Девушка с плакатом

Знаменитый фотограф Сергей Максимишин заметил в вагоне метро девушку с плакатом и опубликовал в фейсбуке ее портрет с комментарием "Редкого мужества человек". Девушка сшивала два листа бумаги с надписью: "Так шьет наше государство очередное дело очередного политзаключенного". Поэт Дарья Серенко с конца марта ежедневно проводит в метро "тихие пикеты". Иногда ее плакаты связаны с политикой ("Мне кажется, В.В. Путина не существует", "Революция неизбежна"), иногда это размышления на социальные темы, порой стихотворения русских поэтов. Главная задача "тихого пикета" – установить связь с читателями, пассажирами, сидящими рядом или напротив. Дарья Серенко, собирающаяся продолжать эту акцию целый год, рассказала Радио Свобода о своем замысле и о реакции москвичей в метро.​

Дарья Серенко в программе "Культурный дневник"

– Дарья, это чисто художественная акция или политическая, гражданский активизм?

– Это просветительское дело. Я везде пишу, что я работник культуры, соответственно, формулировка "просветительский проект" легитимна.

– Многих вам удалось уже просветить?

– Я посчитала, получилось, что за месяц разговоры состоялись с 87 людьми.

– Вы ездите каждый день или с перерывами?

– Каждый день. Но у меня два раза был самоотвод. Я такое себе условие поставила, что сама себе не могу дать самоотвод, я прошу кого-нибудь это сделать. Если я не выходила из дома, я тоже делала плакат.

– Вы писали тексты и мелом на грифельной доске, и фломастером на бумаге?

– Грифельная доска – это был единичный случай. Я ехала на тренинг, который мы ведем, туда нужна была доска. Я подумала, что ее можно использовать как поверхность для пикета.

​– Вы всегда берете с собой фломастеры и чистые листы бумаги с тем, чтобы ваши собеседники тоже что-то могли написать, если они с чем-то не согласны?

– Да. К тому же я не знаю, сколько плакатов напишу в день. Иногда могу два дня подряд ездить с одним, а иногда в день могу сменить четыре штуки, в зависимости от контакта. Если у меня складывается какой-то плотный контакт, например, мы вместе едем с человеком, сидим напротив друг друга, то я начинаю вести с ним диалог на бумажной поверхности. Он может жестом меня что-то спросить, а я ему отвечаю на бумаге.

– Темы ваших плакатов связаны между собой или вы произвольно переходите от одного сюжета к другому?

– Когда я писала какой-то установочный текст для самой себя, там был принцип энциклопедии. Я думаю, что разнородность будет лучше. У меня есть сюжет с азбукой, например, делаю букву Г – гомосексуальность, некое определение, или некий стереотип, или некий факт. А – акционизм. Это одна сюжетная линия с плакатами – алфавитная, азбучная. Другая линия – это где я, например, пишу тексты разных поэтов. Я ездила со стихами Всеволода Некрасова, ездила с Георгием Ивановым, ездила с Мандельштамом. Тогда у меня коммуникация с людьми складывалась как мини-лекция, я рассказывала про Лианозовскую школу, про русский модернизм или про вторую волну андеграунда, такое было раза четыре. Бывает, что плакат носит дневниковый характер, то есть я делюсь неким впечатлением из своей жизни. Как раз вышеупомянутая гомосексуальность, что я раньше боялась их и ненавидела, потом, почитав и пообщавшись, сделала другие выводы.

– Неужели это правда – боялись и ненавидели?

– Когда была поменьше, да, очень сильно. Наверное, связано было с конфессиональными штуками.

– То есть вы были православной?

– Да.

– С плакатом про гомосексуальность был самый сложный эксперимент?

– Я не с первого раза решилась. Потому что когда я сделала плакатную заготовку, то есть уже написала заглавную букву Г для алфавита, я, находясь в вагоне, не смогла сделать этот плакат. Мне было страшно. Я боялась, поскольку это была импровизация, что не смогу подобрать нужные слова. Я не могла решиться в течение полутора часов, поэтому каталась туда-сюда по ветке. В итоге, когда я устала нервничать, я стала шить плакат про политических заключенных, то есть для меня это был выход из ситуации, это был плакат, что так государство шьет очередное дело под очередного политзаключенного. Я иллюстрировала это сообщение тем, что я сшивала два плаката нитками. Только потом на следующий день я решилась сделать плакат, который хотела. В качестве штрафной вещи тоже каталась туда-сюда три раза по той же ветке, чтобы как-то компенсировать.

– У вас один и тот же маршрут всегда?

– Я работаю в Бибирево – это верх серой ветки, а живу на "Щелковской", получается 1 час 15 минут я добираюсь из дома до работы, то есть это гарантированный маршрут пять дней в неделю туда и обратно. Плюс я езжу на мероприятия или гулять, стараюсь, чтобы это все естественно проходило, не выбираю какие-то маршруты подлиннее. Даже из вагона в вагон я стала переходить только позавчера, раньше я этого не делала.

– Плакат вы всегда пишете на месте, не приходите с готовым плакатом?

– Если я с вечера понимаю, что у меня уже готова формулировка, я могу сделать его вечером, но я всегда чуть-чуть недоделываю для того, чтобы была возможность доделать в метро: допустим, не обвожу его заранее. Потом я делаю жирным и читаемым в метро, потому что когда в руке и маркер, и плакат, то человек, наблюдающий за этим, даже если я не пишу ничего, понимает, что я являюсь автором плаката, а не просто перевозчиком, и тогда я либо шью, либо дописываю.

– Основная реакция – равнодушие, люди отводят глаза, пугаются, думают, что сумасшедшая?

– Нет, ни в коем случае, наоборот. Я не ожидала, что люди настолько солидарны во многих вещах. Я начинала эту акцию с таким внутренним пафосом, что я сейчас внесу толику правды, и наверное, люди не подготовлены. Это на самом деле не так. Очень много было споров, мы с людьми спорим, очень вежливо, доброжелательно. Только один был агрессивный случай за пять недель.

– Конечно же, связанный с гомосексуальностью?

– Да. И то он разрешился в итоге. Человек сначала угрожал, говорил, что он меня сейчас ударит, размозжит мне голову. Но в итоге я нарисовала для него плакат про ненависть, дала ему в руки, он немножко опешил, все-таки выматерил меня, но в итоге помахал мне, мы попрощались, то есть странный такой исход.

– В основном, люди готовы на контакт?

​– Готовы только в том случае, если я первая не вступаю в контакт. То есть я вижу, что если люди видят, что я вижу, что они читают, то они перестают читать, поэтому я отворачиваюсь обычно и наблюдаю украдкой в отражающейся поверхности, которых в метро полно. Когда я отворачиваюсь, я вижу, как их головы просто синхронно склоняются набок, потому что я часто, чтобы было сопротивление при чтении, плакат вверх ногами держу или как-то им верчу.

– Дарья, вы – молодая симпатичная девушка, и это тоже фактор. Если бы вы были немолодым политическим активистом с бородой, то, скорее всего, совсем другая была бы реакция.

– Конечно, с вашей стороны такое заявление – провокация молодой феминистки. Но многие об этом говорят. Мне кажется, что не обязательно быть молодым и симпатичным, чтобы вступать в хороший открытый разговор с людьми. Если бы был веселый бородатый дед, если бы правильно свое тело вместе с плакатом расположил, те же коммуникации происходили бы.

– Если бы он стал рекламировать гомосексуальность, боюсь, что окончилось бы очень плохо.

– Не знаю. Есть же уважение к старости.

– И вот вы встретили знаменитого фотографа – Сергея Максимишина…

– Я в шоке. Я вообще про такого фотографа не знала до сегодняшнего дня. То есть я знала снимки, естественно.

– Портрет Путина видели?

– Да, хит-снимки. Я помню этот момент, когда какой-то мужчина меня фотографировал. Меня часто фотографируют. Я улыбнулась, не обратила особого внимания. Потом кто-то отметил меня на этой фотографии, видимо, какие-то общие друзья были, так все и произошло. Сейчас через инстаграм Левы Оборина нашелся мужчина с двумя детьми, который мне сказал спасибо за плакат про гомосексуалов. Это просто удивительно.

– Вот видите, Москва – маленькая деревня.

– Да, в комментариях к фотографии, которую сделал Максимишин, образовался человек, который извинился передо мной за то, что не заступился, когда на меня накричал агрессивный мужчина. Он, оказывается, был рядом, но не остановился заступиться, как он написал, смалодушничал и теперь жалеет об этом.

– С кем-нибудь вы подружились, какие-то знакомства возникли или встречи всегда мимолетные?

​– На самом деле до сегодняшнего дня у акции был крошечный отклик. Но я подружилась с девочкой, которая сейчас тоже является моей соратницей по "тихому пикету". В Москве с недавних пор еще две девушки путешествуют с пикетами. Сегодня мне в личные сообщения на "Фейсбуке" пришло еще несколько просьб. Люди пишут: можно ли присоединиться к акции? Я, естественно, говорю, что можно. С этими девушками мы теперь дружим на почве "тихого пикета".

Саша Алексеева, продолжательница дела Дарьи Серенко, проводит "тихие пикеты" по-другому

Еще была ситуация, когда я ехала с плакатом про женщин с детьми в городе, поскольку для меня это больная тема, мы ведем социальный проект, наблюдаем, как несчастные матери изолированы от социума, от культуры, страдают, я ехала с плакатом на эту тему, ко мне подошла совершенно измученная женщина, восприняла этот плакат как приглашение к разговору. 40 минут мы с ней разговаривали о ее сложной семейной ситуации. Она сказала, что у нее не очень хороший семейный психолог, я посоветовала другого психолога, как-то мы держим связь.

– Это становится народным движением, теперь во всех вагонах будут появляться девушки с плакатами.

– Один мальчик еще собирается.

– Возникает большая стихийная акция в московском метро.

– Я в принципе при любом перемещении беру с собой "тихий пикет", я и в самолете с ним была, в наземном транспорте я тоже с ним. Если я иду куда-то, я везде беру с собой плакат. Это моя тоже личная история, как со мной конкретно взаимодействует плакат. Если я сижу дома, болею, я тоже делаю плакат, который никто кроме меня не видит.

​– Вы документируете свои поездки, берете с собой видеооператора, фотографа?

– Нет, я ни в коем случае не позволю.

– Всегда в одиночестве?

– Нет. Если мы с друзьями куда-то вместе едем, я же не буду выгонять других, тогда мы едем вместе. Но специально группу поддержки или оператора-документатора нет. Я не хочу, чтобы была какая-то документация.

– И как долго вы собираетесь продолжать "тихий пикет"?

– Год.

– Вас это развлекает или это мучительный опыт?

– Сложный вопрос, я недавно думала об этом. Естественно, это для меня самой и шоу тоже, театр какой-то, но при этом я отношусь очень серьезно. Был такой странный эмоциональный момент, когда я ехала с плакатом против домашнего насилия, и мысли о домашнем насилии довели меня почти до слез. Человек, который сидел напротив меня, потом мне говорил, что у него был шок: он едет, а я с плакатом и рыдаю, он ничего не может понять. Потом мы вышли на одной станции, у меня был плакат с одной стороны про домашнее насилие, с другой стороны про то, что девушкам страшно по вечерам возвращаться домой. Он попросил разрешения проводить меня до дома, я отказывалась как могла, он сказал, что ему это важно.

– Люди пытаются познакомиться, подружиться?

– Только в интернете, а лично у нас разговор выстраивается так, что он имеет начало и конец – мы пожимаем друг другу руки. У меня такое правило внутри "тихого пикета", я всегда прощаюсь с человеком за руку. Еще ни разу такого не было, чтобы мне человек руку в ответ не протянул. С одной группой людей я уже три раза виделась, потому что они на станции метро "Щелковская" часто стоят по своим делам. Мы уже машем друг другу как друзья издалека.

– Появлялась ли хоть раз полиция, не пытался ли кто-то ее вызвать, не было неприятностей?

– С полицией я часто езжу в одном вагоне. Бывает же такое, что полиция путешествует коллективно куда-то по своим полицейским делам.

– Не прячете плакат, когда их видите?

​– Нет, ни в коем случае. На днях я сидела с плакатом про 1 мая – плакат был благодарственный, что спасибо каждому за труд, в том числе и полицейским, хоть они задерживают нас за наши одиночные пикеты. Я сидела рядом с девушкой-полицейским и ее собакой, она мне улыбалась, мы помахали друг другу, все было хорошо. А полицию пыталась вызвать одна женщина только один раз. Она представляла Национально-освободительное движение, увидела мой пикет, подошла ко мне и спросила, откуда я. Я ей сказала, что из РСД, социалистическое движение. Говорит: "Да? Социалистка? Наша, КПРФ". Начала со мной говорить, втюхивать мне газету. Я вежливо отказалась, стала расспрашивать про НОД. Спросила, поддерживают ли они права ЛГБТ. Тут она раскричалась: "Что? Какие права?" Еще сказала, что меня нужно сгноить в тюрьме, КПРФ этим займется, и пошла вызывать полицию. Перед этим она активно отдавала газету свою мужчине, сидящему рядом, мужчина никак не агитировался. Потом, когда она вызвала полицию и сама вышла, мужчина развел руками и сказал: "Какая женщина пропадает". Но полиция так и не пришла.

– Вас уже сравнивают с Pussy Riot, с Павленским. Есть в таких сравнениях какая-то правомочность?

– Наверное, это естественно – там акция, тут акция. Нет, мне даже кажется странным сравнивать Павленского с Pussy Riot, странно их ставить в один ряд, совершенно разнонаправленные акции. Я не понимаю, каким образом я оказалась в этом ряду.

– Не нравится вам эта параллель?

– Просто каждый из нас занимается своим делом, если ставить в один ряд – это составляет какое-то тождество, а это уже редукция, мешает понять про каждого из представленных фигурантов что-то. Я, конечно, огрубляю, но мне кажется, что я во многом антагонистка в случае с Павленским.

– Вы член социалистической партии, но это не имеет отношения к вашим акциям? Это не партийная работа?

– Нет, конечно. Я очень давно вынашивала идею эту, оформилась она около двух месяцев назад, решилась я пять недель назад. Наверное, еще с момента, когда Ильдара Дадина посадили, я вынашивала идею, что бы такое сделать с одиночным пикетом, чтобы он заговорил.

– Традиционная форма одиночного пикета вам кажется не столь эффективной?

​– Честно говоря, мне кажется, что она вообще неэффективна. В маленьком тексте, который я составляла про акцию, есть, что обыкновенный одиночный пикет, некий человек, демонстративно держащий плакат, безусловно, это достойное решение, это важно, но когда он агрессивно стоит на одном месте, в том смысле, что очевидно предлагает к прочтению нечто, то является одновременно и частью городского ландшафта (на пикетчиках не заостряешь внимание), одновременно он очень чужд тебе, потому что выдран из дискурсивного контекста, непонятно, чего человек хочет. Когда я вообще не занималась своей политической субъектностью, а просто писала стихи, для меня эти люди всегда были странными, то есть я никогда не могла прочитать то, что у них написано. Памятуя этот опыт, я думала, что все-таки одиночный пикет часто не представляет сообщения. К тому же очень важен в тихом пикете вуайеристский момент, когда люди подглядывают: как бы я не предлагаю, а они сами совершают этот выбор, читать или не читать.

– Создается интимная связь с адресатом…

– Да. Тем более я стараюсь как-то деликатно впаривать свой "тихий пикет", то есть я тихонечко подбираюсь к человеку, если замечаю, что ему плохо видно, я вижу, что он щурится или, если ему неудобно, я как-то перехватываю плакат. Или если я вижу, что он прочитал одну сторону, я переворачиваю недемонстративно, чтобы прочитал другую. Обычно две стороны плаката находятся в каких-то отношениях, либо одна сторона плаката – это вопросы, другая ответ, либо они друг другу по иным принципам противопоставлены.

– Вы фиксируете надписи? Можно прочитать все, что вы написали, или они исчезают?

– Каждый вечер я пишут отчет, как прошел пикет, выкладываю фотографию плаката. Иногда я выкладываю плакаты в начале дня и этот же плакат в конце дня, потому что очень часто он меняется, что-то дописывается, могу вести диалог с реципиентом, может мне что-то прийти в голову в течение дня, и я что-то допишу.

– Нет у вас ощущения, что вы не выдержите этот год? Это по-прежнему увлекательно, не утомительно стало?

– Я устала, но странно как-то жаловаться на утомление, если ты сам принял это решение.

– Решимость продержаться год есть?

– Сначала я планировала на два месяца, потом изменила срок и сказала, что в августе закончу, а позавчера лежала ночью, не могла уснуть, и сказала, что нет, этого мало, чтобы исследовать возможности плаката – это же еще и мое исследование. Мне нужен год, чтобы какие-то темы и штуки пошли по второму кругу.

– А какие есть возможности у плаката? Можно добавить пиктограмму, рисунок…

– С плакатом что угодно можно делать. Я делала плакат-тантамареску, делала плакат-маску, это тоже по сути графика, то есть отверстие, я делала блэкаут на плакате.

– Заливали его чернилами?

– Закрашиваю определенные вещи, чтобы в итоге получался другой плакат или стихотворение из какого-то текста. Рисунки были тоже. Сейчас я думаю, что можно вести дневник на плакате. Я думала рассказывать про самые разные вещи, в том числе про музыку хорошую, кто-то за это будет благодарен. Я думаю, что буду ездить какую-нибудь неделю в наушниках, у меня в наушниках будет какая-нибудь музыка, что-нибудь я отберу и параллельно на плакате буду фиксировать, что я слушаю, писать, нумеровать.

– То есть это более поэтический проект, чем политический?

– Я не знаю, как здесь противопоставить.

– У поэзии мало общего с политикой.

– Может быть, мы сейчас подразумеваем разные вещи под политическим и поэтическим.

– Скажем, у Ильдара Дадина не было ничего поэтического в его пикетах.

– Я не знаю. Может быть, если бы он больше ходил – это в итоге смогло бы проявиться поэтически… какие-то совпадения, ситуации. У меня единственное преимущество кроме того, что я делаю всякие трюки и фокусы с пикетом, – это время. Действительно каждый день у меня в руке какой-то плакат. Время позволяет случиться многому, в том числе и поэзии.

– Что вам этот опыт рассказал о людях?

– Я думала, что они хуже, чем они есть.