Жанр "открытых писем" к власти, обращений в отечественные и международные организации с требованиями об освобождении конкретных или всех политических заключенных прочно вошел в нашу жизнь. На днях большая группа ученых и общественных деятелей высказалась в защиту академика РАН Юрия Пивоварова, против которого возбуждено уголовное дело о мошенничестве. Есть ли в этих письмах какой-то смысл и к кому следует обращаться, реагируя на то или иное проявление беззакония?
Нынешние "отрытые письма" продолжают традицию диссидентских писем, которые начались с "дела Синявского и Даниэля". В ноябре 1966 года после вынесения им приговора в "Литературной газете" было опубликовано письмо 62 литераторов, среди которых свои подписи поставили известные в Советском Союзе писатели Булат Окуджава, Илья Эренбург, Павел Антокольский. Они обратились в президиум XXIII съезда КПСС, в президиум Верховного Совета СССР, в президиум Верховного Совета РСФСР с просьбой взять осужденных на поруки. Сегодня странно читать строки этого письма, оно кажется уж слишком верноподданническим, хотя известно, что "подписанты" за сам факт участия даже в таком письме могли лишиться работы. Только потому, что вступились за гонимых коллег.
"Синявский и Даниэль – люди талантливые, и им должна быть предоставлена возможность исправить совершенные ими политические просчеты и бестактности. Будучи взяты на поруки, Синявский и Даниэль скорее бы осознали ошибки, которые допустили, и в контакте с советской общественностью сумели бы создать новые произведения, художественная и идейная ценность которых искупит вред, причиненный их промахами, – так советские "подписанты" пытались вытащить из тюрьмы своих коллег. – По всем этим причинам просим выпустить Андрея Синявского и Юлия Даниэля на поруки. Этого требуют интересы нашей страны. Этого требуют интересы мира. Этого требуют интересы мирового коммунистического движения". Понятно, что упоминание об "интересах нашей страны, об интересах мирового коммунистического движения" давало надежду на то, что адресаты письма прислушаются к просьбе, изменят судьбу осужденных, а сами подписанты избегут репрессий.
Сегодня в России у таких писем и обращений может быть только один адресат – президент Владимир Путин. И, обращаясь к нему, вряд ли авторы писем позволят себе резко критиковать систему власти. И тон иных сегодняшних писем вполне напоминает то самое "письмо 62-х". В ответ, впрочем, можно услышать упреки и удивление людей, в принципе отрицающих сам жанр подобных писем, не верящих в их эффективность. Есть мнение, что президент Путин и вовсе воспринимает любые такие письма как давление, которого он в принципе категорически не приемлет.
Публицист Иван Давыдов упрекает Александра Сокурова, вступившегося за украинского кинорежиссера Олега Сенцова – в том, что о его освобождении Сокуров просил того самого Путина, который выстроил правоохранительную и судебную системы, сделавшие возможным арест и приговор – 20 лет строгого режима для не имеющего никакого отношения к терроризму человека. Думаю, кинорежиссер Сокуров не хуже публициста Давыдова понимает, какова роль Путина в системе государственных репрессий. Тогда зачем обращается к нему?
Любое подобное обращение к главе авторитарной власти, будь то выступление Сокурова или недавнее обращение Ксении Собчак к Путину в связи с терактом в Петербурге – это прежде всего поступок под девизом "Не могу молчать". А во-вторых, это все-таки попытка достучаться аж до самого верха. И в-третьих (что мне кажется важнее и первого, и второго), любое такого рода обращение – это тот самый нравственный протест, которым были так сильны диссиденты.
Нравственный протест – тот самый цемент, который потихоньку склеивает апатичное, депрессивное российское общество, чтобы из него кирпичик за кирпичиком выстроилось общество гражданское. Нельзя сказать, что нравственный протест охватывает большое количество людей, но все-таки иной раз, читая письма в защиту нового гонимого персонажа, обращаешь внимание на новую подпись – в его защиту вдруг высказывается человек, который раньше предпочитал "не высовываться".
"А каков эффект?" – спросите вы. Есть ли какой-то эффект от этих самых открытых писем? Ну, что произойдет, когда Владимир Владимирович, например, посмотрит видеообращение Ксении Собчак, в котором она с тревогой сообщает президенту, что его спецслужбы, вместо того чтобы предотвращать теракты, ловят "навальнят" в соцсетях? Уволит ли он немедленно всех плохих чекистов, поставит ли на их места новых, хороших? Вряд ли.
Но в этом и состоит нравственный протест – он не предполагает немедленной реакции. Это своего рода сигнал и для власти, и для общества: вот есть другое мнение, и с ним когда-то придется считаться. Циники скажут, что все решения в Кремле и около Кремля происходят совершенно по другим правилам и законам, без учета каких-либо обращений "городских сумасшедших".
Нравственный протест – это не химера. Это такой же гражданский инструмент, как и все прочие
Но в том-то и значение как "открытых писем", так и одиночных обращений, что их пишут не только "городские сумасшедшие". А как правило, люди известные не только в России, но и на Западе. И их имена имеют вес. Уверена: упорное заступничество Александра Сокурова за Олега Сенцова не прошло незамеченным, коллеги Сокурова и общественные деятели на Западе подхватят его. Имя украинского кинорежиссера будет упоминаться на международных переговорах – как это было в свое время, когда имена советских диссидентов звучали на переговорах советских лидеров с лидерами западных стран.
Мы никогда не знаем, как "наше слово отзовется". В последние годы был ведь опыт успешной "подписной" кампании – письмо деятелей культуры к президенту Дмитрию Медведеву об освобождении юриста компании ЮКОС Светланы Бахминой, опубликованное в октябре 2008 года. Через полгода Светлана вышла из колонии: условно-досрочное освобождение. Большой общественный резонанс способствовал и освобождению Василия Алексаняна, амнистии обвиняемых по делу Pussy Riot и некоторых "болотников" к двадцатилетию Конституции – их имена упоминались во многих письмах и обращениях.
Есть надежда, что открытые письма – как с множеством подписей, так и личные обращения – могут стать тем самым маленьким камушком "за", который перевесит аргументы "против". И пусть это будет сделано совсем не из гуманитарных соображений, а из чисто прагматичных, выгодных в данный момент власти. Суть не в этом. Нравственный протест – это не химера. Это такой же гражданский инструмент, как и все прочие.
Зоя Светова – журналист "Открытой России", бывший член Общественной наблюдательной комиссии города Москвы
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции