Как бы не запылало...

Экологи сообщают, что по итогам 2016 года Ленинградская область заняла 83-е место из 85 в экологическом рейтинге субъектов Российской Федерации.

Не последнюю роль в столь плачевном рейтинге сыграл полигон по приему и ликвидации химических промышленных отходов "Красный бор". Этот полигон давно выработал свою мощность и уже законсервирован, но его котлованы не имеют должной изоляции и поэтому представляют опасность для окружающей среды и для здоровья жителей Ленинградской области и Петербурга. О том, почему полигон, строившийся всего на 3 года и вместо этого проработавший 45 лет, до сих пор не рекультивирован, мы говорим с председателем Межрегиональной инициативной группы по экологической безопасности Петербурга и Ленинградской области Викторией Марковой.

Виктория Маркова в программе "Петербург Свободы"

​– Виктория, чем так опасен и вреден полигон "Красный бор", почему ваша инициативная группа с таким упорством уже не первый год бьется за его рекультивацию? Экологи и местные жители много раз били тревогу по поводу того, что из котлованов и карт с химическими отходами ядовитая жидкость вытекает наружу – и куда же она попадает?

– Через магистральный канал и по существующей гидросети все это попадает в Неву, а оттуда – в Балтийское море. Поэтому "Красный бор" и стоит под номером 23 в списке горячих точек Хельсинкской комиссии по защите морской среды Балтийского моря. Мы – в числе девяти стран, входящих в Хелком, и мы, по международному соглашению, обязаны ликвидировать эту горячую точку.

Полигон, прежде всего, вредит здоровью людей, живущих в близлежащих поселках. Основные заболевания – онкология, болезни дыхательных путей, аллергия, причем дети страдают больше, чем взрослые. К сожалению, полигон "Красный бор", в нарушение и российского, и международного законодательства, построен выше водозабора, то есть то, что вытекает из его котлованов, попадает в наши краны. Конечно, "Водоканал" может сказать, что он очищает воду, но не по всем показателям. И ведь дело не только в питьевой воде – как быть с рыбой, которую мы едим? Полигон просто по закону не может находиться в этом месте, но он строился в конце 60-х – начале 70-х, а законодательство, СНиПы по полигону появились уже в 1985 году – после того, как он был построен.

– То есть закрывать его надо было именно тогда?

– Да, поэтому тогда и было решено построить завод по переработке отходов.

– А почему именно в этом году опять возник шум по поводу полигона?

– В конце декабря прошлого года губернатор Георгий Полтавченко, которому полигон, видимо, очень надоел, написал Путину письмо с просьбой забрать полигон в федеральное ведение. Но в этом письме дана недостоверная информация – прежде всего, о том, что у города нет полномочий по обезвреживанию отходов. Это неверно. Есть юридическое заключение ЗАКСа, где черным по белому написано, что такие полномочия имеются.

А еще губернатор написал президенту, что подотчетный ему комитет сделал оценку накопленного вреда и направил ее в Министерство природных ресурсов и экологии. На самом деле никакой оценки не сделано и никуда не направлено. Президент направил это письмо министру природных ресурсов и экологии Сергею Донскому. Донской приехал на полигон и увидел своими глазами, что стоки через магистральный канал текут в Балтийское море. И даже если они текут через очистные сооружения, Сергей Ефимович сразу понял по цвету и запаху, что они не чистятся до нормативов.

– Это ведь длится годами: стоки текут, активисты это фиксируют, сообщают журналистам, возникают скандалы, а потом все затихает. Почему ничего не сдвигается с мертвой точки?

– При позапрошлом руководстве мы ловили работников полигона за руку – по ночам шандора, закрывающая стоки, была открыта, и просто текла река. Потом пришел приличный директор – во время его правления шандору отремонтировали. Это Виктор Колядов, который вошел в историю тем, что при нем были отремонтированы стоки и запущена первая очередь очистных сооружений. Мне кажется, если бы не он, тут бы вообще ничего не делалось. Но он продержался всего четыре месяца. Он честно написал, что полигон близок к чрезвычайной ситуации, и поэтому, видимо, Комитет по природным ресурсам решил, что такой директор не нужен, что нужно опять все затихарить и скрыть. Может, тут сыграли роль финансовые интересы – не исключено, что деньги, отпущенные на полигон, хотели перекинуть в какое-то другое место.

​– Уточните, пожалуйста, что представляет собой полигон, почему из него все время вытекает яд?

– Это 73 гектара, где накоплено от 1,5 до 2 миллионов тонн – парадоксально, что никто не знает чего. Якобы документы на принятые за весь период работы отходы исчезли. Он ведь строился всего на 3 года, а проработал больше 45. Большая часть котлованов или карт с отходами – закрытые, там жидкие отходы засыпаны твердыми и сверху присыпаны землей. По закону, закрываться карты должны послойно: слой отходов – глина, слой отходов – глина, поэтому теперь все проседает, и отходы выдавливаются наружу. И еще есть 5 открытых котлованов, самый большой – 24 метра глубиной (это 7-этажный дом, размер стадиона), и копилось все это 20 дет, хотя по СНиПам должно было копиться не более двух. Среда агрессивная, она разъедает кембрийские глины, в которых вырыты эти котлованы. К тому же глины залегают ниже уровня земли, над ними еще семь метров песчаника, который пропускает содержимое котлованов. Но там все так долго копилось, что места не хватило, и стали делать обваловку – так, что над песчаником еще слой обваловки, тоже не герметичной. Поэтому значительная част карты дренирует, содержимое просачивается в поверхностные и грунтовые воды. И первым делом надо правильно рекультивировать эти пять карт.

– А есть для этого способы?

– Да, наша рабочая группа занимается этим уже три года. У нас была группа при Росприроднадзоре по Северо-Западному Федеральному округу, сейчас есть группа при экологическом совете при губернаторе Ленинградской области – спасибо ему большое за его здравую позицию. "Красный бор" принадлежит Петербургу, но вокруг-то земли Ленинградской области, так что без поддержки Александра Дрозденко нам было бы намного труднее.

Парадокс в том, что нам всегда предлагают одно и то же – сжигание отходов. Уже есть справочник новых доступных технологий, есть распоряжение правительства о приоритете импортозамещения, и все равно нам предлагают очередное импортное сжигание. Финская компания "Пеуру Рус" предлагала построить завод по сжиганию отходов, рассчитанный на утилизацию 40 тысяч тонн в год – это значит, 50 лет пришлось бы перерабатывать все, что у нас накопилось. Мало того, что это очень вредно, но это и невозможно.

И сейчас мы узнаем, что министр Сергей Донской обсуждал наши проблемы с компанией "Экокем", а значит, скорее всего, нам опять предложат сжигание. Но у нас в городе очень мощная кампания против сжигания: я уверена, что мы этого не допустим. Просто нам придется около года воевать перед президентскими выборами – я не знаю, кому это нужно.

Виктория Маркова

А технологии есть – карты можно обводнить, можно очистить многоступенчатым способом. Этим занимаются несколько компаний, и на полигоне уже были испытания. Все возможно – это наши технологии, и они недорогие.

– Все это наводит на мысль о том, что затягивание процесса и его удорожание кому-то выгодно.

– Да. К сожалению, на полигоне не был введен в эксплуатацию завод по переработке отходов, который строился с 1994 года. Тогда Путин был заместителем Собчака, и там стоит его подпись как ответственного за строительство этого завода. Они просили деньги у Черномырдина, средства стали поступать, но полтора миллиарда куда-то делись. Теперь вместо завода стоят голые корпуса, и в них растет трава. Сверху они покрашены, а внутри пусто, или стоит какое-то ржавое оборудование. Завод был призван снизить мощность полигона, а еще хотели принимать новые отходы. Слава богу, принимать ничего полигон не может: этого удалось добиться по суду в прошлом году – за нарушение экологического законодательства. И все уже поняли, что завод не достроить никогда, от этой идеи было решено отказаться.

– А что происходит с самими отходами – как теперь справляются предприятия, куда они их вывозят?

– За время существования полигона картина сильно изменилась – теперь предприятия стараются использовать как можно больше сырья: той же гальваники остается очень мало, "нефтянку" выжимают до последнего, везут самые остатки. То есть сегодня город производит очень немного опасных отходов: 15 тысяч тонн, несколько вагонов. Из них не имеют альтернативного обезвреживания только 1,5 тысячи тонн, все остальное – это отходы 3-го и даже 4-го класса, которые можно захоранивать на любом полигоне ТБО. Поначалу еще хотели построить другой завод на территории Ленобласти, но при такой малой мощности это не очень выгодно.

– От кого же все-таки зависит рекультивация, которой вы столько лет добиваетесь?

– Только от хозяйствующего субъекта – а это Петербург. Они хотели отдать полигон федералам, но на самом деле для этого нет правовых оснований – думаю, такой доклад и пойдет Путину. У нас все зависит персонально от Георгия Полтавченко.

– Вот вы говорили об открытых картах: ведь понятно, объем отходов высшего класса опасности, которые туда попадают, увеличивается за счет осадков, а потом все это выливается через край. Как же можно было этого не предвидеть и проектировать открытые котлованы?

– И как можно было строить такие огромные карты? В 70-х годах они были небольшие, и отходы в них загущались цементной пылью – возможно, они даже не потребуют рекультивации. То есть сначала все было разумно, а вот делать огромную открытую карту – это было безумие.

​Когда приезжала комиссия Хелком, они презентовали специальную фанеру, устойчивую к химическому воздействию. Но у нас взяли фанеру Ф-12, самую простую, она прогнулась, и если даже сейчас сделать борта, вода все равно не будет там собираться. Я написала в Контрольно-счетную палату, они сейчас проводят проверку, мне уже написали, что покрытие неэффективно, так что отчет будет плохой, Комитету предстоит отбиваться. В этом году Комитет по природным ресурсам решил накрыть его понтонами. Есть научно-технический совет, куда входят люди из Росгеологии, которые сразу сказали: прежде всего, надо отсечь грунтовые воды. Какой смысл накрывать, если вода все равно проходит сквозь слой песка? К сожалению, экранирование от грунтовых вод не сделали, поэтому укрытие не могло быть эффективным. К тому же оно не доходит до самой обваловки, и все так и льется в карту.

– То есть покрытие получилось, как крышка от кастрюли, не доходящая до краев?

– Да, все опять сделано через известное место. На это потратили 120 миллионов – на эти деньги можно было купить оборудование для переработки отходов. И все равно мы сейчас воюем за экранирование от грунтовых вод, ведь иначе, даже если приобретут оборудование, это все равно будет бездонный колодец, деньги будут уходить, а жидкость – прибывать.

– А понятно, чем можно экранировать отходы от грунтовых вод?

– Там ведь химический коктейль. Например, три карты у нас были предназначены для отходов неорганического состава – отходов гальванических производств: неорганические кислоты, щелочи, растворы солей. В нарушение техрегламента туда сбрасывались совершенно другие отходы: химические реактивы в таре, магниевая стружка отработанные батарейки, и в других картах – та же картина. Получился химический коктейль – туда сбрасывали даже отходы первого класса опасности, которые можно только закапывать в контейнерах. И теперь для переработки отходы надо усреднять. Были пилотные испытания западных установок, но они рассчитаны на селективную переработку, они начинают качать, и нужно добавлять другие реагенты. В общем, это сложная история, мы получили большую проблему.

– Откуда же такой чудовищный бардак, где проверяющие органы, почему они допустили возникновение этого ядовитого коктейля?

– Я этим занимаюсь три года, и мне кажется, все происходит из-за неправильных кадровых решений Полтавченко. Краткое время полигоном занимался вице-губернатор Албин. Это было как со стадионом, который он все-таки достроил: он зашел, понял, что корпуса завода не зарегистрированы, что это фантом, увидел весь букет проблем. При нем был организован штаб действий по полигону "Красный бор", куда вошли экологи, включая "Гринпис". Все решения принимались коллегиально и открыто. Штаб просуществовал месяц. К удивлению экологов, всех пустили на полигон, все можно было увидеть, не надо было ничего снимать с дронов. Нас сразу попросили написать техзадание на обследование полигона с целью его рекультивации. Как только оно стало рождаться, штаб закрылся, до сих пор не проведено никакого обследования. Когда все стало понятно, Полтавченко забрал полигон от Албина и передал Дивинскому, штаб распустили, закрутили гайки, стали все замалчивать.

– Но все-таки многое вскрылось и кое-что было исправлено?

– Запустили очистные сооружения, они чистят не карты, но хотя бы ливневые стоки. Демонтировали участок термического обезвреживания – это были установки для сжигания без очистки, сделанные умельцами полигона еще в 60-е годы, без всяких сертификатов. Это была ужасная вонь! Постепенно участок выходил из строя, к приходу Албина из семи установок четыре были сданы в металлолом, а три – затоплены. А по документам они работали, и каждый год закупался мазут. Единственный хороший директор полигона Виктор Колядов так и написал председателю Комитета, что отходы сливались в лес, а участок служил для списания денег на мазут. Албина к этому времени перебросили на стадион – более важный объект.

Полигон "Красный бор" - корпус по переработке жидких отходов

– Кто ловит рыбу в этой мутной воде?

– По моим обращениям в 2014–15 годах заведено три уголовных дела – по поводу того, что за 345 миллионов были вырыты 3 несанкционированные карты, которые тут же обрушились. Второе дело – по поводу очистки тары, которая до сих пор не очищена, они ее чистили силами полигона, а не силами компании, и так и не дочистили. И сейчас понтоны укладывали прямо на лед и на эту неочищенную тару, горючую, с нефтесодержащими отходами. Мы не знаем, что будет, когда потеплеет – как бы это все вообще не запылало…

У каждой проблемы – свои имя-отчество. В данном случае это компания "Гидрокор"; понтоны устанавливались при директоре полигона Алексее Трутневе.

– Там, наверное, тоже система откатов.

– Она сложилась давно. Я анализировала контракты – их из года в год получают одни и те же компании.

– И им выгодно, чтобы полигон никогда не решил свои проблемы, чтобы они могли все время что-то делать и получать финансирование?

– К сожалению, это так и есть. Нам удалось отсечь тех, кто привозил туда отходы, закрыть полигон – это была еще одна кормушка. Туда можно было практически беспрепятственно сливать все, что угодно. Закрыть удалось только с четвертого захода, на суде Роспотребнадзор объединился с чиновниками губернатора Ленинградской области: у сильного врага должен быть сильный противник.

С октября 2015 года у полигона нет декларации безопасности. Оформляя новую лицензию, им придется восстанавливать и декларацию – а это значит, хоть что-то привести в порядок. Если бы они этим занимались, они бы давно могли ее восстановить и закупить новое оборудование.

– Почему же это делается – ведь полигон получает какие-то деньги?

– В этом году было истрачено 267 миллионов, а по моим подсчетам – более 300. На 2017 год запрошен 171 миллион, из них 73 – только на ремонт обваловки. Три года назад этот ремонт во всех пяти картах сделали за 35 миллионов, и непонятно, почему теперь на то же самое требуется в два раза больше. В этом году огромная сумма ушла на укрытие карты псевдопонтонами без изоляции от грунтовых вод – на эти деньги можно было купить оборудование для обезвреживания, для переработки отходов. Как бы не получилось так, что на следующий год мы останемся без оборудования, а потом – опять и опять… Ведь все время делаются какие-то поверхностные работы – давайте мы тут покрасим, тут сверху прикроем…

– Так, может, это вообще имитация деятельности, может, кому-то выгодно, чтобы ничего так и не было сделано по существу?

– Я анализировала все контракты по системе госзаказа за последние лет десять: одни и те же компании из года в год осваивают деньги. Контрактов 20 числится за компанией "Водстрой": получается, что она ответственна за состояние всех гидротехнических сооружений и за проект новых котлованов, который не прошел техническую экспертизу, хотя должен был проходить. Вместо этого их оформили не как новое строительство, а как реконструкцию, чтобы не проходить экспертизу и просто освоить еще 34 миллиона на строительство котлованов, которые сразу же осыпались. Получается такая бесконечная история…

– И с этой компанией не перестали иметь дело?

– У нас ни с кем не разрывают контрактов. Вот карты осыпались – договор не расторгнут ни с теми, кто делал проект, ни с производителями работ, никто не потребовал назад деньги – ничего не произошло. На содержание полигона и на строительство завода расходовались деньги из бюджетов разных уровней, а также средства иностранных грантов. Еще в 2003 году был заключен договор на кредит с Европейским банком реконструкции и развития, да еще пять международных экологических организаций дали свои деньги безвозмездно. Там были деньги и на рекультивацию этих злосчастных пяти открытых котлованов – их уже давно не должно было быть. И если с нашими деньгами еще можно что-то понять, то международные деньги отследить очень трудно.

Сейчас почему идет такая волна – по-моему, искусственно поднятая? Мне кажется, ее подняли наш Комитет по природопользованию и наш ЗАКС, господин Макаров. Мы думали: почему они вдруг закричали, что без лицензии – беда? По нашему ощущению, все идет к очередному большому распилу, все надеются, что деньги дадут, во-первых, федералы, а, во-вторых, финны, а может, еще Европейский союз или Европейский банк реконструкции и развития. Все ждут больших денег, которые опять можно будет осваивать.

– И никогда не завершать работы на полигоне, чтобы не резать эту дойную корову, чтобы она была всегда.

– У меня есть ощущение, что документы, которые в последнее время даются губернатору, не проходят юридический отдел. Не проходило его письмо Путину с просьбой передать полигон в федеральное ведение, хотя юридических оснований для этого нет – профессионалы не могли этого не заметить, и мне непонятно, зачем нужно было подставлять Полтавченко.

И такое ощущение, что делают это одни и те же люди – Игорь Дивинский, Вячеслав Макаров, да и ЗАКС занимает очень странную позицию, а спикер ЗАКСа по всем этим вопросам ведет себя даже агрессивно. И все это – в тесной связи с митрополией, с Варсонофием. Вот они недавно были в Александровском скиту, вместе совершают паломнические поездки. Мне кажется (это мое личное впечатление), что эти странные безумные решения принимаются в паломнических поездках.

Хотелось бы, чтобы все это было ближе к реальности, к обществу, а то как будто никто не хочет конечного результата. Это как наш стадион: он строился, строился – будто никто не собирался его достраивать. Так же, как завод на полигоне, строившийся с 1994 года – его совершенно точно никто не собирался вводить в эксплуатацию, иначе давно уже можно было бы ввести. Как это можно: оборудования нет, а они красят корпуса и проводят контракты на озеленение! Это же по закону неправильно: завода нет, а они сажают тюльпаны и сирень! Нет человека, который бы сказал: все, я это доделаю.

По словам Виктории Марковой, сейчас составлена очередная дорожная карта, по которой на этот год намечено только обследование полигона, а на следующие два года запланирован проект рекультивации, осуществлять его собираются с 2020 по 25 год, а с 2014-го и на неопределенные сроки предполагается мониторинг. Активистка считает такую дорожную карту не решением проблемы, а ее необоснованным затягиванием.