Тамара Ляленкова: Сегодня мы поговорим о новых федеральных стандартах для учащихся с особенностями развития. Специалисты называют восемь групп таких детей – с расстройством поведения и общения, с нарушениями слуха, с нарушениями зрения, с речевыми дисфункциями, с изменениями опорно-двигательного аппарата, с отсталостью умственного развития, с задержкой психического развития и комплексное нарушение. Все эти дети, благодаря новым правилам приема и сокращению специальных учебных заведений, теперь попадают в обычную общеобразовательную школу в т. ч. Поэтому очень важно, что с 1 сентября того года начинают действовать новые стандарты.
В московской студии председатель Общества помощи аутичным детям "Добро" Сергей Морозов, заместитель руководителя Центра дошкольного, общего, дополнительного и коррекционного образования ФИРО Борис Белявский и заведующий отделом непрерывного образования лиц с ограниченными возможностями здоровья этого центра Ирина Соловьева.
Прежде этих стандартов не было. Что было? Были программы какие-то? Зачем понадобились стандарты именно восемь для каждой группы, которую я перечислила, написали свой отдельный стандарт? Это в связи с чем важно стало вдруг?
Борис Белявский: Для каждого вида специального образования у нас существовала своя программа – для глухих, для слабослышащих, для умственно отсталых и т. д. Не было только программы у нас для детей с расстройствами аутистического спектра. Каждая программа предусматривала особенности развития того или иного ребенка. С учетом этих особенностей строилась программа. Приведу пример. Для детей с нарушениями слуха или зрения у нас программа была рассчитана на 12 лет. И за эти 12 лет они заканчивали полное среднее образование. А глухие и слабослышащие за 12 лет обучения получали только полное образование. И для того чтобы получить полное среднее образование, надо было еще учиться 3-4 года в каких-нибудь учреждениях – это или школа рабочей молодежи, или техникумы, колледжи.
Тамара Ляленкова: Какие-то специальные, наверное, были тогда.
Борис Белявский: Да. Дети с нарушением опорно-двигательного аппарата также за 12 лет получали полное среднее образование. А вот программа для умственно отсталых детей была рассчитана только на уровень развития детей где-то по математике и русскому языку приравненный к начальной общеобразовательной школе и зачатки знаний по таким предметам как география, история. И в основе программы вспомогательной школы (в последнее время стали говорить – школа восьмого вида) это было трудовое обучение. 30% учебного плана было направлено на развитие трудовых умений и навыков у умственно отсталых детей.
Тамара Ляленкова: На первый взгляд звучит все логично. Потому что понятно, что какая-то деятельность должна быть, возможность дальнейшего существования.
Борис Белявский: Да, это так. Но новые экономические условия развития нашей страны, изменения взглядов в обществе привели к тому, что потребовались и новые какие-то подходы к обучению детей с ограниченными возможностями здоровья. Но большую роль здесь сыграли общественные организации, родители детей инвалидов, которые на волне демократизации в начале 90-х годов решили, что на Западе есть такая модель, когда ребенок с той или иной патологией, с нарушением слуха, зрения, эмоционального развития, умственного развития, может учиться вместе с нормально развивающимися сверстниками, у которых нет проблемы в обучении. И вот вместе это даст возможность развития ребенка. Звучит очень красиво. И родители сумели добиться того, что мы стали с середины 90-х годов прошлого столетия также открывать классы совместного обучения детей с ограниченными возможностями здоровья и нормально развивающихся.
Тамара Ляленкова: Сергей Алексеевич, прежде детей такого спектра с аутизмом, их как бы и не видели. Как это продвигалось в образовании?
Сергей Морозов: На уровне науки, на уровне экспериментальном все это уже достаточно длинную имеет историю. Первый проект специального образовательного учреждения для детей с аутизмом подали в 1985 году. Но законодательной базы не было. И собственно официальная история образования этой категории детей начинается с принятием закона об образовании в РФ в 2012 году. И поэтому я разговаривал с хорошими видными логопедами, они говорят – стандарт узаконил то, что есть. А нам чего? А у нас ничего не было. Поэтому вот этот ФГОС пишется внове. И вполне понятно, когда такая сложнейшая категория детей становится объектом уже непосредственно образовательного процесса, то здесь трудно обойтись без ошибок. В общем, там достаточно много.
Тамара Ляленкова: Мне кажется, что долго такие стандарты писались. По-моему, с 2012 года.
Борис Белявский: 10 лет назад Институт коррекционной педагогики приступил к концепции. В 2007 году представили концепцию. И после этого началась работа уже непосредственно по самим стандартам. И до 2013 года эту работу вел Институт коррекционной педагогики Российской академии образования. На заключительном этапе было принято решение подключить к этой работе Российский государственный педагогический университет имени Герцена город Санкт-Петербург, а также Московский городской психолого-педагогический университет. И в 2014 году стали представлять уже стандарты. Было много слушаний. Практически ежемесячно проходили слушания в Минобрнауки РФ с приглашением специалистов из субъектов РФ, видных ученых. Обсуждения были очень острыми, потому что разработчики не могли учесть все потребности. РГПУ – это институт, который готовит педагогов. Они не работают учителями в специальной школе. А если взять разработку стандартов для детей с расстройствами аутистического спектра, в этом вузе нет ни одного специалиста, который бы знал особенности такого ребенка. И это же касается и Московского психолого-педагогического университета. Нет специалистов. И в итоге проректор РГПУ Кантор Виталий Зорахович обратился к нам в ФИРО с просьбой убедить Сергея Алексеевича принять участие в разработке этого стандарта, что и было сделано.
Стандарты прошли обсуждение уже заключительное в сентябре 2014 года. И в декабре 2014 года был принят стандарт для детей с ограниченными возможностями здоровья, и принят стандарт для обучающихся с умственной отсталостью (с нарушением интеллекта). Два стандарт. Если стандарт для детей с ограниченными возможностями здоровья только для первого звена, для начальной школы, а стандарт для умственно отсталых уже полностью с 1 по 12 класс. Этот стандарт впервые законодательно утвердил, что обучение умственно отсталых детей может длиться от 9 до 12 лет. Это очень положительно. Потому что после 9 класса подросток выходит в возрасте 16 лет. Он никому не нужен на рынке труда. Его не трудоустроить, ничего. Три дополнительных года дают возможность развивать профессиональные навыки, умение у ребенка, и подготовить его хотя бы к элементарному труду в условиях общественной трудовой организации какой-то профессиональной. Это положительно.
Но есть и много недоработок, что надо сделать. Во-первых, в соответствии с законом об образовании от 2012 года произошли дополнения к ранее действующим документам. А некоторые документы просто были ликвидированы, например, типовое положение о специальном коррекционном образовательном учреждении для обучающихся (воспитанников) с ограниченными возможностями здоровья. Это было единое типовое положение для всех видов, для 8 видов, специального образования. И в дополнение к этому постановлению № 288 от 12 марта 1997 года было выпущено министерством письмо 48-м, которое разъясняло содержание обучения в каждом виде школ. Например, четко были определены критерии по наполняемости класса, учебной группы, воспитательной группы. Класс приравнивался к воспитательной группе и ограничивался для детей с нарушением интеллекта, с задержкой психического развития, с нарушениями речи верхней планкой было 12 человек по наполняемости.
Тамара Ляленкова: Я правильно понимаю, что вот эта министерская рекомендация как раз регламентировала наполняемость и какие-то вещи.
Борис Белявский: Да.
Тамара Ляленкова: А сейчас это ушло. Мне кажется, эта история такая достаточно длинная, что касается нарушения слуха. Был и опыт уже некий, который можно было как-то трансформировать.
Ирина Соловьева: Я затрону историю стандартов. Могу сказать, что когда была такая добрая воля Санкт-Петербургского университета в группу разработчиков попали разные люди, в т. ч. и те, кто соединял в себе и практическую работу, и работу университета. Поэтому меня пригласили для разработки стандарта 1.3. Эту работу я выполнила. И хочу сказать, выполняя ее, наша группа по не слышащим обучающимся начального образования делала стандарты, адаптивно образовательную программу в четкой логике того, что делали классики, работающие с нами ранее. Мы делали в традициях Людмилы Петровны Носковой, Татьяны Сергеевны Зыковой. Нам было важно сохранить все, что Елена Петровна Кузмичева разработала по слуху и речи. У нас преемственность была серьезная. Тут можно сказать держала очень серьезную позицию Татьяна Александровна Соловьева. В этом отношении мы старались сделать все то, что нам удалось сделать на этапе 2003 года, когда наша группа разрабатывала еще в Минобразовании России базисные федеральные учебные планы. Там было впервые закреплено дифференцированное обучение. Там было три вида плана – это федеральный план для детей основного общего образования глухих, план для детей глухих с задержкой психического развития и план для глухих умственно отсталых. Вот эта преемственность была четко выражена. Определена была работа полной школы. Вот ребенок пришел получать основное общее образование, и было договорено 11 или 12 лет он в этой школе учится, если нужен подготовительный – то 13 лет. Это было четко выполнено. Сейчас задача была другая, потому что ФГОС только начального общего образования. Значит, получается, что перед школой очень сложная задача. А что он, обучающийся, будет делать потом, когда этот момент закончится, когда начальное образование будет позади? И когда мы работали по апробации стандартов, нам задавали вопросы. На самом деле муссировали два вопроса по 1.3. Нужен ли подготовительный класс, потому что дети не умеют очень многое.
Тамара Ляленкова: Подготовительный – вы имеете в виду перед начальной?
Ирина Соловьева: Да. И что делать после 6 класса? На этот вопрос ответить, естественно, в рамках стандарта начального образования не представляется возможным. На самом деле, это очень серьезная задача.
Но сейчас я бы хотела сказать о другом, то, что сказал Борис Викторович. Мы во многих городах, где определены стажировочные площадки по ФГОС, ввели курсы, работали, встречались с людьми и проводили конференцию. И очень многие передовые учителя, которые работают в этой системе перехода на ФГОС уже последние 3-4 года, у них остались те же вопросы, что задают и те, кто сейчас будут начинать переходить. Первое НО – это работа по МПК.
Тамара Ляленкова: Что такое МПК – не все понимают?
Ирина Соловьева: Медико-психолого-педагогическая комиссия, которая дает заключение, определяет статус ребенка – ребенок с ограниченными возможностями здоровья, ребенок инвалид детства. Это индивидуальная программа реабилитации. Это та специальная программа, по которой ребенок идет.
Тамара Ляленкова: А если мы говорим не о школе-интернате, которая может каким-то образом эту информацию собрать, а об обычной школе.
Ирина Соловьева: Это исключительно дело родительское. Статус ребенка получает родитель. Это его инициатива. Значит, если первоначально не записано, что ребенку с сенсорными нарушениями есть еще и интеллектуальные, никакая учебно-образовательная организация не сможет на себя взять такую инициативу, как присвоить ребенку еще какое-то нарушение. Это дело чисто родительское.
Тамара Ляленкова: А медицинская справка, которую родитель приносит при поступлении в школу?
Ирина Соловьева: Ребенок приходит в специальную школу на основании заключения медико-психолого-педагогической комиссии. Никаким другим образом он попасть туда не может. Это комиссионное решение. Существует такая мера. Здесь получается следующее. Школа может начать длительный путь – написать психолого-педагогическую характеристику, что ребенок имеет такие-такие показатели обучения, на основании которых просим изменить решение. Если родитель захочет, он будет заниматься и решать вопрос, если он будет считать нужным, что это ему нужно.
Тамара Ляленкова: Я правильно понимаю, что непосредственно диагноз не предъявляется…
Ирина Соловьева: Он не прописан.
Тамара Ляленкова: В связи с этим непонятно, что с этим делать.
Сергей Алексеевич, этот стандарт, который получили вы, категория ребят, которые подпадают под расстройство аутистические. Что он вам дает?
Сергей Морозов: Пока мало, что дает. Потому что обучение и воспитание детей с аутизмом считает в мировой специальной педагогике наиболее сложным в управлении. Есть особенности в том, что у детей очень сложное поведение, что они не коммуникативны, что у них нарушено социальное взаимодействие. И когда ребенок приходит в школу, то вполне понятно, что если до школы в этом направлении не работали, то в школе ему будет очень сложно. А он приходит в массовую школу на инклюзию. Педагоги начальных классов об этом мало что знают. Сейчас, конечно, проводятся многочисленные курсы по подготовке, но для этого нужен еще и опыт. Но самое главное – нужна тесная взаимосвязь между дошкольным образованием и школьным образованием. Сейчас эта взаимосвязь не просматривается.
Тамара Ляленкова: Несмотря на то, что это соединили в один комплекс.
Сергей Морозов: Стандарт для школьного образования один на всех. Он может быть очень даже хороший, если ребенок с типичным развитием, но, например, для ребенка с аутизмом он не дает вообще ничего. Его нужно каким-то образом дополнять или делать еще какой-то стандарт, но регламентировать дошкольное образование – это важнейший момент. Например, вот ребенок. Формально у него интеллект может быть сохранный, но он не способен ни сидеть за партой, ни воспринимать фронтальные инструкции. Он не вступает в контакт с учителем. Что мы будем делать? Стандарт, который мы сейчас будем вводить с 1 сентября, на коррекционную работу отводит 10 часов. 10 часов – это слезы.
Тамара Ляленкова: 10 часов в неделю?
Сергей Морозов: Да. Там есть обязательная часть - она от 60 до 80% программы. Что он будет делать с этими часами, если он не может даже к ней подойти, к этой обязательной части. Поэтому здесь эта преемственность не будет решена. Я очень плохо представляю себе, как этот стандарт будет работать. И еще один момент, который меня очень беспокоит. Если мы открываем новое направление в специальном образовании, значит, должен быть решен целый комплекс проблем, прежде всего, проблемы кадровые. Поэтому когда у нас есть сурдопедагоги и т. д. и т. д., кто должен работать с этой категорией детей? Потому что дефектолог другой квалификации, другой специальности. Я очень всех уважаю, но, тем не менее, здесь есть своя специфика и, прежде всего, специфика начальных этапов работы, где квалификация должна быть высочайшая, потому что иначе всем будет дальше тяжело. В этом плане стандарт несколько отстает от закона об образовании. Потому что закон подразумевает, что могут быть созданы специальные образовательные организации для детей с расстройства аутистического спектра. Нужны они или нет в школе, я думаю, для некоторой категории детей нужны.
Тамара Ляленкова: Имеется в виду внутри школы или что-то отдельное?
Сергей Морозов: Может быть и отдельное.
Тамара Ляленкова: То, что сейчас закрывается. Есть сейчас такой тренд – сокращать специальные учебные заведения.
Сергей Морозов: Вот и получается ситуация. Например, ребенок с умственной отсталостью. У родителей есть выбор - он идет на инклюзию, или он идет в школу, которая специально занимается такими детьми. А у нас возникает что-то вроде принудительной инклюзии. Конечно, делаются сейчас попытки создать так называемые ресурсные классы. Но для того, чтобы ребенок в ресурсном классе тоже занимался более-менее эффективно, нужно решить вопрос с дошкольным образованием и нужно решить вопрос преемственности разных этапов образовательного процесса.
Тамара Ляленкова: Борис Викторович, наверняка были какие-то площадки, на которых это все опробовали. Может быть, пробовали массовые учителя, т. е. учителя, работающие в массовой школе. Возможно, они не все допонимают. Потому что профессиональный стандарт педагога он тоже еще не принят, там что-то про это есть. Но он еще не принят и, соответственно, они еще не подготовлены, а стандарт уже есть – с 1 сентября, будьте любезны, детей на инклюзию возьмите.
Борис Белявский: В 2011-2012 годах Минобрнауки России были отобраны стажировочные площадки в 24 субъектах РФ 120 учреждений. И это учреждения как специально коррекционные, так и общеобразовательные, на базе которых проводились семинары по обучению педагогов к переходу на новые стандарты. Иногда это было чисто формально. В основном, конечно, приглашали представителей этих площадок в Москву. В 2014 году, начиная с сентября месяца, Федеральный институт при поддержке Минобрнауки провел выездные заседания - как совещания, так и установочные занятия.
Тамара Ляленкова: Это замечательно – постарались объяснить. Как приняли это учителя? Для них же это лишняя нагрузка. Они и так в больших классах с очень разными детьми.
Борис Белявский: Стандарт предусматривает четыре формы обучения. Первая форма – это обучение в условиях общеобразовательной школы, инклюзивная. Но в стандарте четко написано – если ребенок способен овладеть той суммой знаний, которая для массовой школы предназначена в течение того же периода времени. Правда, оговорены условия, что там должны быть и технические средства обучения, уже говорится о сопровождающем человеке, о тьютере или ассистенте.
Тамара Ляленкова: Это такая поддержка учителю, который, если видит, что ребенок не справляется, а родитель продолжает настаивать… Мы знаем, что бывает достаточно сложно помирить всех участников процесса.
Борис Белявский: Да, но тут опять же. Мы вводим это инклюзивное обучение, при этом в законе об образовании мы прописали, что если в классе есть один ребенок с особенностями развития, то наполняемость класса уменьшается на 2 человека, если – 2, то на 4. Один ребенок с ОВЗ приравнивается к двум учащимся за минусом. В классе по рекомендациям не должно быть более 2-3 от силы детей с отклонениями в развитии. И если у нас классы начальной школы до 30 человек, в классе будет 24 человека. Может ли один учитель справиться с тремя разными программами – общая программа, глухой ребенок, слепой ребенок и опорный?! И тем паче, если туда попадет умственно отсталый.
Тамара Ляленкова: Притом, что родитель может прийти, предъявив эти самые стандарты, которые написаны, и сказать – а вот вы должны были сделать по этому стандарту то-то, то-то, то-то. Стандарт обязателен.
Сергей Морозов: Уже предъявляют.
Борис Белявский: Ирина говорила о том, что МПК сегодня определяет, в какую школу направить ребенка, и дает рекомендации, что для этого ребенка надо. Я не говорю о том, что там никто не знает особенности развития ребенка аутиста. А это разброс такой – от тяжелой умственной отсталости до сверходаренности. И это внутри этой уже категории ребят нужны разные специалисты!
Тамара Ляленкова: Практически каждый ребенок с особенностями развития требует какой-то определенной программы, индивидуальной. Хотя программы под стандарты есть сейчас какие-то.
Ирина Соловьева: Благополучные регионы рассказывают следующие вещи. Что такое тьютор? Тьютор – это один из школьных менеджеров по работе с детьми ОВЗ. На одного тьютора приходится 16 детей. Дай Бог, ему, дорогому, успеть заполнить документацию и дать некоторые рекомендации. Если в этой школе есть хорошая психологическая и социально-педагогическая служба, то тогда это может быть еще и вместе объединяющий фактор. И тьютор работает с ними вместе. А так реально мы понимаем, что когда один человек отвечает за 16 детей, он на какой урок может его сопроводить?! На какой внеурочной деятельности оказать ему какие-то вспомогательные действия?! Он не может его вовлечь ни в дополнительное образование, а у нас есть целая программа.
Тамара Ляленкова: А это норма такая?
Сергей Морозов: Рекомендация.
Ирина Соловьева: Т. е. он с ним не пойдет ни на танцы, ни рисовать, никуда, потому что у него 16 детей, которых он всех должен принять в школу и организовать уход из школы.
Тамара Ляленкова: Тогда есть противоречия между содержанием стандарта, где такие виды деятельности предложены, и реальностью, которая тому не соответствует.
Ирина Соловьева: Есть сейчас приказы 1309 и 1399 2015 года, где доступная среда расписана, как условия доступной среды в школе будет выполняться. Она проясняет эту ситуацию. Более того, были организованы по доступной среде в 2014-2015 годах большие действия серьезных вузов наших (это МГПУ), когда учили и тьюторов отдельно, и психолого-педагогические комиссии. Наши выдающиеся ученые, психологи, специальные педагоги, профессора, доктора наук потратили колоссальное количество своего собственного человеческого ресурс и написали замечательные методические рекомендации. Все опубликовано, все существует и работает. Но когда мы проводили в конце ноября конференцию по лучшим стажировочным площадкам России, мы у наших визави, у которых мы работали последние три года, услышали – а что нам делать?! Вы нам конкретно скажите - что нам делать в каждом конкретном случае?! Регион называть не буду. На самом деле, человек хочет получить свои шаги, за которые он будет отвечать, свою меру ответственности. Потому что условия определяют все дальнейшую жизнь ребенка. А мы же непрерывное образование хотим ему организовать на трех ступенях обучения – начальное общее, основное общее, среднее образование, среднее профессиональное и высшее. Может он по этой траектории сам идти или не может – решать должна комиссия, которая может сказать, что может этот ребенок. Более того, когда он поступает уже в вуз – покажите вашу справку, что вы можете. В розовой справке ждут этого заключения, что ему доступны все ступени образования. Получается нонсенс, потому что на самом деле и ЕГЭ, и ГИА для обучающихся инвалидов с ОВЗ тоже зависят от этого заключения комиссионного. Поэтому, на самом деле, варианты стандартов будут тоже исходить из этого комиссионного заключения. Как будут школы выходить из положения массовой или специальной – будет зависеть только от волевого решения, которое предпримет субъект.
Тамара Ляленкова: Вы имеете в виду родителя этого ребенка?
Ирина Соловьева: Нет, территория. Еще хочу одну страшилку сказать, о которой мы тоже не должны забывать. Урочная деятельность финансироваться будет федеральными средствами, а внеурочная – региональными.
Тамара Ляленкова: Тут, конечно, сразу возникают большие вопросы.
Ирина Соловьева: Волевые решения могут быть в пользу детей. В Якутии, например, индивидуальные программы записаны полностью, как положено, программы посчитаны и возможности детей на все стороны, на ступени образования выложены. Все продумано.
Тамара Ляленкова: Это такой положительный пример.
Ирина Соловьева: Все как бы есть. Есть и другие регионы, в которых тоже ситуация выстраивается с каждым годом лучше в пользу детей. И обязательно скажу об Ульяновске, где сначала тоже было некоторое недоумение, которое сейчас абсолютно точно выходит на серьезную работу. Безусловно, отметим Челябинскую область, где решают вопросы самым замечательным образом только исключительно в пользу ребенка – главного субъекта образования. Мы не забудем Саратовскую область упомянуть, где тоже стараются, чтобы ребенок получил максимально возможные хорошие условия обучения.
Но есть регионы, про которые мы молчим. Потому что там мы пока видим только недоумение. На самом деле, как они будут выходить из ситуации? Будут зависеть очень многие вещи от нашего кадрового ресурса, от наших замечательных педагогов-дефектологов, которые есть на местах. На съезде мы их видели. Они готовы работать.
Тамара Ляленкова: Сохранилась еще та когорта людей, которые этим занимались и занимались плотно. Начальная школа. Так долго делали эти стандарты. Но дальше же следующая ступень, а потом еще ступень. И вот эти дети, которые благополучно закончат 5-6 классов, тогда надо писать следующие стандарты. Но если на это уходит столько времени, просто не успеете.
Борис Белявский: Сейчас как раз идет обсуждение – а нужно ли дальнейшие стандарты.
Тамара Ляленкова: Предполагается, что если детей подкрепить в начальной школе, они дальше пойдут сами собой по жизни естественным образом.
Борис Белявский: Есть такой вариант, что просто адаптировать образовательную программу, те учебные предметы под нашего ребенка. Но при написании специальных учебников, если будет ребенок в специальной коррекционной школе учиться. Но теперь у нас нет коррекционных школ. Раньше мы имели первого вида, второго вида, восьмого вида. Мы шифровали названия. Теперь с 1 января этого года носят совершенно нейтральное название – общеобразовательная организация, реализующая адаптированные общее образовательные предметы, а далее уже дописываете для детей с нарушениями слуха или зрения и т. д. Представьте такое громоздкое название!
Тамара Ляленкова: Ну, так они хотя бы остались! Уже хорошо.
Борис Белявский: Но они размыты уже под общее образование, а не под специальное. Что это подразумевает? А это подразумевает уже совсем другую наполняемость тех же самых классов. Они теперь определили верхний порог наполняемости – 15 человек, не 10 человек как для слепого ребенка было, а 15 человек вместо 12. Глухих ребят 15 человек. Как можно работать в таком классе?! Теперь раз мы увеличили наполняемость класса, то идет оптимизация – сокращается количество учителей, специалистов. И самое страшное, когда при объединении (а такая тенденция для Москвы и ряда регионов есть) специальные коррекционные школы входят в состав общеобразовательное комплекса. И в этом общеобразовательном комплексе идет оптимизация. Так зачем же у нас на 15 человек логопед должен быть? Логопед должен работать на 60 человек. И человека, который работал только с детьми с умственной отсталостью, допустим, его теперь переводят работать еще и на начальные классы массовой школы. У него возрастает нагрузка за ту же самую заработную плату. В период, когда мы говорим о значении развития детей с ограниченными возможностями здоровья, об индивидуальном подходе, то откуда здесь будет индивидуальный подход, когда у нас идет закрытие ставок логопедов, психологов и социальных педагогов. Вот противоречия такие.
Ирина Соловьева: Еще есть один нюанс, о котором мы только начинаем задумываться. Есть такое понимание (и оно уже есть в медийных средствах) относительно того, что все дети должны учиться только в первую смену. Это, конечно, замечательно. Но представляете инклюзивные классы, инклюзивные смены, инклюзивные школы. Значит, они будут фактически 2/3 всех школ России. Пойдет ли руководство на то, чтобы в классе было не 26 детей, а помножить на два, и в них растворятся наши дети с инвалидностью и с ОВЗ. Это такие тенденции, о которых надо думать. Потому что это не риск дефектолога и не риск ребенка с инвалидностью. Это риск массовой школы. Потому что ситуация будет совсем другая.
И когда школы экономическую модель проявляют более комплексную, более серьезную, более замечательную, более грамотную – это замечательно. Действительно, у интернатов 3 корпуса: в одном – дополнительное образование, в другом – учебная деятельность, в третьем – индивидуальная коррекционная работа. Давайте уберем, не будем платить за три корпуса за воду, за электричество. Конечно, давайте уберем. Давайте то, что мы делали хорошее, сделаем удобоваримым – а пусть они в маленькой комнате так и сидят. Пусть они все возможные виды образования получат там. На самом деле, условия не потому такие, что это роскошествует государство, а это общепринятый европейский дизайн. И Россия ратифицировала этот дизайн. Более того, сейчас идет исполнение Конвенции о правах инвалидов, под которую эти приказы, о которых я говорила, и написаны. Поэтому условия не должны быть хуже. Условия должны быть гармонизированы. Нашему ребенку колясочнику не нужен стул, потому что у него есть свое кресло, но ему нужны большие серьезные дверные группы, иначе коляска не пройдет. Это обуславливается этим видом ограниченных возможностей. Это такой ребенок, которому надо максимум внимания оказать. И этот максимум как раз и есть специальные условия.
Борис Белявский: У нас была принята программа "Доступная среда" 2011-2015 годы. Ее сейчас продлили дол 2017 года. Но в рамках этой программы предусматривается только обеспечение всякими вспомогательными средствами – строительство пандусов, рельефные плиты для незрячих и т. д. - для массовых школ. Для специальных коррекционных школ почему-то совершенствование их инфраструктуры не предусмотрено. А создание условий для инклюзивного обучения детей с ограниченными возможностями здоровья в массовой школе. Мы планируем, что к 2016 году 20% общеобразовательных организаций будут адаптированы под детей с ОВЗ, т. е. у них будет полностью доступная среда. Но если делать везде доступную среду, то для каждой категории нужна своя доступность: для глухого – это световые сигналы, а для слепого – звуковой сигнал должен быть. Все надписи на дверях должны быть продублированы со шрифтом Брайля. Для колясочника какие-то подъемники, широкий проем, специализированный туалет. Это жизнь! А мы только для одной какой-то категории берем, а туда пришлем не глухого, а колясочника. Вот это не совсем разумный подход. Я всегда говорю, что надо выделять в районе, в микрорайоне одну базовую школу, которая бы специализировалась по обучению детей с одной нозологией. Здесь школа для детей с нарушением зрения, здесь школа для опорников и т. д.
Тамара Ляленкова: Тогда бы и педагогам легче подучиться и что-то сделать, чтобы помочь.
Борис Белявский: Да, они проходят специальные курсы переподготовки по данной нозологии. Они изучают особенности развития этого ребенка, его психологию и методы работы с ним. И здесь же сосредоточена вся техническая база, технические средства обучения специализированные. Это есть в Белоруссии.
Тамара Ляленкова: Да, мы обсуждали, что белорусский опыт вполне логичный.
Борис Белявский: А мы никак не можем.
Тамара Ляленкова: Вы понимаете, та категория, для которой вы писали стандарт, как может развиваться?
Сергей Морозов: Я не писал, я участвовал.
Тамара Ляленкова: Да, участвовали в создании. Как они могут дальше развиваться после начальной школы, не имея таких обязательных государственных подтверждений как ФГОС? Каждый индивидуально?
Сергей Морозов: Это очень сложный вопрос. Потому что эта категория детей отличается крайним разнообразием возможностей и особенностей. И здесь есть по интеллекту и очень тяжелый случай, есть формально наоборот. Но вся беда в том, что если мы не решим то, что заложено в стандарте под названием "жизнь и компетенция", то все академические знания могут оказаться совершенно ни к чему.
Совсем недавно в журнале "Аутизм и нарушение развитие" американском была очень интересная статья. Там было показано, что уровень социальной адаптации после школы мало зависит от уровня академической программы. Она зависит прежде всего от того, как мы ребенка адаптируем. И по нашему опыту тоже есть немало детишек, которые формально закончили школу очень хорошо и все. Но есть детишки, у которых серьезные интеллектуальные нарушения, но с ними начали рано работать, последовательно работали. И несмотря на это, они получают профессию. Они начинают творчески развиваться. Поэтому здесь я пока очень слабо себе представляю, как это будет. У всех остальных направлений есть уже опыт, у нас, к сожалению, такого опыта не так много. Было бы очень полезно прислушаться к лучшим достижениям зарубежным. А там, к сожалению, пока никто до стандарта для детей с аутизмом еще не додумался.
Тамара Ляленкова: Наверное, там каким-то индивидуальным образом.
Сергей Морозов: Там по-другому. Например, шла российско-фламандская программа "Аутизм". Я в ней тоже участвовал, даже некоторое время руководил. Во Фландрии задаются так называемые приоритеты образования, как бы направления, в какую сторону с ними работать. Но задать учебный план, задать стандарты, задать программу какую-то одну на всех – это маловероятно. Это решается для каждого ребенка отдельно.
Тамара Ляленкова: Может быть, здесь есть такой момент недоверия родителей к педагогам, к государству, к школе, что без наличия таких обязательных, а ФГОС – это обязательный документ для исполнения, как бы гарантия качественного образования… Таким образом регламентируются эти взаимоотношения. Может быть, за этим нужны стандарты в России?
Борис Белявский: Вообще принятие государственных стандартов необходимо. Стандарты определили уровень, к которому мы должны стремиться в обучении наших детей.
Тамара Ляленкова: Я правильно понимаю, что они также опережают ту действительность и возможность как и стандарты для обычной школы?
Ирина Соловьева: Они вводят в эту категорию, по крайней мере, в эту идеологию.
Тамара Ляленкова: Они немножко вперед…
Сергей Морозов: Они нацелены на будущее.
Ирина Соловьева: Да, они могут взаимодействовать в этом пространстве.
Борис Белявский: Но здесь опять же есть размывание. Вот мы говорим о стандарте общего образования. А стандарт дошкольного образования? Стандарт дошкольного образования разрушил сеть специальных коррекционных дошкольных учреждений компенсирующего виды и комбинированного вида.
Ирина Соловьева: В некоторых субъектах.
Борис Белявский: Да, в некоторых субъектах пошли по такому пути, что просто закрыли эти специализированные группы, и ребят с нарушением слуха, зрения и т. д. ввели в общеобразовательные группы. Но мы очень успешно решаем вопрос о создании дошкольных учреждений. У нас отчеты губернаторов идут, что у нас на территории не осталось дошкольников, которые не ходят в детские сады. Но группы при этом стали по 35 человек вместо 20-25 человек! И если в группе 35 человек глухие?! В одном из районов Москвы были два детских сада – для дошкольников с нарушениями слуха и для нормальных. Сейчас этот сад объединили под одной крышей. И глухие, которых было порядка 70 в этом саду, вошли в сам, где 300 человек.
Тамара Ляленкова: Да, пропорция совершенно неправильная. Но надо понимать, что, конечно, новые федеральные стандарты для детей с ОВЗ все-таки задают некую планку, которой должны соответствовать учебные заведения. Собственно говоря, приходит и понимание родителей, каким образом они могут взаимодействовать со школами.