Спасенный звук

Иван Толстой: Если вы слушаете нашу программу 19 марта, то юбиляр – создатель "Старого радио" – сделать это сможет только потом, в записи. Потому что Юрий Иванович Метелкин празднует десятилетнюю годовщину своего детища на специальном вечере. Но мы приготовили беседу с Юрием Ивановичем загодя и теперь предлагаем ее вниманию слушателей "Свободы". "Старое радио" – название, говорящее само за себя: любовь к прошлому, уважение к наследию отцов и дедов, определенная поэтичность натуры и склонность к некоторого рода коллекционерству. Юрий Иванович, как возникла идея тогда, десять лет назад? Какая у вас была мотивация для этого?

Юрий Метелкин: Иван Никитич, мотивация – жизненная. Когда вдруг из вашей жизни вырывается какая-то ее часть, которую вы осознавали, а, может, и не осознавали как нечто важное для вас, то у вас возникает такой абстинентный синдром. Это все равно что украсть и разграбить любимую библиотеку. Появилось желание вернуть в эфир те старые материалы, которые после средины 90-х годов стали исчезать из эфира. Вы, наверное, помните, что шел советский эфир, потом все сломалось и пошла новая волна. Очень интересная, это была новинка, это были западные варианты музыки и ведения эфиров, которые всем нравились. И мы набросились это дело, совершенно позабыв и не оглянувшись назад. Отсюда и появилось первое желание, что чего-то не хватает, куда-то что-то исчезло, обеднела жизнь, что-то очень важное стало пропадать. Я даже не сразу это осознал толком, скорее, сначала появилась какая-то эмоциональная составляющая.

Иван Толстой: Но из этого следует, что до этого, при советской власти, вы были преданным слушателем эфира?

Юрий Метелкин: Я предан любому хорошему эфиру, вне зависимости от того, чей он. Потому что я слушал очень много западных эфиров, интересуясь, прежде всего, музыкой, музыка меня привела на западный эфир. Я сначала шел от музыки, а потом уже стал слушать и политику. И благодарен всем станциям того времени – это и "Радио Свобода", и "Голос Америки", и "Немецкая волна", и "Радио Швеции", в общем, много, порядка десяти радиостанций, которые всем известны, которые удавалось поймать, минуя глушилки.

Я напомню молодой аудитории радиослушателей, что была такая мода глушить сигнал, чтобы советский человек вообще ничего не знал, знал только то, что ему пишут передовицы газеты "Правда" или "Известий". А мы умудрялись покупать и находить приемники, даже делать вручную, которые ловили диапазоны, которых не было в приемниках массового производства. Скажем, 11 метров на коротких волнах не глушили, потому как радиопром отечественный производил коротковолновые приемники с 25 метров. И там все глушилось. А вот если у вас было 19, 13, 11 метров, то можно было чисто ловить западные радиостанции и слушать. Так вот, я не был поклонником только советского эфира, я не был прозомбирован советской властью в той мере, как бы им хотелось. Поэтому у меня был люфт, и этот люфт позволял мне, как и всегда в жизни, иметь три мнения.

Иван Толстой: Юрий Иванович, тем самым, это была вначале не столько голая мысль, сколько голая эмоция? Вдруг чувственное осознание того, что чего-то не хватает в жизни, не хватает в эфире, в ушах, да? Что же было у вас собрано к тому времени, когда вы начали эту деятельность? Что-то стояло у вас на полочке заветное, свое, коллекционное, любимое, готовое к прослушиванию?

Юрий Метелкин: Скорее всего, это было несколько в иной форме, это была необходимость. У меня появилась необходимость заполнения пространства в автомобиле, потому что я много ездил, а вот как раз в автомобиле нельзя было ничего придумать, кроме как записи на тогда еще компакт-кассетах. И действительно, на компакт-кассетах у меня хранились любимые мои спектакли, которые мне удавалось записывать из эфира радиостанций, тогда еще передававших, еще и с советских времен, разные произведения. В том числе и детские, потому что у меня росла маленькая дочь, и мне нужно было ей, особенно в длинные поездки, ставить что-то в машине, чтобы ее развлекало и позволяло бы ей обрести собственное пространство на заднем сидении. Поэтому да, конечно, у меня была коллекция, но она была небольшая, она была частная, маленькая, обслуживающая только мои частные интересы. Может быть, это было записей 50–150. Сейчас затрудняюсь сказать, если сложить все вместе, с детскими виниловыми пластинками, которые я переписал на пленку. Может, 200 максимум наберется экспонатов.

Иван Толстой: А с чего же вы начали десять лет назад, что первое спасли, скопировали, с кем для этого связались?

Юрий Метелкин: Это была большая проблема, потому что, когда я кинулся, как говорится в "Двенадцати стульях", "разыскивать мебеля", то ордеров никаких я не нашел. Я стал размышлять, где мне взять, я стал расспрашивать знакомых, у кого сохранились виниловые пластинки. Это первое, что мне пришло в голову. Потом я обнаружил на Шаболовке небольшой магазинчик, в котором был раздел, помимо музыкальных виниловых пластинок, куда бабушки сдавали, там был как раз маленький литературный раздел. И там я нашел несколько десятков, а может, и сотен, со временем, виниловых пластинок, самых разных направлений жанров советского радиоискусства в его полноте. Это моночтения, музыкальные, литературные композиции, спектакли в записи эфирной, в записи по трансляции или просто записанные в студии. Я выкупил этот раздельчик. И это было первое пополнение – несколько сотен записей, которые положили основу первой коллекции для создания интернет-проекта "Старое радио". Скажем, у меня была радиозапись Куприна "Купол Исаакия Далматского", которую очень любил и часто слушал. Вот такие раритетные вещи, которые потом никогда не звучали в эфире, не переиздавались никем. Вот такие редкие вещи. В основном, за что ни возьмись, в основном, это была редкость, уже нельзя было нигде достать и нельзя было нигде купить. Все отвернулись от этого формата. Это составляло основную сложность.

Иван Толстой: Юрий Иванович, расскажите, пожалуйста, немного о статистике. Что вами сделано за десять лет? Сколько? Какие имена скопированы и возвращены к жизни? Какова продолжительность в часах, если это вообще измеримо, и какова география спасения звукового наследия?

Юрий Метелкин: Если мы откроем сам интернет-проект "Старое радио", то это радиостанция, не имеющая, конечно, эфира внешнего, а только интернет-эфир. Она сделана таким образом, чтобы человек, открывший главную страницу, увидел, что на счетчике собрано 27 972 фонограммы на сегодняшний день. Это – в разделе "Коллекция". Зайдя туда, мы можем по букве найти практически поголовно все, что мы можем вспомнить или даже узнать, когда-то слышанное в эфире. Потому что если я открою любую алфавитную букву, то мы увидим здесь тысячи имен. Если мы начинаем с "А", то первое, что мы видим, это Анна Ахматова. И тут же – Марина Цветаева. Но, к сожалению, не голос, голос ее мы не нашли, неизвестно, будет ли он найден. Но это не все, потому что фонограмм еще больше в других разделах, например, в "Энциклопедии звука". Это звук неформатный для радио, который мы тоже собираем теперь, и очень серьезное уделяем внимание ему с волонтерами, – театральный звук, свидетельства очевидцев, рассказы, редкие записи. Они тоже ценны. Скажем, вечера в Доме литераторов и где угодно еще, в любом публичном помещении. Мы тоже их спасаем. И там огромное количество имен. Если мы коснемся конкретики, то я расскажу, какие имена мы нашли. Иван Никитич, вы хотите, чтобы я сейчас что-то перечислил?

Иван Толстой: Конечно, Юрий Иванович, расскажите о самом интересном.

Юрий Метелкин: У меня есть имена, открытием фонограмм которых я очень горжусь. Я начну, пожалуй, с Бориса Пастернака. Как-то мы с вами в одной из передач обсуждали тайную запись на квартире чтеца Балашова, я ее называю "запись МГБ" (или КГБ, как тогда это звучало). И там, в этой записи в квартире чтеца Балашова, было обнаружено мною шесть стихотворений в прочтении Бориса Леонидовича. И из них четыре просто мы не слышали в его личном исполнении никогда, их не было в записи нигде. Эти публикации – это большая честь, находка, и я считаю достижением "Старого радио" найти такие вещи. Мы, в принципе, можем послушать фонограмму с одним из этих стихотворений.

(Борис Пастернак читает стихи)

Далее у нас есть находка такая. В русской фонографической культуре у нас еще не было голоса Александра Яковлевича Таирова. Я пытался найти, мне кто-то говорил, что какой-то маленький фрагмент – одна, две, три секунды – в какой-то кинохронике был. Но я не нашел этих сведений, не нашел этой хроники. Но удалось мне обнаружить голос Таирова. На сегодняшний день это четыре больших фонограммы. И это тоже наша большая радость, потому что добыть голос одного из великих режиссеров ХХ века, признанного всем миром, и вернуть его в оборот – честь этого проекта. Фонограммы были найдены в архиве Дома актера, который уже года три как я цифрую с благоволения директора и заместителя директора Дома актера, – наконец, нам удалось найти общий язык.

Там просто физические усилия нужны. Перетащить все эти пленки, порядка десяти тонн, пришлось за три года ко мне на квартиру, поставить каждую пленку, очистить от пыли, от грязи, опознать и оцифровать, атрибутировать и вернуть в фонографический оборот – это даже физически большая работа. Одна пачка пленок, которые я перевозил несколько раз в неделю, весит в районе пятидесяти килограммов, так добывается звук. Но ведь звук надо найти, и мы не сгребаем его в интернете, а ищем. Ищу я, ищут волонтеры, мы стараемся оповестить всех, кого можем, в социальных сетях, где у нас тоже есть странички. Какие-то люди откликаются, что-то сообщают. Я буквально позавчера был в Сергиевом Посаде, в заброшенном доме, где мне сообщили, что там валяются какие-то катушки с пленками, судя по всему – старые. И я поехал и нагреб целую сумку этих катушек в заброшенной квартире, начал исследовать и нашел удивительный кусок передачи, даже целую передачу, которая, видимо, выходила сериями, что-то связанное с ребятами, которые любят фотографировать. Одна из серий радиопередачи, профессионально записанная.

Иван Толстой: Юрий Иванович, какую фонограмму Таирова мы сейчас послушаем?

Юрий Метелкин: Мы сейчас послушаем первую фонограмму Таирова, которую удалось найти. Это его выступление к 60-летию ВТО. Это 31 марта 1946 года, выступление на Съезде ВТО СССР, посвященное 60-летнему юбилею, который, в принципе, был на три года раньше, но был задержан из-за того, что тогда шла Великая Отечественная война, и было решено перенести празднование на потом. Вот это "потом" наступило в 1946 году. Таировское выступление я там обнаружил. Оно там просто объявляется, потому что я не мог бы опознать голос Таирова, его никто не слышал, и из сегодня живущих людей никто бы не смог опознать этот голос. Именно объявление перед выступлением помогло мне опознать, и это было поразительно. Я совершенно не ожидал, во-первых, что его нет, и совершенно не ожидал, что мне посчастливится найти этот голос.

(Звучит выступление Александра Таирова)

Иван Толстой: Юрий Иванович, а какова же все-таки география спасения звука? Вы ограничиваетесь, насколько я понимаю, не только Москвой и Московской областью. А что делается в этом смысле за границей для вас?

Юрий Метелкин: География бывает очень широкая, но, к сожалению, она довольно-таки редка. Надо понимать, что русскоязычные материалы попадаются за границей намного реже. Шанс найти что-то спустя много лет – еще меньше. Скажем, в 2013 году я был счастлив быть в гостях у Фатимы Салказановой, которую вы хорошо знаете, и она передала мне все свои архивы. Когда я увидел в подвале количество пленок, я подумал, что я это и за два месяца не смогу обработать. Но у меня было всего лишь шесть суток. Я работал на четырех аппаратах одновременно, сеанс одновременной игры на четырех шахматных досках или роялях, и мне удалось за эти шесть суток, почти круглосуточно, с очень маленькими перерывами на сон, снять все ее материалы – ту часть, которую еще не вывезли в Принстон. Часть уже была вывезена туда, в Принстонский университет. Я попросил приостановить этот процесс, потому что полагал, что мы не сможем добраться в Принстоне до этой оцифровки и надо все сделать самому. Так и было сделано, я приехал и за шесть суток снял несколько сот фонограмм, которые сегодня находятся в эфире "Старого радио". Что там можно прокомментировать? Скажем, там было обнаружено неизвестное выступление Иосифа Бродского в 1978 году. По-моему, оно было приурочено к первой годовщине Центра Жоржа Помпиду. Именно там он выступал. И он выступал без комментариев, его комментировали на французском языке, никакого перевода синхронного не было. Я так понимаю, что это была чисто французская публика, но, возможно, там были русскоязычные или русскоассоциированные слушатели.

(Звучит чтение Иосифа Бродского)

Иван Толстой: Это было выступление Иосифа Бродского, 1978 год, запись из архива нашей, увы, уже покойной, сотрудницы Фатимы Салказановой. Юрий Иванович, вы не оговорились? Вы упомянули Принстонский университет, куда отправилась звуковая коллекция Фатимы Салказановой. Может быть, все-таки Стэндфордский?

Юрий Метелкин: Нет, насколько я помню, она говорила о Принстонском университете. Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что это был Принстонский университет. На тот момент, когда я увидел коробки, на них были приклеены и расписаны некоторые бирочки, и это, полагаю, все-таки Принстонский университет.

Иван Толстой: Расскажите, пожалуйста, еще об особых находках, об именах и об обстоятельствах обнаружения редчайших записей.

Юрий Метелкин: Совершенно удивительная находка в архиве Дома актеров – запись Ольги Леонардовны Книппер-Чеховой. Казалось бы, уже прошло столько лет, а это имя волнует, и волнует оно прикосновением непосредственно к самому Антону Павловичу Чехову. Но удивительно другое. Представьте себе, я нахожу запись, где на сцене Ольга Леонардовна, расположившись, вероятно, в каком-то кресле, начинает читать свою переписку с Антоном Павловичем. То есть, передача из первых рук, потому что мы вместе с ней слышим интонации Антона Павловича Чехова, потому что письма, которые она читает, они никогда нигде не были опубликованы, судя по всему. То есть они могли быть только в звуке. Единственная возможность услышать ее чтение. И это какой-то трепетный момент. И невероятно редкая находка. Конечно, больше такого артефакта найти не удалось. Мы можем послушать этот фрагмент.

(Звучит голос Ольги Леонардовны Книппер-Чеховой)

Иван Толстой: Есть ли у вас команда? Помощники, доброхоты, фанаты, как мальчишки у Шерлока Холмса, которые помогают, наводят, приводят, выслеживают, и так далее?

Юрий Метелкин: У меня сегодня есть группа из трех-четырех человек волонтеров, каждый из которых ведет свою нагрузку. Кто-то оцифровывает. Но таких осталось человека два. Я тоже играющий тренер, я тоже цифрую достаточно много. У меня есть мой редактор и правая рука, мой компаньон по проектам в соцсетях Марина Штих (она живет в Гамбурге), которая ведет "Старое радио подкаст", "Старое телевещание". Мы сейчас расширились немножко на видео и киноформат, мы запустили руку туда. И у нас очень большая аудитория для такой малоподъемной темы, как театральное искусство, старые актеры. К сожалению, уходит очень быстро эпоха, а мы всеми силами стараемся сделать стежок, сшить этот разрыв между поколенческой передачей, потому что разрыв ощущается (возможно, вы подтвердите мои опасения, но мы полагаем, что разрыв есть), передача нарушена была начиная с 1990-х годов. Именно это подвигло поднимать на поверхность неподъемный материал. А ведь коммерсанты интересуются сегодняшним днем, а то, что было вчера и позавчера, им не интересно. И волонтерские усилия позволяют поднять, несколько человек. Хотя бывало и больше, была до десяти-двенадцати человек команда, особенно когда мы получили десять тонн, порядка ста тысяч рулонов архива Иркутского радио. У нас была такая акция, когда мы спасали архив Иркутского радио. Его доставили в контейнере к нам сюда, я его загрузил у себя на работе в бомбоубежище, и оттуда мы всеми силами старались оцифровать вот это великое сокровище, которое мы получили. Десять тысяч рулонов – это огромное количество радиопередач, которые случайным образом сохранились на одной из боковых радиостанций города Иркутска – радио "Восток", – которые нам посчастливилось оцифровать. Они все в эфире. Мы за три с половиной года общими усилиями вернули в эфир десятки тысяч фонограмм.

Иван Толстой: А что же было в этих фонограммах? Это специфические передачи, подготовленные именно для этого радио "Восток", или там была и ретрансляция Центрального радио?

Юрий Метелкин: Именно больше всего – ретрансляции. То, что они делали для себя, почти отсутствовало. А счастье в том, что сохранились передачи, которые в "центре" не хранились. Я сейчас приведу пример. Скажем, вы помните передачи "Полевая почта", "С добрым утром", радио "Маяк" – вечерние передачи, утренние передачи, Отдел сатиры и юмора Всесоюзного радио… Все эти передачи считались малоценными, это такой эфир, который готовился налету, быстро, прошло 45 минут передачи, дальше пленку с этой передачей клали в хранилище и через месяц ее положено было размагнитить и пустить в оборот или продать. В магазине "Пионер" на Тверской тогда продавали остатки пленок. Это была рассылка по небольшим краевым радиокомпаниям. Это все было Всесоюзное радио, и контент, то, что нужно было передавать, рассылался таким образом. Его тоже почти нигде не сохранили. И ценность этого архива в том, что масса этих передач временного хранения там была сохранена, и мы спасли буквально тысячи пленок с записями. Мы их оцифровали, представьте себе, они теперь все в эфире. Вы можете, просто набрав в поиске или посмотрев ленту текущего эфира "Старого радио", найти для себя невероятное количество интересных передач, о которых вы бы даже не вспомнили. Память уже не может зацепиться за такое количество.

Иван Толстой: Юрий Иванович, когда я разговариваю с поклонниками радио, с людьми, для которых радиоэфир это часть их жизни, их биографии, их потребности душевной или интеллектуальной, я часто сталкиваюсь с такими недоуменными вопросами: а вот, например, "Старое радио", что это за проект такой, как у них обстоит дело с авторскими правами? Юрий Иванович, неизбежный вопрос и с моей стороны: надеюсь, "вы чтите Уголовный кодекс?".

Юрий Метелкин: Авторские права не сразу угрожают Уголовным кодексом, но смысл в другом. Это больная тема, которую вы затронули, и тема, на которую я раз четырнадцать делал доклад в Общественной палате при президенте, а потом бросил, потому как никакого результата я не увидел. Моя боль вот в чем. Когда в 90-е годы мы резко сменили весь эфир, то мы выплеснули с водой и ребенка. Нельзя было этот качественный эфир, сделанный нами, для нас, эфир высшего качества, потому что те актерские, интеллектуальные, режиссерские, авторские, писательские силы, которые участвовали в программах… Невозможно вычеркнуть этот пласт, нельзя было его выбрасывать. На самом деле, произошла резкая замена контента. Мы взяли и целиком выбросили огромный пласт, который чего-то да стоит. Сегодня мы не в состоянии создать такого уровня передачи, это уж поверьте мне как специалисту, и заменили на то, что мы сегодня однодневное слышим, которое я не стал бы и хранить, за редким исключением. Потому что уровень производства сегодня не сопоставим по качеству работы с тем контентом, который выброшен.

И вот эта подмена – дело серьезное. Смотрите, как резко упала грамотность даже разговора. Недавно министр сказал, я слышал это по радио, что мы хотим ввести предмет "устная речь", начиная с 9-го класса. До чего дошло, понимаете? Это все признаки деградации именно из-за перекосов, в результате потери огромного пласта нашего интеллектуального имущества. Этого делать было нельзя, я об этом говорил много раз. Но "Закон об авторском праве" просто калькой лег, он как бы сертифицировал американский подход, который абсолютно был невозможен в тех условиях и в то время для нас. Я считаю, что вредоноснее этого закона для нас ничего нет. И я не против авторского права, я против бездумного неприспособленного подхода. Ну, нельзя же в "Жигули" вставить "Мерседес" и поехать, так не бывает. Нужно что-то сделать, нужны какие-то усилия для того, чтобы узнать, как же правильно сделать, как нанести наименьший урон, как получить преимущество, убрав недостатки, как сохранить это все. В итоге приняли закон тупо, кто бы что ни говорил, юридическая машина сработала, и мы сегодня живем вот в таких американизированных условиях. Но то, что по юридическому наследству шло гармонично в американских условиях, у нас сломало машину. То есть оказалось, что этот старый материал никому не нужен. Расчет на что? Раз это нужно было бы, то коммерсанты поднимут. А в наших условиях они его не поднимают, им это неинтересно. Тогда остается только одно – волонтерское усилие, которое в состоянии поднять на информационную поверхность, которая сегодня просто запрессована ежедневными новостями о том, что что-то где-то взорвалось… И мы не можем на основе коммерции пробить этот слой. Только волонтерские усилия, где не нужно никому ничего платить, но люди, которые хотят это сделать.

Вот примерно в этом смысле проект "Старое радио" сделал гигантскую работу, заместив собою, может быть, огромное ведомство, как ни смешно это покажется. "Старое радио" дало сигнал по интернету на весь мир. 60–70 стран мира в сутки слушают "Старое радио", и это сотни тысяч слушателей. Слава богу, появилась такая возможность. И те десятки тысяч фонограмм, которые мы спасли, они все приняты, каждая из них нужна, на каждую из них есть слушатели. Те письма, которые приходят, отзывы о тех передачах, о которых я не знаю, но они есть у нас в эфире, я не все могу прослушать, но я понимаю, что нет фонограммы, на которую нет человека, который бы это не вспомнил, который бы не рассказал своим детям, внукам, не передал бы это сокровище так, как он это считает, как он это видит. Мы сделали эту работу, она сегодня живет, станция входит в пятнадцать крупнейших станций в интернете, как ни странно. На это не было расчета, начиналось все это запросто, а превратилось теперь в какую-то серьезную вещь, которая заставляет меня самого менять отношение к ней, к жизни и стараться это дело развить еще больше.

Иван Толстой: Юрий Иванович, интересно, а есть люди, которые катят на вас бочку, которые недовольны тем, что вы повторяете некогда кому-то по авторскому праву принадлежавшее и теперь без спросу пускаете это в интернете? Есть такие люди?

Юрий Метелкин: Практически нет. Вот за десять лет у меня было три случая. С одной телерадиокомпанией, я не хочу ее называть, которая предъявила претензии по 36 фонограммам одного из детских спектаклей, который был сделан для них, но был передан мне в архиве умершего ныне режиссера Константина Трацевского, и я понятия не имел, для кого он это делал. Я пустил в эфир. Это прекрасно сделанные произведения. Я их убрал. Когда я попросил дать мне разрешение, они мне даже не ответили на письма. В общем, их это не интересовало, они полагали, что, может, это продастся. Это их дело. А в основном люди, которые обеспечивают права Бабеля, Друниной, и так далее, вот представитель со мной связывается, сначала гневно, я говорю, что, пожалуйста, я могу убрать это из эфира, но вы уберите это из еще тысячи торрентов, где это все лежит, вы это никогда не сможете сделать просто физически. Вы ведь продаете компакт-диски в Америке. Пожалуйста, мы сделаем промоушн на этих страницах, это будет вам выгоднее, потому что у нас огромная целевая аудитория, они читают. Какой же смысл мне убирать Бабеля из эфира? Он просто в гробу перевернется второй раз, проклянет своих родственников за такие вещи, его и так уже забыли почти, за редким исключением. И они сказали: да, это правильно, мы согласны. Дали текст, я поставил. Этот материал, опять же, второй раз повторяю, если бы он был интересен коммерсантам, пользовался диким спросом, да, конечно, меня уже давно попытались бы или оштрафовать, или в тюрьму послать за то, что я нарушаю чьи-то права. Но нет интереса коммерческого, никто меня не дергает. И слава Богу!

Иван Толстой: Юрий Иванович, что послушаем в финале нашей сегодняшней беседы, какую интересую запись?

Юрий Метелкин: Я предлагаю послушать недавно найденное в исполнении Анны Андреевны Ахматовой стихотворение "Мужество". Это исполнение знаменательно тем, что это запись 1946 года, она абсолютно не была никому известна, и сотрудник Гослитмузея Павел Крючков, прямо во время эфира на канале "Культура" у Андрея Максимова, сказал мне: "Юрий Иванович, а вы знаете, что у вас есть Ахматова, которую никто никогда не слышал, запись 1946 года?". Благодаря его наводке мы опубликовали этот неизвестный вариант прочтения, потому что тот вариант, который знают все, – на двадцать лет старше. А здесь еще голос относительно молодой Ахматовой. Это, конечно, удивительная находка. Давайте ее послушаем.

(Звучит голос Анны Ахматовой)

Иван Толстой: Редчайшей записью голоса Анны Ахматовой мы собирались закончить сегодняшний разговор о "Старом радио", но у нас осталось еще некоторое время. И я предлагаю после этого "десерта" рюмочку "дижестива". Выступление драматурга Николая Эрдмана с чтением одной из своих интермедий. Запись 1967 года, Театр на Таганке, вступительное слово – Владимир Высоцкий.

(Звучат голоса Владимира Высоцкого и Николая Эрдмана)