Леонид Велехов: Здравствуйте, в эфире Свобода – радио, которое не только слышно, но и видно. В студии Леонид Велехов, и это новый выпуск программы "Культ личности", которую помимо нашего интернет-канала вы можете смотреть на телеканале "Настоящее время". Наша программа не про тиранов, она про настоящие личности, их судьбы, поступки, их взгляды на жизнь.
В гостях у нашей передачи сегодня человек, в представлении и рекомендациях не нуждающийся, – Станислав Белковский. Он сам все расскажет о времени и о себе.
(Видеосюжет о Станиславе Белковском. Закадровый текст:
Станислав Белковский – одна из самых, если не самая, яркая фигура отечественной политической публицистики, ее анфан террибль, на которого едва ли не у всей так называемой политической элиты давно должен был вырасти ба-альшой зуб, хотя сам он считает, что у него нет врагов.
Есть они или нет – знают только враги, а словесному бесстрашию Белковского нередко приходится удивляться. Путину и его компании он на днях указал прямой путь в Гаагу за вранье о неучастии России в войне на Украине; политико-деловую элиту 90-х, так называемую гайдаровскую команду, он превратил в карикатурных уродцев на трехстах страницах своей пьесы "Покаяние", а доклад "Государство и олигархия" со сквозной мыслью о готовящемся олигархическом перевороте, появившись на свет в мае 2003 года, стал, помимо воли авторов, теоретическим обоснованием расправы власти с олигархами, прежде всего с самым из них богатым и амбициозным из них, Михаилом Ходорковским…
Но привлекает интерес публики к Белковскому не столько даже бесстрашие – бесстрашные в России не перевелись по сей день и помимо него, – сколько острота его анализа политических событий и умение вскрыть психологическую подоплеку действий участвующих в этих событиях лиц. И еще – какой-то глубинный драматизм и лиризм его собственной личности, непременно окрашивающий самые интересные его оценки.
Вот такого сплава – острой мысли, иронии, самоиронии и собственного драматического переживания оцениваемых им событий и коллизий – нет ни у кого из тех, кто занимается так называемой наукой политологией. Он, собственно, превратил политологию из квазинауки в вид художественного творчества. Этим, как сказал поэт, и интересен).
Студия
Леонид Велехов: Стас, человек вы известный. И вместе с тем, как о человеке о вас известно крайне мало. Плюс еще вы мистификатор, публикуете совершенно разные биографии, в которых понять, где есть хоть крупица правды, порой бывает трудно. В результате биографических фактов о вас известно не больше, чем об Остапе Ибрагимовиче Бендере. Это что, вы шифруетесь, скрываете настоящее лицо, интересничаете?
Станислав Белковский: Скорее последнее – интересничаю. (Смех в студии.) Я действительно не шучу и не придуриваюсь, когда я говорю, что я маленький человек, и моя личная жизнь не должна быть никому интересна. Но я знаю, что если вдруг начнется массированное вторжение в мою личную жизнь, то остановить его будет уже невозможно. Поэтому из инстинкта самосохранения и желания защитить моих родных и близких, я этого не допускаю.
Леонид Велехов: А что значит – маленький человек? Вы же не уподобляете себе Акакию Акакиевичу или Макару Девушкину?
Станислав Белковский: По большому счету – конечно, уподобляю. Потому что я не гений и не герой. У всякого человека есть онтологический статус. Онтологические статусы бывают такие – король, ученый, воин, святой и шут. Я носитель последнего онтологического статуса – шута. Меня часто спрашивают: почему тебе позволено такое говорить? Есть много конспирологических версий на тему, что я агент ФСБ или тайно каждый день встречаюсь с Путиным, и он мне разрешает все это говорить. Естественно, ни первое, ни второе не имеет отношения к правде ни в какой степени. Я Путина видел один раз в жизни, еще в 90-е годы, когда он не был президентом. И по телевизору все последующие годы, как и все. Шуту, вообще, позволено говорить. Гарантией этого является шутовской колпак. Единственно, он не должен предавать свой шутовской колпак. Он не должен переходить в другой онтологический статус. А шут – это не тот человек, который должен жить на сцене. Он живет при короле. Поэтому личная жизнь шута не так интересна.
Леонид Велехов: Я понимаю, но…
Станислав Белковский: Согласитесь, не возникает же вопроса – какова личная жизнь шута в "Короле Лире" Шекспира?
Леонид Велехов: Но, как раз вспоминая лировского шута, я хочу сказать, что есть и другая сторона его существования. Могут побить, обидеть...
Станислав Белковский: Да. И я должен стоически это принимать.
Леонид Велехов: Не пугает это?
Станислав Белковский: Нет. Я не обижаюсь на людей вообще. У меня атрофировано это чувство.
Леонид Велехов: Но это может быть и следствием высокомерия, не так ли?
Станислав Белковский: Одна моя приятельница, я даже могу сказать – кто, потому что, я думаю, не обижу ее разглашением этой тайны... Ее зовут Ксения Анатольевна Собчак. Она как-то сказала мне несколько лет назад: "Знаешь, твоя подчеркнутая вежливость является формой хамства. (Смех в студии.) Тебе наплевать на людей".
Леонид Велехов: Да, то же, что я говорю: форма высокомерия.
Станислав Белковский: Да, я об этом задумался и считал бы, что это не является полной неправдой - то, что она сказала. Да, возможно, так.
Леонид Велехов: Откровенный вы человек, искренний, на самом деле. Я это всегда знал. Это для меня не открытие.
Станислав Белковский: Меня нельзя обидеть. Если вы мне скажете, что я дурак, я проанализирую это высказывание и подумаю: "Прав ли Леонид Велехов, утверждая, что я дурак?" Если Леонид Велехов прав, я скажу: "Да, Леонид Велехов, вы правы". Если он не прав, я скажу: "Вы не правы". Я не обижусь на вас. И мы пойдем выпивать после этого высказывания точно так же, как мы бы пошли выпивать и без него.
Леонид Велехов: У вас просто замечательный характер, выходит дело?
Станислав Белковский: Это типичный характер шута. Человек должен соответствовать сам себе. Самое плохое, когда ты, будучи шутом, изображаешь из себя короля или наоборот.
Леонид Велехов: Но вместе с тем, вы же авантюрист по жизни, а не скромный обыватель.
Станислав Белковский: Да, авантюрист. Но обыватель же бывает авантюристом. Упомянутый вами Остап Ибрагимович Бендер-бей, он кем был? Королем? Нет, он был обывателем. Шутом.
Леонид Велехов: Но Остап Ибрагимович вряд ли бы сказал про себя, что он маленький человек.
Станислав Белковский: Нет, это он многократно говорил в "Двенадцати стульях" и "Золотом теленке", если мы тщательно проанализируем эти вещи.
Леонид Велехов: Стас, вы ведь программист по образованию...
Станислав Белковский: Да, факультет экономической кибернетики Московского института управления имени Серго Орджоникидзе.
Леонид Велехов: Перспективная ведь была специальность... Вернее, тогда еще она, может быть, не казалось такой, но…
Станислав Белковский: Нет, тогда она как раз такой и казалась. Она перестала такой казаться в тот момент, когда я из нее ушел. (Смех в студии.)
Леонид Велехов: Вы связываете эти события…
Станислав Белковский: Нет, нет. Она перестала мне такой казаться. Я был не из плохих системных программистов. Надо сказать, что я сделал большую карьеру, без дураков. В 1985 году я занял должность техника, а уже в 1990 году я был главным специалистом отдела системных разработок. Это был статус заместителя начальника отдела. Да, это являлось должностью министерского уровня, но для 20 лет это довольно много. Я был одним из лучших системных программистов в Москве, без преувеличения. Но в 1991 году ХХ века я увидел персональный компьютер. Я его раньше не видел. Я работал на больших машинах.
Леонид Велехов: Которые во всю стену.
Станислав Белковский: Да, которые занимали площадь, превосходящую территорию офиса Радио Свобода, где мы сейчас находимся. (Смех в студии.) Я увидел персональный компьютер, который пришел из США. И когда я его увидел, я понял, что все мои знания не имеют никакого значения.
Леонид Велехов: Это был такой культурный шок, да?
Станислав Белковский: Да, потому что отрасль отстала, к сожалению, в своем развитии на 150 лет. И зачем же я в этой отрасли? Нет. Конечно, будь я сейчас, когда мне 46, я бы взял себя в руки, выпил бы 100 грамм и остался в этой профессии. Но тогда мне было очень мало лет, я эмоционально очень это воспринял и ушел из профессии.
Леонид Велехов: Потрясающе! У вас разве математический склад ума? Мне всегда казалось, что вы гуманитарий? Или тут тоже нет, на самом деле, противопоставлений?
Станислав Белковский: Математика есть гуманитарная.
Леонид Велехов: Вспомним Андрея Белого, который как раз это и утверждал.
Станислав Белковский: Чтобы понять аксиому, что плоскость, имеющая общую точку, пересекается по прямой, нужно иметь очень гуманитарный склад ума. Это свойство математики полностью описывается анекдотом про Петьку и Василия Ивановича. Сейчас его расскажу.
Леонид Велехов: Давайте.
Станислав Белковский: Петька поехал поступать в мехмат МГУ в Москву. Возвращается. Василий Иванович спрашиваете: "Ну, что, Петька, поступил?" – "Нет". – "Почему?" – "А мне достался на экзамене вопрос квадратный трехчлен. А я не то что не знаю, что это такое, я и представить себе это не могу". Вот чтобы представить себе то, о чем говорит математика, надо иметь очень гуманитарный склад ума. (Смех в студии.)
Леонид Велехов: Браво! Замечательно! А вот в советской действительности вы бы реализовались? И в каком качестве?
Станислав Белковский: Если бы да кабы, то во рту росли бы грибы. История не знает сослагательного наклонения. У меня с советской действительностью связаны счастливые воспоминания только по одной причине. Я был мальчишкой в эпоху перестройки. Тогда было много надежд. Эта аура атмосферы надежды пропитала меня. Раньше как сказал поэт:
"Там, где на сердце, съеденном червями,
Любовь ко мне нетленно затая,
Спит рядом с царскими, ходынскими гостями
Елена Кузина, кормилица моя".
С тех пор немножко сердце было подъедено червями.
"Года бегут. Грядущего не надо,
Минувшее в душе пережжено,
Но тайная жива еще отрада,
Что есть и мне прибежище одно".
Вот перестройка представляется мне таким прибежищем, к которому "я мысленно всегда возвращаюсь, когда подступает отчаяние", как сказал Булат Шалвович Окуджава. Я не в синий троллейбус сажусь на ходу, а в эту перестройку, эпоху моей юности.
Леонид Велехов: Это уже точно. Это для многих из нас было такое самое золотое, самое замечательное время.
Станислав Белковский: Я помню, 22 августа, когда ГКЧП потерпел поражение, я был счастлив. Я прекрасно помню, что я шел (мое рабочее место находилось в Текстильщиках – Госкомнефтепродукт РСФСР) от метро на работу. И мне хотелось лететь туда, когда я узнал, что ГКЧП проиграл.
Леонид Велехов: Сейчас очень многие люди говорят – это с самого начала казалось ерундой. Мне это не казалось ерундой.
Станислав Белковский: Знаете, это я сейчас простой обыватель, а тогда я был обывателем в кубе. Мне это совсем не казалось ерундой. Я пришел на работу. Официально рабочий день начинался в 8 утра. Но за эпоху перестройки все разболтались и ходили кто как, что, естественно, никак не сказывалось на эффективности работы. Не было интернета, ничего. Я не знал, что путч происходит 19 августа, в понедельник. Я просто этого не знал физически. Я прихожу на работу к 10 утра. И на проходной стоит начальник Первого отдела моей организации Иван Николаевич Дворников. Надо сказать, о том, что он еще существует, я узнал только в этот день, потому что он несколько лет не появлялся нигде. И казалось, что он куда-то рассосался, как-то смыло крутой волной. (Смех в студии.) Но в этот день, 19 августа, неожиданно выяснилось, что Иван Николаевич существует. И он стоял на проходной и проверял, кто опоздал. Естественно, я был внесен в список опоздавших.
Леонид Велехов: Он почувствовал возможность реванша.
Станислав Белковский: Да, конечно. Это синдром вахтера. Если у тебя есть хоть какая-то маленькая власть, должен применить ее по полной программе. Значит, он применил ее по полной программе. И дальше я захожу в помещение, в наше здание, где у меня был достаточно большой авторитет, поскольку в свои 20 лет я уже был главным специалистом. И все удивлялись тому, что в 20 лет можно стать главным специалистом. Поэтому часть меня ненавидела за это, но часть уважала. И навстречу мне идет наш механик, которого звали Леша Просверлин. Он был постоянно пьян. Это было нормальное состояние просверлинской души и тела. А я до этого ездил во Францию в 1990 году и три месяца там провел. И Леша абсолютно правильно поставил вопрос. Он подошел ко мне и спросил: "Старик, жалеешь, что не остался во Франции?" (Смех в студии.)
Леонид Велехов: Да, Леша смотрел в корень.
Станислав Белковский: Да, именно такое ощущение у меня и было, что только что мы выползли из полной ерунды, и снова мы в нее возвращаемся. Поэтому – нет. Я совершенно не воспринимал это не серьезно. Может быть, были какие-то умные люди, которые знали, что все это провалится…
Леонид Велехов: Таких людей сейчас оказалось очень много, но я к ним совершенно не принадлежал.
Станислав Белковский: Да, я к ним не принадлежал. Поэтому я был так счастлив, когда все это закончилось.
Леонид Велехов: Конечно! Тот редкий эпизод, когда народ себя проявил как народ.
Станислав Белковский: Когда Ростропович приехал в Белый дом. Это редкий случай, когда чувствуешь гордость за свою страну.
Леонид Велехов: Это точно! Стас, а дальше, какими путями вы пришли в такие политические кущи?
Станислав Белковский: Я пришел одним путем. И этот путь назывался Борис Абрамович Березовский. Мы знаем, что он монстр, демон, дьявол во плоти, но для меня он всегда останется очень важной фигурой, которая очень помогла мне в жизни. Мне всегда в жизни помогали плохие люди.
Леонид Велехов: Надо же?!
Станислав Белковский: Да. Я люблю плохих людей.
Леонид Велехов: Какой из этого мы можем сделать вывод?
Станислав Белковский: Сейчас сделаем вывод. В 1990 году, когда я приехал в Париж, у меня в кармане лежало 2 тыс. франков. С такой суммой я бы продержался неделю и должен был бы отбыть обратно в Советский Союз. Но кроме всего прочего, я был курьером. Я должен был отвезти посылку в один дом. Это был дом Андрея Донатовича Синявского, ныне покойного, и здравствующей Марии Васильевны Розановой. Я просто как курьер должен был отвезти посылку, оставить ее и уйти. Но хозяева дома предложили мне задержаться и поговорить со мной. Мы проговорили два часа. В результате они предложили мне работу. И я работал за 5 тыс. франков в месяц. Это минимальная французская зарплата. Но по мне это была гигантская сумма.
Леонид Велехов: Конечно, это где-то около 1 тыс. долларов в месяц.
Станислав Белковский: Да. И при этом, если бы вы открыли эмигрантскую прессу, вы бы прочитали, что Синявский и Розанова – это агенты КГБ, ужасные и чудовищные люди. Вот эти люди сыграли огромную положительную роль в моей судьбе. Поэтому даже если бы я узнал, получу справку, что они агенты КГБ, я никогда бы не отказался от точки зрения, что они замечательные люди. Мне все равно – агенты они КГБ или нет.
Леонид Велехов: В конце концов, это не всегда такие взаимоисключающие понятия.
Станислав Белковский: Да. То же самое я могу сказать о Березовском. Он сыграл в моей жизни огромную положительную роль. А то, что он плохой человек, я говорю – мне всю жизнь помогали плохие люди. А хорошие люди мне не помогали, потому что они очень боялись испачкать свои белые одежды помощью мне. Помогать же Белковскому не престижно.
Леонид Велехов: А почему помогали плохие люди, в таком случае?
Станислав Белковский: А потому что у них не было белых одежд.
Леонид Велехов: Интересно!
Станислав Белковский: Им нечего было испачкать.
Леонид Велехов: О плохих и хороших людях. Я с собой захватил эту книжечку, о которой мы с вами однажды уже беседовали. Я считаю это выдающимся проявлением для публики.
Станислав Белковский: Спасибо.
Леонид Велехов: Это ваша пьеса "Покаяние", в которой вы выступаете не просто таким жестким критиком, а разоблачителем и либеральных реформ, и реформаторов тех самых 90-х годов, которые пришли на смену Перестройки, на смену вот этому потрясающему августу 1991 года. В своей публицистике вы так жестко не высказываетесь об этом периоде, но в публицистике и в конкретной фактуре у вас есть единомышленник – это Андрей Николаевич Илларионов, который эту эпоху и эти реформы разоблачает уже с цифрами, что называется, в руках.
Станислав Белковский: Андрей Николаевич, вообще, специалист по цифрам…
Леонид Велехов: Да, да, да крупнейшим.
Станислав Белковский: …которым я не являюсь. Поэтому я ему тут не конкурент.
Леонид Велехов: Хотя вы и программист.
Станислав Белковский: Да.
Леонид Велехов: Стас, почему такое жесткое разоблачение вплоть до карикатур главных реформаторов?
Станислав Белковский: Я бы вам возразил. Там нет никакого разоблачения реформ и реформаторов 90-х годов. Главный героя скорее положительный персонаж.
Леонид Велехов: Поясним – это человек по фамилии Кочубей, а на самом деле имеется в виду Его Тимурович Гайдар.
Станислав Белковский: Да. Но на самом деле, это, естественно, не он. Потому что "Эмма – это я", как сказал Флобер про мадам Бовари, Евгений Александрович Евтушенко то же самое сказал про Нюшку из поэмы "Братская ГЭС", главный герой – это я.
Леонид Велехов: Про Нюшку я не помню, хотя поэму знал наизусть – Нюшка Бутова!
Станислав Белковский: Поэт в России больше, чем поэт – это понятно. Писатель всегда пишет про себя. Главный герой всегда он сам. И это я скорее, чем Гайдар. Мне просто была важна идея покаяния, которую я сам прошел, что нужно покаяться за то, что ты сделал. И если бы наши элиты покаялись, наше общество покаялось за все грехи, а не кричало, что мы лучшие в мире, как это случилось с немцами, которые покаялись, то мы бы пришли, как говорил Анатолий Борисович Чубайс, в новое историческое измерение. Но мы не покаялись. Мы упорствуем в своих грехах, поэтому с нами ничего хорошего не происходит.
Леонид Велехов: Это вы же имеете в виду элиту послесоветскую?
Станислав Белковский: Да, послесоветскую, конечно. Все остальное – это просто попытки иронического взгляда на определенных людей, определенный дискурс. У нас с Альфредом Рейнгольдовичем Кохом, который является прототипом одного из персонажей этой книги, были дебаты на одном из телеканалов. Он мне постоянно хамил. Разговор сводился к тому, что "тебя не существует", говорил он мне.
Леонид Велехов: Он грубый человек.
Станислав Белковский: Грубый человек должен держать удар. Это синдром советской продавщицы. Вот она хамит, хамит, хамит тебе. А как остановить хам советской продавщицы? Надо нахамить ей.
Леонид Велехов: Да, конечно.
Станислав Белковский: И как только я ей нахамил, она начинает плакаться.
Леонид Велехов: Она садится на задние лапки.
Станислав Белковский: Да. И вот я слушаю, слушаю, слушаю все это, терплю, терплю от Альфреда Рейнгольдовича. И, в конце концов, я понимаю, что эту историю надо как-то завершить, потому что было бы неудобно перед зрителем, потому что складывалось впечатление, что стерпел все его хамство. Только поэтому. Я говорю: "Альфред Рейнгольдович, вы знаете, я понял, что вы мне сказали. Вы мне сказали, что вы были в моем возрасте в молодом 30 с небольшим большим начальником. И поэтому вы считаете меня за дерьмо. А таких людей как вы я видел 100 тыс. Вы считаете себя важным человеком, значительным только потому, что вы были большим начальником, а им не был. Лев Николаевич Толстой тоже не был большим начальником". И в этот момент Альфред Рейнгольдович, по-моему, съехал с катушек. Все! Он перестал хамить. Он стал тише воды, ниже травы. Вот цена этих людей.
Леонид Велехов: Это нокаут такой.
Станислав Белковский: Как говорил покойный Борис Абрамович Березовский: "Всякая правильная позиция должна быть последовательной". Если ты собираешься мне нахамить, так ты хами мне до конца. А если ты съезжаешь от одной сказанной мной фразы, я не верю в том, что ты такой уж настоящий хам. Ты не сильный человек. Хамство – это позиция слабости, это рефлексия слабости. Человек убеждает сам себя, что он сильный через хамство.
Леонид Велехов: Так же как и хулиганство.
Станислав Белковский: Да. Никакой сильный человек никогда не будет хамить.
Леонид Велехов: Это точно.
Станислав Белковский: Все самые страшные вещи в мире и в истории произносятся спокойным, ровным тоном, без повышения голоса.
Леонид Велехов: Сильный человек может нахамить, но он в эту минуту теряет свою силу.
Станислав Белковский: Да, конечно.
Леонид Велехов: Это проявление его слабости.
Станислав Белковский: Поэтому резюмируя историю с пьесой "Покаяние", это не про Гайдара и не про реформаторов. Это про мое собственное покаяние по большому счету, но просто там определенные детали, которые были настолько характерны для этой эпохи, что сложно было бы уклониться от их цитирования.
Леонид Велехов: Я с вами, конечно, тут не соглашусь. Мне кажется, что вы немного не то, что лукавите, опять же, наверное, интересничаете.
Станислав Белковский: Может быть – да.
Леонид Велехов: Потому что, конечно, это все-таки и про Гайдара, и про реформаторов, и это очень интересно с психологической, не с фактологической…
Станислав Белковский: Самая идея покаяния, оно необходимо. Сюжет же пьесы в том, что главный герой собрался покаяться за свои ошибки на руководящем посту, за что соратники его отравили, убили физически.
Леонид Велехов: Все-таки принимая, что этот главный герой на 20-25% все-таки Гайдар, вот эта идея покаяния, как вы считаете, он переживал, реальный Гайдар, что-то похожее.
Станислав Белковский: Иначе бы он не спился. Он же спился.
Леонид Велехов: Да, это я знаю.
Станислав Белковский: Конечно, переживал, мне так кажется. Я не был другом Гайдара. Я пару раз в жизни с ним виделся.
Леонид Велехов: Я это и хочу спросить, что это не какая-то ваша чисто абстрактная фантазия, но это ваше предположение все-таки о том, что произошло.
Станислав Белковский: Он спился и умер, не дожив до 60 лет. Вряд ли бы это случилось с человеком, который не переживал.
Леонид Велехов: Я вас понял. И мне это кажется, действительно, очень интересным. Так никто и никогда пьесу не поставил?
Станислав Белковский: Ее поставить невозможно, поскольку спектакль бы по ней занял четыре часа.
Леонид Велехов: И что? Спектакли идут и по 20 часов.
Станислав Белковский: Ну, "Братья Карамазовы" ставятся и все прочее. Нет. Эту пьесу никто не поставил и, как мне кажется, к этому есть и политические причины. Условный коллективный Анатолий Борисович Чубайс был бы категорически против, многие принимают это во внимание.
Леонид Велехов: Вот эти люди, которые здесь выведены, их адепты, – это ваши злейшие враги по жизни?
Станислав Белковский: У меня нет врагов. Я хочу прокомментировать эту фразу. Может быть, кто-то и считает меня врагом, но я никого не считаю врагом. Я никому не желаю зла. Они не мои враги, они мои объекты изучения.
Леонид Велехов: Это очень хорошо.
Станислав Белковский: Когда вы встретили на кухне таракана, вы можете назвать его врагом? Нет, вы не можете назвать его врагом.
Леонид Велехов: Но это какое-то высокомерие, если вы относитесь к вашим потенциальным врагам как…
Станислав Белковский: Возвращаемся к знаменитой фразе Ксении Анатольевны Собчак: "Вежливость является формой хамства". Да, возможно, так. (Смех в студии.)
Леонид Велехов: Тем не менее, я понимаю, что вы не считаете их врагами, но какое-то определенное такое мастерство множить лагерь ваших врагов я за вами наблюдаю. Потому что это не вслед с "Покаянием". "Покаяние" написано в каком году?
Станислав Белковский: В 2010-м.
Леонид Велехов: В 2010-м, но сильно до этого был знаменитый доклад вашего пера "Государство и олигархия". Многие, молва, услеживают такую прямую связь между этим докладом, арестом Ходорковского и всем последующим разгромом.
Станислав Белковский: Вы знаете, я счастлив тем, что за 14 лет, которые прошли с момента публикации этого доклада, мне так ничего нового никто и не предъявил. Вот сейчас когда кто-нибудь впадает в истерику по поводу Белковского и говорит, что "это профессиональный провокатор, который посадил Ходорковского", вот за 14 лет не случилось ничего такого, что бы мне могли предъявить по новой. Конечно, я встречался с Ходорковским неоднократно. Мы не являемся близкими друзьями, во избежание двусмысленности того, что я говорю. Отнюдь – нет. Но я с ним несколько раз встречался, и он совершенно не считает, что я его посадил. И он прав. Я его не сажал. За доклады не сажают в нашей стране. Он сел в результате собственных политических амбиций, о чем прекрасно понимает как умный человек.
Леонид Велехов: Это был такой ваш звездный час как политолога, как аналитика, этот доклад?
Станислав Белковский: Мой звездный час, я надеюсь, еще не настал, как бы плохо я не выглядел. (Смех в студии.)
Леонид Велехов: Их может быть несколько все-таки.
Станислав Белковский: Мой звездный час был в другое время, в другом месте. Если можно – расскажу. Это было лет пять назад. Дело в том, что в юности я был активистом Клуба юных искусствоведов в Государственном музее изобразительных искусств им. Пушкина. И мне доводилось несколько раз видеть с близкого расстояния директора Музея им. Пушкина Ирина Александровну Антонову. И всякий раз, когда я ее видел, я превращался в соляной столб от ужаса перед величием и масштабом этой личности. А я живу в доме, где жил Святослав Теофилович Рихтер.
Леонид Велехов: Большая Бронная.
Станислав Белковский: Да, там находится Музей Рихтера. Попечителем и куратором этого музея является Ирина Александровна, потому что она была его близкой, личной подругой. Раньше бывала чаще, сейчас ей уже 95 лет, она бывает там реже, но периодически бывает в нашем доме. И вот однажды я захожу к себе домой в подъезд, и там на стульчике сидит Ирина Александровна Антонова. Ну, она просто присела отдохнуть. Ей было почти 90 лет, поэтому вполне резонно, что, идя из Музея Рихтера, она решила присесть отдохнуть. И я снова начинаю превращаться в соляной столб, в память о моем юношеском опыте. И пытаюсь как-то бочком обойти Ирину Александровну. "Здравствуйте, Ирина Александровна!" – говорю я. На что Ирина Александровна своим обычно властным, повелительным взглядом на меня смотрит, делает такой жест и говорит: "Станислав Александрович, почему вы к нам в музей не заходите?" Вам нужно расшифровывать мои эмоции! Ирина Александровна знала меня по имени-отчеству! Вот это и был мой звездный час, а не доклад про Ходорковского.
Леонид Велехов: Замечательно! А теперь начнем с горячо вашего любимого Бориса Абрамовича Березовского. Вы как-то обмолвились, что в 1999 году вы помогли Березовскому сгенерировать какую-то очень важную идею. Это как понимать? Это что, не только ему, но и вам мы обязаны Путиным?
Станислав Белковский: Нет, Путиным нет совсем. К Путину я не имею никакого отношения.
Леонид Велехов: Но 1999! Поэтому я и подумал.
Станислав Белковский: Блок "Единство", то, что блок "Медведь" тогда назывался – Межрегиональное движение "Единство".
Леонид Велехов: Хрен редьки не слаще, но…
Станислав Белковский: Концептуально я имел к этому отношение, да. А к Путину никакого. Я был сотрудником Березовского. Я не хвастаюсь и не горжусь тем, что я в этом участвовал, но я выполнял поручения, которые мне давал мой босс Борис Абрамович Березовский.
Леонид Велехов: А вы хотели когда-нибудь оказаться во власти?
Станислав Белковский: Хотел.
Леонид Велехов: В качестве серого кардинала или в качестве публичной фигуры?
Станислав Белковский: В качестве публичной фигуры. Потому что я очень тщеславен, и мне важна публичность, а не просто осознание того, что я серый кардинал. Скорее, второе мне не нужно. И сейчас, оглядываясь назад, я испытываю некоторое чувство глубокого удовлетворения, как говорил Леонид Ильич Брежнев, оттого, что я там не оказался. Пронесло, что называется.
Леонид Велехов: Чашу эту пронесли мимо.
Станислав Белковский: Да, эту чашу эту мимо пронесли.
Леонид Велехов: А тогда, в частности, после этого доклада об олигархии и государстве вам не поступало предложений из Кремля?
Станислав Белковский: Формально никогда не поступало. Но если бы я приложил некоторые минимальные усилия тогда, я мог бы оказаться на какой-то должности. В последние годы, конечно, уже нет, в эти годы, которые мы живем, особенно после аннексии Крыма, когда я очень внятно артикулировал свою позицию по этому вопросу. Вообще, многие люди из власти, которые со мной общались, перестали со мной общаться, поскольку это небезопасно для них в аппаратном смысле. Нет, впрямую ничего не поступало, но можно было это устроить, можно было это организовать. Можно было прийти на поклон к большим боссам. И я счастлив, что этого не случилось. Потому что я представляю себе, в какое дерьмо я бы превратился, если бы я там оказался в те годы.
Леонид Велехов: Ну, почему?! Мне кажется, что не превратились бы, вынырнули бы обратно, встряхнулись бы…
Станислав Белковский: Ну, тогда бы я вынырнул обратно как Алексей Валентинович Улюкаев с поправкой только на то, что у меня нет квартиры в 320 метров. (Смех в студии.)
Леонид Велехов: Последний вопрос в связи с Березовским. Он умер своей смертью, если называть самоубийство своей смертью.
Станислав Белковский: Я свечку не де ржал, поэтому со 100% уверенностью я, конечно, говорить об этом не могу. Но думаю, что – да. Я хорошо знал покойного. У него всегда были суицидальные наклонности. В окружении Березовского было не так много людей, которым можно было доверять. Одним из них был начальник его охраны израильтянин Ави Навама, очень достойный человек.
Леонид Велехов: Да, да, я помню, красавчик такой.
Станислав Белковский: Да. И он мне сказал, что Березовский несколько раз пытался покончить с собой до этого. Я не знаю, может быть, я подставляю Ави Навама этим откровением, но думаю, что уже – нет. Все-таки прошло много лет. Я не думаю, что эту тайну надо хранить. Например, Березовский пытался сброситься с крыши отеля "Хилтон" в Парк-Лейн в Лондоне, чему Ави и помешал. Судя по всему, это было самоубийство.
Леонид Велехов: А с чем это могло быть связано? С осознанием какого-то краха, со старением биологическим?
Станислав Белковский: Это одно совпадает с другим. Эти линии сходятся в пространстве. Опять же если две плоскости имеют общую точку. То они пересекаются по прямой. Этой общей точкой двух плоскостей был, с одной стороны, крах его жизненной стратегии. Он перестал быть значительным человеком, каковым он ощущал себя много лет, со времен еще того, как он стал членом-корреспондентом Академии наук СССР в 1989 году.
Леонид Велехов: Совершенно тоже в зеленом возрасте для такого звания.
Станислав Белковский: Да, в 40 с небольшим. И, конечно, с физиологическим старением. Потому что Березовского всегда было очень важно быть молодым. Ощущение, что он больше не молод, и его жизненная стратегия потерпела крах – вот совпадение этих ощущений, конечно, могло привести его в петлю легко. В отличие от "олигАрхия" или "олигархИя", я точно знаю, что в "пЕтле" надо делать ударение на первый слог.
Леонид Велехов: Но не будет так часто употреблять это слово.
А теперь я бы хотел спросить вас о другой значимой фигуре и о ее роли в вашей жизни, я имею в виду Владимира Владимировича Путина.
Станислав Белковский: Хотя он для меня фигура заочная. Он мой герой как бы, но я с ним виделся один раз задолго до того, как он стал президентом.
Леонид Велехов: Но он ваш лирический герой или антилирический. Его роль в вашей жизни?
Станислав Белковский: Ключевая.
Леонид Велехов: В вашем становлении, в развитии?
Станислав Белковский: Абсолютно ключевая, потому что если бы не он, я бы не стал известным человеком, ибо я стал широко известным человеком в узких кругах. Это произошло только благодаря тому, что я писал и говорил о нем. И это все о нем, а не обо мне. Собственно, ваш интерес ко мне связан не с тем, что вы действительно интересуетесь мною, потому что я много комментировал Владимира Владимировича Путина.
Леонид Велехов: В данном случае вы ошибаетесь, потому что вы мне интересны как фигура, любящая искусство, театр и как писатель. Тем не менее, я понимаю, о чем вы говорите. Но тогда получается, что вы немного паразитируете на Путине, да?
Станислав Белковский: Он мне не запретил на нем паразитировал, видимо, потому что он не знает о моем существовании, не помнит о нем, к счастью. Это, собственно, является гарантией моей безопасности. Потому что если бы он считал меня какой-то значительной фигурой, он мог бы меня репрессировать. Но поскольку ему на меня наплевать, как императору Александру III на солдата Орешкина. Но еще, подчеркиваю, меня спасает, конечно, моя роль шута, на мне шутовской колпак. Вот если бы я думал, что на мне не шутовской колпак, а милицейская фуражка, вот здесь моя жизнь существенно бы усложнилась.
Леонид Велехов: Вы шутовской колпак выбрали как своего рода спасательный круг, да?
Станислав Белковский: Нет, это не просто спасательный круг, это самосознание, это самоидентификация. Ведь шут онтологически равен королю.
Леонид Велехов: Да, конечно. Это его отражение.
Станислав Белковский: Да, совершенно верно. Вот я и есть отражение моего короля. (Смех в студии.)
Леонид Велехов: Вы написали в своей книжке "Любовь провокатора", что совершенно понимаете Чулпан Хаматову и Евгения Миронова, которые поддерживают Путина, и не понимаете людей, которые требуют от них, чтобы они плюнули ему в лицо ради, как вы пишете, не то аплодисментов в потной прогрессивной общественности, не то потных аплодисментов в прогрессивной общественности. Тут я точную цитату не помню.
Станислав Белковский: Я тоже не помню.
Леонид Велехов: А вы превратились бы в сторонника Путина, если бы он оказал вам какую-то личную помощь или даже не личную, но помощь в каком-то деле.
Станислав Белковский: Да. Я же был сторонником Березовского, очень плохого человека, потому что он оказал мне личную помощь. Поэтому если бы Путин мне оказал личную помощь, я вполне допускаю, что я бы оказался его сторонником.
Леонид Велехов: Путин это услышит, позвонит вам, сделает какое-нибудь предложение, от которого невозможно отказаться.
Станислав Белковский: Путин, я думаю, никакого предложения мне не сделает, к счастью, т. е. Господь убережет меня от этого соблазна, но если бы я был лично чем-то обязан Владимиру Владимировичу, а я и так ему обязан своей известностью, и в этом смысле я не отношусь к нему плохо. Я в этом смысле отношусь к нему хорошо. И с негативной рефлексией предвосхищаю тот день, когда он уйдет. Потому что я не уверен, что после него будет лучше.
Леонид Велехов: Я думаю, что после него должно стать совсем плохо, чтобы, наконец, удариться о дно и отскочить.
Станислав Белковский: Я вполне допускаю именно такой сценарий, о котором вы сейчас сказали.
Леонид Велехов: Стас, но мне кажется, что в этом все-таки есть какой-то элемент цинизма, что вы сейчас против Путина. А протяни вам Путин какую-то руку помощи и дружбы…
Станислав Белковский: Я ведь не против Путина. Я против отдельных его взглядов и его концепции развития страны, но не против него лично. Это разные вещи, согласитесь.
Леонид Велехов: Да, соглашусь.
Станислав Белковский: Если бы Владимир Владимирович остался бездомным и попросился бы пожить у меня дома, я с удовольствием оказал бы ему такую услугу.
Леонид Велехов: Но не получается так, что, анализируя Путина, вы его слишком как бы сводите к такой клептократии? Не слишком ли такой бедненький получается образ? Там ведь есть какие-то глубины, пласты и планы.
Станислав Белковский: Клептократия – да. Я подписываюсь, по-прежнему, под этим тезисом. Но я же стал анализировать с позиции психоанализа в последние годы, потому что я стал психоаналитиком самоучкой. Я изучил психоанализ. И благодаря этому мне "открылась со скрипом истина", как сказал поэт. Например, я предсказал про бегство Януковича Виктора Федоровича с Украины. Это зафиксировано в анналах.
Леонид Велехов: Задолго предсказали?
Станислав Белковский: За несколько недель.
Леонид Велехов: То есть когда все-таки бурлили какие-то события, да?
Станислав Белковский: Да, но бегство… Этот прогноз был сделан на основании психоаналитических технологий и более ничего. Потому что политически он не должен был сбежать. А так и здесь. Конечно, изучая Путина, я понимаю его природу, этого явления. Конечно, она гораздо богаче, чем просто клептократия. Это человек долга. И это человек, для которого долг очень важен. Но нынешние проблемы Владимира Путина описаны полностью в книге Зигмунда Фрейда "По ту сторону принципа удовольствия". На уровне концепции ее подготовила Сабина Шпильрейн, известная наша соотечественница из Ростова, которая была ученицей Фрейда и Юнга одновременно. О природе отношений с Юнгом существуют разные версии. Известно только, что она жаловалась Фрейду на Юнга в своих письмах. Человек в какой-то момент идет путем саморазрушения.
Для Владимира Путина, т. е. эта энергия саморазрушения, отношения Эроса и Танатоса, это очень важно для понимания системы мотивов и поступков людей. И у Владимира Владимировича, так получилось, что он всегда выигрывал на разрушении тех систем, которым служил. Вот он когда был офицером КГБ СССР. Он защищал Советский Союз. Он любил Советский Союз. Работал в Советском Доме культуры в Дрездене. Но только благодаря краху Советского Союза он совершил первый мощный карьерный рывок в своей жизни.
Леонид Велехов: В Советском Союзе он совершенно не рос.
Станислав Белковский: Да, превратившись из заурядного офицера среднего звена в первого заместителя мэра Петербурга и фактического начальника Северной столицы. Дальше был второй цикл – это падение Анатолия Александровича Собчака. Казалось бы, вместе с ним должен был погибнуть и Владимир Путин, погибнуть в политическом смысле, а не физически, тем более что он был начальником штаба Собчака.
Леонид Велехов: Проигравшего выборы.
Станислав Белковский: Да, лицом, непосредственно ответственным за этот провал и крах. Что мы видим? Он превращается сначала в директора ФСБ, а потом и в президента РФ. И сейчас он идет на третий круг. Он пытается бессознательно разрушить ту систему, которую возглавляет с целью стать председателем Земного шара. Вот это логика его поведения с весны 2014 года. Как говорится, классики все предусмотрели, у Фрейда все описано.
Леонид Велехов: И чем, вы думаете, закончится этот третий круг?
Станислав Белковский: Поскольку стать председателем Земного шара нельзя…
Леонид Велехов: Победа?
Станислав Белковский: Нет, то, что условно говоря, Дональд Трамп стал президентом, и молва приписала Путину эту заслугу, это уже в известной степени реализация этого сценария. Путин не стал президентом США, но он поставил президента США. Эта цель уже реализована.
Леонид Велехов: А мне кажется, что он в каком-то смысле действительно его поставил, даже не входя в какие-то эти хакерские атаки и т. д.
Станислав Белковский: Это дискурс, который победил. Нет, создал его не он. Создала его новая эпоха, в которой мертвые хватают живых.
Леонид Велехов: Да, но он едва ли первым его услышал, этот дискурс, нет?
Станислав Белковский: Я не думаю, что Путин является примером этого дискурса. Путин слишком прагматичен. Он не концептуальный человек. Ему все равно каких идей придерживаться. Идеи для него являются приложением к его практическим задачам. Вот многие рассуждают, что Путин в одном послании процитировал Бердяева, а в другом Ильина. Что за этим стоит? Да, ничего за этим не стоит. Я уверен, что он не читал ни Бердяева, ни Ильина.
Леонид Велехов: Написали ему.
Станислав Белковский: Просто ему подобрали цитатку, вот и все. В этом смысле и дискурс подбирается Путиным под практические задачи. Вот сейчас, скажем, выгодно быть правым, а может быть, завтра будет выгодно быть левым, Путин станет левым. За ним не заржавеет.
Леонид Велехов: Вы можете предположить, именно кто будет после Путина персонифицировано? Мы уже сказали, что по логике должно стать еще хуже.
Станислав Белковский: Если исходить из очевидного, то должен быть Дмитрий Анатольевич Медведев, поскольку он сын. А у нас наследуемая монархия – Путин сын Ельцина, а Медведев сын Путина. Также ходят всякие слухи о том, что его преемником может быть Алексей Дюмин, нынешний губернатор Тульской области. Но я считаю, что Путин хорош еще и тем, что после него не может быть ничего, не может быть продолжения этой системы. Он воплощает свою персону того, что происходит. Поэтому, когда не станет Путина, не станет и этой системы. И я вижу единственную альтернативу в реставрации конституционной монархии. То, что Путин стал равен России, как произнес два года назад Вячеслав Володин, тогда первый заместитель Администрации президента, а сейчас спикер Госдумы, это правда. Но это означает и другое, что когда Путина не станет, не станет и нынешней России со всей ее политической системой.
Леонид Велехов: Вы как-то сказали, что Русская революция всегда была не причиной, а следствием падения власти.
Станислав Белковский: Да, конечно.
Леонид Велехов: Так будет и на этот раз?
Станислав Белковский: Да, безусловно.
Леонид Велехов: И будет революция?
Станислав Белковский: Смотря что мы понимаем под термином "революция". Как система кардинальных перемен – да. Это необязательно, что рабочие должны пойти и взять штурмом Зимний дворец. В августе 1991 года случилась революция, но никто…
Леонид Велехов: Резкий слом системы.
Станислав Белковский: Да.
Леонид Велехов: Я уже упоминал книжку "Любовь провокатора", сейчас вы играете спектакль "Откровения русского провокатора", грядет "Покаяние провокатора". Получается трилогия такая. А в чем будет заключаться "Покаяние"?
Станислав Белковский: Это сумма предыдущих книг. Я хочу все-таки подчеркнуть, что основное для русских элит и для любых мыслящих людей в этой стране – это покаяться. Это не шутка. Пока покаяния не будет, страна не выйдет из нынешней системы самовосхваления и закрепления авторитаризма, которые есть.
Леонид Велехов: Но ведь старая идея. Помним замечательный фильм Тенгиза Абуладзе. Не хочет никто каяться.
Станислав Белковский: Слушайте, все идеи старые.
Леонид Велехов: Я не в том смысле, что вас ловлю на какой-то вторичности.
Станислав Белковский: А я вторичен и есть. Первичен только Господь Бог, а все остальное вторично.
Леонид Велехов: Я понимаю. Я просто говорю, что никто не хочет каяться. Такой, казалось бы, самоуверенный, самолюбивый, самодостаточный народ как немцы – покаялись! Правда, их заставили покаяться.
Станислав Белковский: Неважно, по какой причине немцы покаялись, важно, что после этого покаяния они снова стали лидерами Европы.
Леонид Велехов: Конечно! Наступает катарсис, наступает очищение, наступает какая-то новая жизнь.
Станислав Белковский: Они проиграли две мировые войны, но не только не ушли с мировой арены, а, наоборот, вернулись в нее в совершенно новом качестве.
Леонид Велехов: Теперь к вопросу о провокаторе. Какой смысл вы вкладываете в это слово в применение к себе?
Станислав Белковский: Об этом говорится в преамбуле к книге "Любовь провокатора".
Леонид Велехов: Да, но не все наши зрители читают книжки.
Станислав Белковский: Я никоим образом не претендую на то, что я популярный писатель, которого все читают. Не дай Бог. Я просто сослался на это. Провокатор – это человек, который провоцирует, который возбуждает определенные чувства эмоций и размышления. Это и есть провокатор.
Леонид Велехов: А вам не кажется, что вы иногда на очень опасной грани балансируете, когда, например, вы говорите, пишете о том, что путинское состояние 40 млрд долларов, потом 100 млрд долларов? Или другой случай, когда вы заявили, что впервые спикером Госдумы стал гей, когда Володин им стал?
Станислав Белковский: Нет, я не заявлял, что впервые спикером стал гей. Он был уже вторым геем на этом посту. Первым был Селезнев, Геннадий Николаевич Селезнев.
Леонид Велехов: Мама миа!
Станислав Белковский: Поэтому это неправильная цитата, что впервые. (Смех в студии.)
Леонид Велехов: Ну, извините!
Станислав Белковский: Возвращаемся к шутовскому колпаку.
Леонид Велехов: Я понимаю. Но все-таки не боитесь нарваться?
Станислав Белковский: Шут не имеет права бояться. Бояться может король, но не шут!
Леонид Велехов: Замечательно! А теперь к театру. Стас, вы ведь очень театральный человек.
Станислав Белковский: Да.
Леонид Велехов: Вы, кажется, в детстве мечтали стать актером, где-то я прочитал?
Станислав Белковский: Да, я мечтал стать актером.
Леонид Велехов: И что же не стали? Из вас бы получился…
Станислав Белковский: Мама мне запретила. Мне тогда было 14 лет, а сейчас 46. Мама мне сказала: "Во-первых, ты не можешь быть актером по двум причинам. Во-первых, ты некрасив физически. Во-вторых, ты не выговариваешь букву "р". Сейчас уже, к сожалению, мамы нет на свете, я не могу с ней вступить в полемику по этому вопросу, могу, но заочно, я бы ответил ей следующее, что также букву "р" не выговаривали, например, Владимир Ильич Ленин и Андрей Дмитриевич Сахаров. И чего?
Леонид Велехов: А уж некрасивых актеров, начиная с Михаила Чехова, было сколько угодно.
Станислав Белковский: Да, не говоря уж о том, что мужская красота понятие относительное.
Леонид Велехов: Абсолютно, конечно!
Станислав Белковский: Но тогда-то мне было 14, а не 46! Поэтому я не нашел аргументов и не стал актером.
Леонид Велехов: Ну, тем не менее, вы вступили в какую-то такую театральную деятельность.
Станислав Белковский: Я реализую свою детскую мечту. У меня есть в практическом измерении две мечты – сыграть Фирса в "Вишневом саде", а потом Гамлета.
Леонид Велехов: Ого! Вы не ограничитесь исполнением со сцены ваших собственных…
Станислав Белковский: Это не от меня зависит. Зависит оттого, найдется ли режиссер, который возьмет меня на эти роли, поскольку я прекрасно отдаю себе отчет в том, что актер при режиссере, а не сам по себе.
Леонид Велехов: Вы же помните знаменитый спектакль Николая Акимова, где Гамлета играл человек с внешностью, похожей на вашу – невысокий, кругловатый. Горюнов, замечательный комик.
Станислав Белковский: По-моему, Гамлет такой и есть. В конце концов, внешность неважна. Важно содержание этого Гамлета.
Леонид Велехов: Конечно.
Станислав Белковский: Я просто боюсь, что когда я сыграю Гамлета, я умру.
Леонид Велехов: Это почему?
Станислав Белковский: Потому что человек умирает в момент полной реализации его жизненного задания.
Леонид Велехов: А это как бы, так сказать, такая…
Станислав Белковский: Финальная точка.
Леонид Велехов: …финальная, кульминационная точка. Ну, тогда давайте повременим. Есть много еще, в конце концов, хороших ролей.
Станислав Белковский: Да, я с вами согласен. Начнем с Фирса.
Леонид Велехов: И с Фирса, и с Яго.
Станислав Белковский: (Смех в студии.) Да, да, да.
Леонид Велехов: Интересные рольки! Вы недавно были в программе у Володи Кара-Мурзы. И я услышал, что вы собираетесь принять сан. Это что?
Станислав Белковский: Но вы не в этой программе услышали. У вас сейчас смешалось два разных…
Леонид Велехов: Нет, у Володи вы это сказали.
Станислав Белковский: Я не мог этого сказать у Володи, естественно. Потому что это я сказал на следующий день в программе на "Дожде".
Леонид Велехов: Вот программу на "Дожде" я не видел и не слышал. У Володи вы об этом обмолвились в связи с Вовой-младшим.
Станислав Белковский: Да.
Леонид Велехов: Так это что?
Станислав Белковский: Это очень болезненная для меня тема. Тем не менее, я о ней скажу, потому что я это уже сказал и скрывать мне нечего. Да, действительно, я изучал вопрос о том, чтобы принять сан не в Русской Православной церкви Московского патриархата.
Леонид Велехов: Вы православный?
Станислав Белковский: Да, православный. Моя церковь меня не примет в этом качестве, к сожалению. Меня спросили, когда я изучал, а могу ли я принять сан, надо сказать, что меня не спросили: "Дашь ли ты нам денег за то, чтобы мы тебя рукоположили", нет. Мне задали абсолютно правильный вопрос: "Считаешь ли ты себя хоть немного святым?" Ну, вообще, не святым, которым ты не являешься, но есть ли какой-то небольшой элемент святости в тебе.
Леонид Велехов: Та самая луковичка.
Станислав Белковский: Да. И я имел неосторожность, преступную неосторожность сказать, что доказательство моей святости – это то, что я отмолил Володю Кара-Мурзу-младшего, что действительно так. Я его отмаливал. Это не значит, что это он из-за меня выжил в прошлый раз, нет, конечно, но я приложил к этому много сакральных усилий. Я пришел к Володе Кара-Мурзе-старшему в программу на следующий день, после как был этот разговор со священниками. Мы позвонили сыну. Я рассказал ему эту историю. А еще на следующий день он впал в кому по новой. Конечно, это мне наказание за гордыню. За то, что я претендовал на статус священника, видимо, которого я недостоин. Я только не могу найти для себя ответ на вопрос – почему же пострадал несчастный Володя, который совершенно не виноват в том, что я совершил? Но я ищу ответ на этот вопрос.
Леонид Велехов: Потрясающе! На такой грандиозной коллизии нужно ставить точку. Но мне бы хотелось из этого пике выйти в финале и два финальных вопроса вам задать такие. Что вы в жизни лучше умеете?
Станислав Белковский: Писать и говорить по-русски.
Леонид Велехов: А чего в жизни не умеете?
Станислав Белковский: Почти всего. Я не умею играть на музыкальных инструментах ни на одном, не вожу машину, не умею готовить. И если сейчас я начну перечислять, чего я не умею, то нам придется заказывать дополнительную программу.
Леонид Велехов: Тогда давайте на этой легкомысленной ноте и закончим.
Стас, спасибо вам большое! Это было необычно интересно и искренне.
Станислав Белковский: Спасибо, что пригласили. Я как человек, который много раз выступал в разных эфирах, абсолютно убежден в том, что интересный контекст беседы задают интервьюер. Поэтому благодаря вам было интересно.
Леонид Велехов: Спасибо!