В ночь с субботы на воскресенье на своей даче в Подмосковье умер Фазиль Искандер, один из любимейших писателей советской интеллигенции. Те, кому посчастливилось знать его лично или встречаться с ним, делились в Сети своими воспоминаниями и выражали соболезнования семье писателя.
Дорогая Антонина Михайловна, дорогая Тоня, в эти самые тяжелые дни твоей жизни, прими наше с Таней искреннее сочувствие – мы скорбим, плачем, вспоминаем Фазиля, его запрокинутую всегда к небу голову, его книги, его мысли, его яркую приветственную улыбку при встрече, его негромкий, но всегда отчетливо выраженный гнев, когда он узнавал об очередном случае унижения человеческого достоинства, попрания свободы человека. Ты всегда была рядом, вы всегда были вместе. Фазиль умер во сне, и я уверен, в его последнем сновидении ты ему снилась, ты была рядом, как всегда, не могло быть иначе.
Книги твоего дорогого мужа, Фазиля Абдуловича Искандера, будут читать вечно, а мы, невечные, будем помнить его, пока будем живы.
Фазиль говорил странными гортанными интонациями "наверх", отчего его речь приобретала характер утверждения, а не бессильного вопроса, присущего русской речи конца XX. В 90е показалось, что этот тип словесности не говорит о настоящем. Сейчас ясно, что настоящее несущественно, в отличие от его словесности. Он был произведением искусства, и его уход подобен отделению айсберга от острова. От "острова", правда, уже почти ничего не осталось.
Светлая память писателю Фазилю Искандеру.
Как же я зачитывалась его "Сандро из Чегема"! И мы все, парии советской страны.
Однажды я следила за ним украдкой, стоя в очереди в подвальном буфете ЦДЛ (центрального дома литераторов), а он сидел в большой компании за столиком и вдруг изрек, завершив чью-то фразу: "У него бешенство правды-матки". Как бы между прочим. Общество не реагировало, кто-то просто кивнул, все оказались заняты оживленным разговором, понятно о чем. В ЦДЛ тема существовала одна: деньги.
Он не слишком меня впоследствии одобрял. Скучны ему были все эти рассказы насчет прозы жизни. Он писал остроумно, блистательно, феерически. Такого мира, какой он создал, в реальности в Абхазии не существовало. Этой вселенной был его мозг, его Солярис.
Мир праху гения.
Радость жизни, радость застолья, радость любви, радость чтения, радость сочинительства и "боль, боль, всюду боль" - вот уроки, которые Фазиль Искандер преподал мне да и всем нам, старающимся не сойти с ума в мире, который окончательно съехал с катушек.
Писательство - это профессия, которой ты либо владеешь, либо нет, а все остальное в данном контексте - это бред собачий, включая невнятную, но зажигательную проповедь просвещенных необольшевиков и тупую пропаганду их скудоумных оппонентов. Писатель должен писать, а не херней заниматься.
Фазиль всю жизнь писал одну огромную книгу. В его космосе ВРЕМЯ претерпевает странные изменения, и ПРОСТРАНСТВО там не искажено, а вот именно что тоже ИЗМЕНЕНО. Маленькая горная абхазская деревушка волшебным образом вмещает в себя весь остальной мир с его страстями и покоем, злодеями и святыми, дураками и умниками, идеалистами и мошенниками, любовью и ненавистью, отчего навсегда теперь займет определенное место на литературном глобусе, гранича с фолкнеровской Йокнопатофой или с латиноамериканскими владениями Маркеса.
Искандер сказал многое, но, на мой взгляд, самое важное, самое пронзительное, это его рассказы о стыде как об отправной и конечной точке индивидуальной человечности. Даже не о том, как стыд - как этическая предпосылка жить дальше в кругу своих - не позволяет делать плохого, а что куда сильнее - как стыд не позволяет тебе дальше физически жить после того, как ты "расчеловечил" себя перед другими, перед своими.
умер последний писатель той "русской литературы", которой привыкли гордиться.
Сегодня нет французской живописи, нет немецкой философии, нет английской драматургии. Возможно, все это появится вновь; но сегодня этого нет.
И русской литературы - свободной, совестливой, веселой - тоже нет.
Возможно, снова появится, пережив позор феодализма, корпоративного лизоблюдства и колониальной войны.
А может, и не появится.
Несколько лет назад я принимала участие в телевизионной передаче на одном из российских каналов.Говорили о книгах и писательском ремесле. Ведущий рассказал историю: много лет назад он работал в газете и его послали к Фазилю Искандеру, тому надо было внести небольшие изменения в свой текст, который газета собиралась напечатать - все происходило, разумеется, в доинтернетовскую эпоху. Изменения были минимальными, всех дел минут на пятнадцать - рассказывал ведущий - однако, у Искандера это заняло пару часов. Он сидел над текстом и мычал, каждое слово буквально выходило из него со стоном. Постонет и напечает слово, задумается, замрет, опять застонет - еще одно слово готово. Ведущий, довольно известная медийная фигура, был сильно озадачен - как же так, Искандер, который, казалось бы, так феерически легко и смешно пишет, и так страдает при этом? Зачем тогда писать, если так мучиться? Если написание тридцати слов занимает часы, то, может, стоит заняться чем-то другим? - вопрошал он. А я подумала, что вот именно поэтому Искандер писатель, которого читают миллионы, а он - телеведущий.
Он был не самым легким человеком в общении.
И в публичных выступлениях он не брал зал с первой фразы.
Иногда в разговоре он смешно поводил своею эксклюзивной челюстью, как будто примерял на себя роль римского патриция.
Он влюбил в Абхазию всякого, кто прочел его знаменитого "Сандро из Чегема".
А в Абхазии его официально любили не всегда - маленькие страны трудно влюбляются в своих слишком больших сыновей
Вчера почему-то неожиданно и остро вспомнил о нем.
А сегодня его уже нет.
Но завтра он обязательно будет снова.
Уже навсегда.
Фазиль Абдулович Искандер...
Не прощаюсь.
Казалось бы, чего проще - найти собственную тему, найти собственный мотив, собственную, различимую в любом шуме интонацию, найти бесперебойный механизм безошибочного различения добра и зла. И всего-то, и всего-то...
Это я, разумеется, про Фазиля, известие о горьком уходе которого заставит теперь очень многих потянуться к полке и достать оттуда какую-нибудь из его вечных книг, немедленно открыть ее на любой странице и дочитать до конца. А потом - еще раз.
Смерть Фазиля Искандера многие пережили как личную потерю.
умер человек, из-за которого я готова даже поверить в рай. ну, или в какое-то такое особое место, где он теперь, в хорошей компании.
мало, кто меня так много воспитывал, как искандер.
и как сандро.
и как чик - любовь моя, двойник, брат.
мало что так сильно помню.
скоропостижно, "ничто не предвещало", сказала жена.
кроме старости, которая ему тоже удалась.
потому что он такой. как бы ангел.
сиротею
Позвонили из двух изданий, рассказали страшное: умер Фазиль Искандер. Попросили написать некролог. А что тут напишешь? Я его близко видел два или три раза в жизни и именно он, а не Мандельштам показался мне страшно похожим на верблюда. По-верблюжьи вытягивал губы в трубочку, неторопливо, основательно шутил.
Он давно и сильно болел, и всё равно эта весть ударила обухом по голове. Как будто близкого человека потерял. Вечная память!
Кажется, Искандер был единственный советский писатель, которого можно было читать
Вспомнились любимые цитаты из книг и интервью.
Часто вспоминаю одну цитату из его интервью 2011 года.
"Я и сейчас думаю, что совесть - самое главное. Мы вслед за Марксом заблудились, считая, что экономика это базис, а все остальное - надстройка. Тысячелетний опыт человечества, все религии мира утверждают, что как раз наоборот: именно совесть - базис, а экономика - одна из важнейших надстроек. Вот та же рыночная экономика, она может хорошо работать при более или менее здоровом состоянии базиса. А экономика без базиса совести - это зверинец с открытыми клетками, что мы и видим сегодня у нас".
Искандер -
"Бывают времена, когда люди принимают коллективную вонь за единство духа"...
Вечная память...
"Люди стремятся друг к другу, видимо, по признаку душевной близости, где нету разницы в нациях, в профессиях и даже в уровне благосостояния. А когда нет у людей душевной общности, они объединяются по национально-видовому признаку, как стая. И опасны, как стая".
И еще из Искандера. Удивительное и важное.
«Когда жизнь представляется невозможной, есть более мужественное решение, чем уход из жизни. Человек должен сказать себе: если жизнь действительно невозможна, то она остановится сама. А если она не останавливается, значит, надо перетерпеть боль.
Так суждено. Каждый, перетерпевший большую боль, знает, с какой изумительной свежестью после этого ему раскрывается жизнь. Это дар самой за верность ей, а может быть, даже одобрительный кивок Бога».
Вся Россия — пьющий Гамлет.
Если не можешь порвать свои цепи, плюй на них, пока не проржавеют.
Национализм — это когда свинья, вместо того чтобы чесаться о забор, чешется о другую свинью.
Парадокс воспитания состоит в том, что хорошо поддаются воспитанию как раз те, что не нуждаются в воспитании.
Прогресс, друзья, это когда ещё убивают, но уже не отрезают ушей.
Чувство юмора — это то понимание жизни, которое появляется у человека, подошедшего к краю бездонной пропасти, осторожно заглянувшего туда и тихонечко идущего обратно.
Когда ты вплотную приближаешься к собственной смерти, мысль о том, что ты всю жизнь трудился, успокаивает.
В конце восьмидесятых папа читал мне вслух свежеизданного Искандера и мы страшно хохотали. Вот это очень люблю:
— Дорогие друзья, — лучезарно сказал космонавт, — я хочу, чтобы мы за этим прекрасным столом выпили за комсомол, воспитавший нас…
Молодой хозяин, услышав этот тост, застыл, как пораженный громом. Произошла небольшая заминка, которую Абесаломон Нартович тактично прикрыл, поддержав тост и сказав, что сам он начинал карьеру с комсомольской работы.
Тост космонавта прозвучал, конечно, несколько странно для этой глухой деревушки. Но ничего особенного в нем не было. Просто этот молодой хозяин с самого начала настроился не принимать от нас ничего, кроме перлов.
К счастью, сам космонавт ничего не заметил. Но молодой хозяин остановил на нем свой пронзительный, взыскующий взгляд. Потом взглянул на дядю Сандро таким же пронзительным, но еще более взыскующим взглядом, как на тамаду, несущего полную ответственность за все, что говорится во время тоста. После этого, выходя из оцепенения и приобретая дар речи, он с выражением мучительной догадки вымолвил по-абхазски:
— Уж не глуп ли он часом?!
— Нет, их так учат, — по-абхазски же строго поправил его дядя Сандро, как бы намекая на таинственную, но незыблемую связь между тостом космонавта и подготовкой к космическим полетам.
Дорога круто пошла вниз, и Кама заставила себя остановиться. В лицо ударил далекий шум Кодора, открылась пойма реки, которая, извиваясь серебристыми рукавами, бежала к морю по дымчато-голубоватой лесистой долине, упирающейся в призрачную, как сон, стену моря.
А здесь вблизи по изумрудно-зеленому косогору холма, белея беспорядочными пятнами, подымалось стадо коз, которое гнал домой ее брат Азиз. Он играл на дудке. Сзади плелся Навей. Сквозь далекий шум реки доносился прерывистый от большого расстояния и в то же время назойливо-печальный звук пастушеской дудки. Передние козы уже выходили на гребень холма, куда спускались всадники, а задние только-только вышли из лесу.
-- Ну ладно, -- обернулся муж к Эсме, -- вон ее братья идут. Она вместе с ними и вернется... Кама, беги к нам! И Кама рванулась.
-- Кемальчик! -- кричит она и бежит. Босоногая девочка в цветастом ситцевом платье, вся в слезах и все-таки счастливая, бежит вслед за всадниками.
Многие выросли на книгах Фазиля Искандера и сохранили яркие воспоминания о том, когда и как они впервые их читали.
Я прочитал "Кроликов и удавов" в школе. Тогда мне казалось, что ничего смешнее быть не может (правда, потом открыл для себя Довлатова). Кстати, и Пелевин - ранний-то уж точно - из этой гениальной вещицы вырос.
1988 что ли год, отец потащил меня с неподъемным рюкзаком через кавказский хребет -- 10 дней туристического кошмара. Наконец, мы спустились к морю неподалеку от Сухума. Пляж, еда, покой и воля. В местном а-ларьке отец купил свежий номер "Дружбы народов" с неподцензурными фрагментами "Сандро из Чегема" и неосторожно оставил на подстилке, а сам ушел купаться. Я бросил беглый взгляд на страницу, и когда отец вернулся твердым подростковым голосом сказал ему, что за все те лишения, которым он меня подверг, я читаю первым, а он вторым. После короткой потасовки мы лежали рядом и читали вместе. Но страницы переворачивал все-таки я.
Умер Фазиль Искандер. Мне повезло расти на его книжках, под музыку его прозы. Одно из самых приятных переживаний моего детства-отрочества - это когда мы с мамой или с отцом читаем друг другу вслух «Сандро» перед сном. Потом я пытался вернуть этот кейф, читая Искандера своим девушкам. Но волшебства уже не получалось, девушки скучали. Читал про себя.
Есть и комментарии, от которых становится неловко.
Не стало Фазиля Искандера. Его уход – невосполнимая утрата для мировой, но прежде всего для отечественной литературы, для всех нас. Фазиль Искандер был выдающимся писателем, человеком большого таланта и широкой души. Его произведения пронизаны любовью к людям, верой в них. Размышления о нашей жизни, о вечном и преходящем, о добре и зле, о необходимости выбора своего пути. Мудрые мысли Фазиля Абдуловича стали крылатыми выражениями, которые учат нас жить и верить. Светлая память.
"Сандро из ЧеНгема"- прекрасное произведение, в нем есть метафизическая глубина".
С.Шаргунов (Россия 24)
Пошел бы что ли перечитал - хотя бы название.
Но ему некогда: нужно во всех новостях прокомментировать кончину писателя, рядом с которым он ничтожный муравей.
Но книги Искандера от этого хуже не становятся.
Помню школьником, во времена тяжелой ротации Пикуля и Бондарева, пошел к тёте Оле с тяжелым вопросом - кого же из современных писателей можно читать, или они все стали такие? Она, как всегда ненавязчиво, предложила - "Начни с Искандера, например".
То, что сегодня официальные комментарии о его смерти дают пикули и бондаревы, никак не заденет его памяти, мир в основном остался тем же, но теперь без Искандера.
Вечная память.
И, конечно, печально, что теперь мы остались только с теми Искандерами, которые лучше не смешить.
у нас разные искандеры