В Великобритании мгновенно стала бестселлером мемуарная книга знаменитого автора шпионских триллеров Джона Ле Карре "Голубиный тоннель. Истории из моей жизни".
Подлинное имя Джона Ле Карре – Дэвид Джон Мур Корнуэлл. Он родился 19 октября 1931 г. в Пуле, графство Дорсет, в семье бизнесмена. Изучал современные языки в университетах Оксфорда и Берна. Преподавал французский и немецкий в Итоне. В 1963–64 гг. служил в министерстве иностранных дел, занимал посты второго секретаря британского посольства в Бонне и консула в Гамбурге. Эти должности были дипломатическим прикрытием его службы в британской внешней разведке МИ6. Джон Ле Карре – автор 23 романов, среди которых "Шпион, пришедший с холода" (1963), "В одном немецком городке" (1968), "Шпион, выйди вон!" (1974), "Маленькая барабанщица" (1983), "Панамский портной" (1996), "Верный садовник" (2001), "Такой же предатель, как мы" (2008), "Деликатная правда" (2013). По 14 его романам сняты кино- и телефильмы. Живет в Лондоне и Корнуолле.
Ваш браузер не поддерживает HTML5
О мемуарах Джона Ле Карре в программе "Культурный дневник"
Некоторые рецензенты называют "Голубиный тоннель" автобиографией, однако это не совсем точно. Книга распадается на 38 главок, не связанных ни хронологией, ни логической последовательностью событий. Это не столько автобиография, сколько рассказы о встречах и памятных событиях. Книга намеренно фрагментарна, причем часть ее материала (восемь глав) уже публиковалась в британской и американской прессе. Возможно, жанр, который предпочел Ле Карре, объясняется тем, что год назад была опубликована подробнейшая и объемная (650 страниц) биография писателя, написанная британским литературным критиком Адамом Сисманом, причем значительная часть ее материала основана на интервью c автором "Тоннеля". Так что Ле Карре решил не дублировать работу Сисмана, а сосредоточиться на портретах политиков и деятелей культуры, с которыми ему довелось встречаться: британских премьеров Маргарет Тэтчер и Гарольда Макмиллана, Ясера Арафата, Иосифа Бродского, Андрея Сахарова, актеров Алека Гиннесса и Ричарда Бертона, бывших глав КГБ и СВР – Вадима Бакатина и Евгения Примакова. В какой-то мере "Голубиный тоннель" – это и портрет самого художника в старости. В книге немало философских размышлений 84-летнего писателя о собственной судьбе, о литературе и службе в разведке, которая его всегда тяготила.
Отдельный сюжет, проходящий лейтмотивом через многие главы, – рассказ о родителях, от которых он был отчужден и которых не любил: отца – плейбоя, афериста и жулика, побывавшего в тюрьме, и матери, бросившей его в раннем детстве, с которой он встретился лишь спустя 21 год. Одна из его навязчивых идей – роль детства в становлении собственного характера и в приобщении к писательству. Ле Карре ссылается на замечание Грэма Грина, считавшего, что "детство – это негативный кредитный баланс писателя" и что чем несчастнее детство, тем значительней позитивный писательский кредитный баланс. Его проницательный биограф Адам Сисман уверен, что "если бы у Дэвида было более счастливое детство, он наверняка не был бы столь блистательным писателем, а возможно, вообще не стал бы писателем". От жизни, пишет Ле Карре, он более всего хотел добиться рrivacy.
Читателю "Тоннеля" представляется фигура замкнутого, одинокого интроверта, даже затворника, который более всего ценит частную жизнь и возможность писать вдалеке от столичной суетности. Писательство стало для Ле Карре наркотической зависимостью. Ежедневно в сельской глуши Корнуолла он строчит пером, игнорируя компьютер, очередной захватывающий триллер о пришедших с холода или зноя рыцарях плаща и кинжала. "Мой письменный стол находится в Корнуолле, – говорит Ле Карре, – и встроен в чердак гранитного амбара на краю скалы".
Я лжец, рожденный лгать, воспитанный во лжи, обученный лгать индустрией, которая зарабатывает на жизнь ложью, и как практикующий ложь романист
Одна из проблем, которой озабочен Ле Карре, если судить по его "тоннельным размышлениям", – верификация памяти и природа писательского вымысла. В своих мемуарных заметках ему хочется быть до конца честным с читателем. "Это подлинные истории, рассказанные по памяти, – пишет он, имея в виду собственный мемуар, – и вы вправе спросить, что правда, а что плод творческой фантазии писателя в том, что мы деликатно можем назвать вечером его жизни?" Он категоричен, отвечая на этот вопрос: "Я лжец, рожденный лгать, воспитанный во лжи, обученный лгать индустрией, которая зарабатывает на жизнь ложью, и как практикующий ложь романист. Как создатель художественных произведений я изобретаю версии собственной жизни и никогда не использую подлинную правду, если таковая существует". В этом пассаже Ле Карре смешивает воедино атмосферу лжи и фальши собственного детства, заставлявшего его лгать мошенника-отца, работу в разведке, требовавшую изобретательной маскировки; творческое воображение, лежащее в основе писательского ремесла. В таком случае и псевдоним Дэвида Корнуэлла – еще одна часть этой тотальной лжи его жизни и профессии. Законный вопрос: можно ли после этого доверять его воспоминаниям?
Пять глав "Голубиного тоннеля" в разной мере вызваны его давним, восходящим к эпохе холодной войны интересом к России. В 22-й главе книги, "Премия Иосифа Бродского", Ле Карре рассказывает, как оказался свидетелем получения Бродским известия о присуждении ему Нобелевской премии. Осенью 1987 г. опальный поэт прилетел из Америки в Англию для чтения лекций в местных университетах. Ле Карре пишет:
"Мы с женой были на ланче в китайском ресторане в Хэмпстеде. Нашим единственным гостем был Иосиф Бродский <...> Мы были знакомы с ним уже несколько лет, но, честно говоря, понятия не имели, почему именно нас выбрали, чтобы его сегодня развлечь. “Чтобы вы ни делали, ни в коем случае не давайте ему пить и курить”, – предупредила нас опекавшая его дама из каких-то культурных организаций. Несмотря на рецидивы сердечной болезни, он позволял себе и то, и другое. Я, конечно, ответил, что сделаю все возможное, но, зная Иосифа, был уверен, что он будет делать все, что ему заблагорассудится. С Иосифом не всегда легко поддерживать разговор, но во время ланча он был очень оживлен благодаря нескольким порциям виски Black Label и сигаретам, которые он, несмотря на мягкие протесты жены, по-птичьи запивал маленькими глотками куриного супа с лапшой <... > Я должен был догадаться, что он не прочел ни строчки из мной написанного, да и не чувствовал в этом необходимости. Мы продолжали с Иосифом шутить, когда в дверях с серьезным видом появилась опекавшая его высокая и элегантная дама. Первой мыслью было, что, увидев на столе бутылки и сигаретный дым, она намерена сделать нам выговор за то, что мы позволили Иосифу "распуститься". Однако быстро сообразил, что она пытается сдержать возбуждение.
– Иосиф, – сказала она, затаив дыхание. – Вы получили премию.
Воцарилось молчание, пока Иосиф, затянувшись сигаретой, хмурился сквозь дым.
– Какую премию? – промычал он.
– Иосиф, вы получили Нобелевскую премию по литературе.
Иосиф прикрыл рукой рот, будто хотел сказать что-то шокирующее и пытался это предотвратить. Его глаза обратились на меня как бы за помощью. Но ни я, ни жена не имели ни малейшего представления о том, что он был номинирован на Нобеля и что сегодня был день оглашения лауреата. Я задал его опекунше очевидный вопрос:
– Откуда вы знаете?
– От скандинавских журналистов, которые толпятся сейчас у нас и которые хотят поздравить вас, Иосиф, и взять у вас интервью.
Страдальческие глаза Иосифа все еще взывали ко мне. Казалось, они говорили: сделайте что-нибудь. Я опять обратился к его опекунше:
–- Может быть, скандинавские журналисты просто берут интервью у всех, кто числится в шорт-листе премии? А не у лауреата? У всех?
В коридоре был телефон-автомат. Опекунша знала, что в Лондон прилетел Роджер Страус – американский издатель Иосифа, чтобы оказаться под рукой на такой случай. Решительная женщина, она сразу же позвонила в его отель. Окончив разговор, она улыбалась.
– Вы должны немедленно пойти домой, Иосиф, – мягко сказала она, коснувшись его руки.
Иосиф Бродский и Лев Лосев
Проглотив последнюю порцию любимого виски, Иосиф с болезненной медлительностью встал на ноги (...)
– Ну теперь на год хватит болтовни, – заявил он, без сопротивления позволяя доставить себя ожидавшим его “дознавателям".
Главы "Голубиного тоннеля", которые Ле Карре назвал "Советский рыцарь умирает внутри своих доспехов" и "Дикий Восток: Москва 1993 года", посвящены двум его поездкам в Россию: в 1987 и 1993 году. Биограф писателя Адам Сисман на вопрос РС "Сохранился ли у Ле Карре интерес к России?" ответил так: "Не удивился бы, если бы он написал еще одну книгу о России, вроде его же "Русского дома". Дэвид вообще испытывает какую-то инстинктивную приязнь к русскому народу, его заботит его судьба, что, впрочем, у него сопровождается неприязнью ко многим преступлениям и злу, совершенным государством как в советский, так и постсоветский периоды... В "Русском доме" он демонстрирует искреннее сочувствие русским людям и неподдельный интерес к русской культуре. Особенно его привлек тот факт, что в России даже не принадлежащие к интеллигенции простые люди читают книги и интересуются философскими проблемами, чего практически не найдешь ни в Англии, ни в Америке". В 17-й главе Ле Карре, в частности, описывает встречу с Андреем Сахаровым в Ленинграде вскоре после его освобождения из шестилетней ссылки в Горьком.
"Мы сидели за круглым столом в единственном в городе кооперативном ресторане, – пишет Ле Карре. – Рядом с Сахаровым была его жена Елена Боннэр, а вокруг шныряли молодые гэбэшники, которые время от времени озаряли нас вспышками от допотопных, 30-х годов, фотокамер (...) Сахаров описал вечер, когда после шестилетней ссылки раздался громкий стук в его квартиру. Боннэр сказала: “Не открывай”, но он открыл. Сахаров пояснил:
– Я сказал Елене, что они уже ничего не могут нам сделать, чего раньше не делали.
Тем не менее он открыл дверь и увидел двух человек, одного в форме КГБ, другого в рабочей робе.
– Мы пришли установить телефон, – сказал офицер.
Здесь Сахаров позволил себе одну из его озорных улыбок. Он заметил, что не пьет и что на самом деле трезвенник, но установка телефона в России в закрытом городе – это что-то невероятное, сравнимое с предложением рюмки охлажденной водки в пустыне Сахара.
– Нам не нужен телефон, уберите его, – сказала Боннэр офицеру.
И опять Сахаров возразил ей: дай им установить телефон, что мы теряем? Несмотря на недовольство Боннэр они телефон установили.
– Завтра в середине дня ждите звонка, – сказал, уходя, офицер и захлопнул дверь.
Сахаров говорил осмотрительно и подробно, как это делают ученые. Истина – в деталях. Наступил полдень, час дня, затем два часа. Они проголодались. Спали они плохо, не завтракали. Сахаров предупредил охранника, что хочет спуститься в магазин за хлебом. Но как только он направился к выходу, Боннэр крикнула вслед:
– Тебя к телефону!
Пришлось вернуться в квартиру и подойти к телефону. После череды разных голосов его соединили с Михаилом Горбачевым, который сказал, что прошлое – это прошлое, и что “Центральный комитет рассмотрел ваше дело и вам разрешено вернуться в Москву. Ваша старая квартира ждет вас. Вы немедленно будете восстановлены в Академии наук, для вас нет никаких препятствий занять подобающее вам место ответственного советского гражданина эпохи перестройки (...)
– Я отправил вам письма с предложениями, но не получил ответа.
– Мы получили все ваши письма, – мягко ответил Горбачев. – Центральный комитет их рассматривает. Возвращайтесь в Москву. С прошлым покончено. Помогите нам с реформами (...)
Сахаров повесил трубку, даже не сказав “До свиданья, Михаил Сергеевич”.
Андрей Сахаров и Елена Боннэр, 1989 год
– И тогда меня осенило, – сказал он с вновь вспыхнувшей широкой озорной улыбкой, и даже Боннэр позволила себе ехидно подмигнуть.
– И тогда меня осенило, – ошеломленно повторил он, что это был мой первый телефонный разговор за шесть лет. И при этом я позволил себе прервать разговор с генеральным секретарем Коммунистической партии Советского Союза".
В своей жизни я встречался с двумя бывшими главами КГБ, и мне понравились оба
Двадцатую главу "Голубиного тоннеля", озаглавленную "Крупнейшие медведи в саду" (думаю, автор имел в виду зоосад), Ле Карре начинает так: "В своей жизни я встречался с двумя бывшими главами КГБ, и мне понравились оба". Он имел в виду Вадима Бакатина и бывшего одно время директором СВР Евгения Примакова. С Бакатиным автор "Тоннеля" встретился во время второго визита в Россию в 1993 г., когда тот уже был в отставке и работал в фонде "Реформа". Из разговора с экс-председателем КГБ, которого его бывшие соратники иначе как предателем не называют, Ле Карре запомнились две вещи: реплика Бакатина о том, что люди, профессионально занимающиеся шпионажем, – фанатики, не соприкасающиеся с реальной жизнью, и что сам он начал и оставил эту работу, оставаясь новичком. "Вы знаете об этом больше, чем я", – сказал ему бывший шеф этого зловещего ведомства. На это Ле Карре ответил, что и он новичок в этом бизнесе и что не работает в разведке 30 лет, зарабатывая на жизнь пером. "Значит, это – игра", – мрачно заметил Бакатин. Далее он назвал себя социалистом и пожаловался, что власть в России попала в скверные руки и что после падения коммунизма люди в России утратили моральный ориентир. С Примаковым Ле Карре встретился позднее в российском посольстве в Лондоне, когда тот в ранге министра иностранных дел прибыл в Англию для переговоров с британским коллегой Малкольмом Рифкиндом. Ле Карре не называет даты, но очевидно, это было между 1996 и 1998 годами. С ним он тоже говорил через переводчика. "Зовите меня Евгений, – сказал ему Примаков, – а я буду вас звать Дэвид". Примаков рассказал Ле Карре, как несколько лет назад пытался спасти Саддама Хуссейна и предотвратить войну в Ираке. Дело было в самом начале операции "Война в Заливе" – войска Саддама Хуссейна оккупировали Кувейт. Примаков назвал Хуссейна другом и сказал, что тот ему звонил и просил убедить Буша-старшего позволить ему безболезненно, не теряя лица, вывести войска из Кувейта и что он не хочет войны с Америкой. Глава российского МИДа обрушился на обоих Бушей и американскую политику и заявил, что прилетал за посредничеством к Маргарет Тэтчер. "Целый час эта женщина, – заявил Примаков, – читала мне лекцию. Они хотели войны". Спасти друга не удалось. Похоже, что проницательность изменила Ле Карре в беседах с понравившимися ему бывшими высокопоставленными советскими аппаратчиками. Что это: наивность или политическая симпатия? Адам Сисман считает Ле Карре человеком левых убеждений: "С самого начала он придерживался умеренных левых убеждений. Он всегда голосовал за Лейбористскую партию, социалистическую по сути. С другой стороны, у него не было особого интереса к политике. У него всегда были обширные интеллектуальные интересы, что помогло ему получить работу в МИ5 и МИ6. При этом он всегда демонстрировал острую неприязнь к коммунизму. Я бы сказал, что Дэвид – это типичный английский либерал, ненавидящий любую тоталитарную идеологию, подавляющую человеческую личность, будь то нацизм или коммунизм. Во время холодной войны эти его убеждения особенно углубились. Холодная война для него была не столько борьбой Запада и Востока, сколько противостоянием идеологии и свободной личности. Эти его убеждения проявились и в позднем периоде его творчества, где он решает проблему противостояния личности и подавляющего ее государства. После окончания холодной войны он говорил: "Мы победили коммунизм, а теперь мы должны покончить с капитализмом". Его не устраивает нынешний порядок вещей в мире, где доминирует Америка. Дэвид написал несколько публицистических книг, критикующих состояние современного мира, в частности подавление российским государством народов Кавказа. Этому региону посвящены и некоторые его романы".
В предисловии Ле Карре объясняет, почему назвал мемуары "Голубиный тоннель". "Едва ли хотя бы одна моя книга, – пишет он, – в разное время не носила рабочего названия "Голубиный тоннель". Происхождение его нетрудно объяснить. Я был подростком, когда отец решил взять меня с собой в один из его вояжей в казино в Монте-Карло. Рядом со зданием старого казино находился спортивный клуб, чья лужайка и стрельбище выходили к морю. Под лужайкой проходил небольшой тоннель, который заканчивался у моря. В нем помещались голуби, которых выводили и держали взаперти на крыше казино. Голуби должны были пролетать сквозь тоннель и вылетать в небо над Средиземным морем, играя роль мишени для поджидавших их у выхода из тоннеля джентльменов-спортсменов с ружьями. Голуби, которые оставались живы, делали то, что голуби делают: возвращались к месту рождения на крыше казино, где их ожидали прежние ловушки. Почему этот образ столь долго преследует меня, возможно, лучше меня может объяснить читатель". И вновь очередная загадка мастера детективной интриги. Сам ли Ле Карре – один из этих голубей? Или его читатели? Или его персонажи? Мне эта притча представляется метафорой человеческого существования.