Александр Генис: В эфире - декабрьский выпуск нашего культурно-исторического цикла:
1916 - век спустя:
парадоксы и параллели
Фолкнер сказал: “Прошлое никогда не бывает мертвым. Оно даже не прошло”.
Взяв знаменитый афоризм в эпиграфы цикла, мы погружаемся в вечно живое время прошлого, добравшегося до нас в виде исторических событий, художественных течений, музыкальных направлений, судьбоносных книг и - важная часть каждой передачи - стихов, которые, пожалуй, лучше всего остального способны передать дух времени.
Вглядываясь в прошлое, мы ищем не эскапизма, позволяющего отдохнуть в давно прошедшим, а уроков, позволяющих лучше понять настоящее и заглянуть в будущее.
Традиционные вопросы, которые эти передачи задают прошлому, звучат так:
Что было?
Что стало?
Что могло бы быть?
(Музыка)
Александр Генис: В декабре нашего 1916 года произошло убийство Распутина. Это событие чрезвычайно важное и необычайно известное. Фигура Распутина одна из самых знаменитых во всей русской истории, она привлекала и привлекает внимание всех, в том числе и иностранцев. Существует огромное количество фильмов, снятых про Распутина.
Соломон Волков: Один страшнее другого.
Александр Генис: Потому что убийство его было, конечно, страшным.
Соломон Волков: Я считаю еще по качеству этой «малины» или «клюквы».
Александр Генис: На нынешнем языке это называется “расчлененка и мочилово”. Но при всем том Распутин фигура, которая не оставляет в покое ни историков, ни романистов, о нем постоянно спорят. Должен сказать, что первый раз я лично встретился с распутиновской темой в эмиграции, когда мы издавали «Новый американец» или какой-то друнгой орган, уже не помню. В эмиграции тогда жил Амальрик, который писал книгу «Распутин». Его концепция Распутина была необычная. И мы печатали с продолжениями этот документальный роман, который он писал о Распутине. Книга была очень интересная, но, к сожалению, он погиб, не сумев ее закончить.
Соломон Волков: Я, кстати, пропустил эту публикацию.
Александр Генис: Она шло из номера в номер. Необычность этой книги заключалась в том, что Амальрик избегал всякой «клюквы», которую так любят на Западе, избегал он и всякой сенсационности. Кроме всего прочего фигура Распутина была для него если не симпатичная, то во всяком случае и не такой демонической, как для других.
Соломон Волков: Вы знаете, я совершенно с этим согласен.
Александр Генис: Главное для него у Распутина было то, что он был против вмешательства России в балканские войны, и он был против Первой мировой войны. Поэтому Амальрик считал, что если бы Распутин уговорил царя не принимать участие в войне, то вся русская история пошла бы другим путем.
Соломон Волков: Мое глубочайшее убеждение, что единственным трезвым человеком во всем царском окружении, включая самого Николая и его супругу, был Распутин, который доказывал из всех последних сил, что нельзя вступать в конфликт с Германией, нельзя воевать, потому что все кончится крахом империи. И он смотрел, как говорят в таких случаях, в корень, он оказался прав на сто процентов. Вообще я должен сказать, что демонизация Распутина, как любая демонизация, приобрела карикатурные формы. И в этом потоке разоблачений, которые обрушились на Распутина еще при его жизни, а еще больше после его убийства, огромное количество материалов было то, что теперь называют фейком, поддельными. Поддельными, например, оказались сенсационные мемуары фрейлины Вырубовой, которые повествовали о каких-то фантастических оргиях с участием Распутина. То, что он был сибирский мужик с здоровым сексуальным аппетитом — это, конечно, абсолютно сомнению не подлежит, но ничего такого выходящего за расширенные нормы поведения, так из мягко назовем, ничего криминального в поведении Распутина не было. То, что он влиял на назначение или смещение министров — это тоже нормально, он выступал в роли советника, которому царь и царица доверяли. Его суждения часто бывали вполне здравыми в этом смысле.
Александр Генис: Ну ничего нормального в Распутине не было, начиная с внешности и кончая его совершенно дикими привычками. Например, Распутин страстно любил танцевать, он мог часами плясать. Причем, сам он был такой медведеобразный, но танцуя, он русские пляски любил, он очень был изящен в своих балетных па. И это поражало. Каждый раз, когда от танцевал, он говорил: я как царь Давид пляшу перед Господом. Интересно, что его дочка стала профессиональной танцовщицей во Франции.
Насчет советов, довольно странно сейчас читать его политические суждения, потому что они кажутся действительно чрезвычайно полезными. Например, в 1915 году, предвидя Февральскую революцию, Распутин требовал улучшения снабжения столицы хлебом.
Соломон Волков: Да, и он пророком оказался.
Александр Генис: В 1916 году Распутин высказался в пользу выхода России из войны, заключения мира с Германией, отказа от права на Польшу и Прибалтику, таким образом он предвидел Брестский мир. То есть его политические взгляды, если можно говорить о таковых, они были вполне рациональны, хотя сам он был, на мой взгляд, настоящим русским юродивым. На самом ли деле он был юродивым или играл его роль, я не знаю.
Соломон Волков: Я думаю, вы здесь допускаете некоторую передержку. Распутин, я считаю, никогда не был юродивым, никогда себя как таковой не позиционировал. Есть другое слово - «ясновидец», которое не аналогично слову «юродивый». Он был, условно говоря, прорицателем, в переводе на другой язык человеком с шаманическим дарованием. Он заговаривал, как мы знаем, кровь, он останавливал кровотечение у царевича Алексея, который страдала гемофилией. Мы знаем теперь, что евстречается такой дар у людей, есть люди, которые способны своим психическим воздействием остановить кровотечение и вообще воздействовать не только на психику человеческую, но даже, что называется, на психологические качества.
Александр Генис: Я не знаю, есть ли такие феноменальные парапсихологические способности, но я знаю, что образ Распутина был мифом русской революции. Тут я сошлюсь не на какие-то исторические документы, а на стихотворение Гумилева, которое, на мой взгляд, совершенно гениально описывает Распутина. Это стихотворение написано чуть позже нашего времени - в 1918 году, когда уже произошла революция, поэтому Гумилев писал о Распутине в прошлом времени. Но мне кажется, что в этом стихотворении он представил Распутина предвестником революции. Вот это стихотворение, я считаю, что оно лучше всего описывает Распутина.
В чащах, в болотах огромных,
У оловянной реки,
В срубах мохнатых и темных
Странные есть мужики.
Выйдет такой в бездорожье,
Где разбежался ковыль,
Слушает крики Стрибожьи,
Чуя старинную быль.
С остановившимся взглядом
Здесь проходил печенег...
Сыростью пахнет и гадом
Возле мелеющих рек.
Вот уже он и с котомкой,
Путь оглашая лесной
Песней протяжной, негромкой,
Но озорной, озорной.
Путь этот - светы и мраки,
Посвист разбойный в полях,
Ссоры, кровавые драки
В страшных, как сны, кабаках.
В гордую нашу столицу
Входит он - Боже, спаси!-
Обворожает царицу Необозримой Руси
Взглядом, улыбкою детской,
Речью такой озорной,-
И на груди молодецкой
Крест просиял золотой.
Как не погнулись - о горе!-
Как не покинули мест
Крест на Казанском соборе
И на Исакии крест?
Над потрясенной столицей
Выстрелы, крики, набат;
Город ощерился львицей,
Обороняющей львят.
"Что ж, православные, жгите
Труп мой на темном мосту,
Пепел по ветру пустите...
Кто защитит сироту?
В диком краю и убогом
Много таких мужиков.
Слышен по вашим дорогам
Радостный гул их шагов".
Любопытно, что Распутным страшно интересовались деятели русского религиозного возрождения, его знал и Розанов, и Бердяев. Бердяев в одной из глав «Самосознания» писал о таких странниках, мужиках-богоискателях, о которых писал и Гумилев. Они несли свою дикую архаическую истину. И Бердяев видел в этом не только но и некое освобождение духа, и что-то хтоническое, что-то первобытное. Распутин был живым воплощением этих сил. Соломон Волков: Во всяком случае я совершенно согласен и с Амальриком и, между прочим, с Гумилевым, который тоже рисует здесь образ Распутина, как говорят в таких случаях, неоднозначным. Мне кажется, что это очень сложная фигура, демонизировать его совершенно не нужно. На самом деле вся русская история, если подумать об этом, начиная с кого угодно, с Дмитрия Донского до Ивана Грозного и дальше до бесконечности, - по поводу ни одной крупной фигуры в российской истории нет консенсуса до сих пор. Сталкивается разные оценки прямо на наших глазах, особенно когда перестала существовать единая, утвержденная государством, точка зрения на ту или иную историческую фигуру. Теперь сталкиваются противоположные, полярные точки зрения, консенсуса нет, и может быть это даже неплохо. Я думаю, споры вокруг Распутина тоже будут продолжаться, может быть - бесконечно.
Александр Генис: Не случайно религиозное почитание Григория Распутина началось после перестройки, в 1990-е годы. И некоторые крайне радикальные монархические православные круги высказали мысль о канонизации Распутина как святого мученика. Церковь категорически отказалась от этого. Но тем не менее, то, о чем вы говорите, заставляет подумать о том, насколько популярны такие дикие фигуры, как Распутин, в российском сознании. Жанна Бичевская, помните такую певицу, она песню поет о Распутине.
Соломон Волков: Тут как раз я с вами все-таки не соглашусь. Распутин не “дикая фигура”, он в своем жанре, в своем репертуаре, в своей роли абсолютно нормальная фигура.
Александр Генис: Есть ли в какой-либо другой стране фигура, подобная Распутину?
Соломон Волков: Это может быть чисто русский феномен, и очень хорошо, что такой феномен существует.
(Музыка)
Николай Карамзин
Александр Генис: В эти дни в России, да и во всем мире любители русской литературы отмечают грандиозный юбилей — 250-летие Карамзина. Редко когда так праздную день рождения писателя, как сейчас. Мы подробно говорили о Кармазине в предыдущем выпуске «Американского часа» в диалоге с Борисом Парамоновым.
Но там речь шла о прозе, а сегодня мы поговорим о поэзии Карамзина в связи с тем, что 250 лет со дня рождения Карамзина исполнилось в 2016 году, а в 1916 году Россия праздновала 150-летие со дня рождения Карамзина. Как эти два юбилея отличаются и в чем сходство между ними?
Соломон Волков: В 1916 году это было, как и сейчас, грандиозное торжество, очень широко отмечался этот юбилей 150-летний Карамзина, и по понятным причинам. Карамзин вообще довольно любопытная и привлекательная для меня фигура. Для меня очень важно, какой личностью был тот или другой деятель культуры. Потому что я, не являясь сторонником отождествлением личности и творца в том смысле, что, ну хорошо, может быть человек, про Мандельштама любили говорить, что он клептоман, деньги берет, не отдает, масса претензий бытовых к человеку Мандельштаму. И очень может быть, что общение с Мандельштамом человеком было не таким цж веселым.
Александр Генис: Я как раз сильно сомневаюсь по этому поводу. Потому что Надежда Мандельштам говорила: его приглашали в гости для того, чтобы он “витийствовал” за столом. Я бы отдал палец за то, чтобы посидеть за этим столом.
Соломон Волков: Витийствовать — это одно, а зажиливать книги — это совсем другое. Мемуаристы как один говорят, что это за Мандельштамом водилось. Другое дело, что за его гениальные стихи ему можно простить абсолютно все, в том-то и дело.
В случае с Карамзиным я должен сказать, что это был необыкновенно привлекательный человек в быту, мягкий, сдержанный, любезный. Правда, один раз он вскипел и произошло это не больше, не меньше, как в столкновении с молодым Пушкиным, которому Карамзин чрезвычайно покровительствовал. Пушкин как раз позволял себе задираться в отношении Карамзина по личным причинам. А именно, есть устойчивая легенда, что главной любовью Пушкина была жена Карамзина, сводная сестра князя Вяземского. Пушкин просто напросто ревновал свою главную любовь.
Александр Генис: К ее мужу.
Соломон Волков: Да. Поэтому с ним задирался. Знаменитая пушкинская эпиграмма на Карамзина, которая звучит так: «В его истории изящность, простота доказывает нам без всякого пристрастья необходимость самовластья и прелести кнута». Очень изящная эпиграмма, блеск, один из пушкинских шедевров в этом жанре. Но заметьте, эта эпиграмма как бы мерцает, если вы в нее вчитаетесь, он ведь рисует на самом деле привлекательный образ писателя: писатель пишет изящно и просто, и беспристрастно. Но только изящно, просто и беспристрастно доказывает то, что Пушкину было чрезвычайно неприятно. И вот они столкнулись с Карамзиным. Пушкин сказал Карамзину: «Ах, так вы рабство предпочитаете свободе». На что Карамзин вспыхнул и сказал: «Вы клеветник». Молодой поэт вывел его из себя. И это один из редких случаев, который говорит о том, что Карамзин мог и вспылить, разгневаться.
Александр Генис: Конечно, Карамзин был прав, нельзя сказать, что он предпочитал рабство свободе — это просто неправда. У Карамзина была сложное и, я бы сказал, очень распространенное отношение к политическому строю. Он был платоником и представлял себе идеальное общество таким, где правит король-философ. Это - не республика, не власть толпы, не абсолютистская монархия, а это власть, которая сдержана культурой, образованием, просвещенная власть. Именно к этому он призывал Екатерину Вторую. Это была распространенная точка зрения среди просветителей, в XVIII веке философы примерно так и представляли себе идеальную страну.
Соломон Волков: У Карамзина в этом смысле была довольно любопытная эволюция. Он ведь начинал как масон, он был членом масонского кружка вокруг главного русского масона Новикова, который за это и пострадал. В советское время доказывали, что Новиков пострадал за свое свободомыслие. Но он пострадал за то, что был еретиком в глазах Екатерины. С Карамзиным получилось любопытно, он не то, что поругался, но как-то плавно отошел от масонства. И к тому моменту, когда начались их преследования, они действительно могли показать на допросах, что Карамзин к их числу уже не относится. Карамзин уехал в Европу — это был главный факт биографии, если угодно. В Европе он встречался и разговаривал с Кантом, видел витийствующего Робеспьера и других вождей Французской революции. Кстати, любопытно, что к Робеспьеру он до конца дней своих сохранил уважение. Это мне тоже напоминает сейчас ситуацию, связанную с тем же самым Кастро, о котором сейчас все говорят в связи с его смертью. Говлорят, что он был жестокий тиран, но есть люди, которые говорят, что мы, тем не менее, его как личность уважаем. Это очень похожая позиция на позицию Карамзина, он говорил о Робеспьере: да, я понимаю, что он был жестоким человеком, но он хотел для своего народа справедливости, которой он добивался жестокими способами.
Александр Генис: Соломон, вернемся к вопросу: почему эти два юбилея похожи друг на друга?
Соломон Волков: Они похожи именно потому, что и тогда, и сейчас Карамзина чествуют за то, что он являлся убежденным сторонником сильной руки, сильной власти. Карамзину принадлежит известное высказывание о том, что в России нужен сильный лидер. Говорил Карамзин так: «Что кроме единовластия неограниченного может всей махине произвести единство действия». Тоже замечательно закрученная фраза, но выражает она весьма консервативную позицию, не правда ли?
Александр Генис: Нет, она выражает его утопию - веру в то, что существует этакий король-философ, который может единовластно править страной для ее пользы. Я не думаю, что Путин — это такой король-философ. И я знаю, что Карамзин как раз изобразил самовластие в самых страшных красках. Про Ивана Грозного мы в основном знаем от Карамзина, из его “Истории” мы вынесли урок о том, к чему приводит самовластие. Так что я не думаю, что Путин может оправдываться Карамзиным.
Но мы говорим о Карамзине, забывая главное — ведь он же был поэтом чрезвычайно популярным, который во многом изменил русскую поэзию. Есть дивная статья Лотмана «Карамзин-поэт». Вы знаете, как я отношусь к Лотману — это мой кумир. Я всегда у него нахожу, как любит говорить наш коллега Парамонов, зернистые мысли. Что же в первую очередь пишет Лотман о Карамзине? Карамзин не стал большим поэтом в наших глазах, он не пережил своего времени, и мы сегодня, если и знаем Карамзина, то благодаря его прозе, благодаря «Бедной Лизе», которую худо-бедно читали все, благодаря «Письмам русского путешественника», восхитительный травелог, благодаря его «История», которую можно читать кусками, она написана очень благообразно.
Соломон Волков: Я здесь не согласен, она написана страстно.
Александр Генис: Пожалуй, что и так, хотя она написана красивым старинным штилем, при этом его “история” полна страстей. Это - изумительный источник для либретто. Но стихи Карамзина сыграли совершенно другую роль. Лотман пишет:
«Роль Карамзина как стихотворца в истории русской образованности, в воспитании читательской аудитории. Культурное значение поэзии Карамзина, в частности роль ее в истории русского языка, трудно переоценить. Это значение Карамзина как цивилизатора живо ощущалось современниками”.
Это значит, что он подготовил приход Пушкина, Жуковского, Батюшкова, но в первую очередь все-таки Пушкина. У Борхеса есть замечательное высказывание, тоже зернистая мысль, он говорит, что великий поэт создает своих предшественников - не наследников, а предшественников. Борхес сказал: кто бы знал Марло, если бы не было Шекспира? Кто бы бы знал стихи Карамзин, если не было бы стихов Пушкина? Читая легкие и гладкие стихи Карамзина, мы узнаем в них Пушкина.
Соломон Волков: Вот про них можно сказать слово «изящные», в отличие от его «Истории», которая вся написана мощной кистью.
Александр Генис: Карамзин анти-Державин. Если уж говорить о лучшем поэте допушкинской эпохи, то это, конечно, Державин. Искандер сказал: «Мои любимые стихи — это ржавая мощь Державина». Мне очень нравится, именно ржавая. И державинские стихи несомненно лучшее в поэзии, что было до Пушкина. Карамзин в поэзии — это анти-Державин, у одного стихи льются, у другого они высекаются на камне.
Вот несколько строчек из стихотворения Карамзина «К бедному поэту», окончание этого стихотворения.
Ищи опасных приключений,
Волшебных замков и сражений,
Чтоб добрым принцам помогать
Принцесс от уз освобождать.
Или, Платонов воскрешая
И с ними ум свой изощряя,
Закон республикам давай
И землю в небо превращай.
Или... но как всё то исчислить,
Что может стихотворец мыслить
В укромной хижинке своей?
Мудрец, который знал людей,
Сказал, что мир стоит обманом;
Мы все, мой друг, лжецы:
Простые люди, мудрецы;
Непроницаемым туманом
Покрыта истина для нас.
Кто может вымышлять приятно,
Стихами, прозой, — в добрый час!
Лишь только б было вероятно.
Что есть поэт? искусный лжец:
Ему и слава и венец!
Это же оправдание романтической поэзии, с которая с Карамзина, в сущности, и началась.
Соломон Волков: Прелестное стихотворение, но в нем все-таки есть некоторый архаистический налет, я бы сказал. А я вас сейчас прочту стихотворение Карамзина, которое звучит совершенно современно, так современно, как сейчас звучат стихи Пушкина. У Пушкина есть удивительные стихи, которые кажутся написанными буквально сегодня. Я бы хотел вам прочесть именно такое стихотворение Карамзина, оно мне представляется удивительно современным, называется оно «Исправление», это ироническое, очень легкое, изящное стихотворение, которое мне кажется написанным сегодня. Итак, «Исправление» Карамзина.
Пора, друзья, за ум нам взяться,
Беспутство кинуть, жить путем.
Не век за бабочкой гоняться,
Не век быть резвым мотыльком.
Беспечной юности утеха
Есть в самом деле страшный грех.
Мы часто плакали от смеха —
Теперь оплачем прежний смех
И другу, недругу закажем
Кого-нибудь в соблазн вводить;
Прямым раскаяньем докажем,
Что можем праведными быть.
Простите, скромные диваны,
Свидетели нескромных сцен!
Простите хитрости, обманы,
Беда мужей, забава жен!
Отныне будет всё иное:
Чтоб строгим людям угодить,
Мужей оставим мы в покое,
А жен начнем добру учить —
Не с тем, чтоб нравы их исправить —
Таких чудес нельзя желать, —
Но чтоб красавиц лишь заставить
От скуки и тоски зевать.
«Зевать?» Конечно; в наказанье
За наши общие дела.
Бывало... Прочь, воспоминанье,
Чтоб снова не наделать зла.
Искусство нравиться забудем
И с постным видом в мясоед
Среди собраний светских будем
Ругать как можно злее свет;
Бранить всё то, что сердцу мило,
Но в чем сокрыт для сердца вред;
Хвалить, что грешникам постыло,
Но что к спасению ведет.
Memento mori! велегласно
На балах станем восклицать
И стоном смерти ежечасно
Любезных ветрениц пугать. —
Как друг ваш столь переменился,
Угодно ль вам, друзья, спросить?..
Сказать ли правду?.. Я лишился
(Увы!) способности грешить!
Александр Генис: Очаровательные галантные стихи.
Соломон Волков: Легкость необыкновенная.
Александр Генис: Такой русский Фрагонар. Не зря мирискусники так ловко стилизовали XVIII век, эту галантную эротику, в этом стиле и написана в стихотворении Карамзина. Конечно же, мы видим Пушкина, который читал эти стихи и учился на них.
Нам пора завершать нашу передачу, какая музыка ее закончит?
Соломон Волков: Мы все знаем, что пушкинский «Борис Годунов», этот шедевр русской драмы, русской трагедии, был написан под впечатлением «Истории государства Российского», очередных томов карамзинских. Пушкин изучал их чрезвычайно внимательно, оттуда очень многое почерпнул. Не зря «Борис Годунов» посвящен памяти Карамзина. Пушкин, когда хотел, мог быть и благодарным. Он понимал цену таких посвящений, он всегда считал, что «Борис Годунов» ему особенно удался, «ай да Пушкин, ай да сукин сын», как известно, сказал Пушкин по этому поводу. Он понимал, что посвящая «Бориса Годунова» памяти Карамзина, он тем самым делитя с ним бессмертием. Дальнейшая судьба «Бориса Годунова» тоже нам известна, по ней Мусоргский написал оперу, которая на Западе во много раз популярнее, чем пьеса. Да в общем, наверное, и в России на сегодняшний момент опера — это первое, что приходит на ум многим читателям, когда они думают о «Борисе Годунове». А мы поставим арию из «Бориса Годунова», поет летописец Пимен. Вспомним, что Пушкин называл Карамзина последним летописцем. Пимен для него в каком-то смысле ассоциировался с Карамзиным. Итак, ария Пимена «Еще одно последнее сказание» напоминает о благородном подвиге Карамзина. Поет сам Шаляпин.
(Музыка)