироваться художественные акции. Так чем для вас так хороша акция "Угроза"?

– Она хороша тем, что она перформативна. Эта акция есть действие, есть реакция на происходящие события. Все, что делал Павленский, никогда не было, скажем, заранее придумано и приспособлено к какому-то выставочному залу. Я даже не понимаю, почему это может вызывать какой-то ужас у Министерства культуры или у каких-то структур? Это не музейные акции, это не то искусство, которое добровольно войдет в стены музеев. Я не предлагала, но уверена, что если бы Павленскому предложили, например, сделать акцию в стенах галереи или музея, мол, мы тебе за это заплатим гонорар, напечатаем каталог, твое имя где-то появится, – я почему-то уверена, что он бы отказался. Потому что он работает именно с настоящим моментом. И реакция на него показывает, включая последние события, насколько он попадает в точку. Это началось в 60-х годах, вместе с группой ситуационистов во Франции, когда художники, используя политическую ситуацию, создавали из нее свое произведение. Есть еще одно понятие, которое было введено в 80-е годы, это такой французский эстетик Николя Бурио, он назвал это эстетикой взаимодействия, то есть произведение искусства – это то, что возникает между зрителем и художником. И вот акция Павленского как раз возникает между зрителем и художником. Это же не вечно горящие двери ФСБ, на которые приходит посмотреть любопытный зритель, посетив другие достопримечательности. Она существует в определенный эстетический и политический момент, и он об этом, кстати, очень отчетливо и ясно говорит, объясняя, что он делает, почему он это делает. То есть он работает с социальной ситуацией, с умонастроениями современными и нашими представлениями, он заставляет нас задуматься над очень важными вещами. А искусство – в принципе, его задача – заставить нас остановиться, задуматься о своей человечности.

У замечательного немецкого философа, которая жила с начала Второй мировой войны в Америке, Ханны Арендт, есть книга об условиях человеческого существования, и в этой книге она говорит о перформативности, о том, что такое искусство. То есть искусство должно быть бесполезно в высоком смысле, у него не должно быть конкретной цели: я сделаю это, я попаду в галерею, – и оно должно рождать новые мысли. Это очень ясный взгляд философа. Эту книжку она написала в 1957 году, и это, конечно, потрясающе, как великий философ предвидела то, что появится на наших глазах. Вы говорили о политическом искусстве, и я позволю себе вспомнить еще одного философа – Жака Рантьера, который говорил, что политическое не обязательно связано с политикой как таковой, политическое – это то, что открывает новые формы. В этом смысле русский авангард был политическим. Иногда он прямо примыкал к власти, но главное – это те открытия, которые он сделал. Открытия – это, значит, взгляд по-другому. Мы как живые организмы эволюционируем очень медленно, за это время мы подросли, потолстели, у людей изменилось строение фигуры, но если посмотреть, за все многие тысячелетия человек остался такой же, живородящий, кормит детей молочком, ходит на двух ногах, жует зубами, у него остался тот же желудок, кишечник... Но у человека поразительная способность эволюционировать благодаря силе своей мысли и технологическим приспособлениям, протезам. То есть тому, что он создает благодаря силе своей мысли. И культура является одним из сильнейших таких протезов, который все время бросает человека вперед, позволяет ему увидеть то, чего еще нет. Это как в научно-фантастических романах или в фильмах – вот еще только готовится миссия "Марс-1", а в кино уже вы видите, как там картошечку выращивают, на Марсе. И если кто-то потеряется на Марсе, он может воспользоваться советами этого фильма, романа и будет выращивать картошечку.

​– Остроумная фраза о вечно горящей двери ФСБ... А что-нибудь собирается экспертное сообщество делать с протестами против помещения Павленского в психушку?

– Ну, я подписала в интернете протест против помещения его в психиатрическую клинику. Потому что психиатрические клиники репрессивные. Известно ведь, что советский психиатр Снежевский придумал очень удобный для тоталитаризма диагноз – вялотекущая шизофрения, согласно которому каждый из нас мог быть отправлен в клинику, включая нас с вами – если послушать наш разговор, у нас с вами точно уже вялотекущая шизофрения. То есть мы с вами такие же кандидаты, как и Павленский, чтобы туда отправиться. И не секрет, что в советское время именно психиатрия, увы, использовалась как репрессивный механизм. И поэтому я надеюсь, что эти протесты, та бумага, которую подписала я и многие члены экспертного сообщества, возымеет действие. Это очень важно – не позволить использовать карающий психиатрический механизм против художника и приписать ему то, что приписывали в советское время многим диссидентам. То есть культура оказалась опять в авангарде, на границе нашей жизни и отстаивании ее свобод. В этом опять же высокая миссия культуры.

​– Это опять какая-то невероятная двойственность. Вы входите в экспертный совет при премии, которая поддерживается Министерством культуры, то есть там должны быть какие-то представители Министерства культуры, и вы подписываете в интернете какие-то обращения, но, собственно, Министерство культуры при этом не готово заступиться.

– Не стоит недооценивать личную инициативу. Как известно, мы долгое время говорили "мы, мы", приписывали себя к каким-то организациям, сообществам, государству. И когда человек будет, наконец, говорить "я" и отвечать сам за себя, то это, наверное, очень многое изменит в нашей жизни.