Одна дама, посмотрев фильм "Место Горенштейна", обратила внимание на то, что практически во всех кадрах картины о трудной судьбе писателя у него самого веселые глаза и улыбка на лице. С чего бы? Ведь жизнь и судьба улыбались ему очень редко.
При жизни Горенштейна его круглые даты никогда в России не отмечались, даже его шестидесятилетие в 1992 году, хотя тогда уже вышли его книги и он был в шорт-листе первого Русского Букера. Никто не готовился отмечать и его 70-летие в 2002 году. Горенштейн не дожил до него две недели. И вот сегодня исполняется 85 лет со дня рождения писателя.
В результате сплетен у Горенштейна сложилась в свое время в Москве репутация мизантропа, мрачноватого, нелицеприятного критика всех и вся. Был ли Горенштейн на самом деле таким, каким его описывали сплетники? И да, и нет. Бывал грубым и невежливым, игнорировавшим иногда и правила приличия, несдержанным на язык, но в основном только с легко распознаваемыми им воинствующими графоманами – приспособленцами и завистниками. И почти никогда не был таковым с людьми, в которых видел божью искру…
Чему можно было завидовать в его случае, спросите вы? Таланту киносценариста, который кормил Горенштейна и делал его независимым, как писателя. Говор Горенштейн в Москве быстро изжил, но иногда намеренно провоцировал недружелюбное окружение, утрируя свой украинский акцент, а то и вовсе изображая "Пиню из Жмеринки". В других ситуациях он говорил иначе, а вообще был прекрасным рассказчиком, о чем многие даже не догадывались, но это знали те, с кем он сходился ближе. Горенштейн был артистичен, актерски одарен, умел играть роли, перевоплощаться. В Германии oн ходил, например, на демонстрации неонацистов, встраиваясь в их ряды, и они не распознавали в нем "чужого". А живя в СССР, он даже снялся в эпизодической роли афганского пограничника в фильме "Седьмая пуля".
Фридрих Горенштейн. Фото: Иосиф Малкиель
Вспоминает режиссер Али Хамраев: "Фридрих прилетел осенью 1972-го по моему вызову "на фрукты" и просто отдохнуть, как автор сценария "Седьмой пули"... В СССР автор сценария получал зарплату за три месяца по 250 рублей (это были хорошие деньги). Фридрих пробыл в киногруппе две недели, и я уговорил его сняться в роли афганского офицера-пограничника. Второго афганца сыграл мой друг – художник Эмонуэль Калантаров. Фридриху наклеили бороду и усы, он закатал рукава и сказал: "Так немцы воевали в 41-м..." Потом добавил: "Странная ситуация: австрийский и бухарский евреи защищают от Советов границу Афганистана" ... Смотря в бинокль на переходящего реку главаря басмачей, вместо текста "Не стрелять!.." Фридрих произнес – "Добро пожаловать!"... Потом его слова были озвучены на языке дари... Вечером на берегу реки был плов, и Фридрих шутил: "Два еврея держали границу на замке!"
Фридрих Горенштейн, кадр из фильма
У Горенштейна было своеобразное, но подлинное чувство юмора. А еще он, не признававший мата в литературе, в быту классно и смачно артистично сквернословил и даже сочинял матерные стишки-бурлески. Уж точно не был Фридрих мрачным человеком, по крайней мере "среди своих". Он по природе своей был скорее раблезианцем, эпикурейцем, а еще более точно, человеком, приверженным бытовой эстетике ренессанса. Любил вкусно поесть (может быть, в качестве компенсации за голод, пережитый в детские и юношеские годы). Был он, как сказано в одной древнегреческой басне, "до пиров и до любви падок", хотя и без алкогольных возлияний.
Искусство было бытом, а быт – искусством. И нынешнее искусство способно составить общую картину с бытомМногое в Горенштейне объяснимо его важнейшей жизненной и эстетической установкой, которую он изложил в синопсисе одного из своих сценариев, "Еврейские истории, рассказанные в израильских ресторанах": "Своеобразие сценария должно состоять в том, что он будет содержать на первый взгляд несовместимое: документальные репортажи и журналистские интервью с реальными людьми, сцены, разыгранные актерами, из жизни этих людей и даже из жизни их предков, известные по преданиям и легендам, а также рекламный путеводитель по израильским ресторанам с описанием подаваемых там блюд и кулинарным объяснением их приготовления. Но несовместимость эта – только на первый взгляд; точнее, эта несовместимость связана с нынешним состоянием массовой культуры, лишенной жизненного полнокровия, ущербной, с ее комиксами-бестселлерами, скульптурами из ржавых гаек, супердорогими фильмами на вкус детей и подростков, для того чтобы привлечь к себе объевшегося жирными сенсациями потребителя. Точно так же в кулинарии, в определенных ресторанах, богатые бездельники-гурманы едят жареных мух или змеиное мясо. Как верно замечено, во времена расцвета культуры, во времена Ренессанса, между фресками Джотто и сельским рукомойником существовала тесная связь. И то и другое составляло единую жизнь. Искусство было бытом, а быт – искусством. И нынешнее искусство способно составить общую картину с бытом. Надо только вернуться к семейному ренессансному соглашению между высоким и низким, талантом и ремеслом. Впрочем, и в киноискусстве, и в кулинарии можно обнаружить сочетание таланта и профессионального ремесла".
Из воспоминаний Евгения Попова:
"Как-то, еще в Москве, Фридрих позвонил мне и спросил:
– Ты кушать хочешь?
– Хочу, – признался я, проживавший тогда в одиночестве да еще и в чужой квартире.
– Приезжай, я тебя накормлю, – сказал Фридрих.
Я и поехал. При советской власти у меня было много свободного времени. Фридрих жил где-то на Преображенке, в обыкновенной московской многоэтажке, и рассказывал, что здесь еще совсем недавно была “цельная деревня”, состоящая из домов с палисадниками, что он даже брал у какой-то хозяйки полезное для его здоровья козье молоко.
Фридрих правильно накрыл стол. Вилка слева, нож и ложка справа. Салфетки. Свежий хлеб.
– На первое у нас будет украинский борщ, на второе – жареное мясо, на третье – компот из сухофруктов, – торжественно объявил он.
– А ты? – спросил я, наконец-то обратив внимание, что на столе имеется лишь один обеденный прибор.
– Мне не надо, – туманно ответил Фридрих.
– Может, ты меня отравить хочешь? – в его же духе пошутил я.
– Не отравить, а я уже покушал, – серьезно объяснил Фридрих и принялся меня угощать. Вина у него не было.
– Сыт? – спросил он меня, когда я съел все предложенное.
– Да, – сказал я.
– Вкусно было?
– Вкусно.
– Тогда теперь иди и расскажи всем, что Фридрих Горенштейн не только замечательный писатель, но и прекрасный кулинар".
Горенштейн любил готовить и угощать. Это продолжалось и в Берлине. Но в Берлине Горенштейн скучал по киевским продуктам, и бывавшая в Киеве поэтесса Лариса Щиголь привозила ему со знаменитой "Бессарабки" помидоры, лук и другие продукты. Привозила и сало. И тогда он готовил с еще большей страстью. Художница Ольга Юргенс (Ганновер) сделала несколько рисунков на тему "Горенштейн и еда". Вот один из них.
Горенштейн-кулинар. Рисунок Ольги Юргенс
Не был обделен Горенштейн и женским вниманием и любовью, ибо женщины безошибочно чувствуют масштаб человека, масштаб личности мужчины. Он был сильным магнитом для многих прекрасных дам. Горенштейн был официально дважды (по некоторым сведениям, трижды) женат, но и после развода с последней женой Инной Прокопец женщины всегда были рядом с ним. Это были романы разной продолжительности… Были мечты о второй Сниткиной (он даже слегка завидовал в этом пункте Достоевскому). Он умел радоваться жизни и праздновать ее.
Вспоминает Ольга Юргенс: "В период, когда он собирал материал для "Веревочной книги" (оставшийся в рукописи, законченный, но пока не опубликованный последний роман писателя. – РС), он иногда как бы проверял на мне реакцию потенциального читателя и на прогулках рассказывал какие-то смешные эпизоды, а также и анекдоты, которые он придумывал на ходу. И когда я начинала хохотать, потому что это было действительно очень смешно, то он говорил мне (как бы с упреком): "Что ты так громко смеешься, неудобно же, народ оглядывается!". Но видно было, что он страшно доволен, что я так смеюсь, а на народ ему совершенно наплевать.
Фридрих Горенштейн и Ольга Юргенс
А дома он иногда читал уже написанные отрывки, тоже, на его взгляд, наиболее смешные, при этом хохотать начинал первым, и тем веселее от этого было его слушать. Ему и писать это наверняка было весело, потому что он выходил из своей комнаты перед тем, как прочитать, очень веселый и в приподнятом настроении, как артист перед выступлением.
И вообще Фридрих был очень артистичным. Для меня стало открытием, что он был большим любителем оперетты, вот такого, вроде бы, легкомысленного жанра, и знает много арий из различных оперетт наизусть. Надо было видеть, с каким чувством и удовольствием он распевает самые легкомысленные песенки и при этом еще и приплясывает. Мне это страшно нравилось, и я даже потом нарисовала его в этом опереточном образе с цилиндром на голове и тросточкой.
Фридрих Горенштейн. Рисунок Ольги Юргенс
У Фридриха был очень приятный баритон и отличный слух. Он вообще любил напевать и даже что-то иногда сочинять на ходу. Так, как-то накануне нашего (с моим котиком Ремзиком) очередного отъезда из Берлина, когда он, бреясь, сочинил песенку кота Рамзеса, и не поленился даже записать ее. Это ему показалось, что мой котик особенно резво носится по квартире в предчувствии своего возвращения домой.
Потом Фридрих задумал смешной комикс о придуманных им Унхерне и Подмойском, завершить который нам, к сожалению, не удалось, он так и остался в первых зарисовках и совместных обсуждениях. По замыслу Ф., это должно было быть нарисовано легко (как я рисовала для "Зеркала Загадок", иллюстрируя "Как я был шпионом ЦРУ" и статью про русские газеты, номер 9 за 2000 год). Но это не должны были быть шаржи, чтобы в сочетании с текстом это выглядело полным идиотизмом. Ужасно жаль, что не успели это сделать. Кроме этого, не могу не вспомнить, как он очень любил смотреть смешные мультфильмы и подчас в самых нелепых и дурацких находил массу смешного. При этом хохотал прямо до слез".
Писатель Борис Хазанов увидел шекспировский юмор в текстах Горенштейна: "Особый такой идиотический юмор, который вдруг прорывается в рассуждении о том, чем, например, отличается трамвайный антисемитизм от антисемитизма железнодорожного транспорта – целое отступление на эту тему. Это доступно только большому писателю, потому что основной тон крупных вещей Горенштейна – это трагедия, трагедия отдельного забитого и беспомощного человека, часто это женщина, и трагедия всего народа. И в то же время, как у Шекспира, где могильщики оказываются такими остроумцами, вдруг проявляется этот шекспировский идиотический юмор".
Некоторые шутки и розыгрыши Фридриха бывали брутальны. Из воспоминаний Евгения Попова:
"Свидетельствую: нелюдимый Фридрих оживлялся и расцветал в "метропольской" компании, тогда ему там было хорошо, на этом его месте.
Так хорошо, что однажды он даже решил пошутить.
В то время на участников "Метрополя" уже посыпались разного рода беды – "кому в лоб, кому в пах, кому в глаз", и мы, в очередной раз собравшись на вышеописанной квартире, в очередной раз решали кардинальные вопросы нашей тактики и стратегии: кому писать, зачем, что будет, чем сердце успокоится? Кто-то уже выпивал на кухне, трезвый Высоцкий сидел в углу на стопке книг, покойный авангардист Сапгир читал стихи религиозному философу Тростникову... Кажется, это именуется "богемой"?
Участники альманаха "Метрополь": В. Аксенов, В. Высоцкий, В. Ерофеев, Л. Баткин, Ф. Горенштейн
Фридрих весьма оживленно участвовал в посиделках, но потом вдруг посуровел, глянул на часы, точно дождавшись определенного времени, быстрым шагом подошел к наружной двери и громко обратился к нам:
– Поздно, господа! Ваша песенка спета! Раньше надо было думать!
Открыл дверь и, угодливо изогнувшись, сказал сладким голосом:
– Заходите, товарищи!
За дверью, разумеется, никого не было".
Когда я по просьбе Валентина Гафта привел его в 2000 году в Берлине к Горенштейну, они крепко обнялись, и я понял, что они давние приятели и им есть что вместе вспомнить из молодых лет. Разговор был о женщинах…
Горенштейна очень любил прекрасный драматург и юморист Виктор Славкин. Он даже сказал мне однажды, что встречу с Фридрихом считает самым важным событием своей жизни.
Фридрих Горенштейн и Виктор Славкин
И еще о юморе Горенштейна. Он отличался от юмора любимых им Войновича и Жванецкого. И тем не менее, это был подлинный юмор. Я был поражен, сколько комических возможностей содержал, как выяснилось, его рассказ "Шампанское с желчью", который я инсценировал с актерами Александром Филиппенко и Эрнстом Зориным. Безошибочное чутье замечательных артистов позволило выявить множество иногда малозаметных при чтении "смехоточек", и залы то и дело взрывались тем освобождающим смехом, который сам по себе доставляет удовольствие. Мало у кого, кроме Шекспира, можно еще встретить эту способность шутить посреди трагедийных историй.
Горенштейн с полным правом мог повторить вслед за Зощенко: "Веселость нас никогда не покидала".
В наши дни у Горенштейна было бы больше поводов для радости, для улыбки. Выходят его книги, по ним ставятся спектакли и кинофильмы. В этом году в «Редакции Елены Шубиной" (издательство АСТ) выйдет новая книга прозы Фридриха Горенштейна.
И в заключение, с благодарностью коллегам из "Новой газеты" за любезное разрешение на перепубликацию, – полный иронии и тонкого юмора последний по времени написания рассказ Горенштейна "Арест антисемита" (1998) и две его юморески, опубликованные ко дню рождения Горенштейна "Новой газетой".
Другие материалы о Фридрихе Горенштейне читайте на странице проекта Радио Свобода "Миры Гореншнейта"