Леонид Велехов: Здравствуйте, в эфире Свобода – радио, которое не только слышно, но и видно. В студии Леонид Велехов, и это новый выпуск программы "Культ личности", которую помимо нашего интернет-канала вы можете смотреть на телеканале "Настоящее время". Эта программа не про тиранов, она про настоящие личности, их судьбы, поступки, их взгляды на жизнь.
Евгений Евтушенко ушел из жизни в первый день апреля. 11-го числа он был похоронен на кладбище в Переделкине. И сегодня я решил посвятить выпуск программы этому большому поэту и настоящему гражданину.
Мой гость, человек, хорошо его знавший, его биограф Евгений Сидоров, бывший министр культуры, чрезвычайный и полномочный посол, сам по себе личность чрезвычайно интересная и значительная.
(Видеосюжет о Евгении Евтушенко. Закадровый текст: Евгений Евтушенко был кумиром нескольких поколений советских любителей поэзии, и даже далекие от поэзии люди знали и знают это имя. Его поэтическая судьба была такая счастливая, а его жизнь в лучах славы такая долгая, эффектная и полнозвучная, что ему многие завидовали и, завидуя, в чем только не обвиняли. В приспособленчестве и конформизме, в поэтической поспешности и изобилии стихов на злобу дня… Ни одно из этих обвинений к нему не прилипало, потому что опровергалось самими стихами и искренностью, которой дышали даже несовершенные его строки.
Конформист? Кто еще из братьев-поэтов в августе 1968 года, когда советские танки вошли в Прагу, раздавив и размазав по ее мостовым последние надежды на социализм с человеческим лицом, осмелился написать что-нибудь подобное:
Танки идут по Праге
в закатной крови рассвета.
Танки идут по правде,
которая не газета.
Танки идут по соблазнам
жить не во власти штампов.
Танки идут по солдатам,
сидящим внутри этих танков.
…
Прежде чем я подохну,
как – мне не важно – прозван,
я обращаюсь к потомку
только с единственной просьбой.
Пусть надо мной – без рыданий
просто напишут, по правде:
"Русский писатель. Раздавлен
русскими танками в Праге".
Стихи на злобу дня, поэтическая скороспелость? Кто еще был так дальновиден, чтобы в самом начале 60-х годов, вскоре после оглушительного разоблачения сталинских преступлений и сразу после выноса Сталина из Мавзолея, написать:
Нет, Сталин не умер,
Считает он смерть поправимостью.
Мы вынесли из мавзолея его,
Но как из наследников Сталина
Сталина вынести?
Евгений Александрович Евтушенко, закончивший свой, без малого 85-летний земной путь 11 апреля на старом кладбище в Переделкине, конечно, не нуждается в защите. За него убедительнее всего говорят его лучшие стихи. Опять же, кто еще в 70-е годы прошлого века, когда и слова-то такого, Россия, не было ни в поэтическом, ни в жизненном лексиконе, мог так обратиться к нашей несчастливой земле? И как, опять же, современно звучат эти строки, написанные 45 лет назад:
А, собственно, кто ты такая,
с какою такою судьбой,
что падаешь, водку лакая,
а все же гордишься собой?
А, собственно, кто ты такая,
когда, как последняя мразь,
пластмассою клипсов сверкая,
играть в самородок взялась?
А, собственно, кто ты такая,
сомнительной славы раба,
по трусости рты затыкая
последним, кто верит в тебя?
А, собственно, кто ты такая?
и, собственно, кто я такой,
что вою, тебя попрекая,
к тебе прикандален тоской?)
Студия
Леонид Велехов: Вот, действительно, такая богатая жизнь, что она кажется иногда сочиненной романистом. И отчасти, наверное, так и есть, потому что неслучайно у Евгения Александровича столько и автобиографических стихов, и книги его автобиографические, и замечательный фильм его "Детский сад".
Евгений Сидоров: Кстати, я там снимался в начале, когда идут ополченцы. Там несколько писателей он поставил в первую шеренгу...
Леонид Велехов: Прелесть какая!
Евгений Сидоров: В том числе поэта Владимира Леоновича, прозаика Владимира Крупина и меня.
Леонид Велехов: Найдем и воспроизведем.
Евгений Сидоров: Да, Женя Евтушенко сам сочинял свою жизнь, сам сочинял свою судьбу, свою биографию. Где он родился – до сих пор неясно. Он говорит, что это станция Зима. Нет, другие говорят, не Зима, а рядом. Но станция Зима – это звучит, а какой-то другой поселок не звучит. Во-вторых, в каком году он родился? В 1932-м. Мы отмечали в 1972-м 40 лет. Нет, оказывается, в 1933-м. Документов-то нет. Аттестата зрелости не было. Поступил в институт без аттестата зрелости. Выгнали его из школы, потому что там было что-то такое с дневником. Литературный институт он тоже не кончил, его выгнали. Как Бродский: тот тоже не имел никакого образования.
Более того, страшно сказать! Он даже похороны свои сам написал – кто должен выступать, где он должен лежать, как это все должно проходить. И умер в сознании...
Леонид Велехов: И он завещал, чтобы вы вели церемонию?
Евгений Сидоров: Нет, такого не было, но чтобы Никитин пел – это он завещал.
Леонид Велехов: Что вы говорите?!
Евгений Сидоров: Да, это было. Он владел своей судьбой до последнего вздоха.
Леонид Велехов: Когда он в последние годы приезжал в Россию с этими своими турами, он был в тяжелой физической форме, не говоря уже о том, что с ногой случилось. Но какая мощь характера!
Евгений Сидоров: Это немыслимо! Это, конечно, личность. Когда начинают сейчас говорить: "Ой, не знаю, какой он поэт, какой он писатель..." Его любили миллионы читателей. Ему завидовали сотни писателей!
Леонид Велехов: Да, уж!
Евгений Сидоров: И вот даже сейчас, когда мы похоронили его в Переделкино, все равно я вижу по фейсбуку, что начинается опять возня вокруг него – то он не так сказал, то он не так сделал. Опять поднимается старая история с Бродским.
Леонид Велехов: О, господи! Сколько можно! Бродский был неправ. Бродский, при всей моей любви к нему, некрасиво себя вел в этой истории. И думаю, что в глубине души раскаивался. Просто самолюбие ему не позволило в этом признаться.
Евгений Сидоров: Конечно. Женя – это уникальная личность. Такого второго просто нет. Это первый поэт послесталинской эпохи. Он голос времени нашей послесталинской эпохи! Именно он! И никто с ним не мог сравниться.
Леонид Велехов: Я бы еще оставил место для моего любимого Слуцкого, но это немного разные поколения.
Евгений Сидоров: Борис Абрамович Слуцкий – замечательный поэт. Но "и голосом ломавшимся моим ломавшееся время закричало" – именно Евтушенко был вправе так писать.
Леонид Велехов: Ни один голос не звучал так громко, и ни один из поэтов не привлек такое количество людей к поэзии, заставил влюбиться, полюбить поэзию.
Евгений Сидоров: Он правильно написал: "Я создал читателя".
Леонид Велехов: Да, это прекрасная формула!
Евгений Сидоров: "Я создал читателя. Долг мой хоть чем-то оплачен". И потом, никто себя так жестко не критиковал, честно говоря, как он. Он не боялся ничего, даже презрения.
Леонид Велехов: Это точно!
Евгений Сидоров: Это удивительный тип. И щедрость его, доброта его к людям, к самым разным, необычайна! Скольким он помог! Если составить список, сколько он написал предисловий к молодым поэтам, скольким он помог с квартирами...
Леонид Велехов: И не боялся заступаться за людей.
Евгений Сидоров: Абсолютно! "И милость к падшим призывал".
Леонид Велехов: Это уж точно.
Евгений Сидоров: За этого его только можно любить.
Леонид Велехов: Но вот такой, немного противоречивый срез затронем. Все-таки в том, что он делал, как себя позиционировал, не было ли избытка мегаломании, излишнего "желания славы", по Пушкину?
Евгений Сидоров: Да, было, конечно.
Леонид Велехов: Самопиара, выражаясь современным языком.
Евгений Сидоров: Было, конечно, было, было. Он, конечно, был и тщеславен. Все это было в нем. Он любил броско одеться, ссылаясь на то, что так ходят в Латинской Америке. (Смех в студии).
Леонид Велехов: Интересно. И он моду эту задал, я вот этот пиджак в пеструю клетку в свое время купил, конечно, вспоминая его экстравагантные пиджаки... И я всегда думал: шло ли это у него от Маяковского? Или это шло от пижонов 50-х годов? Вы говорите – от Латинской Америки...
Евгений Сидоров: Это шло прежде всего от нищей провинциальной сибирской глубинки.
Леонид Велехов: От детства.
Евгений Сидоров: Ведь он человек очень русский, даже провинциально русский. Даже когда он беседовал с Кеннеди, с Мэрилин Монро, еще с какими-то знаменитостями на их территории, во всем ощущался сибирский пацан, мальчишка. Он выплясывал в этих беседах.
Леонид Велехов: Как в том своем знаменитом стихотворении...
Евгений Сидоров: Да, "Свадьбы". Это великие стихи. У него много дивных молодых лирических стихотворений. И песни, которые поют, между прочим. У него много стихов-поступков потрясающих. Он всегда был на стремнине. Он был голосом времени. Он всегда его чувствовал кожей.
Леонид Велехов: Причем, ведь не одного времени. Он был и голосом 50-х послесталинских, и 60-х шестидесятнических, и голосом моей молодости, 70-х – начала 80-х.
Евгений Сидоров: А перестройка! Как он выиграл выборы в Верховный Совет в Харькове, на Украине, с огромным перевесом!
Леонид Велехов: А как он вышел с этим своим пунктом программы предвыборной – отменить пункт о разрешении на выезд из Советского Союза! Сейчас людям это не понять, что это такое было, когда мы должны были сперва ставить штамп о том, что вам разрешают выехать, а потом еще визу просить.
Евгений Сидоров: У него много есть таких поступков. Он заступался. А "Танки идут по Праге"?!
Леонид Велехов: И стихи это какого класса – "Танки идут по Праге"!
Евгений Сидоров: Да. Я не говорю про "Наследников Сталина". Когда мы хоронили его, в ЦДЛ Марк Розовский просто прочел эти стихи. Это надо было прочесть этому залу, напомнить. Потому что то, что сейчас творится...
Леонид Велехов: "Как из наследников Сталина Сталина вынести"... Не вынесли ни черта, оказалось.
Евгений Сидоров: Нет. Ну, и "Бабий Яр", конечно. Все это очень важно. Его любили из больших писателей считанные люди. Я имею в виду русских и советских. Его любил Окуджава. Для меня это очень важно, потому что я очень верю Булату. Он всегда его защищал от всяких подколок. К нему очень хорошо всегда относился Фазиль Искандер. И всегда хорошо относилась Белла.
Леонид Велехов: Несмотря на всю историю непростую личную.
Евгений Сидоров: Они ни одного плохого слова не сказала, даже, думаю, и не подумала ни разу плохо о Жене. И он никогда о ней плохо не сказал. И это пронесено через всю жизнь.
Леонид Велехов: А какая красивая пара была!
Евгений Сидоров: Да. Я помню, Белла была такая толстушка, а Женя ходил в волчьей шубе. Вообще, две шубы было у писателей – у Евтушенко и у Алеши Фатьянова, который рано умер, в 40 лет.
Леонид Велехов: Знаменитый песенник, поэт.
Евгений Сидоров: Да, знаменитый поэт, великий песенник! Он чуть ли не плакал – в Союз писателей не принимали, потому что он песенник. Такие были нравы. И вот шуба Евтушенко и Белла. Я был студентом. Я их видел на вечерах, в таком виде они приходили. И он читал стихи – "Интеллигенция поет блатные песни", "Москва-Товарная". Это был конец 50-х годов.
Леонид Велехов: А помимо волчьей, я его еще видел в шубе из нерпы.
Евгений Сидоров: Это потом уже, когда разбогател. (Смех в студии).
Леонид Велехов: Замечательные его стихи о том, как эту нерпу бедную бьют, шубе, конечно, немного противоречили...
Евгений Сидоров: В "Новом мире" Твардовский их опубликовал. У него очень интересные отношения с Твардовским были. Твардовский его критиковал постоянно, но все время следил за ним.
Леонид Велехов: Между прочим, я из вашей книги вспомнил цитату, как Твардовский пишет, что Евтушенко все время идет за лучом прожектора.
Евгений Сидоров: Совершенно верно. Луч ускользает, а он стремится в него попасть...
Леонид Велехов: Но вместе с тем, это совершенно нормально.
Евгений Сидоров: Знаете, очень хороший писатель, конечно, он немножко испортил свою биографию коллаборационизмом, это Кнут Гамсун, говорил: "Скромность только в глазах будничных людей является величайшей добродетелью".
Леонид Велехов: Отлично сказано!
Евгений Сидоров: Вот Евтушенко совершенно был нескромный.
Леонид Велехов: И никогда не хотел казаться скромным, никогда!
Евгений Сидоров: Да. И, конечно, он был очень хорошим другом. Это я по себе знаю.
Леонид Велехов: Расскажите, как вас с ним судьба свела? Когда это случилось?
Евгений Сидоров: В студенческие годы я его просто слушал пару раз. В педвузах были замечательные поэты – Юра Ряшенцев, Саша Аронов.
Леонид Велехов: Ким Юлий учился в педвузе.
Евгений Сидоров: Безусловно. Визбор, Ада Якушева. И вот бывали какие-то совместные вечера. А я учился в МГУ на юрфаке. И мы собирались вместе. И туда приходил Евтушенко, приходил Булат Окуджава, приходил Слуцкий. А потом я работал в "Московском комсомольце", затем в "Юности". И вот там мы уже с Евтушенко сблизились. Это 1967 год. Сколько лет прошло…
Леонид Велехов: Прилично прошло – 50 лет.
Евгений Сидоров: И вот с тех пор мы вместе. Он был свидетелем на моей свадьбе, я был свидетелем на его одной свадьбе.
Леонид Велехов: Когда он-то был свидетелем, регистраторша, небось, в обморок падала, руки тряслись?
Евгений Сидоров: Там был смешной эпизод. Это был август месяц 1972 года. Скромный ЗАГС обычный, рядом с кинотеатром "Форум".
Леонид Велехов: То есть это Садово-Кудринская...
Евгений Сидоров: Да. И, конечно, все эти девицы, и дама, которая проводила церемонию, они смотрели на него во все глаза. (Смех в студии). Причем он пришел и даже кепку не снял. Он вошел в какой-то разноцветной кепке, загорелый. И они все кланялись. Они на нас с Верой вообще почти не смотрели. (Смех в студии). Это была фантастика! И все это кончилось тем, что даже штамп не поставили Вере в паспорт. (Смех в студии). И утром мы поехали исправлять эти дела. А когда у него была свадьба с Машей… Кстати, ему так повезло с последней женой, с Машей. 30 лет они вместе. Потому что Маша, конечно, для него была всем: и нянька, и подруга, и жена чудная, и воспитательница его детей замечательных. В общем, чудный совершенно был брак. Это было уже в 1986 году, в декабре. Мы приехали в ЗАГС на Грибоедова, Дворец бракосочетания.
Леонид Велехов: Номер один.
Евгений Сидоров: Да, номер один. Было очень много грузинских друзей. Вошли туда. Первое, что Женя сказал: "Никакого марша Мендельсона! Даешь "Тбилисо"!" (Смех в студии)
Леонид Велехов: Он всегда и всюду был режиссером.
Евгений Сидоров: Да, да, да.
Леонид Велехов: Мы, конечно, не будем в какие-то интимные глубины влезать, но женщины играли большую роль в его жизни...
Евгений Сидоров: А как же! Он же не случайно писал: "Лучшие мужчины – это женщины. Это я вам точно говорю!" Это была его философия.
Леонид Велехов: Замечательная строчка! Мне кажется, что он при всей мужественности своего облика, такой брутальности голливудской, мосфильмовской, какой угодно, в нем ведь было что-то очень женственное.
Евгений Сидоров: Обязательно! Я писал об этом в своей книге. И поэтому у него очень много стихов, посвященных женщинам. Он понимал женский характер.
Леонид Велехов: Он очень понимал! "Я бетонщица, Буртова Нюшка..."
Евгений Сидоров: Да, это из "Братской ГЭС".
Леонид Велехов: И судьба как вся эта там прослежена в каких-то тонкостях, перипетиях женской души.
Евгений Сидоров: Он очень хорошо это понимал, чувствовал. Вообще, лучшее, что в нем есть – это любовь к людям.
Леонид Велехов: С какого стихотворения он для вас начался как большой поэт? Есть у вас такое?
Евгений Сидоров: "Свадьбы".
"О, свадьбы в дни военные!
Обманчивый уют,
слова неоткровенные
о том, что не убьют..."
Леонид Велехов: Да. Как вы считаете, какую традицию он продолжает?
Евгений Сидоров: Некрасовскую, в первую очередь.
Леонид Велехов: Какой вы умница! Мне тоже так всегда казалось.
Евгений Сидоров: Может быть, Маяковский...
Леонид Велехов: Немного Маяковский, а вот некрасовское, конечно, главное, эта традиция гражданственности в сочетании с лиризмом и нежностью.
Евгений Сидоров: Плюс повествовательность. У него всегда есть сюжет, всегда есть какой-то герой. Сейчас так стихи не пишутся. А он писал повествовательные стихи. Лучшая его поэма это "Северная надбавка", конечно. И белым стихом написанный "Голубь в Сантьяго". Это лучшее, что он написал из поэм.
Леонид Велехов: В этом поэтическом поколении шестидесятников – Белла Ахмадулина, Вознесенский, Окуджава – он был лидером или нет?
Евгений Сидоров: Я вам скажу, что он был первый прежде всего по времени. Он раньше всех появился, возник. В 1949 году напечатал первые стихи.
Леонид Велехов: В "Советском спорте". Еще вспоминал, что получал гонорар по метрике, потому что паспорта не было.
Евгений Сидоров: Да, совершенно верно. Там был замечательный человек, Тарасов, замглавного редактора. Вот он его печатал. Тоже поэт, кстати, умер, к сожалению, рано. Потом появился Андрей. Роберт, Белла и Женя – это литинститутовское одно поколение. Женя был первый почему? Потому что он обладал каким-то удивительным чутьем на то, что сейчас необходимо сказать людям, на то, что люди думают, но еще не могут сформулировать. И вот это понимание у Евтушенко было, как ни у кого. Он был, конечно, первый. И он всегда знал и думал об этом. Мы могли ехать, допустим, вечером, где-то выпив, по ночной Москве. Он за рулем. У него "Волга" была. И мы где-то там у университета на Ленинских горах, подъезжали, останавливали людей. Я выходил и по его просьбе спрашивал: "Скажите, кто, по-вашему, лучший поэт России?" (Смех в студии).
Леонид Велехов: В каком проценте случаев получали требуемый ответ?
Евгений Сидоров: 80 процентов. Но потом, через некоторое время, мы повторили этот эксперимент. Все, уже нет. Ответы были уже разные – кто-то говорил: Самойлов, кто-то: Бродский... Женя замечательно относился к Бродскому. Я хочу специально это сказать людям. У Жени была полка в Переделкино, куда он ставил всякие запрещенные книги. Поскольку его знали на таможне, ему разрешали их провозить, как бы закрывали глаза. Он провозил не антисоветское, а просто, допустим, Бродского, издания из Америки, сборники. Именно он научил меня Бродскому, потому что Бродский же не печатался совершенно в СССР. И вот Женя пропагандировал Бродского. Он и Женя Рейн! Я узнал от него о Бродском, и книги брал у Жени. Он любил Бродского, понимал его и пропагандировал его.
Леонид Велехов: И он же в этом фильме, "Диалоги с Соломоном Волковым" говорит о Бродском исключительно с симпатией, приязнью и пониманием и своего поэтического значения, и его поэтического значения.
Евгений Сидоров: Дело в том, что Женя (вот его еще одна счастливая черта) любил поэзию зверски, больше, чем себя самого или, по крайней мере, так же. Он очень ее любил и понимал. Он знал наизусть все. Тем более, что он особенно не учился. Он набирал все самообразованием. Точно так же, как и Иосиф. У вас была передача, Рейн рассказывал, как он его учил, Бродского, тот же ничего не знал...
Леонид Велехов: А до каких высот поднялся в понимании и поэзии, и философии, и всего!
Евгений Сидоров: Да, да, да, безусловно.
Леонид Велехов: А, между прочим, еще один памятник, который Евтушенко себе поставил, это его антология поэзии, русской и советской. Грандиозная вещь!
Евгений Сидоров: 25 лет он этим занимался. Это десять веков русской поэзии. Это подвиг, конечно, подвиг самоотречения и в то же время памятник себе и поэзии.
Леонид Велехов: Я думаю, что никто бы не смог это сделать, кроме него. Потому что какие он выискивал строчки из каких-то не то, что забытых, а просто даже никогда не известных поэтов, выискивал перлы, четверостишия, двустишья совершенно гениальные.
Евгений Сидоров: Мы даже не представляем, что мы потеряли. Жизнь, конечно, такая штука, проходит... Все там будем, что называется. Но Женя – это нечто уникальное, что было в нашей природе отечественной, литературной и политической, какой угодно.
Леонид Велехов: Это точно совершенно. Говоря о его уникальности, она распространяется и на какие-то противоречия, связанные с его судьбой. Как ему удалось быть одновременно и признанным и гонимым, и советским и оппозиционным, и разрешенным и запрещаемым? Из чего это получилось?
Евгений Сидоров: Вот это тоже, между прочим, коренится в глубине его характера. Дело в том, что Женя был очень непростой. Он достаточно расчетливая личность. Он не то, что без царя в голове. Нет, нет, нет. Он хотел быть государственным поэтом всегда, как Державин, как Пушкин в последние годы жизни. Именно социализм с человеческим лицом – вот его идеал. И в первой половине жизни его идеал, конечно, это Ленин. Он был всегда антисталинистом…
Леонид Велехов: То есть Ленин как антитеза Сталину.
Евгений Сидоров: Конечно! Почему он фактически был проповедником Советской власти, лучших ее каких-то моментов? Почему он выступил во время пражских событий? Я помню прекрасно, как он позвонил Андропову в связи с Солженицыным по автомату. Мы сидели у Беллы…
Леонид Велехов: То есть это у вас на глазах произошло?
Евгений Сидоров: Да, и Галя была. Его жены дружили, Белла и Галя Сокол-Луконина. И он позвонил. Его соединили. Андропов его послал подальше: "Не ваше это дело". Но он же это сделал! Когда он написал свою автобиографию сталинскую, он немножко не рассчитал. Сталинизм как-то бы чуть-чуть реабилитировался. 1964 год. И его – раз! – в "Комсомолке" целая полоса "Куда ведет хлестаковщина". И на полгода он невыездной. Что он делает? Он едет в Сибирь, пишет стихи о Сибири, о родине. Он все меняет, всю свою пластинку меняет.
Леонид Велехов: Всю пьесу меняет.
Евгений Сидоров: Да, да, да. Людей из среды диссидентов это раздражало. Если ты диссидент, так ты будь упертым до конца. А Женя не был никогда диссидентом. И в этом наше счастье. Пушкин никогда не был диссидентом. Если бы он пошел на Сенатскую площадь, мы бы не имели поэта. Женя играл свою партию. И он понимал, что он делал.
Леонид Велехов: Наверное, потому что все-таки больше всего он, как и Пушкин, в себе дорожил поэтом.
Евгений Сидоров: Поэтом дорожил. Он сознательно хотел быть голосом праведного государства, такого, какое он себе вымечтал – со свободой слова, со свободой дискуссии.
Леонид Велехов: И при этом вот эти колоссальные протуберанцы-вызовы реальному государству.
Евгений Сидоров: Да!
Леонид Велехов: Потому что "Наследники Сталина" – это вызов, "Бабий Яр" – это вызов, а "Танки идут по Праге "– тут вообще не о чем говорить!
Евгений Сидоров: Конечно! Потому что он хотел, чтобы государство слушало его. Он был голосом общества. И он мечтал, чтобы государство поступало так, как он хочет.
Леонид Велехов: А как вы считаете, он в чем-то добился этого?
Евгений Сидоров: Думаю – да, потому что он воспитал публику, которая его слушала, которая ему верила. Залы, которые были битком на его выступлениях! Это же не цирк, не мюзикл-холл. Нет! Они слушали голос. И манера чтения стихов потрясающая, неповторимая совершенно...
Леонид Велехов: Слушая вас, я думаю, что в этом смысле они были очень схожи с Юрием Петровичем Любимовым.
Евгений Сидоров: Да, да, да. Абсолютно с вами согласен!
Леонид Велехов: Который тоже был абсолютно советским режиссером.
Евгений Сидоров: Конечно.
Леонид Велехов: И был одержим этой задачей – как-то воспитать! Неслучайно он всех их звал, этих членов Политбюро, на свои спектакли. И умел тоже с ними вести какую-то игру.
Евгений Сидоров: Обязательно!
Леонид Велехов: И Высоцкий, конечно, условно говоря, в этой группе.
Евгений Сидоров: Да. Высоцкий был помоложе, он не был в этой компании. Он бывал на днях рождения Евтушенко иногда, но когда был Окуджава, Высоцкий никогда не расчехлял гитару.
Леонид Велехов: Что вы говорите?! Какая чудесная деталь.
Евгений Сидоров: Он очень уважал Булата. Он никогда не пел в присутствии Булата.
Леонид Велехов: Опять же, в определенных интеллигентских кругах высказывался такой упрек, когда Высоцкий умер, что они, в частности, Евтушенко, Вознесенский, не признавали в нем поэта.
Евгений Сидоров: Правильный упрек.
Леонид Велехов: И никак не помогли его публикациям.
Евгений Сидоров: Правильно. Только после смерти Роберт издал "Нерв".
Леонид Велехов: А что, это была ревность или, действительно, недооценивали?
Евгений Сидоров: Я сам недооценивал. Я лично не считал его поэтом. Это, к сожалению…
Леонид Велехов: Бывает такая аберрация.
Евгений Сидоров: Да, проходит время и выясняется, что и стихи замечательные, и все это по-другому читается и воспринимается. А тогда Булат был кумиром этого жанра. И Высоцкий казался слишком прямолинейным, немножко блатным.
Леонид Велехов: Между прочим, многие через это прошли – через признание сперва приоритета Булата, а потом Высоцкий стал раскрываться, как какая-то волшебная фотография, стал проявляться его гений, пласт за пластом.
Евгений Сидоров: Да. Поэтому первая и единственная его прижизненная публикация – это в "Метрополе", альманахе. Тогда Аксенов взял большой цикл.
Леонид Велехов: Была еще одна. Она была даже до "Метрополя" в журнале "Химия и жизнь".
Евгений Сидоров: Может быть, да. Это был хороший журнал.
Леонид Велехов: Да, хороший, популярный журнал и чудом каким-то проскочившая тогда публикация.
Вернемся к Евгению Александровичу. При этом своем сибирском характере он все-таки был человеком компромисса? Он был способен на компромисс?
Евгений Сидоров: После долгих раздумий – да. Да, да, это был человек компромисса, бесспорно, но компромиссов в строгих рамках. Он не переступал черту, когда можно не уважать свои поступки. Вот этого он держался очень твердо. Когда речь шла о компромиссе, он очень продумывал это все. Иногда ошибался. Потому что он был довольно откровенен, может быть, даже слишком иногда откровенен.
Леонид Велехов: Та же история с Бродским, когда он обнаружил какую-то совершенно неуместную наивность, рассказав про то, как он пошел на Лубянку...
Евгений Сидоров: Совершенно верно. Потому что у него арестовали много книг. Кто-то капнул – хватит, возит, возит, прекратите. И он пошел их вызволять...
Леонид Велехов: Почему его так любили обвинять в каком-то конформизме, в сотрудничестве с органами, в сотрудничестве с властью?
Евгений Сидоров: Потому что он больше всех ездил. Потому что он всюду собирал толпу. Мы были с ним в Испании в 1986 году. Это как раз был юбилей франкистского мятежа 18-19 июля и день рождения Жени, 18 июля. Я посмотрел, как там к нему относятся. Он действительно был человеком, чье имя, даже не читая, знало поразительное количество людей на земле. Это факт.
Леонид Велехов: Да, это факт. И на обложке "Тайм" я никого, кроме Пастернака и Евтушенко, не припомню из наших поэтов.
Евгений Сидоров: Да, совершенно верно. Поэтому вся эта слава, часто шумная, через край переливающаяся, она раздражала жутко даже тех, кто был рядом.
Леонид Велехов: Это все-таки…
Евгений Сидоров: Это зависть!
Леонид Велехов: Самый коренной порок, как нас научил Юрий Карлович Олеша.
Евгений Сидоров: Я вам скажу, что в Евтушенко, может быть, было не так много Моцарта, но в нем не было ни капли Сальери.
Леонид Велехов: Браво! Почему его так тянуло к левакам? Я понимаю, что мы тут сидели, никуда не ездили, ничего не знали. Он объездил весь мир. Какой-то рекордсмен по количеству поездок...
Евгений Сидоров: Да, 90! Он же подсчитывал.
Леонид Велехов: Невероятное какое-то число. Он все видел своими глазами – и как живет та же Куба, и какая-нибудь Камбоджа, Китай...
Евгений Сидоров: Это воспитание. Он советский поэт. Он совершенно советский человек и советский поэт. Конечно, его тянуло к левакам, к коммунистам. Причем, он искал коммунистов лучше, чем те, которые у нас. Вот вам ответ.
Леонид Велехов: Он искал то, чего не было у нас, в нашей жизни.
Евгений Сидоров: Он был воспитан на этом. Он другого не знал воспитания.
Леонид Велехов: А теперь о Евтушенко в послесоветской жизни. Он ведь был полон иллюзий и надежд по поводу перестройки и, действительно, врубился в этот период со свойственной ему темпераментом и энергией в общественную жизнь. А потом, насколько я понимаю, разочаровался, так ведь?
Евгений Сидоров: Когда он попал в Верховный Совет, конечно, он очень воодушевился. Он с Сахаровым сблизился. Он хватал Горбачева, подстерегал по всем углам.
Леонид Велехов: А Горбачев, кстати, к нему хорошо относился?
Евгений Сидоров: Хорошо, да. Но Горбачеву много надо было к кому хорошо относиться. (Смех в студии). А потом все это прекратилось. Почему Евтушенко уехал в Америку? Все думают об этом. Я тоже думал об этом. Я никогда с ним на эту тему не разговаривал. Никогда в жизни! Зачем? Это его решение, все нормально. Он все время приезжал сюда. Я его видел каждый год. Иногда в Америке мы встречались. Когда его вчера были в Политехническом, я выступал, приезжал. Все как и раньше. Но дело в том, что все, что он хотел, он уже сказал.
Леонид Велехов: И он это ощутил, он это понял, да?
Евгений Сидоров: Его время кончилось. Поэтому такой азарт к антологиям. Поэтому такое желание создать памятник себе в другом жанре.
Леонид Велехов: А как, между прочим, он отнесся к вашей бурной политической карьере?
Евгений Сидоров: Я не знаю.
Леонид Велехов: Вы обсуждали с ним как-то то, что происходит в России?
Евгений Сидоров: Конечно, мы же друзья. Во-первых, он заявил, что это он меня порекомендовал, что не факт. (Смех в студии).
Леонид Велехов: Но будем считать, что так и было. Опять же, красиво!
Евгений Сидоров: Конечно. Он написал об этом в какой-то газете. На самом деле не так немножко было. Он написал стихи про меня, что есть незапятнанный министр какой-то. Я не хочу это цитировать. Стихи о том, как я стал министром, какой я хороший министр...
Леонид Велехов: Между прочим, вспомним, что он умел остро реагировать и в 90-е. Я помню, как он отказался от ордена Дружбы народов.
Евгений Сидоров: Да, из-за Чечни, в 1994 году.
Леонид Велехов: Я не знаю только – вслед за Левитанским или до Левитанского.
Евгений Сидоров: Это было одновременно.
Леонид Велехов: Потом что бедный Левитанский после этого скоро и умер.
Евгений Сидоров: Да. Когда в 1994 году вошли войска туда, Игорь Векслер, корреспондент ТАСС, брал у меня интервью. Будучи министром, я сказал, что с каждым убитым мирным жителем в Чечне съеживается, как шагреневая кожа, наша демократия. На ленте ТАСС это было. Ни одна газета это не напечатала, но никто в правительстве мне ничего не сказал.
Леонид Велехов: В этом отличие того времени от нынешнего.
Евгений Сидоров: Конечно! Тогда это было возможно. Когда в Большом театре произошла смена руководства без моего ведома, так я просто собрал пресс-конференцию и сказал, что со мной никто не посоветовался. Черномырдин меня вызвал на ковер, увидев бунт на своем корабле. Я говорю: "Нет, я так не могу. Это все-таки Большой театр".
Леонид Велехов: Как он отнесся к смене эпох, к приходу Путина? Произошла ли с ним такая же метаморфоза, скажем, как с Солженицыным, которую никто не ожидал?
Евгений Сидоров: Нет. С ним это не произошло, потому что он был всегда государственным человеком, независимо ни от чего. И потом, ему всегда нужна была государственная помощь. Например, из Америки он мне звонил и говорил: "Давай, напишем письмо помощнику Путину. Надо деньги достать на третий том антологии" и т. д. И я писал Пескову письма, и деньги добывались.
Леонид Велехов: Диссидентом он так и не стал.
Евгений Сидоров: Нет.
Леонид Велехов: Вот это его желание быть похороненным рядом с Пастернаком: что вы в этом видите?
Евгений Сидоров: Он и здесь срежиссировал свою судьбу. Это красноречивый пример того, что он делает свою биографию, свою жизнь и свою смерть.
Леонид Велехов: Что в этом было больше – желания показать свою равнозначимость с Пастернаком или преемственность этой линии поэтической?
Евгений Сидоров: Конечно, поклонение перед Пастернаком. Ни в коем случае не равнозначимость. Во-вторых, надо вспомнить ту бодягу, которую показывали по телевизору, "Таинственную страсть".
Леонид Велехов: Да, чушь собачья.
Евгений Сидоров: Там, к сожалению, вся история "Евтушенко и Пастернак" совершенно искажена. Евтушенко замечательно вел себя в период, когда травили Пастернака. И он отказался… Он был секретарем комитета комсомола Литературного института или Союза писателей, я не помню. И он отказался. Его вызывали в горком. Он сказал: "Я не читал, отстаньте". Это был замечательный поступок.
Леонид Велехов: В фильме ему приписал ровно противоположное.
Евгений Сидоров: Да!
Леонид Велехов: И он, бедный, возмутился и написал письмо. Я не знаю, какое это имело последствие.
Евгений Сидоров: Это безобразие. Я тоже написал письмо, и в "Комсомолке" напечатали его. Я рассказывал, как все было. Мы же помним все это дело... А в истории с местом захоронения он опять сыграл на опережение. Белла – на Новодевичьем, Андрей – на Новодевичьем, а он – там, где поэзия. Это был грандиозный ход.
Леонид Велехов: И какой правильный при его звучности!
Евгений Сидоров: Да, вот так вот. Русский национальный поэт должен лежать там. А он действительно национальный поэт России.
Леонид Велехов: Конечно.
Евгений Сидоров: При этом я отнюдь не умоляю значение других шестидесятников.
Леонид Велехов: Но свое место он этим посмертным действием застолбил.
Евгений Сидоров: Да.
Леонид Велехов: Он остался рядом с Пастернаком.
Евгений Сидоров: Да.
Леонид Велехов: Замечательно! Евгений Юрьевич, я вам благодарен за такой содержательный, интересный и эмоциональный разговор. Все-таки личность Евтушенко всегда вбрасывает адреналин, что называется.
Евгений Сидоров: Спасибо, Леонид Юльевич!
Леонид Велехов: Спасибо!