Архивный проект "Радио Свобода на этой неделе 20 лет назад". Самое интересное и значительное из архива Радио Свобода двадцатилетней давности. Незавершенная история. Еще живые надежды. Могла ли Россия пойти другим путем?
"Влечет меня старинный слог...". К юбилею Беллы Ахмадулиной. Впервые в эфире 14 апреля 1997.
Марина Тимашева: В нашей программе участвуют Елена Боннэр и Елена Камбурова, Андрей Битов и Андрей Вознесенский, Георгий Владимов, Резо Габриадзе, Борис Мессерер, Евгений Попов. Программу подготовили и ведут Марина Тимашева и Илья Дадашидзе.
Илья Дадашидзе: "Лучшее, чем обладает каждая нация - это ее язык. Лучшее в каждом языке - созданная на нем литература. Лучшее в любой литературе - поэзия. Из этого следует (по меньшей мере, на мой взгляд), что хороший поэт является сокровищем нации. Тем более, если такой поэт – женщина. Белла Ахмадулина - сокровище русской поэзии. Иосиф Бродский".
Белла Ахмадулина:
Это я - в два часа пополудни
Повитухой добытый трофей.
Надо мною играют на лютне.
Мне щекотно от палочек фей.
Лишь расплыв золотистого цвета
понимает душа - это я
в знойный день довоенного лета
озираю красу бытия.
"Буря мглою...", и баюшки-баю,
я повадилась жить, но, увы, -
это я от войны погибаю
под угрюмым присмотром Уфы.
Как белеют зима и больница!
Замечаю, что не умерла.
В облаках неразборчивы лица
тех, кто умерли вместо меня.
С непригожим голубеньким ликом,
еле выпростав тело из мук,
это я в предвкушенье великом
слышу нечто, что меньше, чем звук.
Лишь потом оценю я привычку
слушать вечную, точно прибой,
безымянных вещей перекличку
с именующей вещи душой.
Это я - мой наряд фиолетов,
я надменна, юна и толста,
но к предсмертной улыбке поэтов
я уже приучила уста.
Словно дрожь между сердцем и сердцем,
есть меж словом и словом игра.
Дело лишь за бесхитростным средством
обвести ее вязью пера.
- Быть словам женихом и невестой! -
это я говорю и смеюсь.
Как священник в глуши деревенской,
я венчаю их тайный союз.
Вот зачем мимолетные феи
осыпали свой шепот и смех.
Лбом и певческим выгибом шеи,
о, как я не похожа на всех.
Я люблю эту мету несходства,
и, за дальней добычей спеша,
юной гончей мой почерк несется,
вот настиг - и озябла душа.
Белла Ахмадулина. Фото Анастасии Федоренко
Марина Тимашева: Андрея Вознесенского связывает с Беллой Ахмадулиной более чем 30-летняя дружба. Это ему она посвятила стихи, заканчивающиеся двустишием:
Люблю всех, кто жив. Только не расставаться давайте,
Сквозь слезы смотреть и нижайше дивиться друг другу.
Андрей Вознесенский: Что сказать о Белле? Это самый хрустальный голос нашей отечественной поэзии, и наш жуткий век с его машинами не повлиял на нее. Это абсолютно чистая ангельская нота в нашей поэзии. Белла повлияла не просто на меня, и на судьбу мою, наверное, повлияла.
Это абсолютно чистая ангельская нота в нашей поэзии
Когда Никита Сергеевич на меня кричал, Михаил Ромм вспоминает, что "Вознесенский ответил, что не делит литературу по горизонтали, на поколения, а делит ее по вертикали. Для него Пушкин, Лермонтов, Маяковский - современники и относятся к молодому поколению. Но к этим именам он присовокупил имена Пастернака и Ахмадулиной. Из-за этого разгорелся грандиозный скандал. Вы знаете, именно с Пастернаком рядом стоит сейчас голос Ахмадулиной, она прекрасна. А я прочитаю стихи той поры, когда еще все было динамично, нервно, были Лужники, были совместные многотысячные выступления, был воздух поэзии в стране. И молодые, наивные, наверное, стихи были:
Нас много. Нас может быть четверо.
Несемся в машине как черти.
Оранжеволоса шоферша.
И куртка по локоть - для форса.
Ах, Белка, лихач катастрофный,
нездешняя ангел на вид,
хорош твой фарфоровый профиль,
как белая лампа горит!
В аду в сковородки долдонят
и вышлют к воротам патруль,
когда на предельном спидометре
ты куришь, отбросивши руль.
Люблю, когда выжав педаль,
хрустально, как тексты в хорале,
ты скажешь: "Какая печаль!
права у меня отобрали...
Понимаешь, пришили превышение
скорости в возбужденном состоянии..
А шла я вроде нормально..."
Не порть себе, Белочка, печень.
Сержант нас, конечно, мудрей,
но нет твоей скорости певчей
в коробке его скоростей.
Обязанности поэта
не знать километроминут,
брать звуки со скоростью света,
как ангелы в небе поют.
За эти года световые
пускай мы исчезнем, лучась,
пусть некому приз получать.
Мы выжали скорость впервые.
Жми, Белка, божественный кореш!
И пусть не собрать нам костей.
Да здравствует певчая скорость,
убийственнейшая из скоростей!
Что нам впереди предначертано?
Нас мало. Нас может быть четверо.
Мы мчимся -
а ты божество!
И все-таки нас большинство.
Когда ангел за рулем, только он может спасти нашу машину и цивилизацию. Так и телевизор. Это ящик для дураков считается, но когда на нем выступает Белла и другие поэты, - это преображается и идет ангельская же работа. Блок писал: "Там жили поэты. Каждый встречал друг друга надменной улыбкой".
То есть эта ревность, зависть, недоброжелательство в нашем кругу - основная черта. Вот в Белле этого нет, и во мне нет. И когда-то я, отвечая на ее стихи, тем же размером написал:
Мы нарушили Божий завет. Яблоко съели.
У поэта напарника нет, все дуэты кончались дуэлью.
Мы нарушили кодекс людской —быть взаимной мишенью.
Наш союз осуждён мелюзгой хуже кровосмешенья.
Нарушительница родилась с белым голосом в тёмное время.
Даже если земля наша – грязь, рождество твоё – ей искупленье.
Вот этими строчками хочу закончить поздравление Белле, нашему божеству.
(Поет Елена Камбурова)
Ап!.. Вот и я опять…
Не страшно мне нисколько,
Но я боюсь за вас: вам страшно за меня.
Вдруг я не удержусь и превращусь в осколки…
Ап!.. Я не умерла – я просто замерла.
Не верьте: это трюк, я гибели не стражду,
Смотрите на меня, покуда жизнь цела.
Страшитесь за меня, ведь если вам не страшно
–Ап! – трюку моему всего лишь грош цена.
–Ап! Весело идти по острию каната.
Плясунья, так пляши, пока не сорвалась.
Я знаю, что уйду, уйду от вас, раз надо
–Так было всякий раз. Так будет и сейчас.
Не верьте: это трюк, я гибели не стражду,
Смотрите на меня, покуда жизнь цела.
Страшитесь за меня, ведь если вам не страшно
–Ап! – трюку моему всего лишь грош цена.
Я ухожу от вас по роковому краю
Из нынешнего дня в былые времена.
Я в цирке рождена, и в цирке умираю.
–Ап! Плачьте обо мне. Не бойтесь за меня!
Не верьте: это трюк, я гибели не стражду,
Смотрите на меня, покуда жизнь цела.
Страшитесь за меня, ведь если вам не страшно
–Ап! – трюку моему всего лишь грош цена.
Марина Тимашева: Исполнитель этой песни на стихи Беллы Ахмадулиной - Елена Камбурова - открыла для себя ее поэзию в тех же 60-х, но не в начале, как Андрей Вознесенский, а на исходе десятилетия.
Я ухожу от вас по роковому краю Из нынешнего дня в былые времена. Я в цирке рождена, и в цирке умираю
Елена Камбурова: Меня поразил ее облик, ее манера читать стихи, мне казалось, что по-другому их читать нельзя, их нельзя читать просто так, не вытянув шею и не уподобляясь птице. Вот еще немножко, и взлетит. Звание "поэтессы" как-то совершенно не подходит к этому имени, только "поэт". У Ахмадулиной какие-то завораживающие строчки, когда даже не совсем понимаешь про что, но ты идешь на зов, на звук, на интонацию. Было так интересно наблюдать то, как говорил о Белле Ахмадулиной Леонид Енгибаров. Он был влюблен в нее абсолютно, он говорил и о себе, и о ней, что "мы – существа", и я действительно ощущала, что есть люди, а есть существа. Это такое существо - Белла Ахмадулина, некий отдельный цветок, некая отдельная звезда.
Илья Дадашидзе: Цветок, звезда, хрустальный голос, редкостное изящество и чистота, тонкость и возвышенность, высокопарность как отражение души и благородная старомодность словаря - вот почти обязательные эпитеты любых критических откликов о поэзии Беллы Ахмадулиной.
Влечет меня старинный слог,
Есть обаянье древней речи…
… заметила она в одном из своих первых стихотворений, и тут же поспешила уточнить:
Оно бывает наших слов
И современнее, и резче.
Марина Тимашева: О сочетании в стихах Ахмадулиной старинного слога и резкости изображения окружающего мира, мира без прикрас, говорит Евгений Попов, вспоминая ее тарусский цикл "Сто первый километр".
Валерий Попов: Жизнь и литература для нее изначально сопряжены в одно целое. Она говорит с высокой уверенностью, что поймут, а не поймут, так почувствуют, что, в принципе, одно и то же. И что касается этого цикла "Сто первый километр", и других ее стихов, там вот это провинциальная, или не провинциальная, но горькая советская жизнь простого человека, она освящена присутствием автора и приобретает от этого контраста значимость эпики. И здесь как бы то, что части публики казалось даже ее минусом, какой-то вычурностью, вдруг мощно приобретает особое значение .
Развитие событий торопя,
во двор вошли знакомых два солдата,
желая наточить два топора
для плотницких намерений стройбата.
Прежняя Ахмадулина, юная Ахмадулина, со всеми этими изысками и вдруг – стройбат, топоры…
...провинциальная, или не провинциальная, но горькая советская жизнь простого человека освящена присутствием автора и приобретает от этого контраста значимость эпики
Когда я с ней познакомился, мы сразу заговорили о Шукшине. Она дружила с ним, она у него снималась в фильме, и она его многому научила. Она ему купила ботинки, чтобы он не ходил в сапогах, потому что он в это время не просто ходил в сапогах, а щеголял в сапогах. И она сказала ему, что надо немножко по-другому, хотя он опровергал ее этот тезис тем, что, увидев фотографию Пастернака, сказал: "А твой - тоже в сапогах". Так вот, она его многому научила, но и у него научилась, очевидно, многому. Потому что это было проникновение именно той жизни вне Москвы, но в России. У нее действительно эта народность, не имеющая отношение к расхожей народности, когда бьют себя в грудь и кричат "земля", "родина"… Она просто любит родину, а не говорит об этом. И она чувствует этот контраст сама, потому что ведь стихи ее, при внешне такой внеземности, сугубо точны. Она ведь в каком-то смысле даже не литературный человек. И один из персонажей ее, этот пьяница Гребенников, он, когда она к нему подходит и говорит, что "я к вам имею интерес", он ей отвечает:
Пошла бы ты отсель домой, литература.
Вы обещали нам, что справедливость есть,
Тогда зачем вам - все, а нам – прокуратура?
И вот это ощущение того, что она родилась в нашей стране, присутствует во всех ее стихах. Еще христианство, конечно. Потому что в самых горьких стихах, стихотворение про мальчишку несчастного, Пашку, там вдруг такой взрыв идет сострадания, милосердия, не декларируемый, подводный взрыв такой.
Марина Тимашева: Противостояние злу. Эта тема поселяется в первых же стихах Беллы Ахмадулиной.
Белла Ахмадулина:
Я думала в уютный час дождя:
а вдруг и впрямь, по логике наитья,
заведомо безнравственно дитя,
рожденное вблизи кровопролитья.
В ту ночь, когда святой Варфоломей
на пир созвал всех алчущих, как тонок
был плач того, кто между двух огней
еще не гугенот и не католик.
Еще птенец, едва поющий вздор,
еще в ходьбе не сведущий козленок,
он выжил и присвоил первый вздох,
изъятый из дыхания казненных.
Сколь, нянюшка, ни пестуй, ни корми
дитя твое цветочным млеком меда,
в его опрятной маленькой крови
живет глоток чужого кислорода.
Он лакомка, он хочет пить еще,
не знает организм непросвещенный,
что ненасытно, сладко, горячо
вкушает дух гортани пресеченной.
Повадился дышать! Не виноват
в религиях и гибелях далеких.
И принимает он кровавый чад
за будничную выгоду для легких.
Не знаю я, в тени чьего плеча
он спит в уюте детства и злодейства.
Но и палач, и жертва палача
равно растлят незрячий сон младенца.
Когда глаза откроются - смотреть,
какой судьбою в нем взойдет отрава?
Отрадой - умертвить? Иль умереть?
Или корыстно почернеть от рабства?
Привыкшие к излишеству смертей,
вы, люди добрые, бранитесь и боритесь,
вы так бесстрашно нянчите детей,
что и детей, наверно, не боитесь.
И коль дитя расплачется со сна,
не беспокойтесь - малость виновата:
немного растревожена десна
молочными резцами вурдалака.
А если что-то глянет из ветвей,
морозом жути кожу задевая,-
не бойтесь! Это личики детей,
взлелеянных под сенью злодеянья.
Но, может быть, в беспамятстве, в раю,
тот плач звучит в честь выбора другого,
и хрупкость беззащитную свою
оплакивает маленькое горло
всем ужасом, чрезмерным для строки,
всей музыкой, не объясненной в нотах.
А в общем-то - какие пустяки!
Всего лишь - тридцать тысяч гугенотов.
Белла Ахмадулина. Фото Анастасии Федоренко
Марина Тимашева: Евгений Попов говорил о христианстве поэзии Ахмадулиной, о сострадании к персонажам, но сострадание есть и в жизни, в отношениях с реальными людьми, не только с литературными героями. В брежневско-андроповскую пору Ахмадулина вступалась за Владимира Войновича и Льва Копелева, она защищала Евгения Попова и Виктора Ерофеева, поддерживала Семена Липкина, Инну Лиснянскую, вытаскивала из тюрьмы Сергея Параджанова. Белла Ахмадулина очень много сделала для того, чтобы заступиться за людей, которые сопротивлялись, противостояли власти. Говорит Елена Боннэр.
Елена Боннэр: Мне хочется сказать о личностной особенности Ахмадулиной. Она была человеком неравнодушным к судьбам своих коллег. И если расширить этот круг, то, видимо, неравнодушна к судьбам многих. Поэтому у нее был целый ряд выступлений или поступков, которые можно отнести к кругу диссидентских.
Ее защита Параджанова, Владимова... Копелева, Войновича и других как раз об этом и говорит, как бы демонстрирует ее общественную обеспокоенность, хотя она по роду творчества абсолютно лирическая личность
Ее защита Параджанова, Владимова, близкая связь, помощь и защита Копелева, Войновича и других как раз об этом и говорит, как бы демонстрирует эту ее общественную обеспокоенность, хотя она по роду творчества абсолютно лирическая личность. Где-то в середине 70-х годов нам кто-то передал небольшое письмо от Беллы Ахмадулиной. В этом письме было несколько слов восхищения общественной позицией Сахарова и волосы мамонтенка, которого в те годы раскопали где-то на Камчатке или на Колыме в вечной мерзлоте. Такие маленькие рыжеватые волосики, "локон" мамонтенка. Андрей Дмитриевич - человек совершенно не сентиментальный, но локон мамонта это все-таки нечто, и он не забыл этот случай, потому что спустя год на отчетном перевыборном годовом собрании Академии, которое проходило в Москве в Доме ученых, был выставлен этот мамонтенок, и Андрей Дмитриевич пришел и сказал: "А я видел всего мамонтенка, от которого кто-то Белле Ахмадулиной отстриг тот локон, который у нас хранится". Позже, когда Белла Ахмадулина была избрана в Бостонскую академию искусств, она там, в Бостоне, сказала, что если советские академики не хотят защищать Сахарова, то она будет его защищать, пользуясь своим званием американского академика.
Елена Боннэр и Андрей Сахаров. 1975
Марина Тимашева: В свое время Белла Ахмадулина спасла от заключения Георгия Владимова. Ее письмо на имя Юрия Андропова о недопустимости ареста писателя произвело впечатление на власть предержащих и Владимову дали возможность уехать из Советского Союза.
Георгий Владимов: Что привлекает нас, многих, в этой красивой женщине? Бросается в глаза ее поразительная артистичность. Она истинный артист не только тогда, когда она читает стихи со сцены, подмостков или в комнате, напрягая и перенапрягая горловой мускул. Она словом может и приласкать, а может и срезать, может и уничтожить. Мне это приходилось наблюдать, но, к счастью, не испытывать на себе. В те последние годы наши в России дом Беллы и Бориса, то есть двойной их дом, мастерская Бориса на улице Воровского и дача в Переделкине, были почти единственным домом, куда мы могли прийти, где нас ждали и всегда были нам рады. Зачастую и они к нам приходили на Малую Филевскую. Общались мы много, и всегда это был праздник. В самом доме мы ощущали себя как будто в укрытии. В то мрачное и гнусное время мы, перейдя этот дружеский порог или встретив Беллу и Бориса на своем пороге, как бы расставались со всеми неприятностями, опасениями, со всеми своими мрачными мыслями.
Илья Дадашидзе: Ахмадулина стремилась взять под защиту не только своих современников, но и предшественников.
Белла Ахмадулина:
В том времени, где и злодей —
лишь заурядный житель улиц,
как грозно хрупок иудей.
в ком Русь и музыка очнулись.
Вступленье; ломкий силуэт,
повинный в грациозном форсе.
Начало века. Младость лет.
Сырое лето в Гельсингфорсе.
Та — Бог иль барышня? Мольба —
чрез сотни верст любви нечеткой.
Любуется! И гений лба
застенчиво завешен челкой.
Но век желает пировать!
Измученный, он ждет предлога —
и Петербургу Петроград
оставит лишь предсмертье Блока.
Знал и сказал, что будет знак
и век падет ему на плечи.
Что может он? Он нищ и наг
пред чудом им свершенной речи,
Гортань, затеявшая речь
неслыханную, — так открыта.
Довольно, чтоб ее пресечь,
и меньшего усердья быта.
Ему — особенный почет,
двоякое злорадство неба;
певец, снабженный кляпом в рот.
и лакомка, лишенный хлеба.
Из мемуаров: "Мандельштам
любил пирожные". Я рада
узнать об этом. Но дышать —
не хочется, да и не надо.
Так, значит, пребывать творцом.
за спину заломивши руки,
и безымянным мертвецом
все ж недостаточно для муки?
И в смерти надо знать беду
той, не утихшей ни однажды,
беспечной, выжившей в аду,
неутолимой детской жажды?
В моем кошмаре, в том раю,
где жив он, где его я прячу,
он сыт! И я его кормлю
огромной сладостью! И плачу!
Марина Тимашева: Андрей Битов говорит о Белле Ахмадулиной как о живой воде современной российской поэзии.
Андрей Битов: Для меня существование Беллы - это форма моего не одиночества, поэтому мы можем не видеть друг друга годами. Про Беллу можно сказать такое общее место. Дело в том, что когда ничего было нельзя, поэзия, слово вообще, находило себе дорогу таким же путем, каким находит себе вода путь в трещине, то есть лопались камни от того, что нас замораживали и мы оттаивали. Империя развалилась, мы не были разрушителями империи, а мы были живой водою. Вот эти странно пишущие люди. И камни треснули. И представить себе, сколько расколола этого камня Белла, достаточно трудно.
...поэзия, слово вообще, находило себе дорогу таким же путем, каким находит себе вода путь в трещине, то есть лопались камни от того, что нас замораживали и мы оттаивали
Когда была цензура, родился жанр, который предопределил возникновение видеомагнитофона. Я не знаю, был ли он уже на Западе, но он родился в России. Это было несколько людей - Окуджава, Белла, позднее – Высоцкий, и еще позднее – Жванецкий - это люди, которые работали мимо бумаги. Белла – письменный человек, ее стихи можно читать, их можно собирать в книгах, но Белла - это сочетание красоты, позы, жеста, голоса и слова. Тогда не существовало этой технологии. Эта технология была рождена в этих людях, но она не зафиксирована. Вот это и есть фантастическая жестокость и несправедливость времени.
Марина Тимашева: Булат Окуджава посвятил Ахмадулиной песню о "маленьком оркестрике под управлением любви".
(Песня)
Илья Дадашидзе:
Меня терзали жизнь, нужда,
Страх поутру, что все сначала.
Но Грузия меня всегда
Звала к себе и выручала.
Так начинается одно из многих стихотворений Ахмадулиной на грузинскую тему, тему постоянную в ее творчестве. Слово Резо Габриадзе.
Резо Габриадзе: Белла на тбилисских улицах была так органична, так легко вписывалась. Белла смотрелась не только в старой части Тбилиси, но и в его ужасных новых кварталах она появлялась, трагичная. Это сплошное сопереживание миру. Она рифмуется с самой жизнью. Это поэт. Она очень красиво входила в платановые пятна на улицах. Помните это знаменитое ощущение больших широких листьев в южных странах? Она входила в тень платана, выходила, и очень красиво читалась. Это я хорошо помню. Ее появление всегда создает какую-то атмосферу поэзии, значительности этой минуты в жизни каждого из нас. Минута становится минутой, ее значение - шестьюдесятью секундами, а не так как сейчас - наши минуты бедные, они все худеют, худеют, становятся по десять-восемь секунд. А вот Беллины минуты – шестьдесят секунд, а часто и, может быть, триста секунд. Белла очень умеет дарить время и давать нам ощущение его. Я - ее поклонник, испуганный ее величием.
(Поет Елена Камбурова)
Напрасно ты идешь, последний мальчик.
Поставлю я твои подснежники в стакан,
и коренастые их стебли обрастут
серебряными пузырьками.
Но, видишь ли, и ты меня разлюбишь,
и, победив себя, ты будешь говорить
со мной надменно,
как будто победил меня,
а я пойду по улице, по улице...
Марина Тимашева: Борис Мессерер, с которым Ахмадулину связывают четверть века супружеской жизни, утверждает, что никогда не стремился победить Беллу.
Борис Мессерер: Беллу победить, во-первых, нельзя, и не нужно абсолютно. Дело в том, что у меня есть всегда желание помочь ей, спрятать ее от каких-то жизненных трудностей и защитить ее.
Илья Дадашидзе: "Ее стихотворения отличимы от чьих-бы то ни было мгновенно, ее стих размышляет, медитирует, отклоняется от темы. Развертывание ее стихотворения подобно розе, оно центростремительно и явственно отмечено напряженным женским вниманием к деталям, напряженным вниманием, которые иначе можно назвать любовью. Чистый результат, тем не менее, не салонная и не камерная музыка, результат – уникальное ахмадулинское смешение частного и риторического, смешение, которое находит отклик в каждой душе".
Марина Тимашева: Эти слова о Белле Ахмадулиной были сказаны Иосифом Бродским ровно десть лет назад. Сегодня уже нет ни Бродского, ни Владимира Соколова, ни Микаэла Таривердиева, людей, с которыми ее связывала многолетняя дружба.
(Поет Елена Камбурова)
По улице моей который год
звучат шаги - мои друзья уходят.
Друзей моих медлительный уход
той темноте за окнами угоден.
Запущены моих друзей дела,
нет в их домах ни музыки, ни пенья,
и лишь, как прежде, девочки Дега
голубенькие оправляют перья.
Ну что ж, ну что ж, да не разбудит страх
вас, беззащитных, среди этой ночи.
К предательству таинственная страсть,
друзья мои, туманит ваши очи.
О, одиночество, как твой характер крут!
Посверкивая циркулем железным,
как холодно ты замыкаешь круг,
не внемля увереньям бесполезным.
Так призови меня и награди!
Твой баловень, обласканный тобою,
утешусь, прислонясь к твоей груди,
умоюсь твоей стужей голубою.
Дай стать на цыпочки в твоём лесу,
на том конце замедленного жеста
найти листву, и поднести к лицу,
и ощутить сиротство как блаженство.
Даруй мне тишь твоих библиотек,
твоих концертов строгие мотивы,
и - мудрая - я позабуду тех,
кто умерли или доселе живы.
И я познаю мудрость и печаль,
свой тайный смысл доверят мне предметы.
Природа, прислонясь к моим плечам,
объявит свои детские секреты.
И вот тогда - из слёз, из темноты,
из бедного невежества былого
друзей моих прекрасные черты
появятся и растворятся снова.
Илья Дадашидзе: И снова Борис Мессерер. Какой образ возникает перед ним при имени Белла Ахмадулина?
Борис Мессерер: В общем, минуты ее такого высшего торжества, как бы когда были минуты ее признания, и вот это чувство, что я этому способствовал и довел до этого признания, они в первую очередь сейчас возникают в моей памяти. И вот, предположим, момент, когда Беллу сделали почетным членом Американской академии искусств и письменности. Когда дело состоялось в Америке, в Нью-Йорке, среди друзей-писателей, американских, в том числе – Апдайка, Миллера, и так далее, и ее чествовали как почетного члена Академии американской.
Белла Ахмадулина:
Я измучила упряжью шею.
Как другие плетут письмена -
я не знаю, нет сил, не умею,
не могу, отпустите меня.
Это я - человек-невеличка,
всем, кто есть, прихожусь близнецом,
сплю, покуда идет электричка,
пав на сумку невзрачным лицом.
Мне не выпало лишней удачи,
слава богу, не выпало мне
быть заслуженней или богаче
всех соседей моих по земле.
Плоть от плоти сограждан усталых,
хорошо, что в их длинном строю
в магазинах, в кино, на вокзалах
я последнею в кассу стою -
позади паренька удалого
и старухи в пуховом платке,
слившись с ними, как слово и слово
на моем и на их языке.