Смерть в Канске

Приближающийся Каннский фестиваль напоминает русским синефилам о своем тайном и бедном брате, лишенном одной буквы н, видеофестивале в сибирском Канске, существующем с 2002 года. В конкурсной программе прошедшего в Висбадене фестиваля GoEast участвовал фильм, снятый в Канске двадцатью режиссерами из разных стран. Идея фильма "Россия как сон" принадлежит президенту Канского фестиваля режиссеру и продюсеру Андрею Сильвестрову, он и представлял картину в Висбадене.

"Россия как сон" – фантазия о стране, по дорогам которой куда-то катит полупустой автобус, в кафе время течет не так, как за его дверью, и где можно встретить людей, неспособных проснуться: иностранца, барахтающегося в сибирской реке; девушку, которую зарезал пьяный муж; человека, пишущего на железнодорожных рельсах строки Чехова; юношу, гуляющего нагишом вдоль нескончаемого забора; мужчину, выпускающего фейерверк из своих черных штанов, и русскую красавицу, исполняющую в лесу песню о березоньке. В фильме снимались жители Канска: посетительница кафе поспорила с Андреем Сильвестровым о хронологических аномалиях, продавец овощей рекламировал свой товар, буфетчица прочитала меню наизусть, пенсионерка продекламировала стихотворение о родном крае, а несколько прохожих без всякой подготовки весьма артистично описали собственную смерть.

После сеанса мы разговариваем с Андреем Сильвестровым в фойе висбаденского киноцентра "Аполлон":

Андрей Сильвестров в программе "Культурный дневник"

– Андрей, ваш голос впервые звучит в фильме, когда вы рассказываете о покрытой копотью башне в Канске. Что это такое?

– Это колокольня, которую построил архитектор Савин. Звук в ней делал всем известный перформер Виноградов. Там специально установлены рельсы, всякие железячки, которые люди могут дернуть, струны, – тогда раздается звон. Колокольня, как и другие памятники, подвергается нападениям и разрушениям. За два месяца до фестиваля она загорелась, но удалось потушить и частично ее возродить. Сейчас она стоит возрожденная, но след от пожара остался. Был еще один прекрасный объект, который в поле под Канском построил один из моих любимых художников Хаим Сокол, он построил там лес из шпал. Поскольку Канск находится на кандальном тракте, то лес из шпал – это очень символичное и красивое зрелище. Колокольня в городе находится, под камерами, под охраной, ее могли спасти, а там сразу, на следующий день после того, как поставили, украли половину шпал, остальные сгорели, сейчас его почти не видно, остались маленькие полусгоревшие обрубки за городом, в траве. Это тоже для современного искусства вполне достойная жизнь объекта.

Андрей Сильвестров

– Это одна из главным тем фильма – скоротечность, зыбкость, смерть уже подстерегает нас в двух шагах. И вы, когда произносите второй свой монолог, говорите, что прощаетесь с этим городом. Почему? Канский фестиваль погиб?

– С Канским фестивалем каждый год происходит одна и та же история. Сейчас у нас нет денег на следующий фестиваль, так же их не было в прошлом году, но чудом в самый последний момент сумма нашлась и мы смогли сделать фестиваль. Так же в этом году мы ищем деньги, даже объявили сбор денег на "Планете" – это такая краудфандинговая площадка, потому что уже больше ни на что не рассчитываем. Я надеюсь, что нам удастся опять провести его. Конечно, в фильме говорю не совсем я, говорит лирический персонаж, которого я выстроил, такой типа режиссер, который уезжает из этой страны. Надо сказать, что в 2015 году, когда мы снимали фильм, склонность к немедленному отъезду во мне была даже более, чем сейчас. Ощущение себя в осажденной крепости с маленькой компанией друзей, а вокруг катастрофа – оно реально присутствовало, я через своего персонажа это ощущение транслировал.

– 15 лет назад этого ощущения, наверное, еще не было, хотя уже начиналась эта эпоха. Канский фестиваль возник в другое время, когда было гораздо больше энтузиазма, когда все были моложе и не понимали, к чему это время ведет. Канский фестиваль придумали вы?

– Я пошутил по этому поводу, а делать его начали мои друзья и соратники Паша Лабазов и Надя Бакурадзе. Именно они провели первый фестиваль, на который я даже не поехал. Производством фестиваля занимаются в основном они. Я почетный президент. Мы очень ценим это место за возможность абсолютно свободного пространства для очень разных менталитетов. И западное сознание в какой-то степени закрепощено, не говоря уже о наших любимых проблемах. Вот эта встреча на территории, на которой всякая надежда на что-либо уже потеряна, дает тебе стремление, желание здесь и сейчас осуществлять необходимые для тебя вещи. Что касается эпохи, мы переживали разное. Например, после третьего фестиваля как раз случился Беслан и вышла статья в местной прессе с названием "Тайные тропы терроризма в Сибири". Тогда нам казалось, что завтра мы и в Красноярск не выедем.

– Это вы протоптали тропу?

– Видимо, да. Террористы не пробрались, но мы уже там. Все время меняется отношение власти, каких-то общественных организаций к нам. В основном, поскольку мы такие **анаты, то и отношение как к **анатам. Не запрещать, но и не сильно поддерживать. Как-то пока фестивалю удается лавировать.

– Пока терпят?

– Терпят. И потом появились люди (ведь уже 15 лет фестивалю, в этом году 16-й), которым хочется, чтобы это было. Благодаря этому идет эта поддержка. К сожалению или к счастью, тут неизвестно, возможно, Бог бережет от любви государства, что дает возможность нам оставаться все теми же **анатами.

– Одна из главных тем фильма – смерть. Вы спрашивали жителей Канска, как они умерли. Почему возник этот вопрос?

– Это было связано с тем, что мы с композитором Ираидой Юсуповой в это же время работали над проектом "Открытки с того света". Это замечательный сборник стихов Франко Арминио, потрясающего итальянского поэта, он, собственно, так и устроен. В книге сам Арминио придумывает эти тексты, а Ираида написала оперу в виде реквиема по этим стихам. Мы надеемся, что будет возможность ее поставить в ближайшее время. Работая над этим проектом, я решил попробовать, как это в реальной жизни происходит. Удивительным образом столкнулись эти две вещи: человек рассказывает о своей смерти и делает это искренне, в этот момент он как бы ее переживает. Я стою за камерой, у меня каждый раз шли мурашки по коже.

– Особенно женщина, которая говорит, как ее зарезал пьяный муж.

– Это вообще потрясающе.

– "Я люблю красный цвет, но не в такой ситуации", – говорит она о своей крови.

​– Это для нас тоже неожиданность, они же импровизируют. В этом смысле это – рождение здесь и сейчас живого смысла, с одной стороны, а с другой стороны, переживание собственной смерти, оно на самом деле дало тот смысловой ток, в котором и существует фильм, когда мы переживаем смерть нашей цивилизации, России и так далее, с одной стороны, с другой стороны – мы ее здесь же и сейчас производим и возрождаем.

– Мне понравилось, как вы наложили звук из конспирологического телефильма о гибели цивилизации на картинку с изображением памятника советской эпохи.

– Это документальный фильм 80-х годов, типа "Клуба кинопутешественников". Это работа, которую сделал наш звукорежиссер Антон Курышев, тоже замечательный художник. Тут очень важно сказать, мне все время немножко неудобно, что я почти ничего в фильме не придумывал, мы только придумали форму и дальше создали эту фреску. Авторов много. Как в этой новой медиареальности распределяется авторство – это очень большой вопрос.

– Вы много чего придумали, вы поддерживаете и создаете новое кино, но по большей части, к сожалению, оно существует на фестивалях в Европе. Скажем, "Эликсир", который мы видели в Берлине, великий фильм "Бирмингемский орнамент", который я смотрел в Риме... Не знаю, видят ли их в России вообще? Вот "Россию как сон" видели?

– Мы фильм этот выпустим в прокат, сто процентов, я в этом уверен. Три раза были показы в России, один раз это была премьера, открытие Канского фестиваля в Москве, который назывался Московский международный канский фестиваль. Это был первый зал "Октября", 900 мест, полный зал и абсолютное принятие фильма. Дальше мы показывали в Екатеринбурге, в "Ельцин-центре", тоже очень хорошая была реакция. Поэтому этот фильм мы точно выпустим в прокат. Другое дело, что этот прокат будет, понятно, 5–10 копий еле-еле, потому что всей этой системы практически не существует. Появилась альтернативная площадка, которая мне очень нравится, она называется "Пилигрим". Такая маленькая, небольшая независимая площадка в интернете, которая выкладывает для просмотра независимым образом снятые фильмы. И дальше там есть функция "Отблагодарить автора". Например, наш "Бирмингемский орнамент" за две недели посмотрело тысяча человек, и, хотя ни копейки не перевели, уже есть радость и от этого. А так, к сожалению, да, действительно это единичные небольшие показы, и больше всего мне больно, что мы не можем выпустить новый фильм Олега Мавроматти "Страус, обезьяна и могила".

– Я как раз собирался спросить, потому что это великий фильм.

– Абсолютно. Меня поражает одна вещь, что все, кому я показываю, все говорят – это великий фильм, мы в шоке. И никто, включая западные фестивали, не рискует, все боятся.

– Чего боятся западные фестивали, решительно не понимаю.​

​– Мне кажется, в этом фильме есть прорыв в какую-то другую реальность, которую просто человеческая душа пока не готова принять. Это что-то с этим связано. Потому что на самом деле политически там нет ничего такого, что могло быть запрещено в Российской Федерации. Он ни антиправительственный, ни антипутинский, ни заукраинский, он просто против людей. Люди интуитивно чувствуют это и пытаются защититься. Для меня сейчас очень важные задачи – это выпустить фильм "Прорубь", над которым мы трудно работали, он тяжело дался, – и понять, как мы можем показать Олега Мавроматти. Потому что я боюсь, что даже независимые интернет-площадки могут напрячься.

– Я включил этот фильм в свой список лучших фильмов 2016 года. Будем надеяться, что в этом году он появится. Возвращаясь к фильму, который мы сейчас посмотрели, это, конечно, очень интересный опыт – поездки в Сибирь, общение с людьми, которые оборачиваются на ваш разговор в кафе и говорят, в каком они времени существуют. Какое у вас ощущение от этого мира, что вы для себя открыли, москвич, приезжающий в Канск?

– Надо сказать, что сибиряки, конечно, другие – это правда. Когда приезжаешь туда, понимаешь, что там не было никогда крепостного права. И это очень важно, что люди изначально свободны и открыты. Гораздо более свободны и открыты, чем в Москве.

– "Тропы терроризма" все равно находят.

– Доносчики и лизоблюды есть везде. Это была попытка выслужиться перед кем-то, никто серьезно на это внимания не обратил, сказали: ну и идиоты. Это не работает. В этом смысле дух свободы ощущается. Другое дело, что, конечно, жизнь тяжелая, не богатая, особенно в маленьких городах, деревнях. С точки зрения культуры и образования очень замкнутая. Возможно, современные технологии, интернет повлияют и станет легче. Что вы хотите, нет вообще в России ни одного нормального художественного музея за пределами столиц. Как это возможно? Я был недавно в Волгограде, как так можно жить? Огромный миллионный город, там маленькая картинная галерея, пять картин не первого ряда. Здесь в Висбадене коллекция больше и лучше. Но в Канске действительно место силы, туда хочется возвращаться, там есть такая безнадега, которая дает надежду.

– Если Россия – сон, то что это за сон?

– Буддисты говорят, что всё – это сон. Так что тут уж с какой стороны посмотреть. Конечно, Канский фестиваль – это такой трип, в котором присутствует много разного веселья, много необычного искусства, много того, чего и в Москве невозможно сделать, и в Европе трудно, а там почему-то получается. Важно, что есть какая-то коммуникационная решимость, по-русски скажем, какое-то братство возникает. Есть канское братство – это взаимодействие людей, делающих что-то, что вообще в реальности и рассудке человеческом практически невозможно.