"Схватка Моськи с бультерьером"

Доля государства в экономике России только за последние десять лет выросла в полтора раза. Доминирование в ней компаний, так или иначе контролируемых государством, еще больше размывает конкурентную среду. Эта среда, в частности, могла бы основательно сдержать инфляцию в стране даже при очередной девальвации рубля. “Уровень государства в экономике достиг “красной черты”, – признал в интервью на прошлой неделе руководитель Федеральной антимонопольной службы России Игорь Артемьев. – Если дальше мы пойдем в эту сторону, мы просто обеспечим абсолютно неэффективные ресурсы в экономике, и гражданам от этого будет только хуже”. Разрастание госсектора усугубляется и расширением регионального монополизма, добавляет эксперт: вместе взятые, они препятствуют выходу экономики из кризиса.

Перед кризисом 1998 года доля государства в экономике России оценивалась примерно в 25%. В 2008 году – уже в 40-45%. К 2013 году она, по признанию самого правительства, превысила 50%. Сегодня, по многим экспертным оценкам, она может превышать уже 60%. При этом в экономике возникают все новые “гибридные” формы государственного капитализма, отмечает заместитель директора исследовательского института “Центр развития” Высшей школы экономики в Москве Валерий Миронов:

– Еще в 2006 году, по данным Института Гайдара (Институт экономической политики имени Егора Гайдара. – РС), доля государства в экономике России составляла 38%. В 2008 году – 40%. К 2013 году, даже по данным Министерства экономического развития, доля госсектора увеличилась до 50%. Для сравнения, некий среднемировой уровень оценивается примерно в 30%. Однако сама оценка доли госсектора в российской экономике осложняется тем, что государству принадлежат определенные доли в акционерном капитале и многих формально коммерческих компаний. Поэтому существуют и более радикальные оценки доли госсектора в экономике России. Например, Международный валютный фонд еще несколько лет назад оценивал ее в 71% ВВП! Нужно иметь в виду и то, что сейчас в стране возникают некие “гибридные” разновидности государственного капитализма, при которых государство оказывает влияние на инвестиционные решения частных компаний, даже владея в них лишь миноритарным капиталом.

​При этом доля тех компаний и предприятий, которые полностью контролируются государством, может быть в разы ниже…

– Формально в России доля государства в ВВП гораздо ниже 50%, если брать “чисто” государственные предприятия, как они оцениваются Росимуществом. Она составляет 20%, тогда как, скажем, в Индии или Китае – около 30%. Но, например, в официальной статистике того же Минфина России не учитываются финансовые операции ни Фонда развития ЖКХ, ни госкомпаний “Роснано” или “Автодор”. Более того, “секретная” часть российского госбюджета уже в 2014 году составляла 14%, сейчас она стала значительно большей. Тогда как в странах ОЭСР (Организация экономического сотрудничества и развития, объединяющая на сегодня 34 наиболее индустриально развитые страны мира. – РС) доля таких расходов не превышает 1% госбюджета.

Еще в начале 2014 года в правительстве говорили о планах резко сократить долю госсектора в экономике всего за несколько лет. В частности, первый вице-премьер Игорь Шувалов, выступая тогда на Гайдаровском форуме, заявил о необходимости “стремиться к тому, чтобы к 2018 году не более четверти экономики контролировалось государством”. С тех пор этот срок приблизился уже на два года, но доля государства в экономике выросла еще больше. Тем не менее, в новейшей истории мировой экономики можно ли найти примеры столь стремительного разгосударствления?

– Эта мантра о “быстрой приватизации” повторялась в России и в 2013 году, и в 2015-м… Да и сегодня планы относительно быстрой приватизации сохраняются. Помнится, в 2013 году правительство говорило, что к 2018 году доля госсектора с 50% снизится до 20%. Потом возникли небольшие “уточнения”, но в целом, действительно, предполагалось более чем двукратное сокращение. Мы любим наших планов громадье!.. Однако доля госсектора в экономике России, даже при всей приблизительности ее оценок, столь велика, а приватизация в мире идет в целом столь активно, что мы сейчас просто не сможем привлечь многих зарубежных инвесторов. А внутри страны “длинных” денег для приватизации не очень-то много.

Почему в мире так активно идет приватизация, и она продолжится в ближайшие годы? Скажем, в последнем выпуске “Барометра приватизации” (профильная аналитическая организация, базирующаяся в Италии. – РС), представленном в конце прошлого года, подчеркивается: в условиях высокой долговой нагрузки экономик мира, которая не только не сократилась, но и значительно выросла за последние годы, эти деньги очень нужны сразу многим. Поэтому планы приватизации есть и у большинства европейских стран, которые стремятся решить проблемы своих бюджетов, и у развивающихся стран Южной Америки, Африки или особенно Азии, которые пытаются решить структурные проблемы своих экономик. В принципе, мы наблюдали уже в мире стремительные темпы приватизации – подобные тем, о которых говорил вице-премьер Шувалов и о которых говорит правительство сейчас. Например, в 90-е годы прошлого века. Однако зачастую это была фактически бесплатная раздача госсобственности. Сейчас в России речь идет все же о “платной” приватизации, которая позволила бы решить проблемы бюджета. А в нынешних условиях предполагать столь быстрые ее темпы, мягко говоря, затруднительно. Скорее всего, планы придется корректировать.

​После кризиса 1998 года, как теперь считается, именно частные российские компании, относительно крупные, и обеспечили взрывной рост российской экономики – получив из-за девальвации рубля обширные конкурентные преимущества перед импортом и воспользовавшись образовавшимися тогда в стране немалыми свободными производственными мощностями. Теперь же, в нынешний кризис девальвация рубля таких преимуществ российским компаниям уже не принесла – иначе инфляция не оказалась бы столь высокой. В какой мере, на ваш взгляд, причиной этого следует считать именно слабую конкурентную среду в экономике?

– Действительно, уровень конкуренции на российском рынке после девальвации 1998 года был куда выше. Тогда, правда, проявились и другие факторы – скажем, наличие не только свободных мощностей, но и свободной рабочей силы, причем квалифицированной. Не был тогда столь же значимым, как сейчас, и фактор административных барьеров. Скажем, тогда все-таки не было рейдерских захватов частного бизнеса с использованием именно “административного ресурса”. Само рейдерство, конечно, внутри частного сектора присутствовало, однако силы “борющихся” были более или менее равными. Теперь же это зачастую выглядит как бой Моськи с бультерьером!.. Недаром представители крупнейших бизнес-ассоциаций попросили защиты даже у президента Путина – чтобы он выступал своего рода третейским судьей в наиболее сложных и спорных случаях по захвату бизнеса, особенно – по разрешению бизнес-споров с привлечением административных органов. Уровень конкуренции в российской экономике снизился в силу разрастания госкомпаний, что негативно влияет на секторы малого и среднего бизнеса, вытесняя недружественные им структуры, например, в ходе госзакупок. Об этом свидетельствует и недавний тест рынка госзакупок Министерством экономического развития: чиновники, используя легенду, что они, мол, представители малого бизнеса, попытались включиться в объявленные госкомпаниями в интернете якобы “открытые” конкурсы. Так в большинстве случаев их просто не пустили!..

Их не пустили на федеральном уровне, а есть еще и региональный…

– Нынешние административные барьеры для российского бизнеса в значительной мере связаны с разрастанием не только самого госсектора в экономике, но и регионального монополизма в ней. Он возник в 2000-е годы в условиях отмены выборов губернаторов. В результате огромный внутренний рынок был фактически поделен на некие “уделы”, то есть на 80 уделов, в каждый из которых не пускают малый и средний бизнес, если он не является “своим”, то есть близким к местным властям. Об этом тоже не раз заявляли российские бизнес-ассоциации. Понятно, что проблема низкой конкурентности в российской экономике связана и с ростом госкомпаний, причем не только на федеральном, но и на региональном уровне, и с нарастающим влиянием административного ресурса самого по себе. А все это, вместе взятое, является важным фактором, препятствующим выходу экономики из текущего кризиса…

​В одном из недавних интервью вы указывали на пример Китая, где, по вашим словам, успешно внедрен принцип региональной конкуренции в экономике. Что имеется в виду? И в какой степени такая схема применима в современной России?

– Так называемый “региональный конкурентный авторитаризм” был “изобретен” в середине 50-х годов в СССР. Применялся в форме совнархозов, когда стимулирование руководства регионов привязывалось к результатам хозяйственной деятельности, чтобы возникала какая-то конкуренция. Но в 1965 году от этой системы отказались – сами области в СССР были такими мелкими! Они не имели и отраслевой структуры, которая позволила бы им конкурировать между собой на равных. Однако этот же принцип широко применялся и применяется в Китае. Здесь провинции существуют уже тысячи лет, причем они очень крупные по размерам. И результаты их деятельности можно оценивать по тому, как руководители этих провинций продвигаются по карьерной лестнице.

В России же эта схема может, видимо, применяться в форме конкуренции между федеральными округами – по крайней мере, можно придумать что-то подобное. Ведь усиление роли федеральных округов позволит снизить степень регионального монополизма, монополизма губернаторских команд, которые возвели жесткие межрегиональные административные преграды для малого и среднего бизнеса. В результате малый бизнес не вырастает в средний, а затем и в крупный не только, скажем, в силу монополизации госзакупок, но и преград на уровне регионов. И такой региональный монополизм будет сохраняться до тех пор, пока в стране не реанимируют честные выборы губернаторов. Федеральная власть несколько лет назад начала реанимацию этого процесса. Но очень важно, как он будет развиваться?..

​Если исходить из того, что доля государства в экономике России составляет сегодня примерно 60% ВВП, а доля в ней “серого” или “теневого” сектора, по разным оценкам, – от 25% до 40%, получается, что на “частную”, но при этом “белую” экономику места остается немного…

– Проблема и в том, что сам госсектор не представляет “прозрачной” отчетности – хотя бы в той мере, на какой настаивают иностранные инвесторы. Скажем, еще в 2014 году устами МВФ они сетовали на нехватку информации по госкомпаниям, что затрудняло оценку реальной долговой нагрузки российского государства в целом. Например, доля госсектора в российской экономике, по тогдашним оценкам МВФ, превышала 70% ВВП. Но при этом долговая нагрузка только 26 крупнейших госкомпаний (пусть доля государства в каких-то из них и не была мажоритарной, но реально – это были госкомпании) превышала 102% ВВП! Хотя формально долговая нагрузка самого государства оценивалась всего в 11% ВВП. Поэтому детальная отчетность по госкомпаниям необходима инвесторам, и “серую” часть нужно превращать в “белую”. Если бы не нынешние западные санкции, это стало бы важнейшим фактором инвестиционной привлекательности российской экономики для зарубежных инвесторов. И это станет важнейшим фактором, когда эти санкции рано или поздно, наверное, отменят...

​Доля государства в экономике разных стран может меняться и в зависимости от обстоятельств. Скажем, в кризис 2008-2009 годов в США были национализированы, в частности, крупнейшие автомобильная и страховая компании страны, в результате чего доля государства в экономике закономерно выросла. Через какое-то время большую часть выкупленных тогда акций этих компаний государство продало, и его доля в экономике вновь сократилась. В принципе – как в экономической науке определяется сегодня некий “оптимальный” уровень доли государства в экономике той или иной страны, в зависимости от ее особенностей и уровня развития?

– Известно немало попыток рассчитать “оптимальную” долю государственной собственности. В частности, экономистами в США. Существует, например, особый график в виде перевернутой U-кривой, ее называют “кривой Армея” (по имени американского политика и экономиста Ричарда Армея. – РС). Из него следует, что слишком малый объем государственного сектора в экономике – это плохо, так как означает низкий уровень защиты прав собственности, высокий уровень убийств на каждые 100 тысяч населения, низкий уровень охраны правопорядка, отсутствие базовой инфраструктуры и проч., то есть нет стимулов для инвестиций и сбережений. В свою очередь, слишком большая доля госсектора означает очень высокие налоги, что тоже подавляет предпринимательство. С учетом самых разных факторов – например, географического положения страны, степени открытости и глобализации ее экономики, запроса самого общества на социальную защиту, доли в нем пенсионеров и других факторов – определяется некая “оптимальная” доля госсектора в экономике. Скажем, для США по приблизительным оценкам она составляет примерно 20% ВВП, для европейских стран – от 36% до 42%. И сделан вывод, что отклонения от этого “оптимального” уровня на каждые 10% приводят к замедлению темпов экономического роста страны примерно на 2% в год. Это – огромная величина! Например, именно на столько Аргентина с начала 20-го века отставала от развитых стран по ежегодным темпам экономического роста, в результате чего превратилась из развитой страны в развивающуюся.