Вся Одесса очень велика

Евгений Деменок

Культурный миф глазами историка

Иван Толстой: Мой гость сегодня – историк, искусствовед и коллекционер Евгений Деменок, давний участник наших программ, "культурный посол Одессы", как он сам себя называет. Евгений привез свою новую объемную книгу, справедливее сказать – альбом, выпущенный харьковским издательством "Фолио". Он так и называется – "Вся Одесса очень велика". Предисловие известнейшего одесского историка литературы и собирателя Евгения Голубовского. О некоторых темах книги мы уже говорили: героем был Давид Бурлюк. Теперь перелистаем и другие страницы.

Евгений, как вы назовете главную идею вашей книги?

Евгений Деменок: Главная тема тут, наверное, то, что Одесса это родина талантов. В этой книге двадцать очерков. Девятнадцать из них – это история, культурология, биографии людей, которые так или иначе связаны с Одессой и снискали себе славу за ее пределами. А двадцатый очерк называется "Одесса – юго-запад империи или северо-восток средиземноморской цивилизации". И, наверное, это ключ ко всей книге.

Два года назад мы провели в Одессе Форум одесской интеллигенции. И к этому форуму я написал этот очерк, где пытался переосмыслить место Одессы на карте Европы. Мы привыкли к тому, что Одесса находится в каком-то углу, юго-запад, по Шкловскому, совсем в углу, на краю огромной, необъятной империи. И тем она, наверное, была интересна столицам, потому что это город ближе к Европе, город у моря, город свободный. Сегодня, наверное, имеет смысл взглянуть на Одессу с другой точки зрения, не определять ее место на карте некоей империи, некоего Советского Союза, а на карте Европы. Если мы глянем на карту Европы, то место Одессы это четко северо-восток Средиземноморья, потому что не будем отрицать, что Черное море является большим средиземноморским заливом. Если говорить о знаменитых одесских мифах, которыми наш город славен за своими пределами, то одной из тем моего выступления на форуме было переосмысление этих мифов. В том числе о том, что Одесса – это город криминальный, город Бени Крика, Мишки Япончика, и так далее.

Иван Толстой: А что – нет?

Евгений Деменок: Спасибо, конечно, Бабелю за это, но я, перечитывая Жаботинского, понял, что если бы в советское время не замолчали Жаботинского и после "оттепели" он был бы доступен, то может быть, образ Одессы у читающих людей сложился бы совершенно другой. Спасибо Паустовскому, который уже как-то возродил интерес к Одессе и показал ее с несколько другой стороны. А Жаботинский показывает ее немного по-другому, нежели Бабель. Поэтому Одесса – это, безусловно, не только Молдаванка и не только родина Соньки Золотой Ручки, Одесса – это родина огромного количества талантливых людей, которые сделали себе имя и успешны в мировом контексте. Это и музыканты, о которых часто забывают. Например, Святослав Рихтер вырос в Одессе, Эмиль Гилельс, Давид Ойстрах – это все выпускники школы Петра Соломоновича Столярского. И сегодняшняя скрипичная европейская школа во многом берет свои корни в Одессе.

Это, безусловно, писатели, художники. Поэтому Одесса это немного другой город, нежели только город Бени Крика. А ежели говорить еще об одном мифе, что Одесса – это еврейский город, то сегодня, к нашему всеобщему разочарованию, это не совсем так, потому что в Одессе осталось около тридцати тысяч евреев и сочувствующих, это всего на всего три процента населения города, а одесский колорит во многом замешан на еврейской теме, поэтому одесситы стараются сейчас этот колорит продлевать как можно дольше, но это не всегда успешно получается.

Иван Толстой: А можно вас попросить уточнить про "сочувствующих"?

Евгений Деменок: Эту статистику мне каждый раз подтверждают представители "Сохнута" в Одессе и представители Израильского культурного центра в Одессе. Сочувствующие – это те, кто имеют право на репатриацию, вплоть до бабушек и дедушек евреев.

Еще один миф: Одесса – столица юмора. Наверное, это так, хотя уже в гораздо меньшей степени, потому что большая эмиграция вымыла даже участников команды КВН, знаменитых "одесских джентльменов", и хотя в Одессе проводятся ежегодные юморины, но одесситы стараются в этот день уехать из города. Хотя с тех пор, как запретили распивать спиртные напитки на улицах, этот праздник стал более цивилизованным.

Но что остается всегда справедливым – это то, что Одесса дает миру огромное количество талантов. И вот об этих талантах я и написал в книге. Как сказал однажды замечательно Михаил Жванецкий, "одесситы бывают рассеянными и сосредоточенными", и я как раз писал о "рассеянных", которые рассеяны по всему земному шару. А началось все со "Всемирного клуба одесситов", с его замечательной инициативы – составления сборника "Они оставили след в истории Одессы". И на сегодня там уже более двух тысяч имен. Это люди, которые в Одессе родились, которые в Одессе учились, а благодаря тому, что именно в Одессе был основан Новороссийский университет, именно в Одессе было основано "Общество изящных искусств" в 1865 году, и впоследствии на его базе родилось Одесское художественное училище, благодаря этому в Одессу приезжали из всех окрестных мест учиться. Собственно говоря, это происходит и сегодня. И эти люди, которые потом рассеялись по всему земному шару, они невероятным образом прославились и прославили, тем самым, и Одессу.

Началось все с Сони Делоне. Мне поручили ряд статей о художниках. У меня есть две страсти – живопись и литература. В свое время мы с Евгением Михайловичем Голубовским записали три сборника интервью с одесскими художниками, всего шестьдесят интервью с одесскими художниками, ныне тут живущими, а меня попросили написать что-нибудь о тех художниках, которые из Одессы уехали. Потому что о тех, кто в Одессе остался, например, Кириаке Константиновиче Костанди, не написал уже только ленивый. И, естественно, Кандинский, естественно, Бурлюк – это два самых выдающихся художника, связанных с Одессой. И я наткнулся в поиске на Соню Делоне, что она родилась в Одессе. Но дальнейшие поиски меня изумили, потому что даже Википедия на разных языках приводила разные места рождения Сони Делоне. А Соня Делоне – это художник, который известен в мире широчайшим образом, это первая женщина, чья персональная выставка состоялась в Лувре, это кавалер ордена Почетного легиона, она вместе с мужем оформляла Всемирную выставку в Париже. Соня Делоне – основоположник, вместе с мужем Робером, симультанизма и орфизма, она стала одним из ведущих дизайнеров в 1920–30-х годах прошлого века, и ее наработки до сих пор применяются. Это такая легенда. В Париже, в музее Помпиду, два зала отведено работам Сони и Робера. В свое время Соня подарила 117 работ музею Помпиду, и как раз превью этого дара, выставка состоялась в Лувре, персональная выставка. И "Википедия" на разных языках сообщает разное место рождения Сони Делоне. Как такое может быть с человеком, чья биография описана и переписана, имя которого входит во все энциклопедии современного искусства? Меня взял азарт. Собственно, все очерки в этой книге – это дети азарта, потому что хочется некие детективные истории распутать и найти, что же было на самом деле. Вот я вижу, что испанская "Википедия" говорит, что она родилась в Одессе, а русская, английская и энциклопедия "Британика" говорят, что она родилась в некоем Градижске, французы пишут, что она родилась в некоем Градижске около Одессы, которого не существует. В общем, я около девяти месяцев собирал все ее биографии, и выяснилась одна интересная вещь. Ей было 93 года, когда она надиктовывала свою автобиографию "Мы идем за солнцем" Жаку Дамасу, своему приятелю. Эта книга вышла единственный раз в 1978 году в Париже. Мне удалось ее купить. Там есть всего лишь одно упоминание о том, что ее отец работал на метизной фабрике в городе Градзихск. Жан Дамас в конце книги, указывая место ее рождения, указал тоже этот город. В 94 года она умерла, унеся с собой эту тайну.

Выяснилось, что в пять лет она уехала из Одессы, на самом деле она Сара Штерн, в пять лет ее усыновил дядя, брат матери, фамилия которого была Терк, и она стала Сарой Терк. Потом она стала Соней Терк и, выйдя замуж, она стала Соней Делоне. Таким образом она несколько раз поменяла имя. В пятилетнем возрасте она уехала из Одессы, получила образование в Петербурге, потом училась в Художественной академии в Карлсруэ, потом переехала в Париж. И об Одессе ничего не напоминало, кроме записей в книге раввината там, где она родилась. Элиас и Ханна Штерн и дочь Сара. Я нашел эту выписку. Она поставила конец всем поискам. Кроме того, в своем завещании она указала местом рождения Одессу, в газетах французских, которые рассказывали о ее свадьбе, также было написано, что она родилась в Одессе. Я нашел в Петербурге выписку, копию нотариальной справки о том, что она родилась в Одессе. Таким образом, можно поставить точку.

Откуда же взялся этот Градзихск? Вполне возможно, что это просто городишко, вполне возможно, что отец действительно работал в городе, Градзихск это самый близкий по звучанию город в Полтавской области. Вполне возможно, что отец действительно там работал, но есть неопровержимые документальные доказательства, что она родилась в Одессе. Она вспоминала об Украине, она вспоминала о ярких красках, о подсолнухах, о белом снеге зимой, то есть у нее остались какие-то эмоциональные впечатления. Почему она не поправила Жака Дамаса в биографии? Думаю, что это произошло потому, что она была уже тогда в очень глубоком возрасте.

И вот после Сони Делоне я начал искать лакуны в биографиях людей, причастных к Одессе. Например, Михаил Врубель. В Одессе, если ты спросишь людей, знают ли они, что Врубель имеет отношение к Одессе, практически никто не ответит "да". Правда, с определенного времени, после того, как я ему установил мемориальную доску, какие-то одесситы уже об этом знают, и мы пошумели в прессе. А Михаил Врубель окончил Ришельевскую гимназию с отличием. Он был одним из первых учеников в Одесской рисовальной школе в 1860–62 году (мы наши его фамилию в перечне студентов). Врубель приезжал в Одессу несколько раз, Врубель именно в Одессе начинал набрасывать "Демона", об этом даже вспоминал Серов, потому что они одновременно были там. Ольга Трубникова, невеста Серова, долго жила в Одессе. И в 1885 году Врубель, уезжая в Италию после истории с Эмилией Праховой, вот этой несчастной влюбленности, когда он себя резал, переехал в Одессу, позвал с собой Серова, сказал, что давай бросим Академию художеств в Петербурге, это все казенщина, это все не то, что нужно, откроем в Одессе школу на манер французской. Но Михаил Александрович был человеком непостоянным и, конечно, организаторскими способностями не обладал. Тем не менее, Серов к нему приехал, какое-то время они жили вместе на Софиевской, 18, квартира 10, потом разъехались. Потом еще раз Врубель приезжал в Одессу, его родители жили почти десять лет в Одессе. Такой вот немалый след.

Какие-то имена другие, малоизвестные одесситам, но известные в мировом контексте… Например, Владимир Баранов-Россине, известнейший во Франции художник, который окончил Одесское художественное училище. Историей Одесского художественного училища у меня пронизана книжка, это одно из важнейших учебных заведений, благодаря которому появилась целая плеяда знаменитостей. И Одесское общество изящных искусств, в 1865 году созданное… Я в архиве искал совершенно другие документы и нашел записи людей, которые жертвовали деньги на то, чтобы дети могли бесплатно учиться рисовать. Там было чуть ли не полгорода, меня просто восхитило обилие имен людей совершенно разных национальностей, совершенно разных профессий, начиная от графа Воронцова и его жены и заканчивая учителями танцев и музыки, итальянцами, французами… Давали столько, сколько могли. Таким образом в Одессе развивалось искусство. Кстати, Врубель очень сетовал на то, что ужасные нравы в Одессе, скукотища, совершенно нет никакой культуры, люди заняты только торговлей и политикой… Тем не менее, что-то было, что-то шевелилось, что-то теплилось.

Благодаря покровительству Великого князя Владимира Александровича, выпускники Одесского художественного училища получили уникальную возможность поступать в Академию художеств Санкт-Петербурга без экзаменов и без процентной квоты. Это было совершенно уникально, потому что евреев в Одессе было всегда порядка тридцати процентов, и эта процентная квота губила на корню попытки получить хорошее образование. Поэтому до того, как Владимир Александрович договорился с Академией художеств, все одесские художники ехали получать высшее художественное образование в Мюнхен либо Париж. Например, Леонид Пастернак, отец Бориса Пастернака, вместе со своим приятелем Соломоном Кишиневским. Например, Амшей Нюрнберг, который жил и работал в одной мастерской с Шагалом. Например, Теофил Фраерман, который дружил с Матиссом, тоже получал образование в Париже. Целая плеяда одесских художников получила европейское высшее художественное образование, впитала в себя эту школу, а потом их ученики от них впитали этот дух свободы, что и позволило в 60-е годы в Одессе возникнуть нонконформизму. Это было одно из самых заметных движений вообще на пространстве Советского Союза. Одесские нонконформисты – это целая плеяда художников, многие из которых живы до сих пор и которые в этом неофициальном искусстве задавали тон всей Украине.

Иван Толстой: Пишете ли вы о нонконформистах в вашей книге?

Евгений Деменок: О нонконформистах я не пишу, потому что ими занимается одесский галерист Анатолий Дымчук, он устраивает их выставки и, насколько я знаю, он собирается или уже пишет книгу о них в соавторстве. Но я написал вместе с Евгением Михайловичем Голубовским большую статью об одесских независимых художниках. Я сейчас вернусь к этому.

Так вот Баранову-Россине повезло, он окончил Одесское художественное училище по высшему разряду и получил возможность учиться в Петербурге. Но ему там было скучно. Это был 1908 год. Баранов-Россине было достаточно рассеянным человеком, он оставил даже свой диплом Одесского художественного училища в Одессе, не взял его с собой, поэтому он находится до сих пор в нашем Государственном архиве областном. И Баранов-Россине уезжает в Париж, пробует себя в разных стилях, придумывает оптофоническое пианино. Он много работал на стыке музыки и живописи. Он разработал оптофоническое пианино, которое проецировало во время исполнения музыкального произведения цветные картины, разные цвета. Над этим работал тогда Скрябин, это было очень популярно – стык искусств, синтез искусств.

Иван Толстой: Тот самый "окрашенный слух" знаменитый Теофиля Готье, "audition coloree". Его связывают со словом художественным, поэтическим, а тут – непосредственно краска и музыка.

Евгений Деменок: Абсолютно! Соотношение нот, тонов и цветов. Баранов-Россине внес свою большую лепту в разработку этого. Он погиб в Освенциме. Он остался во время оккупации в Париже, не уехал, его арестовали, и обычный путь – пересыльный лагерь Дранси и Освенцим. Но сегодня его работы растут в цене, они на аукционах бьют все новые и новые рекорды. Миллионы долларов – нормальная цена сегодня за его работы. И вот этот человек непосредственно связан с Одессой. А в Одессе осталась всего на всего одна его работа – пуантель 1905 года "Утро". Дело в том, что в 30-е годы в Одессе было опасно держать авангардные работы. Так пропал целый ряд работ Кандинского, Малевича, у нас осталось всего два эскиза Натальи Гончаровой. А Михаил Ларионов и Гончарова тоже тесно связаны с Одессой. Гончарова приезжала к нему в гости, а он сам родом из Тирасполя и приезжал каждое лето в Одессу. Практически первую декаду прошлого века каждое лето он проводил в Одессе. Он оставил о ней замечательные воспоминания, знаете, такие, написанные художником – цвета, яркие краски, женщины. "Ах, Одесса, я никогда не устану тебя описывать", – писал. И художественная школа одесская дала такой мощный толчок, что в начале прошлого века, когда в Париже бурлила жизнь, когда новые течения возникали чуть ли не ежемесячно, в Одессе появились свои независимые. Они провели четыре выставки: 1916, 1917, 1918 и 1919 годы. Это были годы ненастные, особенно 1919 год, когда в Одессе четыре раза за год поменялись власти. И, тем не менее, это была целая группа, и в книге есть огромная статья об этом. Дело в том, что их работы считались пропавшими. Да, в Киеве в Национальном музее есть несколько работ Теофила Фраермана, Амшей Нюрнберг есть в частных коллекциях в Одессе, но в целом работы целой плеяды одесских независимых, которые были на острие тогдашней художественной жизни, потому что они тесно общались и дружили с французскими художниками с мировыми именами, коллекция эта сохранилась в Израиле. Яков Перемен вывез ее на пароходе "Руслан" в Израиль. И вот несколько лет назад наследники продали часть коллекции, она попала в Украину, выставки были в Киеве, в Одессе. В Одессе называлась выставка "Они вернулись". Это совершенно замечательные вещи, мы много пишем об этом.

И художники дальше присутствуют в моей книге, например, Израиль Литвак. Мы с Ильей Зомбом, еще одним одесским художником, который сделал себе имя в Америке, гуляли по Бруклинскому музею и, неожиданно для себя, я увидел работу, такой замечательный наив, хорошо сделанный – Израиль Литвак. Родился в Одессе. Естественно, сразу охотничий азарт у меня: как это – родился в Одессе? Начинаю искать. Нет по-русски ни одного слова в интернете о нем. По-английски – пожалуйста. Человек уехал из Одессы в начале прошлого века, еще юношей, работал краснодеревщиком, в 68 лет вышел на пенсию и решил заняться живописью. И настолько успешно, что уже через год, когда он принес свои работы директору Бруклинского музея, тот сказал: "Ой, вам нужно делать выставку персональную у нас в музее". И он стал одним из самых известных в Америке художников-примитивистов. Наслаждался славой до самой своей смерти. Там есть такой ряд нюансов… Он снимал квартиру, и хозяйка жаловалась, что пахнет красками, растворителем. Поэтому он зимой делал наброски, а летом писал, потому что можно было открыть окна и проветрить помещение. После смерти о нем забыли, у нас о нем и не помнили, и я рад тому, что я вернул это имя обратно Одессе, вернул в культурный контекст.

Многие статьи здесь связаны с Прагой. Когда я стал приезжать в Прагу чаще и работать в Славянской библиотеке, я с удивлением обнаружил, что один из создателей Русского заграничного исторического архива Лев Флорианович Магеровский – одессит. Потом, вернувшись в Одессу, я начал спрашивать наших аксакалов-краеведов, слышали ли они что-нибудь о Магеровском. Нет, не слышали. Опять же, окончил Ришельевскую гимназию, учился в Киеве, получил военное образование, вернулся в Одессу, работал с Бурцевым и в 1920 году уплыл в Константинополь, а потом попал в Прагу. При этом одесский характер сказался. Он попал в Прагу в марте 1920 года, а в апреле они уже были у Бенеша и предлагали Русскую акцию помощи, предлагали свои идеи по организации Русской акции помощи. И вот Магеровский – фактически один из создателей Русского заграничного исторического архива, один из создателей Бахметевского архива в Америке. У него было удивительное чутье. Он понял в 1945 году, что надо уходить на запад, потому что, оставшись тут, он не остался бы в живых, безусловно. И он через Германию попал в Америку. Человек, который создал два огромных русских архива. Я так и назвал статью – "Лев Магеровский – хранитель русских архивов". Он работал в Бахметевском архиве десятки лет, Солженицын оставил замечательные воспоминания о встречах с ним. В конце жизни там произошла не очень симпатичная история, его фактически уволили. Тем не менее, он оставил свой замечательный след.

Иван Толстой: Скандал всегда интересен, Евгений, расскажите некоторые подробности, что за неприятная история случилась?

Евгений Деменок: Дело в том, что его отношения с архивом не были оформлены, он был энтузиастом и настолько увлечен своим делом, что устные договоренности считал не менее надёжными, чем письменные. И когда в Колумбийском университете сменилось руководство, они решили, что у Бахметевского архива будет новый руководитель, новый хранитель и уволили его. Дело всей его жизни осталось там. Безусловно, он был страшно разочарован, но и сегодня о нем помнят и хорошо отзываются. Человек, который делал большой труд.

Здесь, в Праге РЗИА был уникальным местом, в котором собирались не только газеты, журналы, выходившие на русском языке во всем мире, от Харбина до Буэнос-Айреса и, естественно, в Советском Союзе, но это были и личные архивы эмигрантов, которые их сдавали сюда. И, конечно, было большой трагедией, когда в 1945 году пришло НКВД и все эти архивы уехали в Москву. Так что Магеровский, я думаю, испытал немало неприятных моментов, потому что когда просили отдавать личные архивы сюда, то, естественно, рассказывали о том, что они не будут разглашаться и сведения останутся конфиденциальными. Америка в этом плане более безопасная страна.

Иван Толстой: Далеко для большевистских танков.

Евгений Деменок: Да, сегодня в том числе. Большая статья "Одесситы в Праге", мы говорили о ней в одной из передач, дала мне толчок к исследованию еще нескольких групп людей, например "Одесские пассажиры Философского парохода". Я эту статью писал параллельно с "Пражскими пассажирами Философского парохода". Выяснилось, что удивительным образом высланные из Советского Союза в 1922 году ученые-одесситы оказались в Праге. При том, например, если Антоний Флоровский, один из трех первых высланных вообще из Советского Союза, попал в Прагу непосредственно из Одессы, остался жить здесь и умер, то, например, астроном Всеволод Стратонов был выслан из Москвы, а он – одессит. Вообще многие люди, связанные с Одессой, были связаны и с Прагой. Никодим Павлович Кондаков, который похоронен в крипте церкви на Ольшанском кладбище, рядом с первым премьер-министром Чехословакии Карелом Крамаржем. Легендарная фигура, Кондаков жил в Одессе и работал в белогвардейской газете вместе с Буниным, и вместе с Буниным в одной каюте он уплыл в Болгарию тогда. И получилось так, что судьба у него сложилась достаточно удачно. Бунины уехали в Париж, по приглашению Цетлиных, потеряв перед этим все деньги, потому что их ограбили, а Кондаков начал преподавать в университете в Софии. Но Масарик был с ним знаком еще по Петербургу и, узнав о том, что старый знакомый прозябает в Софии, пригласил его в Прагу и устроил его судьбу наилучшим образом: устроил Институт, Семинарий Кондракова, и так далее.

А ведь он был связан с Одессой много лет, он преподавал в Новороссийском университете, он был одним из руководителей Одесского общества изящных искусств, Одесского художественного училища. У нас в Одессе было опубликовано несколько его трудов еще одесского периода. В Праге, наверное, о них не знают.

Еще такие люди, как Николай Андрусов, преподававший много лет в Одессе, археолог, палеонтолог, он был женат на дочери Шлимана, вот такая интересная деталь биографии, он тоже оказался в Праге, умер здесь. Например, даже в пражском "Ските поэтов", которым руководил Альфред Бем, было двое одесситов – Раиса Спинадель и Николай Дзевановский, который писал под псевдонимом Николай Болесцис. Он был одним из инициаторов создания "Скита поэтов", потому что он знал Бема еще по Варшаве. К счастью, недавно он привлек к себе внимание. Все-таки литературное объединение, которое просуществовало более двадцати лет, думаю, достойно внимания. Тем более фактически Прага и Париж – это два центра русской литературы за рубежом, они соревновались между собой где-то. И вот в двух книгах, написанных о пражском "Ските поэтов", не было сведений о том, где же закончил свои дни, где умер, что случилось с Дзевановским после того, как он уехал из Праги. А он здесь, пользуясь финансированием в рамках Русской акции помощи, получил два высших образования, вернулся в Варшаву и погиб вместе со своим отцом во время Варшавского восстания. Я нашел это и дополнил.

Безусловно, в каждой статье, в каждом очерке я стараюсь найти что-то новое, что было ранее не исследовано и не изучено. Продолжая говорить об именах, может быть, забытых, – Иосиф Школьник. "Плеснувши краску из стакана" – еще один очерк из этой книги. Мы помним все, что в декабре 1913 года в Санкт-Петербурге, в театре "Луна-Парк" Владимир Маяковский представил свою пьесу-трагедию "Владимир Маяковский". И декорации для нее Павел Филонов писал вместе Иосифом Школьником. Кто же это такой? Это очередной выпускник Одесского художественного училища, который, в отличие от Баранова-Россине, тоже окончил его отлично, уехал в Петербург, но не уехал оттуда в Париж, а остался и вместе с Михаилом Матюшиным и Еленой Гуро основал первое авангардное художественное объединение в тогдашней России – Союз молодежи. Именно Союз молодежи был самым первым. Иосифа Школьника Бенуа называл русским Матиссом, петербургским Матиссом. Иосиф Школьник был достаточно известен тогда, его все хорошо знали. Он умер рано, в 1926 году. Если бы он жил дольше, возможно, его имя было бы более известно, но и того, что он сделал за годы своей жизни, было достаточно, в частности, декорации к "Владимиру Маяковскому". Этого уже достаточно, когда ты делаешь вместе с Филоновым, чтобы войти в историю. И я за время своих исследований нашел два удивительных дружеских тандема одесситов, одним из них были Иосиф Школьник и Савелий Шлейфер. Два художника, они оба были участниками Союза молодежи, они были практически неразлучны, и когда Школьник в 1926 году умер, Шлейфер немедленно уехал в Париж. Об этом нигде не написано, о том, что причиной послужила смерть друга, но если проследить их биографии в паре, то видно, что они вместе работали над театральными постановками, вместе участвовали в выставках, и я думаю, что Школьник был одним из тех, кто удерживал Шлейфера от эмиграции. И немедленно после этого он уехал.

Иван Толстой: Евгений, все эти корни одесские, о которых вы говорите, – одесская выучка, одесская дружба, одесское творческое сотрудничество – имели ли каким-то своим результатом одесское присутствие в культуре Петербурга, в культуре Парижа? Иными словами, сказывалась ли "одесскость" их происхождения на результатах их творческой деятельности в других средах, в других культурах, в других странах?

Евгений Деменок: Это очень интересный вопрос, я думаю, что он требует тщательного обдумывания. Сходу скажу, что, пожалуй, нет. Единственное, что приходит в голову стразу, сходу, – это энергичность, некие пробивные способности. Но некоего одесского мифа за пределы Одессы, мне кажется, никто не вынес. Но над этим стоит еще подумать.

Иван Толстой: Вот такие понятия, как одесское письмо, одесский колорит, одесский тембр в живописи – не существует такой фиксации в историко-искусствоведческом дискурсе?

Евгений Деменок: Пожалуй, это может касаться только литературы и литераторов, которые состоялись уже в Москве. Вот тут, если вспоминать того же Катаева…

Иван Толстой: Та самая знаменитая школа юго-западная, да?

Евгений Деменок: Безусловно. Олеша в "Книге прощания" об Одессе пишет как о потерянном рае. И он, человек, который ни разу не выезжал за границу, говорит, что Одесса для него была Европой. И, безусловно, Катаев, особенно поздние повести. Безусловно, Багрицкий. Багрицкий привнес море, мне кажется, "одесскости". Как Бабель говорил, что "новый литературный мессия выйдет с юга, из солнечных степей, омываемых морем". Вот, пожалуй, эти литературные мессии появились.

Здесь есть несколько имен литераторов, помимо участников пражского "Скита поэтов". Это, например, Перикл Ставров. Евгений Евтушенко написал стихотворение, посвященное ему, и он пишет, что, да, Ставров – это поэт третьего ряда, но там, где Пушкин – поэт первого ряда, не грешно и не стыдно быть поэтом третьего ряда. Перикл Ставров – один из греков. Одесса может гордиться тем, что она дала начало, пожалуй, трем государствам. Мы, конечно, со своей одесской гигантоманией говорим об этом. Есть две распространенных теории на этот счет. Первое – что Одесса это мини-государство, потому что она обладает несколькими признаками государства. Первое – есть свой язык, второе – есть свои герои…

Иван Толстой: И выход к морю.

Евгений Деменок: Например, для одесситов, скажу крамольное, их любимые Ришелье, Иосиф Дерибас, Ланжерон и Воронцов – ближе, чем руководители каких-либо государств. И свои герои всегда были и есть. И третье – это своя диаспора, вот этот тонкий слой, которой по всему миру. И одесситы с присущей гигантоманией считают, что они дали начало трем европейским государствами. Это, во-первых, Израиль, и в этом есть огромная доля правды, потому что, например, сегодняшняя правящая партия "Ликуд" в Израиле живет и заработает по заветам Владимира (Зеева) Жаботинского, который родом из Одессы.

Иван Толстой: Главное, чтобы не Бени Крика.

Евгений Деменок: Ни в коем случае! Например, Хаим Нахман Бялик, который, как у нас говорят, – это израильский Пушкин, основал в Одессе издательство "Мория", прожил много лет, написал "Сказание о погроме" знаменитое. Масса имен! Ахад Ха-ам, Леон Пинскер, масса ключевых для Израиля имен имеет отношение к Одессе прямое и непосредственное. Во-вторых, Греция, начало 19-го века, создание Тайного греческого общества, которое возглавило и поднято восстание за независимость Греции от Турции, которое кончилось успешно. В 1821 году в Одессу привезли тело константинопольского патриарха Григория V, которого убили турки, и 50 лет оно находилось в греческом соборе на улице Екатерининская в Одессе. То есть Одесса была главным городом для греков в то время.

И вот Перикл Ставров, один из сынов греческих, родившийся в Одессе, он был уже настолько пропитан русской культурой, что писал по-русски. И даже когда он эмигрировал в Афины, он не ужился там, он уехал в Париж, в Париже продолжал писать по-русски, в Париже он переводил "Золотого теленка" Ильфа и Петрова, создал литературное кафе "Под лампой" и даже возглавлял сообщество русскоязычных литераторов. Такая интересная фигура. И, вроде бы, не настолько мирового масштаба, но вот эти поэты второго и третьего ряда необходимы, они крайне важны, это то, что создает фон культуры, мне кажется.

Иван Толстой: Вот цитата о Перикле Ставрове из книги Евгения Деменка "Вся Одесса очень велика". Отрывок из одного из ранних стихотворений Перикла Ставропуло "В кинематографе".

"Все поцелуи и вздохи – луны!

Довольно затрёпанной луны,

Довольно потасканных аллеек

И пошленького трепыханья ветра,

Когда – за восемьдесят копеек -

Четыре тысячи метров.

Вы! В грязной панамке!

Серый слизняк,

Сюсюкающий над зализанной самкой,

Подтянитесь и сядьте ровнее!

Сегодня вы – граф де Реньяк,

Приехавший из Новой Гвинеи,

Чтобы похитить два миллиона

из Международного банка.

А ваша соседка с изжёванным лицом,

Дегенератка со склонностью к истерике,

Уезжает с очаровательным подлецом

В какую-нибудь блистательную Америку!"

Прошли годы, и Перикл Ставропуло сменил стиль. Он увлекся Тютчевым и Иннокентием Анненским. В Париже, куда поэт перебрался из Афин (через Болгарию и Югославию), он издал два сборника стихов – уже под псевдонимом Ставров: "Без последствий" (1933) и "Ночью" (1937). Печатался в журналах и альманахах "Числа", "Круг", "Грани", "Современные записки", "Новоселье", "Русские записки". Перикл Ставров стоял близко к "парижской ноте", что не удивительно, учитывая среду его общения; но полностью поэтом "ноты" не стал. После выхода первого сборника Ставров вошёл в круг парижского "младшего литературного поколения", стал участником "воскресений" у Мережковского и "Зелёной лампы", участвовал в литературных вечерах. Вдохновитель "парижской ноты" Георгий Адамович писал о стихах Ставрова, что они "доходят до ума и сердца, как нечто творчески напряжённое и несомненное".

Поворачивай дни покороче,

Веселее по осени стынь,

Ведь в холодные, ясные ночи

Выше звезды и горше полынь.

Если ходу осталось немного,

Если холодом вечер омыт –

Веселей и стеклянней дорога,

Как струна, под ногами звенит.

Не спеша в отдаленьи собачий

Вырастает и мечется вой,

И размах беспечальней бродячий

Под высокой, пустой синевой.

Всё прошло, развалилось, опало

В светлой сырости осени злой,

И взлетает последняя жалость

Легче крыльев за бедной спиной.

"Еще во время оккупации, – вспоминал Юрий Терапиано, – Ставров начал писать прозу – рассказы, которые с 1945 года он печатал в "Новом русском слове" и других изданиях, а также поместил во французских журналах ряд своих, им самим переведенных, рассказов, продолжая работу и переводчика, так, например, в первые годы после освобождения Ставров поместил в различных французских изданиях ряд рассказов И. Бунина. В последние годы Ставров напечатал в "Новом русском слове" и других изданиях ряд статей по вопросам искусства и практических отзывов, готовил к печати книгу своих рассказов и принимал – до последних месяцев своей болезни – деятельное участие в литературной жизни русского Парижа". С Буниным Ставров познакомился ещё в Одессе, в 1918 году. В "Новом русском слове" в 40-х и 50-х годах опубликован ряд очерков Ставрова об одесских и парижских друзьях и знакомых – Юрии Олеше, Эдуарде Багрицком, Николае Бердяеве, Борисе Вильде.

В тридцатые годы вместе с молодым французским писателем Рене Блеком Перикл Ставров открыл в самом центре Латинского квартала небольшую книжную лавку "Под лампой", где ежедневно собирались русские и французские литераторы. Однажды там появились Илья Ильф и Евгений Петров – одесситы пришли проведать своего знакомого. Было это в 1934 году, Ставров как раз переводил тогда оба их романа на французский – совместно с родившимся в Перу и выросшим в Париже писателем и переводчиком Виктором Ллона. Именно тогда Ставров подарил Ильфу первый свой сборник стихотворений, благодаря чему почти через семьдесят лет, в 2003 году, появилась на свет единственная на сегодня книга стихов и прозы Перикла Ставрова "На взмахе крыла", вышедшая в Одессе. Дело было так – Александра Ильинична Ильф показала подаренный её отцу сборник одесскому журналисту и культурологу Евгению Михайловичу Голубовскому, он нашёл ряд ранних стихов Ставрова – тогда ещё Ставропуло, – в одесских газетах, а второй сборник и прозу разыскал по просьбе Голубовского живущий в Париже поэт и журналист Виталий Амурский.

В 1939-м, в год начала войны, Перикл Ставров был избран председателем Объединения русских писателей и поэтов во Франции. Несмотря на то, что немецкими властями были закрыты все русские общественные организации, Объединение, так же, как и Союз писателей и журналистов, продолжало свою деятельность негласно, а квартира Ставрова была местом тайных встреч литераторов. После освобождения Франции, в 1945-м, Перикл Ставров совместно с С.Маковским начал издавать литературный журнал "Встречи", который, увы, просуществовал недолго – вечные проблемы с финансированием. В последние годы Перикл Ставров писал и публиковал статьи об искусстве и готовил к печати книгу своих рассказов – она так и не увидела свет. Перикл Ставрович Ставров умер в Париже в 1955 году. До последних месяцев своей жизни он принимал активное участие в литературной жизни "русского" Парижа.

Всё на местах. И ничего не надо.

Дождя недавнего прохлада,

Немного стен, немного сада...

Но дрогнет сонная струна

В затишье обморочно-сонном,

Но дрогнет, поплывет – в огромном,

Неутолимом и бездонном…

И хоть бы раз в минуту ту,

Раскрыв глаза, хватая пустоту,

Не позабыть, не растеряться,

Остановить,

И говорить, и задыхаться.

Мы продолжаем беседу с Евгением Деменком, автором книги "Вся Одесса очень велика". Кто еще из литераторов в вашей книге?

Евгений Деменок: Ильф, Петров и Прага. Мы говорили в одной из передач об этом. Они проезжали, они были в Праге, они неоднократно используют Прагу, например, тот же ресторан "Прага", в который пошли герои "Двенадцати стульев", куда Киса Ворбьянинов повел свою даму, и первая экранизация "Двенадцати стульев" – это был совместный чешско-польский проект.

Здесь есть очерк о дочери Маяковского. У нас есть переулок Маяковского, и то, что Маяковский связан с Одессой, наверное, для вас это кажется таким естественным, его присутствие в Одессе. Возможно, это благодаря "Облаку в штанах", возможно, благодаря этой сакральной фразе "это было, было в Одессе". Он был в нашем городе четыре раза. И я нашел его дочку в Америке. В 1925 году, когда он попал туда (он стремился много раз попасть в Америку, но так как не было дипотношений с Советским Союзом, ему все время отказывали в визе; в Европу он ездил свободно, он любил ездить, он не мыслил свою жизнь без зарубежных поездок, потому что ему все-таки было очень душно в Советском Союзе), и через Мексику он-таки попал и встретил Элли Джонс, эмигрантку из России, и у них вспыхнул немедленно роман, и она родила ему дочь Патрицию. Он видел дочь один раз в Ницце мельком, он знал о том, что у него есть дочь, но мать не рассказывала ей, кто ее настоящий отец до того времени, как началась перестройка, она просто боялась. И в 1989 году они в первый раз приехали в Москву. А Патриция просто феноменально похожа на отца. Она долго противилась тому, что она дочь Маяковского, а потом приняла это, стала исследовать и написала книжку "Маяковский на Манхэттене". Она мне подписала ее. И она просила называть ее Елена Владимировна. Но она не выучила русский. Она была профессором, написала целый ряд книг. К сожалению, в апреле 2016 года она умерла. Но у нее остались дети, внуки, так что линия продолжилась.

Иван Толстой: Может быть, еще какая-то изюминка не вспомнена в нашем разговоре?

Евгений Деменок: Из всех очерков этой книги, наверное, один стоит несколько обособленно. Это очерк, который называется "Литературное творчество Олега Соколова". Это тот человек, который олицетворял тот самый нонконформизм в Одессе, о которым мы с вами говорили вначале. Человек явно не советский, он остался в Одессе, он никуда не уехал, он умер в Одессе, но, опять же, европейское влияние, безусловно, имело место, потому что он считал себя учеником Теофила Фраермана, который, в свою очередь, был другом Матисса, учился в Париже и участвовал в Осенних салонах, в Салонах независимых. Олег Аркадьевич Соколов – удивительная фигура. Во время войны, в 1944 году, на день рождения Сталина он написал стихотворение "Еще одна годовщина голода и позора". Вы можете себе представить? Он был совершенно неприкрытым антисоветчиком, за что мог много раз пострадать. Его спасали друзья. Как только КГБ собиралось выслать его из Одессы, он сразу ложился в нашу психиатрическую больницу на Слободке, получал соответствующие справки, потом потихоньку возвращался к работе. А работал он в Одесском музее западного и восточного искусства, проработал там большую часть жизни. Я записывал интервью с его бывшими сотрудниками, они называют его "великий". Его всегда называли "великий". "Наш великий" – понятно, что это Олег Соколов. Феноменальная эрудиция, совершенно нетривиальный взгляд на вещи. Один из известнейших одесских художников Юрий Егоров рассказывал, что приехал как-то в Одессу, смотрит – по Пушкинской идет человек явно несоветского вида. Подошел к нему и обнял его. Это был Олег Соколов.

Мне кажется, что вспоминать о таких фигурах, вспоминать о людях, которые были когда-то ключевыми персонами для одесской культуры, для одесской тусовки, вспоминать о них очень важно, потому что тем самым сохраняется некая преемственность. И художники, которые работают сегодня, безусловно, хотят на кого-то и на что-то опираться, и эта память позволяет им чувствовать себя в русле традиции, хотя выход за рамки традиции – это тоже выход за рамки для художника.

Иван Толстой: Евгений, и последний мой вопрос: каков же секрет, с вашей точки зрения, культурного и творческого феномена Одессы?

Евгений Деменок: Мне кажется, секрет этот в смешении культур, смешении национальностей, и это за 50-60 лет дало вот этот сумасшедший всплеск культуры. Ведь первые 50-60 лет существования Одессы культура существовала в не то что полузачаточном состоянии, но она явно не доминировала в жизни города.

Иван Толстой: Вы имеете в виду полвека от екатерининского основания города и до середины 19-го века?

Евгений Деменок: Да, безусловно. В Одессе был Пушкин, в Одессе была некая культурная жизнь, но художниками, которые тогда в Одессе работали, были исключительно иностранцы – итальянцы и немцы, как правило. Даже первые преподаватели в Одесской рисовальной школе были иностранцы. Тогда все русское искусство ориентировалось на итальянские образцы. Недаром выпускники Академии, которые получали золотую медаль, ехали именно в Италию работать. И первые 50–60 лет это было становление города и наращивание мускулов, это были самые удачные годы для торговли. Одесса была уникальна в том плане, в Одессу бежали крепостные, они могли хорошо заработать, их никто не ловил, в Одессе 40 лет была зона "Порто-франко", то есть когда можно было и импортировать, и экспортировать товары без пошлин. Это, безусловно, некий дух свободы, совершенный дух свободы. Например, первая футбольная команда в Российской империи – в Одессе, первые полеты на аэроплане – в Одессе. Вот такой дух свободы и сумасшедшее мировое и европейское влияние, потому что это порт. И когда Одесса достаточно заработала денег, появились люди, которые задумывались о карьере творческой, о карьере в сфере искусства, и для этого уже были созданы предпосылки. Микс национальностей, достаточное благополучие, Одесса была третьим городом в Российской Империи по уровню доходов в казну, самый быстрорастущий город, один из последних городов в Европе, который состоялся за такой короткий срок, менее 200 лет, тогда это было 100 лет. Все вместе стало той питательной почвой, на которой стали прорастать таланты. И конец 19-го – начало 20-го века это период, когда все вместе привело к каким-то результатам. Появление целой плеяды литераторов, которые родились и впитали атмосферу города, атмосферу свободы, атмосферу красоты. Появление художников после ассимиляции евреев, которые во многом сделали одесскую живопись. Все это дало некие свои плоды.

К сожалению, революция сильно подкосила всю эту художественную жизнь, 20-е годы были ужасными, достаточно почитать Катаева "Траву забвения" или "Уже написан Вертер", чтобы понять, что происходило в Одессе. Зверствовала ЧК. Я в Праге, кстати, нашел в Славянской библиотеке книгу об ужасах одесской "чрезвычайки", написанную в 1919 году, после того, как красных выгнали деникинцы. Это были полгода, потому что в 20-м году, в феврале, красные пришли навсегда. Одна из самых жестоких чекистских организаций была именно в Одессе. Поэтому все стремились уехать из Одессы, кто куда. Если Ильф уехал в Москву, то его брат Сандро Фазини уехал в Париж. И друг его Сигизмунд Олесевич. Это та вторая дружеская пара, о которой я хотел сказать, два художника, неразлучные практически, еврей и поляк. И вот уехали вместе в Париж и дружили там до самой смерти, до смерти Фазини, потому что он тоже погиб в концлагере. А Олесевич прожил до 70-х годов.

Уезжали – кто куда. Олеша с Катаевым уезжают в Харьков, в Москву, потом вызывают туда Багрицкого, Петров переезжает в Москву, Александр Козачинский, автор "Зеленого фургона", о котором я пишу сейчас исследование, который недооценен, мне кажется. А ведь он тоже из этих солнечных степей, омываемых морем, он тоже выходец из Одессы. И вот все это вместе позволило сохраниться где-то, но революция не позволила развиваться. Я думаю, что если бы не революция, в Одессе было бы еще более красиво.

Мы часто говорим "культурная столица". Безусловно, на сегодня это не так, хотя Одесса пытается сохранять лоск, Одесса пытается быть культурной столицей или казаться ею, и, да, безусловно, у нас происходит масса каких-то культурных событий. Вот сейчас будет международный литературный фестиваль, который организуют Ульрих Шрайбер и Ханс Рупрехт, люди, которые делают в Берлине международный литературный фестиваль, и они выбрали именно Одессу из всей Украины. То есть у нас что-то происходит. Мы стараемся подражать античным образцам, а античность для нас – это сто лет назад.

Иван Толстой: Короче говоря, заведите себе великую императрицу, поселитесь у моря, пригласите итальянских архитекторов, смешайте все культуры и вы получите Одессу. Только никаких большевиков!

Евгений Деменок: Да!