В рубрике «Родной язык» — британский писатель Виталий Витальев (Vitali Vitaliev). Он вырос в Харькове. До 1990 года жил в Москве, писал по-русски. В 90-м году уехал в Англию. С тех пор пишет, главным образом, по-английски. Он автор популярных в англоязычном мире книг, газетных колонок и комментариев, документальных фильмов. Наш разговор начался с вопроса об отношениях Виталия Витальева с русским и английским языками.
— Английский я называю вторым своим родным языком, second mother tongue. Мне всегда нравилось выражение Джозефа Конрада, который говорил, что национальность писателя — это язык, на котором он пишет.
Игорь Померанцев: Джозеф Конрад — человек из Бердичева.
— Да, человек, который приобрел новый родной язык английский в 18 лет. Но ему было проще, он общался с моряками. Я ужасно благодарен своим покойным ныне родителям за то, что они меня буквально за уши тащили заниматься английским языком. Моего первого учителя звали Григорий Александрович Полонский, он был выпускник еще дореволюционной харьковской гимназии, свободно владел тремя живыми и двумя мертвыми языками, как все они, у него был прекрасный английский язык, он начал меня учить, меня и еще трех мальчиков, когда мне было 7 лет. Первые два года мы не записали ни одного слова, мы просто играли по-английски в разные игры, сначала по-русски, потом вперемешку, потом только по-английски. Он нам давал открытки, звездочки в виде премий, я помню, мы их собирали. Я с ним пять лет прозанимался, потом он скончался, я надеюсь, не в результате наших уроков, хотя мы были твердым орешком, маленькие харьковские мальчишки, которые хотели гонять в футбол, а не заниматься английским. Потом уже как-то незаметно это стало частью моей жизни. У меня появился другой учитель, в школе меня всегда освобождали от уроков английского языка, поскольку я знал английский значительно лучше учителей, не хотел их травмировать, они не хотели тоже. В университете я поступил на иняз: это было достаточно легко, за исключением истории КПСС и научного атеизма. Занятия английским языком с младых ногтей изменили мою жизнь, поскольку еще будучи в школе, я стал слушать Всемирную службу Би-Би-Си по-английски. У меня там были любимые ведущие. Мы с моим ближайшим другом Сашей Касьяновым, который тоже был лингвистом-самоучкой, пародировали эти передачи по-хорошему, записывали свои новости Би-би-си, то есть резвились. Потом, приехав в Англию, я встретился с John Tidmarsh, знаменитым ведущим Всемирной службы Би-би-си, я просто сказал ему: «Вы не представляете, я вас знаю уже столько лет». Он говорит: «А что, я такой старый?». «Да нет, это я так молод. Ваш голос — это было невероятно». Коммунистическая газета «Morning Star», конечно, была единственной английской газетой, которая доходила до Харькова, и то не всегда. В 1968 году после вторжения в Чехословакию она исчезла на многие месяцы. Но тем не менее, это была настоящая английская газета с настоящим разговорным языком. Несмотря на все это, когда я впервые приехал в Англию, будучи московским журналистом — в 1988 году меня пригласила газета «Guardian» — надо мной немножко посмеивались, потому что язык у меня был устаревший, не вполне разговорный. Я попытался впервые профессионально написать на нем. Помню, я сидел в гостинице, мне дали какую-то книжку на рецензию, Вальдемар Янушчак тогда был литературным редактором «Guardian». Ночью в перерывах между музеями я написал от руки эту рецензию, принес, какая-то девушка перепечатала её для меня на компьютере, я о компьютерах тогда понятия не имел. Я принес рецензию Вальдемару, он посмотрел и сказал: «Виталий, ты понимаешь, что ты отличный английский писатель?». «Да перестань, не смейся надо мной». Короче, они опубликовали эту рецензию без единой правки и тут же заказали мне еще пять. За эти три недели я опубликовал в «Guardian» три или четыре рецензии, несколько больших материалов, в основном, о том, чем я занимался в Советском Союзе. После этого я поверил в свои силы. Тут же на меня вышла госпожа Кларисса Рушди, первая жена Салмана Рушди, которая стала моим литературным агентом. Я уехал после первой своей английской поездки в Москву с контрактом на книгу, которую я должен был написать на английском языке, что я и сделал, живя в Москве. Вот так это все незаметно получилось. Естественно, если сейчас посмотреть на мои первые книги, написанные по-английски, и сравнить с тем, что я делаю сейчас в беллетристике — это, конечно, день и ночь. Мне кажется, что язык мой намного улучшился.
Обложка книги Виталия Витальева «Vitali's Australia»
—Вы были успешным журналистом и писателем в Москве. Московский писатель Виталий Витальев отличается от британского писателя Vitali Vitaliev?
—Мне кажется, что да. Знаете, об этом как-то не думаешь, я как сороконожка. У меня многие спрашивают, на каком языке ты видишь сны, ты сначала думаешь по-русски, а потом переводишь? И так далее. Это происходит само собой. Включаются какие-то другие, мне кажется, мозговые центры, когда пишешь по-английски. Я по-русски, надо сказать, уже лет, наверное, десять ничего профессионально не писал. Последнее, что я делал — это была моя колонка «Вивисекция» («Рассечение») для лондонской русскоязычной газеты «Лондонский курьер». Я бы сказал, опять же без ложной скромности, это была культовая колонка, ее читала вся русская эмиграция в Лондоне и перепечатывали эмигрантские газеты по всему миру, ничего не платя, естественно. В Петербурге, кстати, какой-то журнал тоже начал перепечатывать. Они сказали: «Денег у нас нет, что ты хочешь?». Я говорю: «Я собираю старые путеводители, может быть, найдете». «Да, хорошо». Прислали мне чемодан старых путеводителей дореволюционных. «Вивисекция» и то, что я пишу по-английски — это очень разные вещи. В основном, мне кажется, это зависит не столько от меня самого, а от разницы в двух языках. Английский язык сам по себе более динамичен, он как-то более удобен для выражения каких-то скрытых политических мыслей или амбиций. Это язык, в котором много эвфемизмов. Мы хорошо умели по-русски, скажем, читать между строк и писать между строк. Английский язык идеален для этого, для каламбуров, для иронии. Я считаю английский язык весьма пригодным для иронического мышления. Русский язык может быть в какой-то мере лексически богаче, но английский язык более динамичный. В этом, наверное, отличие того, что я делал по-русски, и того, что делаю по-английски.
—Вы из Англии на время переехали в Австралию. Человека в англоязычном мире, по крайней мере, в кругу интеллектуалов, оценивают по языку. С точки зрения австралийцев, ваших австралийских коллег-журналистов, вы звучали как англичанин или как иностранец, говорящий по-английски?
—Я думаю, не как англичанин. Я тогда только делал первые шаги как англоязычный журналист и писатель, колумнист. Я помню, меня вначале в Австралии пытались редактировать, но потом главный редактор издал циркуляр: не трогать колонку Виталия. Он говорил, что у меня свой особый синтаксис, который отличается от общепринятого, этот стиль, по его словам, придавал мне свой голос, поэтому мою колонку трогать перестали. Когда я сейчас смотрю на свои австралийские колонки, они мне кажутся неважно написанными, слишком просто. Потому что, мне кажется, мой стиль сейчас, нет, не то, что он стал слишком сложным, но он более совершенный. Опять же, в простоте иногда содержится истина. Вскорости мне стали предлагать редакторские работы уже в Англии, работы англоязычного редактора. Я редактировал несколько журналов. Когда работал в газете The European, то мои сотрудники, мои коллеги, англичане по рождению или шотландцы, австралийцы, они приносили мне свои статьи для проверки. Уже после того как корректор пройдётся, они говорили: «Виталий, посмотри». Потому что у меня как у приезжего был более острый взгляд на некоторые вещи. Я, скажем, большое внимание уделяю пунктуации, а в Великобритании на неё не обращали внимания, да и сейчас не очень обращают, а для меня это очень важно. Сейчас я редактирую большой международный журнал, меня иногда упрекают, что я слишком придираюсь, методично к этому отношусь. Меня так учили. Первое, что поразило меня в Великобритании по приезду, я об этом делал даже передачу для Би-Би-Си в свое время — это общий очень низкий уровень грамотности среди людей, которые должны быть грамотными по определению, среди издателей. Первый редактор моих книг была, я не буду называть ее фамилию, очень известный сейчас писатель, она просто проявляла совершенно невероятную неграмотность, не знала, как написать простейшие слова, я ее исправлял. Но самое интересное, что она это не считала зазорным. Она смеялась: «Вот так это пишется? Ну ладно. Надо же, из России приехал, исправляет мои ошибки». То есть легко к этому относились. Сейчас с интернетом немножко улучшилось на поверхности, spell checker, но тем не менее, уровень грамотности чудовищно низкий.—
Виталий, в Англии очень часто судят о человеке по фонетике, по произношению. Как относятся к вам, какие чувства вызывает ваша фонетика, ваше произношение?
—Вы знаете, это очень интересный вопрос, действительно. Да, у меня есть акцент, несмотря на все усилия моих преподавателей фонетики из Харьковского университета. Что самое интересное, я над ним не работаю: не то чтобы намеренно. У меня есть приятель, тоже писатель, пишет по-английски, тоже выходец из России, он говорит практически без акцента. У меня акцент есть. Мне когда-то один приятель-англичанин, когда я еще работал в газете The European, он мне сказал: «Виталий, пожалуйста, не теряй своего акцента никогда». Для меня акцент важен — это как цвет глаз, можно над ним работать, но все равно он останется. В этом, на мой взгляд, нет ничего зазорного. Да, люди спрашивают сакраментальное: а вы откуда родом? Меня это поначалу задевало. Моя жена-англичанка часто говорит: «Не ерепенься, ничего плохого они не имеют в виду, просто интересно, где ты родился». Вы откуда? Я говорю: из Кембриджа или из Лондона, из Великобритании. «Да нет, у вас акцент». Людям просто интересно. Я не думаю, что акцент сыграл какую-то роль. Я, например, знаю, что сейчас в Великобритании предпочитают ведущих с ирландским, шотландским акцентом — это модно. Моя супруга сама родом из северной части Великобритании, где акцент всегда считался простонародным, и людей неохотно брали на работу с таким акцентом. Даже люди специально проходили курсы для того, чтобы избавиться от акцента. Сейчас это все очень изменилось, акцент приветствуется. Я бы сказал, любые акценты приветствуются, никакой враждебности не замечаю.
Харьков
Игорь Померанцев: Вернемся в ваше детство, отрочество, юность. Вы выросли в Харькове, вашим родным языком был русский, вторым родным языком, вы сказали, был английский. Украинский фон остался в вашей памяти?
Виталий Витальев: Конечно. В те времена в Харькове было примерно двести средних школ, из них одна была только школа, где преподавали на украинском, и то она была не полная средняя школа, а восьмилетка. В нашей школе украинский язык был факультативным, то есть можно было выбрать его. Я, конечно, всегда старался его изучать, мне это всегда очень нравилось. Я читал по-украински свободно и говорил неплохо. Для показухи, хотя Харьков русскоговорящий город тогда был почти на сто процентов, тем не менее, три из четырех областных и городских газет выходили на ужасном суржике, то есть это даже не украинский язык был, а какая-то смесь. Для показухи, что, мол, украинский язык и украинскую культуру мы не притесняем. Очень много было книг. Я помню, Мопассана я впервые прочитал по-украински, потому что по-русски его невозможно было достать, а по-украински пожалуйста, можно было подписаться на прекрасно изданное собрание сочинений. Мои первые стихотворения, кстати, появились в украинских газетах, но по-русски, естественно, стихи они не переводили. Кстати, не так давно меня попросили дать интервью украинской службе Би-би-си, мне было трудно говорить по-украински, поскольку я совершенно не практикую его. Но язык и культура всегда со мной, конечно.
—Во времена Советского Союза на вопрос, откуда вы родом, ответить было просто — из Советского Союза или из России. А сейчас, когда вас спрашивают об этом, вы когда-нибудь говорите — я родом из Украины?
Королева Елизавета II и герцог Эдинбургский в Австралии, 2000 год
—Я только это и говорю, особенно в последние годы. Я недавно побывал на Украине после долгих лет отсутствия, я делал документальный фильм для английского телевидения в 1994 году об Украине, был в Харькове, Киеве, Чернобыле, но после этого не был до прошлого года. Я просто был потрясен переменами, которые произошли. Появилось какое-то достоинство, советскость исчезла с большинства лиц. Для меня это было очень важно видеть, несмотря на трудности, на войну. Сейчас я с особой гордостью говорю: я родом с Украины. Еще 15 лет назад люди просто бы не поняли. Я даже расскажу вот что, хотя об этом говорить не принято. Я освещал визит британской королевы в Австралию, мы немного были знакомы, а с ее пресс-секретарем мы дружили. Во время одного из разговоров пресс-секретарь говорит королеве: «Вот Виталий, кстати. Он вообще-то живет здесь, но родился на Украине». Как только королева услышала слово «Украина», она сказала: «А, так вы из России, значит, родом?». Я говорю: «Да нет, Ваше величество, я родом с Украины, а это отдельная страна». Она совершенно не отреагировала: «А, значит вы родом из России. Там сейчас, конечно, большие перемены». И прошла. Но это было давно, похоже, что и она как-то не очень была осведомлена о существовании Украины как самостоятельного государства.
—Она с вами говорила на том языке, который принято называть «королевским английским»?
—Да, да. На другом приеме в Австралии у меня была однажды забавная полемика с ее супругом герцогом Эдинбургским. Он вообще не любит журналистов, наверное, у него есть на это основания. Он какую-то ерунду сказал по поводу России, что он видел ржавое российское судно в сиднейской гавани и так далее. Я вступился. Он говорит: «В этой стране все такое ужасное». Я ему отвечаю: «Да нет, я бы с вами не согласился». Оказывается, по протоколу им нельзя возражать, а меня забыли предупредить. Все вокруг ахнули, сразу собралась толпа. Он вдруг на меня стал кричать: «Вы не уверены? Я уверен. Я был в Москве в посольстве, я все видел, я все знаю, там все такое. Вы знаете, что вы сделали с моей бабушкой по материнской линии?». Не «они» он сказал, а «вы». Я ему ответил: «Извините, но я родился через 38 лет после этого, вы меня никак не можете в этом обвинять». Такая неприятная была сцена. Меня потом пресс-секретарь королевы отчитал: «Зачем тебе это надо?». «Я не знаю, просто так как-то получилось». После на следующих приёмах он уже держал меня подальше от герцога. А с королевой мы общались чисто формально несколько раз. Ее вопросы ограничивались фразами: как вы сюда добрались, на чем вы доехали или откуда вы. На вопрос «откуда вы?», я всем говорю, что родился на Украине.
Радиоантология современной русской поэзии.
Стихи Ефима Ярошевского. Поэт родился в Одессе в 1935 году. Работал преподавателем русского языка. В советское время был автором самиздата. В последние два десятилетия издал несколько книг прозы и поэзии, в том числе «Провинциальный роман-с», «Поэты пишут в стол», «Королевское лето», «Холодный ветер юга». К восьмидесятилетию Ефима Ярошевского в Одессе вышла книга избранной лирики «Непрошеная речь». С 2008 года живёт в Германии.
Ефим Ярошевский
1
…………….........................
Я стою на мели Сухого лимана,
По колено в пыли моего романа
Я стою там давно и врастаю в сырость,
И за эти годы, наверное, вырос.
Там стоял
в носу ковыряющий Шая,
городской пейзаж собой освежая.
Где играло море в начале века,
там нога еврейского человека…
2.
…………ностальгия
Время дружеских пирушек,
коммуналок и прозрений,
время тайных заварушек,
час незрелых вдохновений.
Время пота и работы,
время табели о рангах,
бремя счастья и заботы,
час возврата бумерангов.
Время комнатных баталий,
время чая и дивана,
день, когда отец Гедали
посетил отца Ивана.
Час, когда библейский мальчик
поверял Голгофе совесть,
век, где бард, слюнявя пальчик,
написал о жизни повесть…
3
…………………
Еврейский портной
Кафтан перешит, в глазах першит
(читаем «Тору», главу «Берешит»).
За окнами душно, цветет самшит,
ветер в кустах шебуршит.
Кто-то прошлое ворошит,
кто-то чью-то судьбу вершит.
Что будет с нами, Отец решит.
(Звездами свод кишит.)
Там по дороге к Богу бежит
смуглый и вечный жид.
Значит, жизнью не дорожит.
(Пулями дом прошит.)
Над головою ворон кружит.
Кто там доверчиво в люльке лежит —
верит и не дрожит?
С кем это смуглый ребенок прижит?
Тоже, наверное, жид.
«Придет Аман и всех порешит —
чеченец ты или жид.
…………………..
Зима...
Воздух белыми нитками шит.
Мы снова читаем главу «Берешит»
- и что-то в горле першит.
4
…….....................................
...поэт,
бегущий в полночь к мутному бульвару,
где плачет пароход без мамы, где туман,
где всхлипывает март,
где прячется диспансер,
худой рентген весны показывает парк,
где холодно,
где соловей издох, попавший в снегопад...
Поэт, свихнувшийся,
на ледяной скамейке ждущий лета...
5.
…................................................
Не придет, не постучит в окошко
тепленький Гиршойхет,
не свернется на подушечке уютная Рахиль.
И никто во сне не зашуршит, не ойкнет...
Домик сносят. Пусто. Пыль.
...Слишком плотен и высок на юге воздух!
Сигареты «Прима» на столе.
Вымыт подоконник. Ничего не просят
целомудренные нищие во сне.
6.
…....................................................
Что же мне делать,
если над городом старым, цветным и пахучим,
летит с прекрасным ртом невеста Шагала?
Как мне сберечь это небо с цветком в голове,
где зеленая лошадь с глазами младенца
выносит свой круп за пределы картины
и мочится жарко в еврейскую полночь?..
……………
Сторож в ермолке читает при свете звезды ароматную Тору…
Витебский мальчик жадно целует нежные груди Рахили
и плачет.
Миша Блувштейн, кандидат в мастера, изучает теорию чисел.
Ему уже восемь лет…
Скоро ему будет семьдесят!
7.
ЭКОЛОГИЧЕСКИЙ ЭТЮД
Восхитительный запах дерьма и отечества!
Где сливочный ампир и классическое барокко,
Цветной торт лепных карнизов
и ломкий бисквит известняка…
дворовые сортиры,
дождик на станции Сортировочная,
мокрые рельсы и тоска переездов.
Там по утрfм над Отрадой
встает высокое свежее море,
которое пахнет степью и не убитой рыбой!
8.
...................................................
А потом пришла весна!..
…………..
Я путешествовал тогда, имея виды
На берега Тавриды.
Там море,
Там в морской воде блестят болиды,
Там долго не купаются киприды,
Там по ночам летят одни ставриды,
и медленно гуляют нереиды…
…….
В соседних домиках шьют обувь инвалиды.
Там шепчутся веселые наяды
И шьют свои наряды.
…. Теперь там холодно,
сплошных сюрпризов груда…
Кругом простуда!
9.
...........................................
О, кладбище сих паровозов!
где слесарь-ремонтник затих.
Горячее солнце в стрекозах…
В канистрах играет бензин.
Холодное слабое лето
Стоит на нетвердых ногах.
Уже продаются билеты
на осень в стеклянных гробах…
10.
….. Ночь на дворе. Кот на столе.
Палеонтологи спят во мгле…
Бродят уфологи по спящей земле.
Маленькая Лолита
спит до поры,
влажными цветами весны увита,
в сумке замполита…
Там, в полумраке, томятся дары,
затеваются свадебные пиры.
Спит Лолита,
сладострастной слюной замполита облита,
от гриппа еще не привита.
11.
… Эта жизнь построена на песке!
достигаю цели гранатой
в одном броске,
долго летаю над хатой
в соседнем леске…
А к утру
засыпаю опять на ветру.
(дай синяк разотру!)
………
Простываю на сквозняке,
остываю в одном носке,
просыпаюсь в сплошной тоске —
у жизни на волоске.
12.
.........................
Алеет помидор, синеет слива,
и пахнет рыбой море
в час отлива.
Там обрастает инеем амбар,
там партитура оперы, там бар —
и крики мусульман: «Аллах Акбар!»
… Там брат сестру торопит в час заката
(а в комнате нет ни сестры, ни брата!)
Там преступленье, призрак, там обман…
Там площадь изуродовал туман.
Там трапеза,
где гордый лист лавровый
ложится в лебединый суп багровый...
… Там Бэрримор, там баронесса Штраль.
Чудак Арбенин.
Лермонтов. Мистраль.
……………………
13. Поэту-другу,
Валерию Черешне
…………………..
Медленно постигаю твои стихи,
их принимаю почти внутривенно.
Пью эти сумерки... Жизнь сокровенна,
дни благодатны, и ночи тихи.
Ты ухитрился себя обмакнуть
в горечь и нежность,
в солонку мира.
Не сотворил из мира кумира,
но не сумел его обмануть.
…………
Ветер невинен, и звезды строги.
Не избежать этим летом разлуки.
Падают наземь небесные звуки,
тайно ложась в основанье строки.
Жаль, что не спрашиваешь,
что же тут я
делаю...?
Тешусь дождливой погодой,
жадно живу на краю бытия,
ем хлеб изгнанья,
давясь свободой.
-----------
14.
В Европе холодно…
…………
В Европе холодно, в Германии темно,
Власть… сами понимаете какая.
Не выпить ли немножечко токая,
не распахнуть ли в сумерки окно?
Но если нам все это не дано,
то что же данное? Добротное сукно,
чтоб сшить себе шинель, подробно не вникая
в подробности?
Посильное участье принимая
в судьбе Акакия Акакьевича, зная,
что все закончится печально. Но
это все случилось так давно
(как, впрочем, и недавно). И понятно,
что это навсегда.
А поскольку
в Европе все же холодно (зима и все такое),
оставим метафизику в покое, —
не запахнуть ли шубу на изгое,
не отворить ли… Пушкину окно?
Пусть входит,
пусть сидит,
пусть пьет вино
(на улице и хладно, и темно).
15.
Весна 45-го
…………..
Просыпаюсь рано поутру:
за окном отец мой на ветру.
Ждет, когда закончится метель.
Переждать бы эту канитель!
Поздно... Мутно небо. Ночь мутна.
Улица белее полотна.
Утро, ночь ли — не видать ни зги.
Камни прочно встали, как враги.
Черный забинтованный трамвай.
Дед роняет хлеба каравай.
Папа входит в сумрачный подъезд.
За спиной – война, Россия, Брест.
Долгая горячая страда,
битая незрячая страна.
Из развалин тянет тишиной,
теплым ветром, гильзами, травой.
Позади — беда и лазарет.
Впереди — Синай и Назарет.
Танки, разогретые весной,
лето сорок пятого и зной.
Папа — рослый, сильный, молодой —
весело справляется с бедой.
И, не зная, что сказать весне,
мама улыбается во сне...
«Наши современники». Рассказывают вятские цыгане.
«Мои любимые пластинки» с поэтом Алексеем Цветковым.