О чем говорят действия власти после теракта в Санкт-Петербурге? Обсуждают Глеб Павловский и Николай Травкин.
Полная видеоверсия программы
Елена Рыковцева: Я представляю гостей нашей программы: с нами Николай Травкин и Глеб Павловский. Мы сегодня продолжаем обсуждать все, все действия всех властей, все, что касается теракта. Мы включаем наших корреспондентов, которые находятся сейчас на площади, один на Манежной, другой в Питере. Давайте начнем с Манежной площади. Илья Кизиров, наш корреспондент.
Илья Кизиров: На Манежной уже закончился сейчас митинг. Мы проходили на этот митинг со стороны Тверской улицы, когда я подходил, было видно много молодых людей с цветами, они явно были не организованными, то есть это были люди, которые действительно пришли почтить память тех, кто погиб в этом теракте. Но когда мы подошли к Большому театру, мы увидели несколько явно организованных групп человек по 20 с типичными двумя гвоздиками. Кто-то отмечал что-то в списках, видимо, кураторы этих групп. Возле рамок так же собирались люди организованными группами человек по 20–30 и такими же группами проходили. С самого начала на Манежной площади было очень много людей, площадь была заполнена вся. Когда мы зашли, мы услышали речь Сергея Доренко довольно агрессивную, как мне кажется, довольно неуместную для такого события. То, что происходило дальше, было, честно говоря, больше похоже на какой-то концерт ко Дню милиции, потому что выступали народные артисты, выступала Валерия, лишь в небольших перерывах ведущие рассказывали какие-то факты о биографиях тех, кто погиб в этом теракте. Это действительно было довольно трогательно. Но само мероприятие было похоже на какой-то традиционный концерт, как бывают на Поклонной горе или как был недавно возле Университета по случаю аннексии Крыма. Митинг закончился, на площади не осталось никого. Но народ начал расходиться раньше, примерно за полчаса до окончания этого мероприятия.
Елена Рыковцева: Илья, мы слышали и видели сообщения заместителя главного редактора радио "Эхо Москвы" Владимира Варфоломеева, он сказал, что даже не получилось у него попасть на эту площадь, ему говорили, что организованные группы сюда попадают, вы приходите после восьми, когда все рассосется. Было ощущение у человека, что все-таки не каждого пускают. У вас какое создалось впечатление об атмосфере всего этого? Это скорее было действительно в память или это было в поддержку власти? Потому что мы видели потом много фотографий, на которых люди вышли с плакатами, опять Путин и Медведев. При чем здесь, казалось бы, Путин и Медведев? А может, и причем.
Илья Кизиров: Таких плакатов в поддержку Путина и Медведева я не видел. Также нам удалось пройти сюда довольно беспрепятственно. Была действительно толпа возле рамок, но пускали абсолютно всех желающих. На мероприятии были какие-то непонятные казаки, были люди с плакатами и флагами Национально-освободительного движения, такое провластное радикальное движение. Речей прямо в поддержку власти я не слышал. Произносили речи о сплоченности, о том, что Россию не поставить на колени, тоже, конечно, классические для таких мероприятий речи, но прямо фамилии Путина и Медведева не звучали со сцены, не видел я их, если честно, на плакатах у людей.
Елена Рыковцева: Плакаты мы видели на фотографиях, которые сейчас публикуют с этого митинга. В конце концов, это не так важно, не было плакатов в большом количестве, что, наверное, хорошо. Вы помните прекрасно первую реакцию Думы запретить митинги вообще. Террористическая угроза, сейчас не место для митингов, зачем эти Болотные, Манежные и бог знает что, что связано с Навальным и "детскими протестами". И вдруг не прошло и трех дней, это новое мероприятие. Притом что каждый день объявляют красный уровень угрозы в Москве, тем не менее собирают в четверг людей. Это же не стихийно, это собирают, это организовывают. Это все зачем, как вы считаете?
Глеб Павловский: Вряд ли власти могли ничего не предпринять. Тогда бы их ругали за то, что они бесчувственные, равнодушные. Ведь в первые минуты и в Питере была заметна растерянность властей, она была больше, пожалуй, чем обычно заметна, включая Путина. Он в какой-то прострации поначалу был. Но потом все приходят в себя. У нас получилось, как несколько митингов, с 26 до сегодняшнего дня идет цепочка. Я должен сказать, что сегодня они удержались от того, чтобы нагнать флагов, нагнать транспарантов, которые были бы, скорее всего, ужасны, поскольку готовились бы централизованно профсоюзами. Там действительно было большое количество людей, пришедших спонтанно. А профсоюзы организуют все всегда, как профсоюзы. Была ужасная давка перед входом в Александровский сад, она, в частности, была связана еще и с тем, что люди шли навстречу. То есть люди, которые пришли по разнарядке, быстро уходили, побыв приличное время, они уходили тоже большими группами. Поэтому так быстро расчистилась площадь. Но войти в эти ворота мне не удалось, там просто была чудовищная давка.
Елена Рыковцева: Люди действительно сопереживают, Москва огромный город, всегда нашлось бы несколько тысяч, пусть несколько сот людей, которые пришли бы от души, услышав, а я эти призывы слышала прийти на Манежку, все время с экранов федеральных каналов звали людей на эту площадь. Зачем, если Москва большой город, сочувствие есть совершенно определенное у людей человеческое, зачем это организовывать еще профсоюзам?
Николай Травкин: Я думаю, что здесь сработали две вещи. Первая, что в Питере проявилось что-то человеческое. Действительно, смотришь – начинают бесплатно подвозить, пускают в дома, кофе бесплатно. У людей что-то появляется человеческое, а если появляется, то власть обязана приватизировать, она же не может на самотек пустить: как это, люди начинают какие-то чувства проявлять, а мы это дело до сих пор не канализировали. А второе: вчера в интернете шло, я даже в фейсбуке отреагировал на это, что первую заявку на этот митинг подал НОД, Федоров. В Кремле тоже ребята не глупые, они подумали, что это все равно, что каннибалы будут проводить панихиду по невинно сожранным. Надо же как-то лицо сохранять, и быстренько профсоюзы подвязались, вот давайте. Главный лозунг у профсоюзов был "Трагедия в Питере сплотит Россию". А чего трагедия в Москве, на Дубровке, в Волгограде до сих пор не сплотила Россию, а сейчас она сплотит. Если эта такая мощнейшая трагедия, а чего траур не объявили по всей России? Вместо траура они начали лихорадочно собирать митинги по городам. Хорошо, в Москве удачно Манежная площадь, там можно поставить 5 тысяч, сфотографировать, сказать, что 500 тысяч. А во Владивостоке нет такого места. Власть не успела отчитаться, что две тысячи скорбящих пришло, а сверху дают фотографию, и местная газета пишет – 400, пересчитали по головам. Даже здесь лицемерят, даже здесь врут. Основная причина, что власть не может не взять под свое прямое управление, ничего пропустить не может. Вспомните "Бессмертный полк", как прекрасно начиналось. В Томске инициатива, ребята вышли томские, на следующий год по другим городам, несут своих погибших родственников, вспоминают. Через год Кремль все это захапал, уворовали, отфинансировали и строем уже во главе с Владимиром Владимировичем Путиным идут. Чистый Советский Союз. Как ни демонстрация – в поддержку власти.
Елена Рыковцева: С нами на связи Татьяна Вольтская, наш собственный корреспондент в Санкт-Петербурге. Мы только что послушали наших коллег с Манежной площади, они говорят, что не видели каких-то провластных плакатов и выступлений, но тем не менее концерт очень им напомнил любой концерт к Дню милиции или воссоединения с Крымом. В Питере было ощущение по кадрам, что все это более прошло человечно, без криков, без шума, без рок-н-ролла. У нас правильные ощущения?
Татьяна Вольтская: Да, совершенно верно. У нас популярен в последнее время такой слоган "Здесь вам не Москва". Меры безопасности были приняты очень серьезные, Загородный проспект полностью перекрыли, на площадь перед Технологическим институтом можно было попасть только через рамки металлоискателей. Народу было очень много, это не такое уж большое пространство, но три-четыре тысячи, наверное, там было точно. Была установлена сцена с плазменным экраном, где был флаг, какие-то слова. Но действительно концерта не было, кто-то прочел свои любительские стихи, как это бывает на митингах. Единственный из медийных персон – это пришел Розенбаум, но он пришел не как на концерт, он даже пришел без гитары, спел просто одну песню без сопровождения. Это все выглядело очень человечно. Сказал Полтавченко пару слов, еще кто-то. Надо сказать, что Полтавченко, Макаров, Матвиенко приходили возлагать сюда цветы еще и раньше, до митинга. Вообще действительно все выглядело более-менее неплохо. Плакатов никаких не было. Оппозиционеры там были замечены наши городские, но они тоже не принесли никаких плакатов, только Елена Осипова, художница, которая обычно на оппозиционных акциях участвует, пришла с плакатом, где был огромный знак вопроса к следственным органам. Российский флаг с траурной лентой, надпись "Петербург 03.04.2017" – это единственное, что было на экране. Очень коротко это проходило, всего около получаса.
Елена Рыковцева: Четыре дня прошло, и каждый день вдруг стал приносить какие-то сообщения о какой-то террористической угрозе, акции. Мы жили в достаточно спокойной обстановке, по крайней мере, в Российской Федерации все время было ощущение, что это где-то там, а здесь удается держать обстановку. И вдруг как прорвало. То есть уже оказывается, что этот молодой человек, который оказался смертником, у него была целая банда, четыре человека, их тут же схватили, которые инструктировали, набирали в ИГИЛ. Уже в Астрахани происходят какие-то события, связанные с боевиками. Сегодня подорвалось устройство в Ростове-на-Дону. Что-то нашли еще в Санкт-Петербурге. Вопрос: либо мы уже жили в таком мире, нам просто об этом не сообщали, либо действительно сброс произошел какого-то механизма, кем – неизвестно, зачем – неизвестно, но что-то действительно начало происходить.
Глеб Павловский: Я думаю, этого будет больше. Потому что есть такая помимо всей конспирологии простая вещь, как государственная слабость. У нас ведь на самом деле слабое государство. Все институты на самом деле слабые. Все эти демонстрации мощи и силы уносят средства, но не создают сил, мы просто слабеем таким образом. Мы заняты как страна в ближневосточных делах иногда кажется больше, чем в своих собственных. О чем говорит то, что новостью становится какая-то невыразительная утечка о том, что в Администрации президента рассматривают вопрос, что может быть телевидение должно давать немножко больше информации о собственной стране, чем об Украине и Сирии. Это было названо перенастройкой. Думают, надо, а может быть, не надо, может быть, все-таки Украина для нас важнее с Сирией вместе, чем то, что происходит в Петербурге. Это говорит о потере просто вестибуляции, о потере представления о реальных вещах. Конечно, это ситуация, в которой и террористы, и нигилисты, и просто сумасшедшие могут чувствовать себя совершенно свободно. Пока ФСБ ловит школьников и каких-то фейсбучников, которые что-то перепостили, замечательно, ты можешь заниматься, чем угодно. Конечно, пойдут всякого рода подозрения. Но я думаю, я посмотрел на Путина в день взрыва, который оказался почти рядом, у него было именно лицо, выражавшее прострацию, состояние внезапного понимания: что происходит? Замечательно, Лукашенко, мы переговариваемся, а тут метро взрывают. Контроль-то мнимый, контроль направлен на 500 человек в стране, которые что-то пишут друг другу в фейсбуке, даже их контролировать не надо, у них у всех адреса есть. А в это время совершенно свободно в эти поры входит просто порча.
Елена Рыковцева: И эта порча почувствовала имитацию силы и активизировалась.
Глеб Павловский: Даже маленькая реальная сила всегда прекрасно чувствует, где реальная опасность, а где имитация. Они между этими декорациями снуют, как тараканы.
Елена Рыковцева: Я понимаю, что это самое неблагодарное занятие пересказывать маникюрш в парикмахерской, так же как и таксистов, но я это сделаю все-таки, и вы меня поймете почему. Я сегодня утром в парикмахерской слышала, как маникюрша сказал: вот черт, ко мне на педикюр ходит генерал. И вот зимой, оказывается, генерал, придя на педикюр, сказал ей, что мы к весне ждем проблемы, мы ждем волнения. И Путин нам велел освободить все бункеры. Она говорит, что генерал отчитался перед ней в том, что тот бункер, который они пожизненно использовали под мойку, сейчас освобожден. Она говорит: а я все думаю, уже весна, уже март закончился, апрель наступил. И ничего. И тут у нее такое облегчение: наконец-то сбылось все, что генерал тогда еще говорил, под Новый год. Это я к вопросу о конспирологии. Глеб говорит, что эти активизировались, а народ думает, что эти активизировались.
Николай Травкин: В рассказе маникюрши все прекрасно. Можно было его остановить на одной фразе: ко мне пришел генерал делать педикюр. И уже народ должен был бы задуматься, все ли нормально в государстве.
Елена Рыковцева: Он ко мне ходит, не просто пришел.
Николай Травкин: Я думаю, Владимир Владимирович задумался: а не сижу ли я над этой станцией? Я согласен с тезисами, которые привел как аргумент Глеб Олегович. Я бы добавил еще одно. Долго сеяли ненависть, мощно, все телевидение над этим работало, вся пропаганда, вся кремлевская машина. Накачивали, накачивали ненависть. Урожай начал созревать. Куда-то она должна проявиться. Причем ненависть не только внутри страны против "пятой колонны" накапливали, мы же весь мир превратили во врагов. Под конец даже удобрили и ислам, Сирию, что приходите, ребята, мстите. Ясно, что сегодня каждый шорох, который мог бы неслышно и незаметно пройти полгода назад, стреляли в гаишников, в них, наверное, каждую неделю стреляют, сегодня воспринимается как чрезвычайное положение. Мы сегодня не вспоминаем, смотрите, как власть наша, особенно думская, обиделась: а почему Бранденбургские ворота не раскрасили в российский флаг?
Елена Рыковцева: Оскорбление века просто.
Николай Травкин: А когда Жириновский в прямом эфире говорил: правильно, пусть друг друга убьют, пусть их там взрывают, нам лучше будет. Под аплодисменты, под овации выступал, массовка радовалась, ведущий, по-моему, это у Соловьева было, тоже одобрительную усмешечку в губах прятал. Ответки идут, черт возьми. Ненависть начинает созревать, вот и получаем.
Елена Рыковцева: Вообще-то с этими воротами произошло что-то беспрецедентное. Во всех ток-шоу клеймили Германию за ворота. Кстати говоря, опускают тот момент, что дрезденский Дом культуры, в котором кое-кто работал, подсветили с 8 до 12, но это их не удовлетворило, они уперлись как бараны в эти ворота в Берлине, и клеймили на всех каналах немцев, что они проявляют такое бесчувствие, не подсвечивая эти ворота. Александр, говорите, пожалуйста.
Слушатель: Почему власть не объясняет, не хотела бы она объяснить, от чьего терроризма, терроризма чьих рук эти митинги, театральные постановки и псевдосплочение масс? Потому что если взять, например, крупную серию терактов – сбитый "Боинг" над Синаем, расстрелянный посол в Турции, особняком Ту-154 в Сочи, да и тот же взрыв в Питере, понятно, что это дело спецслужб, тут ИГ и рядом не пахло. А вот каких спецслужб, не объясняет государство. Как, интересно, эти митинги и псевдосборща могут повлиять на сотрудников спецслужб, устраивающих это, они что, пристыдят их, урезонят? Это смешно просто.
Елена Рыковцева: Ответим. Доскажу про ворота. В конце концов я обнаружила на сайте "России-1" сообщение, что корреспондент российского телевидения Михаил Антонов в лоб ставит вопрос перед мэром Берлина: почему вы не окрасили эти ворота в цвета российского флага? То есть какое-то мистическое значение было придано российской пропагандой этой подсветке немецких ворот в честь траура. Как вы объясните эту болезненную реакцию?
Глеб Павловский: Это болезнь старая наша, она проходит через очень много режимов, которые у нас были. Для нас почему-то невероятно важно, что о нас говорят, что о нас пишут. Мы тащимся, когда нас хвалят, невероятно, даже если хвалит мошенник. Это теперь целый рынок на Западе – хвалить Россию за русские деньги. Они приезжают сюда с саквояжами, а потом хвалят нас. А потом мы выдвигаем претензии к мэру Берлина. К сожалению, заложено в нашей культуре какое-то жадное желание быть высоко оцененными, а тогда хоть трава не расти. Это было и в Советском Союзе, между прочим. Тоже были такие специальные, хорошо помню, компартия Люксембурга, она регулярно приезжала сюда и высказывалась всегда правильно. Когда человек занят чем-то важным для него, он не слышит, хорошо о нем говорят или плохо. Нам надо как-то усиливаться в качестве общества, в качестве страны, в качестве политической гражданской нации, производить надо, а не охранять. У нас с охраной все в порядке, у нас охранников, наверное, на всю Европу хватит, мы можем и в Берлин прислать, поделиться. А вместо этого все время мы производим символы, мы не производим продуктов, мы производим восторг, влияние. Напечатали на первой странице "Ньюйоркера" – прекрасно, это просто прорыв нашей внешней политики. Это уже совсем смешно. Это было когда-то в первые годы после революции, над этим даже тогда смеялся Зощенко, Булгаков, что о нас говорят. Нам надо перестать интересоваться, что о нас говорят, потому что фактически мы изолированы.
Елена Рыковцева: Это вступает в вопиющее противоречие с теорией, что встали с колен. Как же встали с колен, если на коленях просим этой подсветки.
Глеб Павловский: Это тактика бомжа. Сегодня действительно возникла новая ситуация, она опасна. Мы стали мировым пугалом, о нас теперь все знают везде, но знают что-то плохое, то ли он украл, то ли у него украли, какие-то хакеры, что-то они там делают, что-то они химичат вечно. И возникает в Америке просто поразительная атмосфера теперь в отношении русских, она тоже параноидальная, но она точная копия буквально нашей 2014 года, они тоже ищут всюду русских под ковром, обвиняют в связях с русскими. Это идет от того, что наша власть полностью забыла страну, она смотрит свое собственное телевидение, ей показывают постоянный материал. Я плачу, я хочу видеть тот сериал, который мне нравится. А потом они по этому, как Сталин по "Кубанским казакам" судил о колхозах, так они по своим "Кубанским казакам" политическим судят о мире. Наверное, тоже после Октября большевики посылали английской королеве какие-то указания и письма, что надо и что не надо. Наш МИД, наш пресс-секретарь постоянно поправляет в такой, я бы сказал, не очень вежливой форме всех на свете. Что, это увеличивает нашу репутацию? Здесь просто потеря равновесия на самом деле, мы наклонились в одну сторону, тогда действительно нас могут в спину просто толкнуть.
Елена Рыковцева: Ответить надо нашему слушателю, который говорит, что все-таки скорее всего он видит спецслужбы за всеми этими вещами и почему народу не рассказывают, какие именно спецслужбы?
Николай Травкин: Поэтому народ сразу и думает, что это спецслужбы, что ему ничего не рассказывают. Как начинались расследования питерского теракта? Через полчаса дают фотографию – вот он. Хорошо он успел убежать в отделение полиции, его должны были бы хлопнуть перед дверьми и сказали бы, что взяли, когда пытался смыться. Потом говорят: нет, ошибочка вышла. Какая гарантия, что по следующему у вас не ошибочка? Где вообще гарантия, что вы вообще не врете? Никакой гарантии. Все делается за закрытыми дверями, под одеялом несколькими людьми. Народ к этому привык, сначала просто глотали: вы живете своей жизнью, мы своей, немножко сверху падает. Сверху падать перестало, нефтяные брызги уже за окружную не летят, на Москву хватает, а дальше нет. Народ начинает чесать репу, в том числе и задавать вопросы неудобные. А что такое неудобные вопросы для власти, которая чувствует себя неуверенно? Она точно чувствует себя неуверенно, а у власти хочется оставаться все время. Первое, что надо сделать, – это устранить всех противников внутри, устранить конкуренцию, принцип – все, что можно, запретить, а все, что нельзя запретить, испохабить. Нельзя митинги запретить, давайте испохабим так, как испохабили "Бессмертный полк", когда идет внук Молотова, в одной руке несет портрет дедушки, а в другой несет портрет бабушки Жемчужиной, которую дедушка сдал в ГУЛАГ, а в голове у самого внука Путин. Вот сегодняшняя Россия получается. Поэтому назревает недовольство, а куда это недовольство? Завтра выйдет тысяча человек на Манежку и будет задавать вопросы про теракт в Питере. Чтобы этого не случилось, мы должны опередить и провести свой централизованный митинг, поэтому он проводился на другую тему, не на ту, какими вопросами наш слушатель задается, почему не отвечают на то-то. И в какой-то степени это был ответ на митинг 26-го. Мы же не можем ограничиваться, что Валерия спела, а что до Валерии пели? А до Валерии исполнили свои арии ток-шоу Киселевых, Соловьевых, Прохановых, они пели, что "пятая колонна" подготовила всю почву для этих терактов. Тот был митинг против уточки, а это был антиуточкиный такой митинг.
Елена Рыковцева: Интересно, что они в любом случае должны были провести какой-то антиуточкин митинг, у них просто не было повода для этого, в любом случае они его обязательно бы собрали. Повод получился очень страшным, собрали вот так, но собрали. Давайте послушаем, что прохожие говорили. Все помнят, что первые идеи были в Думе и в этих шоу, Зюганов увязал сразу, кстати сказать, сказал, что этот теракт случился для того, чтобы молодежь вывести на улицы. Потом в Думе стали предлагать вообще запретить митинги, потому что террористическая угроза. Потом пояс желтого в Москве повысили на красный. И вдруг сегодня они сами выводят народ.
Ваш браузер не поддерживает HTML5
Почему для официальных митингов нет террористической угрозы, а для оппозиционных есть?
Елена Рыковцева: Это совершенно замечательная идея звучит из выступления к выступлению: правильные люди. Одни люди правильные, а другие люди неправильные. Есть некоторая гарантия безопасности, что тут люди придут понятные государству, а там непонятные государству.
Глеб Павловский: Эта линия ведется уже весь последний срок президента Путина, линия на такое жесткое рассечение, на раскол внутри общества. Собственно говоря, с 2012 года у нас вернулось в лексикон понятие политического врага. В такой форме его не было даже в советское время после Сталина. Враги среди нас, причем указывают на их отличия – они либералы, они одеваются так-то. Эта вредоносная пропаганда велась очень устойчиво и, конечно, она проникла в население. А тут ее еще соединяли с какими-то внешними событиями. Украина, конечно, это был огромный подарок нашей кремлевской пропаганде. Теперь существует этот враг, с ним нужно что-то делать, а хочется отступить, потому что надо что-то делать в стране. На самом деле догадка о том, что распадаются несущие конструкции, есть уже об этом. Заказывают стратегии каким-то умным людям. Кто эти стратегии будет осуществлять, простите? А тут возвращается ситуация, в которой человек говорит: вы знаете, с вами нас взрывают. Не знаю, может быть, без вас тоже будут взрывать, но с вами точно взрывают. Вот это плохая ситуация, я думаю, она будет подсказывать уже деградировавшим частям, а они у нас есть в аппарате, окончательно разложившиеся группы людей, которые вообще живут вне закона и порядка всякого, там уже не о Конституции идет речь, там об уголовщине идет речь, они это поле будут использовать, чтобы сейчас президентскую кампанию опять вытолкнуть в поле поиска врагов, бомб и тому подобное.
Елена Рыковцева: Светлана из Нальчика, здравствуйте.
Слушательница: Вы понимаете, что Нальчик – это Кавказ. К сожалению, 26-го невозможно было, естественно, с этими митингами, потому что мы все являемся "террористами", весь Северный Кавказ, то есть голову поднять не вариант. Но что касается горя, которое произошло в Санкт-Петербурге, естественно, просто жалко людей. Как только объявили, что произошел взрыв, хотя я сама мусульманка, почему-то смешивают всю грязь именно с исламом. Да, я понимаю, что есть радикальный ислам, но в данный момент, я считаю и многие, которые живут на Кавказе, сразу подумали на одного человека, и он находится в Кремле, к сожалению. Но почему большинство людей наших в России такие недалекие? Видя, какой жизнью мы живем, они все равно продолжают ему доверять.
Елена Рыковцева: А почему подумали? Ему это зачем?
Слушательница: Чтобы просто напугать народ до такой степени, как сейчас на Кавказе. Сколько времени истребляли молодежь под видом терроризма, изгоняли просто в лес, многие вынуждены были уезжать в Турцию и соседние страны только потому, что было гонение со стороны силовиков. Поэтому молодежь практически вся вынужденно выехала, те, которые остались в живых. Просто нужен страх, народу нужен страх.
Елена Рыковцева: При тех декларациях, которые мы все время слышим, что Россия и Кавказ – это что-то единое, вы чувствуете себя другими, обособленными, отдельными, что вас все-таки отодвигают?
Слушательница: Абсолютно. Такое ощущение, что нас уже даже внутри России считают людьми второго сорта. К сожалению, я живу почти в Приэльбрусье, рядом маленький городок, вы знаете, он оккупирован военными уже сколько времени. У нас нет стадиона, потому что на стадионе поселены только военные. У нас нет гостиниц, потому что уже все практически отдали военным. Мы себя ощущаем, что, не дай бог, кто-то голову поднимет или даже против правительства скажет слово, обязательно его просто потушат, даже без суда и следствия. Вы знаете, сколько у нас исчезло молодежи бесследно. Поэтому я говорю, что Кавказ, вы, наверное, все побывали у нас на Кавказе, красивейшие места и гостеприимства не отнять, но в данный момент считаем себя изгоем. В данный момент мой лидер личный, я считаю, Навальный. Я просто преклоняюсь перед Радио Свобода, "Эхо Москвы", Альбац, Соколов, я только вас слушаю. Всех своих родственников и друзей я от телевизора, можно сказать, отодрала.
Елена Рыковцева: Какой страшный крик поднялся вчера, кто-то из иностранцев на каком-то ток-шоу, который призван нести альтернативную точку зрения, сказал: конечно, они другие – Кавказ. Вы сами посмотрите реакцию на теракты на Кавказе и реакцию на теракты в Санкт-Петербурге, она же разная, это разные для вас люди. Просто заверещали, никакой аргументации не было. Скорбь тоже разная для разных регионов Российской Федерации.
Николай Травкин: Правильно, потому что вождь недавно объявил, что у нас новая народность, новая нация – россияне. А тут какой-то забулдыга-иностранец говорит: нет, у вас разные, Кавказ разный, русские разные. У нас и среди русских разные. Что, вы считаете, что горечь от этого теракта за пять тысяч километров куда-то за Урал и в Питере одинаковая? Нет. Вообще горе – это сродни чему-то понятному и близкому. Погибли близкие, искалечены друзья, друзья друзей, через четыре рукопожатия весь Питер переживает. Когда по разнарядке скорбь начинают распределять по городам из Кремля, конечно, это цинизм. Еще одно нормальное человеческое чувство вогнали в вертикаль и испохабили. Похабят с одной целью, и митинги с одной целью. Для чего в советское время проводили демонстрации три раза в год? Неважно, День победы, Октябрьская революция, плакаты "Да здравствует КПСС", "Да здравствует Леонид Ильич", "Народ и партия едины". Власть демонстрировала этими массовыми акциями, что у нас мощнейшая поддержка среди народа. Да, у нас нет, как у вас на Западе, отдельных ветвей власти, у нас недоразвитый парламентаризм, у нас недоразвитая демократия, но любовь-то народная, ее не скроешь. И как только горячо, а питерский теракт – это горячо, сразу давай организуем массовую поддержку народа линии партии и правительства.
Елена Рыковцева: Илья из Томска, здравствуете.
Слушатель: Вопрос еще: как вы считаете, кто именно был целью теракта? Потому что если целью теракта были человеческие жертвы, то время подобрано было неудачное, потому что это был не час пик. Если должен был ехать Владимир Владимирович Путин, то шанс, что он будет жертвой, тоже невелик, потому что неизвестно, как он поедет. Почему было выбрано именно это время и могло ли быть так, что цель была провести теракт, показать что мы не находимся в безопасности, но при этом минимизировать жертвы, потому что в час пик жертв было бы гораздо больше?
Николай Травкин: В конспирологию против Путина я не верю, потому что получается, Путин говорит, что Медведева не уберегли, а Медведев пропадает на какое-то время и тут готовится против Путина.
Елена Рыковцева: На самом деле очень многие даже государственные люди увязывают сам визит, время, выбранное террористом для своей акции, с визитом Путина. В какое время, когда ему удобнее пройти незамеченным – это мы уже не знаем, уже следствие будет определять, проникать в его мозги или допрашивать тех, кто с ним связан, а его, наверное, вели и напутствовали, почему они выбрали это время. Были теории у наших гостей тоже, что это было ровно время между его переездами с одной точки на другую. Может быть хотели, конечно, не его, потому что он в метро не ездит, но недалеко от него, чтобы это произошло так символично. И вот еще что. За эти три дня столько всего уместилось, столько террористов обнаружилось, но еще обнаружилось, что какой-то террор, мор пошел среди губернаторов. Это тоже история трех дней последних. Это совпадение или это какая-то паническая реакция?
Глеб Павловский: Это не паническая реакция, это вполне расчетливые действия, они буквально имеют график. У нас появилась даже такая категория экспертов или политологов, которые говорят: завтра будет арест. В прошлом месяце он занял нижнюю планку по влиятельности, значит завтра-послезавтра его уберут. Я думаю, что это очень плохая пропаганда среди целевой аудитории губернаторов, на которых между прочим ложится нагрузка по осуществлению и власти, и развития на территории. Они должны "майские указы" Путина, невыполнимые сейчас финансово абсолютно, они должны по ним отчитываться, выполнять. А выполнять – это значит входить в реальную экономику, то есть коррупционную экономику. Я думаю, самое безопасное – это ничего не делать, тогда снимут за идиотизм, за это, скорее всего, не посадят. По-моему, уже многие так себя и ведут.
Елена Рыковцева: А перехват коррупционной повестки?
Глеб Павловский: Идея здесь не столько в перехвате коррупционной повестки, сколько в демонстрации власти перед президентскими выборами, что она обновляется. Они же все время говорят: мы обновляемся, приходят новые молодые технократы. Уже забыли, что этих называли технократами три-пять лет назад, но это ладно. Это неудачливые технократы, не все технократы доживают до наших светлых времен. Борьба с коррупцией, с какого-то момента я стал замечать, она состоит из одной фазы: арест в прямом эфире, дрожащие руки, обыск, светящиеся банкноты. И тишина. Дальше человек оказывается в тюрьме, он может там сидеть потом годами – это уже никого не интересует, может и выйти. Главное, что он должен показать, дать красивую яркую картинку ужаса. После этого он уже не нужен. Мы видели это на деле Васильевой и других. Поэтому, конечно, это часть оперной постановки, надо ясно понимать: вы нам нужны, дорогой, вы нам украсьте наш список потерь.
Елена Рыковцева: Мы завершаем нашу программу на том, что, я надеюсь, прогнозы нашей маникюрши не сбудутся и бункеры не понадобятся. Хотя все может быть.