Радио Свобода поздравляет нашего друга, замечательного поэта и настоящего правдоруба. Сегодня мы вновь публикуем программу Леонида Велехова "Культ личности" с Игорем Иртеньевым, записанную в марте.
Леонид Велехов: Здравствуйте, в эфире Свобода – радио, которое не только слышно, но и видно. В студии Леонид Велехов, и это новый выпуск программы "Культ личности", который вы также смотрите на телеканале "Настоящее время". Наша программа не про тиранов, она про настоящие личности, их судьбы, поступки, их взгляды на жизнь.
Сегодня у меня в гостях поэт и не просто, а поэт, имеющий репутацию правдоруба, – Игорь Иртеньев.
Репутация заслуженная, Игорь?
Игорь Иртеньев: В некоторой степени.
(Видеосюжет об Игоре Иртеньеве. Закадровый текст:
Имя, лицо и, главное, конечно, стихи Игоря Иртеньева стали широко известны в благословенные для свободы слова 90-е, точнее даже, во второй их половине, когда на популярном и качественном в ту пору телеканале НТВ появилась одна из самых качественных передач, пародийно-сатирическое новостное обозрение "Итого", где Иртеньев исполнял роль самого себя, поэта-правдоруба Игоря Иртеньева. Писать хорошие стихи, причем не только сатирические, он начал задолго до этого. Однако, как известно, телевидение это та катапульта или, на худой конец, подкидная доска, которая выбрасывает артиста или поэта в световую полосу славы и в мгновение ока превращает в знаменитость, иногда даже в звезду. И повезло тому, кому повезло, кто попал в эту световую полосу, но только беда в том, что долго в ней мало кому удается удержаться, а выпасть из нее для многих, если не для большинства, – настоящая трагедия. А вот наш поэт-правдоруб все пережил спокойно – и минуты звездной славы, и их окончание. Хорошие, остроумные стихи – как писал, так и продолжает писать. Общественный свой темперамент, заставлявший в пору "Итого" откликаться на каждый политический чих, сохранил в полной мере, хотя на политические чихи рифмованной строкой откликается пореже, не в еженедельном режиме. Но правду – как рубил, так и рубит: про Путина, про Украину, про Крым, про состояние умов дорогих соотечественников… )
Студия
Леонид Велехов: Как-то в последнее время, мне кажется, немного вы с авансцены и общественно-политической, и культурной жизни ушли.
Игорь Иртеньев: Ну, то, что называется, сбитый летчик.
Леонид Велехов: А кто же вас сбил-то?!
Игорь Иртеньев: Жизнь. (Смех в студии). На самом деле, насчет того, что я ушел с культурной авансцены, тут я бы подискутировал. Потому что я все-таки довольно регулярно печатаюсь в литературных журналах.
Леонид Велехов: Я имел в виду – культурной, связанной с общественно-политической.
Игорь Иртеньев: С политической – да, потому что я практически не принимаю участие в политических программах, в каковых участвовал когда-то. Но, с другой стороны, я вполне имею возможность высказывать свою точку зрения в "Фейсбуке", чем широко и постоянно пользуюсь.
Леонид Велехов: О, это да! Панацея от всех бед.
Игорь Иртеньев: Для меня это такая вещь, которая позволяет мне себя чувствовать абсолютно полноценно.
Леонид Велехов: А-то я стал подумывать, может быть, вы из прекрасного далека стали смотреть на нашу, как выражается министр культуры, "рашку говняшку".
Игорь Иртеньев: Во-первых, я совершенно слово "рашка" не выношу так же, как и чудовищное слово "израиловка". Эти слова, возможно, в лексиконе нашего министра культуры активно используются, но в моем – нет. И нет никакого "прекрасного далека". Потому что мы половину времени в году проводим здесь, половину – там, живем на два дома. И я не чувствую никакой оторванности совершенно.
Леонид Велехов: Нет, конечно, я понимаю, что по сути вы из общественно-политической жизни вы не ушли. Экраны федеральных телеканалов – это совершенно другое дело. Они нас всех ушли, это факт.
Игорь Иртеньев: Ну да.
Леонид Велехов: Я знаю, что вы были на марше памяти Немцова. Какие впечатления и выводы?
Игорь Иртеньев: Там было все как бы очень славно. Потому что была и хорошая погода, и много славных лиц вокруг, и что довольно странно, на мой взгляд, было очень много молодежи, что для меня совершенно было неожиданно. Это было все с большим знаком плюс. Но буквально сегодня я прочитал комментарий к этому событию замечательного журналиста, чрезвычайно мною уважаемого человека, Виктории Ивлевой. Она бесстрашная абсолютно женщина.
Леонид Велехов: Фотограф замечательный.
Игорь Иртеньев: Да, пишущий фотограф. И она написала очень важную и горькую вещь, у нее полярно противоположное мнение по этому поводу. Она сказала, что она в последний раз там была, потому что это разрешенное мероприятие. Это стало похоже на загон. Она слышала, когда шли последние ряды, как молодые милиционеры весело покрикивали: "Проходим, проходим, не задерживаемся!"
Леонид Велехов: Как скотинку подгоняли.
Игорь Иртеньев: Да, да, да. И поэтому, она говорит, лучше я в любой из 365 дней в году приду на этот мост и выражу свои чувства Борису, но больше участие в этом я принимать не буду. Могу ли я повторить с точностью ее слова от своего имени – еще не знаю. Но для меня это было очень сильно отрезвляющее мнение.
Леонид Велехов: Я понимаю, хотя все-таки тут тоже крайность есть.
Игорь Иртеньев: Ну, крайность, не крайность, но, помимо всего, идет динамика убывающая. Потому что с каждым этим маршем, тысяч по пять-семь меньше приходит...
Леонид Велехов: Вот это, действительно, плохо. В этом, я думаю, главная беда, а не в степени его разрешенности, этого марша, не в том, что маршрут хотели один, а получили другой. Живем мы и действуем по Станиславскому – в предлагаемых обстоятельствах. А вот то, что людей приходит меньше... Хотя, казалось бы, по художественной логике, должно было приходить все больше и больше.
Игорь Иртеньев: Леня, на 15-миллионный город приходит 15 тысяч. Вот и посчитайте.
Леонид Велехов: Убого. Опять же сопоставление, которое появилось в последние годы, это Украина – Киев, Майдан...
Игорь Иртеньев: А я больше скажу. Пик активности – август 1991 года, звездный час нашей страны. Я все эти три дня там был, у Белого Дома. Я тогда еще заметил, что на станции метро "Краснопресненская", где все выходили, направляясь к Белому дому, из вагона выходило в пределах 10 человек. Остальные благополучно ехали дальше, читая газеты, какие-то книжки...
Леонид Велехов: Но если мы вспомним 1990 год, Манежную площадь...
Игорь Иртеньев: Да, миллион собирался.
Леонид Велехов: Собирался миллион и никогда это не превращалось ни в какую Ходынку. Я с двухлетней дочкой на плечах ходил туда. Так что, все-таки, я думаю, в прямой связи с теми событиями и находится то, что как-то народ в очередной раз разочаровался, в очередной раз его обманули, и он уже этого и не пережил.
Игорь Иртеньев: Ну, печально, печально.
Леонид Велехов: Да. А теперь давайте за более веселыми впечатлениями – немного в детство впадем.
Игорь Иртеньев: С удовольствием.
Леонид Велехов: Я, готовясь к нашей встрече, прочитал, причем, буквально это несколько строчек, совершенно замечательные короткие, в одну фразу, воспоминания вашей жены о ее детстве. Эт анкета какая-то "Новой газеты", кажется, где в одну-две фразы она формулирует какие-то самые ранние свои воспоминания жизненные.
Игорь Иртеньев: Алла умеет такую картину создать.
Леонид Велехов: Это совершенно было очаровательно. А вот ваши самые яркие воспоминания детские, какие? И вообще, с какого возраста себя помните?
Игорь Иртеньев: С довольно позднего, надо сказать. Я думаю, что, может быть, где-то лет с четырех-пяти, отчетливо более-менее – с 1-го класса. Конечно, есть какие-то такие пестрые пятна и раньше. Например, наверное, это конец 1953-го, а может быть, даже 1954 год, я помню, что мне подарили цветные карандаши. И первое, что я сделал, я взял оранжевый карандаш и написал письмо товарищу Маленкову.
Леонид Велехов: Ух ты, Георгию Максимилиановичу!
Игорь Иртеньев: Да, письмо было недлинное. Там было написано: "Дорогой товарищ Маленков! Пишет вам Игорь". На этом, собственно, письмо заканчивалось, потому что я не очень точно знал, как продолжить. Но то, что каким-то образом отметиться нужно было, я понимал... (Смех в студии).
Леонид Велехов: Сталину не успели.
Игорь Иртеньев: Сталину не успел, он уже покинул нас.
Леонид Велехов: Замечательно! (Смех в студии).
Игорь Иртеньев: Вспоминаю свой первый день в школе...
Леонид Велехов: Вы же московский?
Игорь Иртеньев: Да, Москва, Таганка и далее везде. 1 сентября 1954 года. Я пришел в 1-й класс в 422-ю школу, которая находилась тогда в Жевлюковом переулке. И вот первый урок. И Володя Колганов, довольно здоровый парень, мордастый такой, то ли толкнул, то ли ударил меня до начала уроков. И вот на первой перемене Вова Колганов пьет воду из крана в школьном сортире. Тут подхожу я. Как, почему – не знаю, но у меня в руках оказывается ручка. И я втыкаю ее Вове в его бритую репу.
Леонид Велехов: Ух, ты! Ручка перьевая.
Игорь Иртеньев: Да, конечно.
Леонид Велехов: Вставочка.
Игорь Иртеньев: Я помню, пятно расплывается у Вовы чернильное на голове. Да, это я отчетливо помню.
Леонид Велехов: Вы боевой, я смотрю, с младых ногтей.
Игорь Иртеньев: Я стыжусь этого до сих пор – привет тебе, Вова, если ты нас слышишь, и прости меня. (Смех в студии).
Леонид Велехов: Родители большую роль сыграли в вашем выборе, в становлении?
Игорь Иртеньев: В выборе никакую роль не сыграли, а в воспитании – да, конечно.
Леонид Велехов: Хорошие были родители?
Игорь Иртеньев: Хорошие. Типичные, что называется, советские интеллигенты, со всеми плюсами и некоторыми минусами этой категории, но скорее с плюсами, конечно.
Леонид Велехов: А откуда такой псевдоним?
Игорь Иртеньев: Объясню. Эта фамилия, скорее даже театральный псевдоним, моей бабки Веры Константиновны. Она была актриса. Но это сценический псевдоним, ставший фамилией.
Леонид Велехов: Да, так часто бывало.
Игорь Иртеньев: Это у нее уже было в паспорте. И я эту фамилию сперва использовал в качестве псевдонима, а потом она у меня уже прописалась в паспорте, с 1984 года.
Леонид Велехов: А чем, извините, Рабинович не нравился вам? Чем другим не нравился, я могу понять.
Игорь Иртеньев: Легко поясняю. Рабинович это для поэта фамилия сложноватая. Все-таки это такая фамилия, несколько анекдотическая. Я знал одного действительно очень достойного носителя этой фамилии. Был такой замечательный поэт Вадим Рабинович, уже покойный. Кроме того, он был доктор химических наук, занимался алхимией. Очень достойный человек. Я ему даже на какой-то юбилей подарил часы с надписью "Настоящему от бывшего". (Смех в студии). Да. Но для поэта это все-таки ту мач. Кстати говоря, ничуть не лучше в этом смысле фамилия Иванов для поэта. Потому что теряешься просто в массе.
Леонид Велехов: Ну, конечно. Хотя тот самый Иванов так ее и не изменил.
Игорь Иртеньев: Ну, понимаете, с фамилией Иванов литератору очень трудно прожить.
Леонид Велехов: Трудно, трудно, но можно ИвАновым стать.
Игорь Иртеньев: Да, можно стать ИвАновым. Но тогда нужно на письме выделять ударение.
Леонид Велехов: Но вы ведь достаточно значительный отрезок жизни провели, не литературными заработками пробавляясь.
Игорь Иртеньев: Отнюдь!
Леонид Велехов: Я удивился, узнав, что вы работали по какой-то технической части на телевидении центральном, да?
Игорь Иртеньев: Я работал там с 1965 по 1984 год.
Леонид Велехов: Почти 20 лет!
Игорь Иртеньев: Да, с годовым перерывом на службу в армии.
Леонид Велехов: Это что, был ваш выбор?
Игорь Иртеньев: Изначально я закончил Ленинградский институт киноинженеров. И это был не мой выбор, а выбор моей бабушки Веры Константиновны, которая где-то вычитала, что объявляется набор на заочное отделение Ленинградского института киноинженеров. И она сказала: "Егорушка (она называла меня Егорушка), смотри какой замечательный институт. С одной стороны, это инженеры. Это хорошо. Это кусок хлеба. А с другой стороны, это кино. Это же культура, это искусство". И вот я в эту богадельню тогда и угодил, и проучился там с 1965 по 1972 год. (Смех в студии). Я, собственно, спасался от армии, но так и не спасся, потому что там давали отсрочку.
Леонид Велехов: Но не более того.
Игорь Иртеньев: Да, не более того. По нормальному откосить мне не удалось. После этого мне пришлось пойти. Эти 7 лет как-то я провел… Я не могу сказать, что это было мое поприще, потому что я был абсолютно, во-первых, техническим идиотом, каковым в значительной степени являюсь и по сей день.
Леонид Велехов: При том, что проработали в этой сфере столько лет!
Игорь Иртеньев: Да, да, да. Кроме того, у меня не было абсолютно никаких склонностей к точным наукам, к инженерным. Это был кошмар. Это были бесконечные переэкзаменовки. И там же, в этом институте, поступив туда, я познакомился с ребятами, которые работали на телевидении. А до этого я успел поработать грузчиком, перед поступлением в институт. И они мне сказали: "Что тебе в этих грузчиках маяться? Приходи к нам на телевидение". И я пошел на телевидение. Тогда еще это была Шаболовка, 53, а не 37, как сейчас. Это был отдел киносъемочной техники. Я был механиком по обслуживанию киносъемочной техники. В кино эта специальность называлась "супертехник". Она до сих пор существует. Обслуживаешь камеру, катаешь оператора на тележке, на кране.
Леонид Велехов: Но это интересная работа была?
Игорь Иртеньев: Это была, безусловно, интересная работа. Я там прекрасно пробил балду до 1984 года. А уже с года примерно 1979 я стал печататься более или менее регулярно, а к 1982 году уже мои литературные заработки сравнялись с моим окладом...
Леонид Велехов: И тогда вы сделал выбор.
Игорь Иртеньев: Да, фриланс уже.
Леонид Велехов: Годы толкания тележки что-то дали для дальнейшего?
Игорь Иртеньев: Ну, во-первых, впечатления. Если по большому счету, я могу вам сказать, где я не был за это время. Я не был на Камчатке, на Чукотке и на Сахалине.
Леонид Велехов: А так всю страну объездили?
Игорь Иртеньев: Да, список белых пятен этим исчерпывается. Конечно, колоссальный был запас впечатлений. Я повидал массу интересных людей. Но этим нельзя было заниматься бесконечно. Потому что это все-таки была симпатичная, приятная, но довольно бессмысленная работа.
Леонид Велехов: А опасности в ней как-то утонуть, спиться не было?
Игорь Иртеньев: Еще какая! Дело в том, что очень многие мои друзья просто в течение нескольких лет этот путь проделали. А у меня некий иммунитет к этому ферменту или, наоборот, у меня есть этот фермент, который мне позволяет этому занятию придаваться с большой охотой до настоящего времени.
Леонид Велехов: И отвращения не выработалось!
Игорь Иртеньев: Даже близко! (Смех в студии).
Леонид Велехов: Как поэт, как литератор вы начали с иронии, с шуток или с какого-то другого поэтического жанра?
Игорь Иртеньев: Вы знаете, я обошелся без пубертатной лирики. Я не писал этих юношеских стихов. Вернее, там была такая история. Я помню дебют в этом качестве. В возрасте примерно 16 лет я начал писать стихотворение, оно начиналось следующим образом:
"Он тихо умер на рассвете
Вдали от бога и людей.
Светило солнце,
Пели дети,
Омыта струями дождей,
Планета мерно совершала
Свой долгий повседневный путь"...
Я написал эти строчки. А потом меня что-то толкнуло под руку, и я закончил:
"Ничто страдальцу не мешало
Спокойно ноги протянуть".
Это было по существу мое первое стихотворение.
Леонид Велехов: Кривая как-то сразу туда и вывезла, куда надо.
Игорь Иртеньев: Да. В этом уже был как бы некий алгоритм заложен, который у меня сохранился, видимо, по сию пору – совмещение высокого и низкого, прозы и поэзии.
Леонид Велехов: А вот как вы себя внутренне позиционировали в советское время – как диссидент тайный или как пофигист?
Игорь Иртеньев: Конечно, к своим 18-19 годам я уже про это все понимал, но, наверное, во мне такой конформизм был. Это все было на уровне анекдотов, но я в эту систему был, в общем-то, вписан.
Леонид Велехов: Ну, конечно. Двоемыслие, двойная жизнь была у всех нас. Не из головы это Оруэлл придумал, не из пальца высосал.
Игорь Иртеньев: Да.
Леонид Велехов: А какие-нибудь такие сатирические стишки с антисоветским душком писали?
Игорь Иртеньев: Это был не антисоветский душок. Это был просто душок несоветский. Одно из первых моих стихотворений было… Вот тот стишок я написал в 1963 года, а следующий я написал где-то в 1979. 16 лет я вообще ничего не писал. Просто как Илья Муромец – написал и все. (Смех в студии).
Леонид Велехов: Хорошее сравнение, скромное.
Игорь Иртеньев: Да. Он в 33 года с печи слез, а я в 32. И написал:
"По небу летят дирижабли,
По рельсам бегут поезда,
По синему морю корабли
Плывут неизвестно куда.
Движенье в природе играет
Большое значенье, друзья,
Поскольку оно составляет
Основу всего бытия.
А если в процессе движенья
Пройдешь ты, товарищ, по мне,
То это свое положенье
Приму я достойно вполне.
И, чувствуя вдавленной грудью
Тепло твоего каблука,
Я крикну: "Да здравствуют люди,
Да будет их поступь легка!"
Леонид Велехов: Шикарно!
Игорь Иртеньев: Вот советское или антисоветское? Бог его знает.
Леонид Велехов: Но оно такое философическое, скорее, социально-философское.
Игорь Иртеньев: Да, вот я начинал с таких стихов. Они не сразу печатались. Потом они стали в какой-то момент выходить. Несколько лет упорно редактура их отвергала. Но потом они как-то пошли потоком…
Леонид Велехов: Что-нибудь еще из тех лет вспомните? Интересно сравнить.
Игорь Иртеньев: Могу, пожалуйста. Вот одно из первых.
"Сияло солнце над Москвою,
Была погода хороша,
И наслаждалася покоем
Моя уставшая душа.
Внезапно сделалось темно,
Затрепетали занавески,
В полуоткрытое окно
Ворвался ветра выдох резкий,
На небе молния зажглась
И долго там себе горела…
В вечернем воздухе, кружась,
По небу кошка пролетела.
Она летела, словно птица,
В сиянье грозовых огней
Над изумленною столицей
Великой Родины моей.
По ней стреляли из зениток
Подразделенья ПВО,
Но на лице ея угрюмом
Не отразилось ничего.
И, пролетая над Арбатом,
К себе вниманием горда,
Она их обложила матом
И растворилась без следа".
Леонид Велехов: Замечательно! (Смех в студии).
Игорь Иртеньев: Ну, вот такое было. Понятно, что в то время это никоим образом напечатано быть не могло, в 1980 году. Или, например, чуть позже двумя годами.
"По улице идет автобус,
В нем едет много человек.
У каждого – свои заботы,
Судьба у каждого – своя.
Вот инженер тире строитель.
Он строит для людей дома,
И в каждый дом, что им построен,
Души частицу он вложил.
А рядом с ним в большой зюйдвестке
Отважный едет китобой.
Он кашалотов беспощадно
Разит чугунным гарпуном.
А рядом с ним стоит рабочий.
Его глаза огнем горят.
Он выполнил четыре нормы,
А захотел бы – смог и шесть.
А рядом женщина рожает,
Еще мгновенье – и родит!
И тут же ей уступят место
Для пассажиров, что с детьми.
А рядом – футболист известный
С богиней Никою в руках.
Под иберийским жарким небом
Ее он в честном взял бою.
А рядом – продавщица пива
С косою русою до пят.
Она всех пивом напоила,
И вот теперь ей хорошо.
А рядом в маске Дед Мороза
Коварный едет контролер.
Ее надел он специально,
Чтоб всеми узнанным не быть.
Но этой хитрою уловкой
Он не добьется ничего,
Поскольку есть у всех билеты,
Не исключая никого".
Леонид Велехов: Очень изящно!
Был такой замечательный фильм "Лучшие годы нашей жизни"...
Игорь Иртеньев: Название точно знаю, но фильм не видел.
Леонид Велехов: Так вот, лучшие годы вашей жизни – какие?
Игорь Иртеньев: Могу сказать буквально по годам – с 1985 по, наверное, 1996-1997 годы.
Леонид Велехов: Замечательно! Совпадаем. А каким тогда вы видели будущее России? И почему этого не получилось?
Игорь Иртеньев: В силу всем известных событий. 1985 год – понятно, сильный сквозняк просто пошел. Занавески стали колыхаться очень сильно.
Леонид Велехов: Грандиозный! И никто не ожидал.
Игорь Иртеньев: Все абсолютно на ровном месте. Искренне совершенно вдруг ты понял, что страна-то у тебя какая может быть, что вот оно уже почти есть! Я помню, в 1991 году какое у меня сердцебиение вызывал триколор, когда несли его в августе 1991 года...
Леонид Велехов: Да, да, да, по Новому Арбату!
Игорь Иртеньев: Да, и все отзывалось. А сейчас ты уже на это смотришь совсем другими глазами. Если ты видишь, что у твоего соседа на балконе или на доме торчит этот триколор, то понятно, что где-то недалеко и георгиевская ленточка.
Леонид Велехов: Совершенно точно. Отдадим должное Михаилу Сергеевичу, теми переменами мы обязаны ему.
Игорь Иртеньев: Да, абсолютно!
Леонид Велехов: Я считаю, что это великий человек.
Игорь Иртеньев: Конечно. У меня стихотворение есть по этому поводу.
"Ходил недолго в президентах
Михал Сергеич Горбачев.
Но был на разных континентах
Любим при этом горячо.
Простые люди всей планеты —
Я сам свидетелем тому —
Дарили мелкие предметы
На день рождения ему.
Он наихудшую систему
Из существующих систем
Разрушил, как тараном стену
До основанья, а затем
На радость порешил потомкам
Построить мир, где все равны,
Но тут придавлен был обломком
Той самой рухнувшей стены.
А дальше баррикады, танки,
Героев жуткое число…
Три дня трясло нас в лихоманке,
Но, слава Богу, пронесло.
А вскоре с гиканьем и плясом,
Под троекратное „ура“,
Смещен был лысый седовласым
По наущению двора.
Так и сошел со сцены Горби,
Так и покинул пьедестал.
Предметом всенародной скорби
Его уход отнюдь не стал.
И все ж сказать ему спасибо,
Хотя б подать ему пальто
Вполне мы, думаю, могли бы.
Да воспитание не то".
Леонид Велехов: Чудесно! Между прочим, тоже ведь не так долго был, а анекдотов наплодил множество. Тут есть какой-то до конца мне непонятный нюанс – про кого анекдоты сочиняют, а про кого – нет.
Игорь Иртеньев: И про Ельцина были анекдоты.
Леонид Велехов: Были.
Игорь Иртеньев: Один просто чудесный. Борис Николаевич идет по улице, а там сидит нищенка. Она говорит: "Подай Христа ради, отец родной". Он говорит: "Россиянка, как же я тебе подам – у меня ни мяча, ни ракетки!" (Смех в студии).
Леонид Велехов: Про Путина я один вспомнил. Как одна особа, которой приписывают близкие отношения с ним, сокрушалась: "Он же меня не понял, не расслышал! Я же крем попросила!". (Смех в студии).
Игорь Иртеньев: Да! (Смех в студии)
Леонид Велехов: Телевидение, НТВ, "Итого" – это такой пик для вас профессиональный, жизненный?
Игорь Иртеньев: Профессиональный – я бы не сказал, потому что я себя как телеперсону никогда особенно всерьез не рассматривал. Это был момент сильной известности. Причем, сильной такой, но не обременительной. На меня не бросались, не раздирали на мне одежду, чтобы я на ней расписался, но, с другой стороны, меня узнавали.
Леонид Велехов: Какие-то, наверное, преимущества это давало...
Игорь Иртеньев: Ну, тут скорее такая трагикомическая история. В крематории я получал урну с прахом моей мамы. И вот я стою в очереди. Подхожу, наконец, к окошку, и приемщица, узнав меня, говорит: "Да, что же вы сразу не сказали!" (Смех в студии).
Леонид Велехов: Все-таки большего анекдотчика и комика, чем жизнь, не существует.
Игорь Иртеньев: Абсолютно! (Смех в студии). А еще помню, я ночью иду в районе Чистых прудов. И ко мне подходит какой-то человек и просит прикурить. Я достаю зажигалку, чиркаю, он говорит: "О, правдоруб!" (Смех в студии).
Леонид Велехов: Здорово!
Игорь Иртеньев: Такое было ощущение, что это не зажигалка, а мощный луч прожектора...
Леонид Велехов: Честно, вот этого телевизионного адреналина сегодня не хватает?
Игорь Иртеньев: Я очень быстро от него избавился.
Леонид Велехов: Серьезно?!
Игорь Иртеньев: Абсолютно! В течение, ну, не знаю, месяца, допустим. Ко мне перестали подходить, узнавать. Я этим не был отравлен никогда.
Леонид Велехов: Хороший иммунитет. Вот, лучшее из того, что было написано для "Итого", что хотелось бы вам вспомнить?
Игорь Иртеньев: Я сейчас скажу один стишок, а вы потом главное слово запикаете, хорошо?
Леонид Велехов: Хорошо.
Игорь Иртеньев: В какой-то момент, перед самым дефолтом, к Борису Николаевичу пришел кто-то, не помню, Кириенко, не Кириенко и сказал, что вот кризис. Тот говорит: "Какой кризис?! Вы что?! Где кризис?! Близко никакого кризиса нет". И тогда я написал такой стишок:
"Такого кризиса
Еще не видел свет.
П***ц уж близится,
А кризиса все нет".
А вообще много там было веселого. То, что я читал про Горбачева из той же передачи. Или, например, когда была эта череда претендентов на место преемника, и назначили очередного, Степашина, премьером, я написал:
"Внешний вид товарный,
Честные глаза,
Утвердили парня
С первого раза.
Генерал Степашин,
Козырной валет,
Генерал Степашин,
Черный пистолет.
Не гляди так строго,
Не гони понты,
Погоди немного —
Отдохнешь и ты".
Леонид Велехов: (Смех в студии). Как в воду глядел.
Игорь Иртеньев: Да.
Леонид Велехов: Поговорим о нынешнем времени. Честно мне скажите. советское время, которое на ваш век выпало, лучше было нынешнего?
Игорь Иртеньев: Еще бы, наверное, два года назад я бы, не задумываясь, сказал, что хуже. Сейчас сильные у меня раздумья по этому поводу. Потому что для меня конкретно это несравнимо в смысле свободы высказывания, в том, что есть возможности ездить туда-сюда. Но я совершенно не уверен, что для основной части населения нашей огромной страны здесь больше плюсов, в нынешнем времени. Потому что слишком большая часть населения находится глубоко за чертой бедности.
Леонид Велехов: Да, у нас, по-моему, всего лишь несколько процентов населения имеют загранпаспорта.
Игорь Иртеньев: Есть такое понятие "золотой миллиард". Вот у нас тоже есть своей "золотой миллиард" – какая-то очень небольшая категория населения, которая является выгодоприобретательницей в этой существующей системе. Я, видимо, нахожусь в этом числе именно в силу свободы самовыражения и того, о чем я говорил, а остальная часть, думаю, что нет. Потому что разрушено здравоохранение, вся социальная сфера. Люди в мучениях умирают, потому что обезболивающие лекарства нельзя получить. Это дикое варварство! Это чудовищно! И потом эта власть по сравнению с той, советской, с кремлевскими старцами, конечно, гораздо более страшная, потому что она совершенно циничная.
Леонид Велехов: Абсолютно циничная.
Игорь Иртеньев: Там были дедушки. Все немножко по-деревенски как-то было. Сталин был, конечно, иезуит. Но после него уже Никита был с довольно сильными человеческими проявлениями. А эти – скорее функции, а не люди. Наш нынешний атаман – конечно, это абсолютный какой-то андроид, на мой взгляд. Его разбери, и оттуда просто посыплются диоды и триоды, как мне представляется, такой он холодный, неэмоциональный. Была такая история, когда мы работали над передачей "Итого". Нам поставляли кадры из хроники, и мы их как-то комментировали. И однажды прислали съемку, которую мы не поставили в передачу, чтобы не подставлять ребят, которые нам этот материал дали. Это была какая-то протокольная съемка, как Путин вручает награды И женщина, которая там была, упала в обморок. А он лишь немножко скосил глаза и так губками сделал – тю-тю-тю… И все! Ни малейшего импульса броситься, поднять, руку подать. Вот это описывает полностью натуру, психотип этого человека. Он рациональный прагматик без малейшего сантимента, если не считать только… У него есть вот это, почему он, собственно, и стал тем, кем он стал, у него есть какая-то такая, условно говоря, самурайская этика, по которой он не сдает своих. Он же не сдал Собчака. Они поэтому и выбрали его в преемники, потому что он своего сеньора, сюзерена или как угодно можно назвать, не сдал. По мне, так лучше бы он его сдал.
Леонид Велехов: Во-первых, лучше бы он его сдал, во-вторых, вы ведь, наверное, знаете, что существует другая версия. Сдать он его не сдал и помог его переправить за границу и т. д., но он был главой его предвыборного штаба. И существует версия, что он нарочно завалил эти выборы, которые Собчак проиграл Яковлеву. Но, действительно, все дело еще и в том, что они для нас люди совершенно без прошлого, из ниоткуда возникшие.
Игорь Иртеньев: В общем – да.
Леонид Велехов: Они возникли для нас уже в этом, готовом виде. Чуть потом подкорректировались. Я помню, как Путин вначале был нелепо одет, в каком-то длинном пиджачке.
Игорь Иртеньев: Да, волосики такие.
Леонид Велехов: Волосики эти. Западная пресса его тогда прозвала "гробовщиком", когда он появился на первом заседании "восьмерки" в каком-то несуразно длинном пиджаке.
Игорь Иртеньев: Да.
Леонид Велехов: Потом, конечно, заглянцевел, обтесался. У Брежнева, Хрущева было прошлое. Откуда-то эти люди выходили, поднимались, карабкались наверх.
Игорь Иртеньев: И еще что интересно, смотрите. Эти "лихие 90-е" пришли из Питера. На самом деле, где все эти реформы прогонялись там, в этом смысле Питер был на первой линии. Вся эта команда – все питерские.
Леонид Велехов: Конечно, все питерские!
Игорь Иртеньев: Чубайс, ныне сильно отъехавший за границу Кох, Кудрин, кто-то еще... Все это варилось там. В Москве этого ничего не было, а булькало это и по-настоящему обкатывалось там. В Москве было в основном бла-бла-бла горбачевское.
Леонид Велехов: Да, это очень интересное наблюдение. В этой холодной, гранитной, мраморной северной столице вся эта каша и заваривалась. И дальнейшее мы тоже получили оттуда.
Игорь Иртеньев: Кстати, у меня есть стишок на эту тему.
"Я вернулся в мой город, знакомый до слез,
Но боюсь, не туда меня поезд привез,
Я стою и глаза в изумлении тру,
И сомненья сверлят мозговую кору.
То ли зренья обман приключился со мной,
То ли так изменился мой город родной.
Изменения эти мне странны весьма,
Вроде улицы те же и те же дома,
Но толпятся вокруг в деловой суете
Совершенно, скажу я вам, люди не те.
Все они как один на подбор молодцы,
Нет в глазах их привычной московской ленцы,
В них, скорей, как писал сумасшедший еврей, –
Рыбий жир ленинградских ночных фонарей.
Кто же им подарил от столицы ключи,
Как не мы, дорогие мои москвичи?
Оказался милей нам чухонский гранит,
Чем румяная свежесть московских ланит.
Над столицей балтийские дуют ветра,
Над Москвой монумент громоздится Петра,
Лишь Георгий святой, в мыслях весь о своем,
Безучастно в носу ковыряет копьем".
Леонид Велехов: Грандиозно! (Смех в студии). Вы же помните, как мы называли Ленинград в советское время – столичный город с периферийной судьбой. Вот это какая-то его месть, может быть.
Игорь Иртеньев: Ну, там реванш мощный состоялся, конечно.
Леонид Велехов: Реванш и в политическо-экономическом смысле, и в каком-то метафизическом.
Игорь Иртеньев: Да, но все равно по сравнению с Москвой он, конечно… В этом городе нет больших денег. Да, его очень сильно подмарафетили к юбилею…
Леонид Велехов: Так поэтому он и весь сюда катапультировался.
Игорь Иртеньев: Да.
Леонид Велехов: То же самое, что происходило и в советское время. Все же тоже норовили – актеры, драматурги – в Москву перебраться. Опять же тот самый сумасшедший еврей недаром сказал, что в Петербурге жить, как в гробу лежать.
Игорь Иртеньев: Да, да, да.
Леонид Велехов: Мы, москвичи, на какую занятую тему вдруг вышли! А теперь не о Москве и не о Питере. А вас удивило поведение нашей интеллигенции по отношению к аннексии Крыма? Вот этот раскол, который произошел?
Игорь Иртеньев: Раскол чудовищный абсолютно. Удивило. Но, во-первых, небывалая по своей интенсивности пропаганда. Причем, что интересно, даже люди, которые практически не включают телевизор, они, тем не менее, жертвами этой пропаганды пали…
Леонид Велехов: Это же в воздухе.
Игорь Иртеньев: Совершенно верно. У меня такое ощущение, что радиация просто, некий вид радиации, который проникает в тебя по непонятным совершенно каналам. Это ужасно. На мой век, я думаю, этого хватит, к сожалению, этого раскола. Я с кем-то из друзей вообще расстался, с кем-то у меня исчезло доверие… Стараешься с симпатичными тебе люди, которых ты любишь, которые сделали для тебя много хорошего, с которыми ты всегда был очень близок, эту тему каким-то образом исключить из обсуждения, чтобы не создавать взаимной неловкости. А это уже не полноценная дружба, хотя все равно есть масса людей, которых я очень люблю по-прежнему. Ну, печалюсь просто.
Леонид Велехов: Пройдет, как вы думаете, этот дурман?
Игорь Иртеньев: При нас – нет. Нет, это не на одно поколение вперед, потому что слишком все обрублено. Тем более, что мы этот украинский национализм взрастили собственными руками, раздули. Да, там действительно была разделенная страна в силу каких-то исторических особенностей...
Леонид Велехов: Но мы их сейчас здорово объединили.
Игорь Иртеньев: Мы их объединили, конечно. Мы это раздули просто на глазах. Если на последних выборах националисты получали какие-то смешные проценты, то на следующих, я думаю, они уже получат больше.
Леонид Велехов: Конечно, просто в порядке какого-то рефлекса самозащиты и самообороны нации.
Игорь Иртеньев: Конечно.
Леонид Велехов: Не могу еще об одной стороне вам не задать несколько вопросов. Это Израиль.
Игорь Иртеньев: Ну, конечно.
Леонид Велехов: Вас что-то с ним внутренне уже связало, сроднило? Тоже ведь непростая страна.
Игорь Иртеньев: Страна непростая, да. Я не могу сказать, что сроднило. Я не считаю Израиль родной страной. Для меня родной была и остается Россия. Надеюсь, что мои израильские друзья, у меня их там немало, меня простят. Я не имею просто права считать эту страну родной, потому что я, строго говоря, для нее ничего не сделал. Я не служил там в армии. Я ее не защищал. Мои дети там не служили в армии. Я туда приехал на все готовое. Могу ли я сказать, что я ее люблю? Не знаю. Я ее бесконечно уважаю, преклоняюсь и через запятую слова этого ряда по восходящей. Считать, что она моя – у меня не получается. Есть у меня один добрый знакомый, который приехал к нам в Кармиэль и как-то сразу почувствовал Израиль своим, всем сердцем. И Алла моя, будучи человеком очень наблюдательным, сказала, что это немножко напоминает человека, который своего отчима сразу стал называть папой.
Леонид Велехов: Синдром Душеньки чеховской.
Игорь Иртеньев: Ну, не то, чтобы Душенька… Хотя Душенька ведь искренняя совершенно.
Леонид Велехов: Абсолютно!
Игорь Иртеньев: Да, синдром Душеньки. Вот у меня его нет при том, что, я повторяю, там есть масса вещей, которые заслуживают восхищения – природа, народ. Сложная страна, потому что там совершенно не монолитное общество. Они, правда, мобилизуются в минуту опасности, но чуть обострение закончилось, начинается грызня взаимная. Конечно, какая-то часть русского населения, приехавшая отсюда, репатрианты, они считают, что об этой стране можно говорить только в восторженных тонах. Любое упоминание чего-то негативного сразу вызывает резкое отторжение. Это у небольшой части, но эта часть очень активная. В свое время Алла несколько раз…
Леонид Велехов: Да, да, ее комментарии об Израиле встретили шквал огня… Уровень полемики меня ошарашил совершенно.
Игорь Иртеньев: Да, но это были в основном те, кто святее Папы.
Леонид Велехов: Ну, это синдром выкреста, мне кажется.
Игорь Иртеньев: Да, совершенно верно.
Леонид Велехов: Игорь, у меня последний вопрос. Вы пережили и оттепель, и перестройку, и нынешнее время. Как вы смотрите в будущее?
Игорь Иртеньев: С пессимизмом. Я понимаю, что финальный вопрос требует как бы такого – раз! – антраша. Хоп! – и красиво приземлиться. (Смех в студии). С пессимизмом.
Леонид Велехов: То есть приземлились плашмя. (Смех в студии).
Игорь Иртеньев: Да.
Леонид Велехов: Тогда давайте выруливать.
Игорь Иртеньев: А давайте, мы сейчас все-таки сделаем так финальную точку.
"Все накрылось медным тазом,
Но покуда тлеет разум
Ощущения конца
Все же нету до конца".
Леонид Велехов: Блестяще! Сальто-мортале вышло в полной мере! Спасибо! Очень было интересно, хорошо. Замечательно. Спасибо!
Игорь Иртеньев: Спасибо!
Вместо послесловия.
К своему 70-летию поэт-правдоруб готовит "Избранное" в двух томах. Издать его ему предстоит за свой собственный счет. Всех, кто хочет помочь выходу двухтомника в свет, приглашаем пройти по этим ссылкам:
https://widgets.planeta.ru/widgets-external.html?campaignId=57095