Есть в «Поверх барьеров» такая рубрика – «Российские музыканты на Западе». Знаменитый виолончелист Миша Майский эмигрировал из Советского Союза в 1973 году, но, пусть с оговорками, его можно считать музыкантом российским, поскольку в 60-е годы он учился в Московской консерватории. Еще в 1976 году выдающийся американский виолончелист Григорий Пятигорский сказал о Мише Майском: «Майский — артист из ряда вон выходящий. Он обречен стать виртуозом». Маэстро не ошибся.
– Я был окружен музыкой не только с моего дня рождения, но, очевидно, за 9 месяцев до этого. Моя сестра, которая на 10 лет старше меня, – пианистка, мой брат, который на 6 лет старше меня, начинал как скрипач. Я всегда говорю, что я самый везучий, самый счастливый виолончелист в мире, потому что я единственный, кому посчастливилось учиться и у Ростроповича в Московской консерватории, и у великого Григория Пятигорского в Лос-Анджелесе. Я стал учиться у Ростроповича вскоре после того, как мой отец внезапно скончался. Ростропович во многом заменил мне отца. Как ни странно, когда я уехал на Запад, я начал, как говорят, вторую жизнь. Пятигорский стал моим вторым отцом во второй жизни. В этом смысле мне очень повезло. Хотя я провел четыре года с Ростроповичем и только четыре месяца с Пятигорским, но эти четыре месяца были настолько интенсивные, что, может быть, я провел в общей сложности больше времени с Пятигорским, чем с Ростроповичем. За четыре месяца, которые я провел с Пятигорским, я практически каждый день играл другое сочинение, то есть я ему сыграл все, что я мог и все, что я не мог. Как я уже сказал, у Ростроповича я учился четыре года. Но он так много разъезжал и концертировал, что мы его не так часто, к сожалению, видели. Но когда он был в Москве — это был ураган. Мне посчастливилось еще, когда я приехал в Израиль летом 1973 года, я встретился с великом Пабло Казальсом за два месяца до его смерти, провел примерно три часа с ним, играл ему очень много разной музыки. Это одна из причин, по которой я считаю себя очень счастливым виолончелистом.
Мстислав Ростропович на занятиях в Московской государственной консерватории, 1966 год
Виолончель – это мой выбор. Мои родители очень хотели дать возможность своим детям заниматься музыкой, так как у них этой возможности не было. Я был последним третьим ребенком в семье, и когда дошла до меня очередь, моя мама сказала — достаточно. Она решила, что один ребенок должен быть нормальным. Увы и ах, я был не совсем нормальным ребенком. Я в пять с половиной лет начал курить, в семь с половиной лет меня уже возили к психологу, потому что я не мог больше пяти секунд сидеть на месте. Но тем не менее, в восемь лет я принял два очень важных решения в моей жизни. Я, во-первых, бросил курить, а во-вторых, я объявил, что я буду играть на виолончели. Никто не мог поверить. Действительно это не соответствовало моему характеру в то время, но я настаивал и настоял. Почему я выбрал виолончель? Честно говоря, у меня нет никакой романтической истории. Я услышал, идя по улице, из окна чудесные звуки и влюбился. Скорее всего это был практический выбор. Так как моя сестра играла на фортепиано, а мой брат играл в то время на скрипке, очевидно, это было логическое заключение семейного трио, чего, увы и ах, никогда не произошло.
Многие люди считают, что виолончель – самый близкий инструмент к человеческому голосу. Я, честно говоря, совершенно с этим согласен. Тем не менее, хотя я очень люблю виолончель, не нужно преувеличивать значение инструмента как такового. Потому что в конечном итоге виолончель, как и любой другой инструмент, это только то, что слово «инструмент» подразумевает. Музыка должна оставаться самым главным. Была любовь с первого взгляда или с первого звука, когда мы встретились 29 сентября 1973 года после моего дебюта в Карнеги-Холл. Я уверен, что я никогда не расстанусь с этой виолончелью, даже если в один прекрасный день мне посчастливится познакомиться еще с какой-нибудь прекрасной дамой, но это любовь на всю жизнь. Настоящая история моей встречи с виолончелью романтическая, но ее иногда преувеличивают. Я играл свой дебют в Карнеги-Холл с Питтсбургским симфоническим оркестром, у меня в то время не было своего инструмента. После концерта за кулисами было много людей, один господин представился, сказал, что он не музыкант, но очень любит музыку, ему понравился мой концерт, он слышал хорошие отзывы обо мне, в том числе тот факт, что у меня нет своей виолончели. Он сказал, что у него возникла идея: его дядя был виолончелист-любитель, и у него была замечательная виолончель, которую он так любил, что не хотел с ней расстаться, пока мог хотя бы пять минут в день на ней играть. Но в тот момент ему уже было 94 года, он был частично парализован, больше не мог играть вообще. И он всегда говорил, что если в один прекрасный день он с ней расстанется, то не будет ее продавать даже оркестрантам, потому что хочет, чтобы кто-нибудь молодой, талантливый играл концерты, чтобы люди могли получать наслаждение от этого инструмента. Этот человек мне сказал: «Мне кажется, что у вас очень хороший шанс». На следующий день меня познакомили с этим господином, я провел полдня с ним, очень много ему играл, мы очень много беседовали. Когда я уходил, у него текли слезы по щекам. Он сказал: «Я могу умереть спокойно, зная, что на этой виолончели будет кто-то играть». Он сказал, что он хотел бы мне ее подарить, но это было единственно ценное, что было у него в жизни. Так как его жена была относительно молодой, ей было лет 75, он должен был что-то ей оставить. Поэтому он мне предложил эту виолончель примерно за 30% ее настоящей цены. Для меня в то время количество нулей в конце не имело никакого значения, так как у меня были только долги. Но американо-израильский культурный фонд купил эту виолончель, несколько лет я на ней играл, пока мне удалось получить заем в банке в Германии, тогда я выкупил виолончель у этого фонда. Прошло еще довольно много лет, пока я выплатил эту сумму банку. То есть я всегда говорю, что мы прошли через несколько стадий взаимоотношений, сначала мы знакомились, тут же влюбились друг в друга, у нас был чудесный роман, потом мы обручились и в конечном итоге, когда я выплатил долг, мы поженились навсегда. У нее есть замечательное, очень красивое итальянское имя Монтаньяна. Она сделана в Венеции примерно в 1720 году.
Я считаю, что Бах был самый великий романтик и авангардист своего времени. Когда меня спрашивают, играю ли я современную музыку, я всегда говорю: я играю Баха. Для меня музыка Баха так же современна сегодня, как она была 300 лет назад или какой она будет 300 лет после того, как нас давно не будет. Действительно творческие люди – это композиторы. Конечно, для меня композитор всегда гораздо важнее исполнителя. Я не стараюсь нравиться публике. Я убежден в том, что люди, которые ходят на концерт классической музыки, достаточно чувствительны. Мы все простые смертные, и бывают часто ситуации, в которых очень трудно сыграть самый лучший концерт в жизни. Но я считаю, что самое важное — это такая эмоциональная щедрость, которую публика ценит в музыкантах.
Для великой музыки нет никаких границ. Я сам лично космополит, я родился в Латвии, я учился в Петербурге и в Москве, вырос в России, потом я эмигрировал в Израиль, живу в Европе уже несколько десятилетий, играю на итальянской виолончели, пользуюсь французскими смычками, немецкими струнами. Моя жена была американка, дочка родилась в Париже, мой сын – в Брюсселе. Я езжу на японской машине, ношу швейцарские часы и индийское ожерелье, которому больше двухсот лет. Я разъезжаю по всему миру, и я чувствую себя дома везде, где люди ценят и любят классическую музыку.
Запись Двойного концерта Брамса с Гидоном Кремером в Венской филармонии с Бернстайном – одна из самых памятных записей живьем с концерта. С Гидоном мы родились в том же самом городе, были в той же музыкальной школе, потом в консерватории в Москве. Так что нас связывают много лет совместной музыкальной жизни.
Я всегда говорю, что у меня очень много любимых композиторов, тем не менее, конечно, есть композиторы, которые особенно близки моему сердцу. Шостакович один из них. Мне удалось сыграть оба его концерта. Запись концерта Шостаковича я посвятил моему великому учителю Мстиславу Леопольдовичу Ростроповичу. Она тоже особенная и знаменательная для меня. Я всегда говорю: каждый год — это Год Шостаковича. Так же, как каждый год – Год Баха или Год Дворжака, или Год Шумана и так далее.
Даниил Лидер (1917-2002)
Недавно в Киеве отметили столетие со дня рождения одного из крупнейших театральных художников Украины Даниила Лидера. Он родился в 1917 году, умер в 2002. У меня в архиве «Поверх барьеров» есть его голос. Запись 2000 г.
«Родной язык» с писателем Александром Мелиховым:
«В советское время политика сказывалась на языке: мы постоянно иронически обыгрывали казённые штампы. «Лично товарищу Леониду Ильичу Брежневу», «наша родная и любимая коммунистическая партия». Это был источник шуток. Но мы шутили тогда так часто именно потому, что в глубине души чувствовали себя униженными. Юмор, ирония – это оружие побеждённых. Сегодня политического языка, который можно было бы пародировать, почти не существует, потому что не существует штампов».
«Красное сухое» с итальянской переводчицей Еленой Корти.