Сценарий не нужен

В амстердамском музее кино EYE отпраздновал свое 90-летие "отец голландского экспериментального кино", режиссер и композитор Франс Звартьес. В качестве юбилейного подарка прошел показ его долго считавшегося утраченным и недавно найденного раннего фильма, состоялся концерт музыки Звартьеса в исполнении британского музыканта Стэнли Штинтера и вышла виниловая пластинка. Стэнли Штинтер несколько лет подряд работал с архивом музыкальных произведений Звартьеса и выпустил три его альбома, а также снял о Звартьесе и его жене Трикс документальный фильм. 22 июля в Москве на фестивале экспериментального кино MIEFF будет показан шедевр Франса Звартьеса "Медея".

О столкновении миров в гаагской квартире Звартьеса, где записывался культовый фильм Living, и за ее пределами рассказывает Софья Корниенко.

​

Обнаженные до пояса женщины, одетые в пластиковые маски с изображением мужских лиц, обмазывают друг друга вареньем и шоколадом. На экране подпрыгивают их груди, обвалянные в муке. А что если ужинать именно так, пока этот маленький пир не завершится наконец полным потоплением кухни в месиве из еды и одежды? Что если мужу накрасить губы и ресницы, а жене надеть платье с точно такими же цветами, как на обоях, чтобы абсолютно слиться с комнатой, и долго, сидя на коленях, мыть пол под его ногами? На память приходят еще сцены с голыми женщинами-куклами, с которых мужчины-санитары снимают обувь и развозят их на тележках. Иногда бывает больно и проливается кровь. Идти на встречу с автором этих сцен было страшновато. Тем более к нему домой. Тем более что о нем написаны книги и сама Сюзан Зонтаг считала его гением. На тихой улочке в Гааге – городе, продуваемом всеми морскими ветрами, – дом Франса Звартьеса ничем не выделяется среди остальных. Дверь открывает высокий худой старик с белым пухом на голове, как у ребенка, и такими же детскими глазами. После перенесенного инсульта двигается он медленно, не ходит, а скорее плывет как многопалубный пароход по своей светлой, чисто прибранной living (по-голландски – гостиной).

Это было десять лет назад. Оказывается, на юге Лондона в те самые дни происходили и вовсе мистические события. Тогда еще не было похожего на струю футуристического белого дыма над заливом Ай здания амстердамского музея кино EYE, где я сижу теперь, а вернее – вишу высоко над водой в компании молодого англичанина, которого Франс Звартьес называет The Ambassador.

Стэнли Штинтер: Десять лет назад в мой почтовый ящик в Пэкхеме попала посылка. Она была адресована не мне, а каким-то неизвестным людям, а в графе обратного адреса были указаны контакты автошколы в графстве Саффолк, что чрезвычайно странно, учитывая содержание посылки. В ней был DVD с фильмами австрийского режиссера Питера Черкасского, Тони Хилла и Living Франса Звартьеса. А у меня как раз за плечами был очень насыщенный уик-энд. Мы с еще двумя друзьями валялись в кровати и пытались вернуться к так называемой реальности. Посмотрев фильм Звартьеса, я одновременно и воссоединился с реальностью, и оторвался от своих тогдашних представлений о ней и о возможностях кино и звука. Я поискал информацию о Франсе и узнал, что EYE выпустил DVD с его работами. С какой-то стати мне в голову пришла идея, что я могу поспособствовать дальнейшему распространению его творчества, хотя я понятия не имел, как это сделать и в какой роли я могу выступить. Я сконцентрировался на его музыке, потому что я еще никогда не слышал такой музыки. Я связался с EYE в Амстердаме, и, на удивление, они сразу прислали его номер телефона. Я соврал ЕYE – сказал, что у меня своя звукозаписывающая компания. Потом я позвонил по телефону, который они мне дали, и у нас с Франсом состоялась попытка общения на английском, которым он к тому времени давно не пользовался, вдобавок у меня тогда еще был сильный северный акцент. Потом трубку взяла Трикс. Мне долго, очень долго пришлось объяснять всей семье Звартьес, что же я все-таки предлагаю, в чем заключалась цель моего вмешательства. После моих неотступных просьб позволить мне сделать что-то для Франса, хотя я сам не мог сформулировать что именно, его дочь пригласила меня в Амстердам, сюда в EYE. Так что для меня сегодня замкнулся магический круг. Тогда здесь как раз проходила презентация фотоколлекции амстердамского галериста Виллема ван Зутендаала, и я познакомился с Франсом. Я спросил, можно ли мне выпустить саундтреки к его фильмам, но мне ответили отказом, потому что звук и картинка в фильмах Звартьеса неразрывны. Тогда я поинтересовался, нет ли еще записей его музыки, с которыми я мог бы ознакомиться. И Трикс сказала: "Есть, полный дом таких записей!"

Отрывок из фильма Стэнли Штинтера о Франсе Звартьесе

Софья Корниенко: Когда я брала у Звартьеса интервью, он по несколько часов в день сочинял музыку, сидя перед компьютером и электронной клавиатурой. Он мне тогда сказал, что всегда об этом мечтал, он мечтал стать пианистом.

Стэнли Штинтер: Вы видели его руки? Это же руки Рахманинова!

Софья Корниенко: И он выглядел таким счастливым за этой своей клавиатурой, как ребенок с любимой игрушкой. Я даже осмелюсь сказать, что он больше композитор, чем режиссер.

Стэнли Штинтер: Он безусловно был более плодовитым композитором, чем режиссером, если можно к творчеству применить количественные категории.

Софья Корниенко: И что же, в итоге вам разрешили выпустить его музыкальные произведения?

​Стэнли Штинтер: Я спросил, можно ли будет организовать релиз этих музыкальных записей, и Трикс ответила "да"! Вот так запросто! Я приехал к ним в Гаагу и две недели подряд перебирал их невероятный архив. Следует напомнить, что фильм Living снят именно в этом доме, то есть на моих глазах произошло столкновение двух миров. До сих пор не могу прийти в себя после такого. Целыми днями мы сидели и перебирали диски, кассеты, все носители, какие только существуют на свете, – у Франса были они все, и их было очень много. Огромная часть была не оцифрована. Общались мы исключительно жестами и эпитетами shit или masterpiece. Мы отказывались рассматривать что-либо среднее между этими двумя крайностями.

Кадр из фильма Франса Звартьеса Eating

​

Софья Корниенко: А что, попадался и shit?

Стэнли Штинтер: Попадался. Но очень редко. Большинство его произведений были шедеврами. Было несколько из противоположной категории, но это было связано с техническими недостатками в качестве звукозаписи. В итоге я отобрал материал, увез домой, обработал его слегка (потому что некоторые записи резко обрывались), вернулся в Гаагу, и мы вместе спродюсировали альбом.

Софья Корниенко: Вы вернулись, а Звартьес говорит: "А у меня еще есть!"

Стэнли Штинтер: У него всегда есть еще, это точно! Но наш первый альбом назывался Music by Frans Zwartjes, он вышел под моим лейблом purge.xxx.

Софья Корниенко: Под лейблом, который вы создали специально по этому случаю.

Стэнли Штинтер: Совершенно верно. А потом я снова уехал, но неизданного материала оставалось еще столько, что я совсем в нем погряз, и было решено для второго альбома (The Teacher) выбрать тему – объединить все совместные работы Звартьеса и его учеников из Свободной академии в Гааге. Плюс мы выпустили еще один совместный альбом. Звартьес спросил меня, умею ли я петь. Я ответил, что не умею. "Тогда пойте!" – сказал он.

Софья Корниенко: Вы импровизировали?

Стэнли Штинтер: Изначально – да, но впоследствии я нашел свой "текст", вслушавшись в его произведения.

Отрывок из фильма Стэнли Штинтера о Франсе Звартьесе

Софья Корниенко: Когда я была у него в гостях, Звартьес показывал мне, как он сочиняет музыку. Его композиторский стиль очень похож на то, как он снимает кино. То есть он просто садится за компьютер и смотрит, что из этого получится, точно так же, как раньше просто брал камеру и снимал, без заранее продуманного плана. Наверное, такой должна быть любимая работа – человек, хотя и стал взрослым, играет в нее. В конечном итоге, это – игра.

Стэнли Штинтер: Он и мне раскрыл глаза на то, насколько я ошибался в своих попытках все структурировать. Все эти ограничения, которые мы накладываем на себя, воспитаны в нас искусственно, и приходится прикладывать усилия, чтобы вновь освободиться от этого навыка. Моя убежденность, что я не могу петь, его настойчивость, что я могу. Он олицетворяет собой отказ от любых конвенциональных представлений о том, каким что-то должно быть.

Софья Корниенко: Совместный альбом Франса Звартьеса и Стэнли Штинтера (Zwartjes X Schtinter) вышел на кассете с "греческим" рисунком Звартьеса на обложке. На кассете? – "А что? Полиция в Великобритании до сих пор пользуется кассетами для записи показаний!" – говорит Стэнли Штинтер.

Кадр из фильма Behind your walls

Стэнли Штинтер: Я люблю материальность пленки, что ее можно потрогать.

Софья Корниенко: А чем вам виниловые пластинки не нравится трогать? Для них хотя бы еще производятся проигрыватели.

Стэнли Штинтер: Выпускать виниловые пластинки очень дорого. Они толкают нас в индустрию, в массовое производство, которое меня абсолютно не интересует. Мне неинтересно выпустить 500 пластинок с музыкой Звартьеса, а потом потратить все свои силы на то, чтобы реализовать эту продукцию. Я вообще не хочу ничего никому рекламировать, уговаривать купить. Думаю, что это еще одна причина, по которой состоялось наше с Франсом сотрудничество.

Софья Корниенко: А что по этому поводу говорит сам Франс?

​Стэнли Штинтер: Скажем так, все пошло бы не так, если бы я начал с того, что появился бы на пороге его дома со словами: "Я сделаю из тебя звезду, бэби!". Что характеризует его работу прежде всего? Ее самостоятельность, внутренняя мотивация и самофинансирование. Это – ключевой момент. Мне бы хотелось, чтобы все было наоборот, но увы, наибольшую глубину, откровенность приходится наблюдать в творчестве тех людей, которые не то чтобы отрицают, но в принципе от природы не задумываются об экономической стороне вопроса, о маркетинге своего труда. Это и есть Звартьес. Вот сегодня показывают его Film II, это очень смешно. Примерно в 1966 году он познакомился с человеком из компании SevenUp. Это было как раз в то время, когда Звартьес занимался перформансом и начал записывать свои перформансы на пленку (так он и начал снимать фильмы). Так вот в Film II собраны в том числе его попытки снять рекламу лимонада SevenUp и зубной пасты. Это Очень Странная реклама. Одна идея о том, что так можно рекламировать потребительские товары, запредельна. Если бы такую рекламу показывали на телеэкранах, мы жили бы в гораздо более честном и интересном мире.

Софья Корниенко: В рекламных роликах, снятых в стилистике немого кино, мужчина гонится за женщиной на каком-то пустыре, настигает, вместе они валяются в рыхлой земле, между ними завязывается игра, кульминацией которой становится обрызгивание и обмазывание друг друга зубной пастой. Феминист Звартьес за его влюбленность в красоту женского тела часто подвергался агрессивным нападкам борцов с объективацией женщины в искусстве – вплоть до того, что пленки с его фильмами уничтожались, а показы срывались. Между тем, именно женские образы в его картинах – живые, характерные и самоценные, а мужские – с лицами густо загримированных статистов, второстепенные. Пересматривая сегодня фильмы Звартьеса, мне приходит в голову, как я за последние годы устала сталкиваться с постоянной проверкой женских образов на объектность-субъектность.

Франс Звартьес и Стэнли Штинтер

Стэнли Штинтер: И я устал. Мне кажется, вся эта дискуссия сводится на нет, что это играет на руку злым силам, которые ратуют за радикализацию.

Софья Корниенко: Мне просто так нравится наблюдать, как герои Звартьеса меняются ролями. Это как детская игра, они играют.

Стэнли Штинтер: Я согласен. Еще нужно себя заставить посмотреть на это как на объективацию женщин! Я каждый раз вижу в его картинах наивысшую степень восхищения формой. И я не имею в виду только внешность: то, как он работает с внутренней формой в архитектурном смысле, так же он видит и внутреннее пространство женщины. В его режиссуре нет никакой догмы. Он никогда не говорил женщинам в своих фильмах, что они должны делать. Он просто сажал их в каком-то месте и начинал снимать их реакцию на определенную атмосферу.

Софья Корниенко: А что сами Звартьес и его жена говорят по этому поводу в повседневных разговорах? Вы так много времени провели с ними.

​Стэнли Штинтер: Да, мы говорили на эту тему. Франс сначала снял свой первый фильм, но он утерян, его никто не видел, кроме его непосредственного окружения. А потом он стал снимать свою жену Трикс в Эйндховене, где они жили в очень живописном месте. Она – женщина, которую он любит и ценит больше всего на свете. Естественно, он хотел снимать именно ее. Да, он помешан на ее теле, и совершенно справедливо, это – удивительное тело. Позднее, когда фильмы начали занимать все более значимое место в его творчестве, они с женой стал приглашать друзей, которые приходили в гости, принять участие в съемках, и никто не отказывался. Вот что они рассказывают. И самое очевидное – на кадрах они хорошо проводят время, им весело. Вот что делает фильмы Звартьеса такими привлекательными. И для этого не потребовалось ни крупное финансирование, ни организация. Просто они оказались в правильном месте в правильное время, и что-то начало происходить между камерой и теми, кого снимали. Именно те, кого снимали, контролировали камеру. Наиболее наглядно это показано в фильме "Медея", хотя он и стоит в творчестве Звартьеса особняком.

Софья Корниенко: У меня сложилось впечатление, что Франса и Трикс связывают самые нежные отношения.

Стэнли Штинтер: Очень нежные. Я никогда еще не наблюдал семейного союза, которым бы я восхищался, – кроме их союза. Честное слово. В их жизни отсутствуют внешние ограничители, которые определяют многие союзы, довлеют над ними, которые порождают или способствуют появлению неприятного поведения в семье. Посмотрите на их работы, и сами увидите. Это прежде всего соавторство, сотрудничество. Вот почему мне так важно было, чтобы в моем юбилейном кинопортрете Звартьеса была и Трикс. Если уж выступать против мизогинии, то нужно выступать не против фильмов Франса, а против культуры, в которой мы определяем доминантную силу как мужскую и каким-то образом пренебрегаем силой женской. Для меня она – энергия, мощь его творчества.

Софья Корниенко: Почему поборники эгалитаризма выбрали за идеал мужскую модель успеха и поведения?

Стэнли Штинтер: Меня еще не было, когда к власти пришла Маргарет Тэтчер, но у меня такое впечатление, что мы сейчас переживаем некий рецидив. Многие люди – к счастью, не моего круга – отождествляют Терезу Мэй с историей женского успеха. Но Тереза Мэй – не женщина! В глазах этих людей она собрала в себе все качества лидера, в отличие от Джереми Корбина. То есть мы отказываем в лидерстве Джереми Корбину, потому что его невозможно наделить теми психопатическими качествами альфа-самца, которые определяют Терезу Мэй! Она – не женщина! Маргарет Тэтчер не была женщиной. Стоит лишь взглянуть на решения, которые принимала Тереза Мэй в качестве министра иностранных дел, чтобы увидеть, как она ненавидит женщин. Разумеется, можно расширить этот аргумент в пользу ее ненависти к людям вообще.

Софья Корниенко: Теперь представьте себе, как режиссер экспериментального кино Франс Звартьес берет камеру и снимает портреты Маргарет Тэтчер или Терезы Мэй.

Стэнли Штинтер: О господи! Я не хочу этого себе представлять, это невозможно. Впрочем, я могу себе представить, как доминирующая культура могла бы приватизировать его фильмы таким уродливым образом. Мы видим подобные примеры каждый день. Я, например, вообще не понимаю, как можно говорить о Бейонсе как о героине феминисток. Разумеется, сегодня она с высоты своего положения может оказать влияние и поспособствовать переменам к лучшему. Но исторически ее биография – это биография успеха белого мужчины. Это отвратительно. Вот о чем имеет смысл говорить.

Франс Зварьтес

Софья Корниенко: История Звартьеса – это, наоборот, история недооцененного гения, недостаточно известного за рубежом, недостаточно заметного. Несмотря на то, что языкового барьера в восприятии его работ нет: в его фильмах почти не говорят. Я недавно читала прекрасную статью про neural lace Илона Маска о том, что язык, в том структурированном виде, каким мы им пользуемся теперь, уйдет в прошлое и вместо него появится своего рода технологическая телепатия – мы сможем мгновенно делиться своими переживаниями на уровне эмоций и мыслей, окружающих нас образов, звуков и запахов, не упаковывая все это в предложения низкой производительности. Так вот мне кажется, что фильмы Звартьеса уже действуют на этом телепатическом уровне.

Стэнли Штинтер: Его фильмы безъязыкие, но он вообще оперирует в иной плоскости. Я отчасти боялся ехать сюда встречаться с ним, потому что опасался последствий столкновения этих двух миров – мира, который я видел в его фильме Living, с миром реальности, с миром настоящего времени. Думаю, у нас все получилось хорошо, но это столкновение могло обернуться катастрофой.

Софья Корниенко: В каком смысле? Вы имеете в виду, что мир Звартьеса – это хрупкая экосистема?

​Стэнли Штинтер: Столкновения всегда опасны. Иногда нечто удаляется из нашей непосредственной реальности, так как иначе оно может серьезно повлиять на эту непосредственную реальность и даже перенаправить ее. Поэтому мой приезд в Амстердам, со всем моим энтузиазмом и, может быть, опасной наивностью, не будь я предельно осторожен и уважителен к источнику, могли бы произвести на свет монстра. Ведь я мог бы произвести 10 тысяч виниловых пластинок и попытаться продать их Бейонсе! И Терезе Мэй! В нашем контракте могла быть приписка мелким шрифтом о том, что я продаю музыку Звартьеса предвыборной кампании Консервативной партии!

Софья Корниенко: А может быть, это трансформировало бы всю их предвыборную кампанию. Звартьес рассказывал мне, что однажды они пригласили сняться в одном из фильмов ослепительно красивую подружку, а когда сели смотреть отснятый материал, эта девушка оказалась страшной уродиной, со злыми глазами.

Стэнли Штинтер: Если слишком много планировать заранее, то получится чудовище. Если следовать интуиции, пусть ответственно, но следовать интуиции, то в ретроспективе проявится глубокий смысл. Целая амальгама смыслов, основанных на опыте разных людей. Вот почему его работа лишена догмы. Наверное, невозможно было бы выразить словами то, что дал мне Звартьес, чему я от него научился.

Софья Корниенко: В таком случае подождем, пока появится neural lace Илона Маска и вы сможете выразить все без слов.

Стэнли Штинтер: Тогда это будет тихое мурлыкание. Или тишина. Да, самый красивый ответ на вопрос о том, что подарил мне Звартьес, это – тишина. Вот что он мне подарил.

В июле этого года Стэнли Штинтер будет гостем фестиваля экспериментального кино в Москве MIEFF.

Интервью с Франсом Звартьесом. Запись 2006 года:

Франс Звартьес: Меня никогда не интересовало прямое воспроизведение реальности. А в кино можно все замечательно переставить местами.

Софья Корниенко: Однако не кажется ли вам, что ваши фильмы ближе к реальности, нежели Голливуд? Ведь то, что показывает голливудское кино, никогда не случается в жизни, а то, что показываете вы в своих фильмах, действительно происходит в головах многих из нас.

​Франс Звартьес: Вот уж точно, Голливуда в жизни не происходит. Да, я работал со своего рода внутренней реальностью. Но у меня не было никакой определенной цели. Меня просто приводили в восторг некоторые мимические жесты, или среди моих учеников вдруг появлялся кто-нибудь с особенно интересной головой, и я просил разрешения поснимать его немножко. И затем после проявки эффект был всегда неожиданный, совсем не такой, как если бы вы за этим человеком просто наблюдали в жизни. Настоящая революция на лице. Вот, например, у моей жены Трикс была подруга, девушка ослепительной красоты. И мы попросили ее сняться. После сели смотреть. Ведь это – тоже реальность, зафиксированная на пленку реальность. Так вот эта девушка оказалась страшной уродиной, со злыми глазами.

Софья Корниенко: Снимать фильмы Звартьес начал поздно – в сорок лет, как Пазолини. С детства он считал своим призванием музыку и живопись, мечтал стать пианистом, однако пошел по стопам матери – альтистки, и уже в семнадцать лет играл на альте в составе Нидерландского государственного оперного оркестра в Амстердаме.

Франс Звартьес: Я очень серьезно занимался, мне нравилось, но со временем оркестр начал слишком сильно походить на ремесленный цех. Прямо какой-то профсоюз железнодорожников. Каждый день скороговоркой "Доброе утро!" и "внутрицеховой" юмор. Так, например, однажды во время выступления кто-то поставил под ноги мышеловку. В общем, через шесть лет в оркестре мне стало скучно. Я ушел в скрипичные мастера, следующие несколько лет делал альты и скрипки. Но потом у меня случился конфликт с коллегами, и я оттуда тоже ушел. В моей жизни наступил кризис. Тогда моя мать, которая в свое время была католической монашкой, но сбежала из монастыря, посоветовала мне пойти поработать сиделкой в сумасшедший дом под городом Харлемом. Она сказала, что там у меня будет и крыша над головой, и кусок хлеба, и одновременно я буду при деле. Я проработал там год, правда, никаким католическим медбратом я, естественно, становиться не собирался. Однако этот год в сумасшедшем доме имел на меня колоссальное влияние. Равно как и работа в оркестре.

Софья Корниенко: Тут в комнату вошла жена Звартьеса, Трикс и принесла мне чай, а ему – соевое молоко. Я сразу узнала ее по фильму 1979 года "Пентименто", где она сыграла одну из многочисленных женщин – пациенток таинственной, полуразрушенной больницы. Главный врач больницы, японец, заставляет полуобнаженную героиню ходить вокруг шеста в коровьем ошейнике. Сам Звартьес и его фильмы нередко становились объектом агрессивных нападок со стороны феминисток. После одного из показов "Пентименто" феминистки разорвали одну из немногих копий фильма и выбросили пленку вместе с проектором из окна кинотеатра.

​Трикс Звартьес: Бывало еще, что на экран брызгали краской. Но большинство из протестовавших феминисток тогда даже не видели этого фильма. Прямо как сейчас, когда большинство мусульманских демонстрантов даже не видели этих злополучных карикатур на Мохаммеда. Я была просто в шоке, когда в первый раз пришла на показ. Кажется, это было в Лейдене. Все сразу начали задавать вопросы про женщину в ошейнике. Я сказала, спрашивайте меня, я же специально пришла. Но со мной они не хотели разговаривать. Им был нужен мужчина в качестве объекта для атаки. Я им сказала, что они плохо смотрели фильм, потому что этот фильм как раз о том, как женщину притесняют, и создан он был для того, чтобы напомнить о еще более ужасающей реальности.

Франс Звартьес, 2007 год

Софья Корниенко: К слову сказать, мать Звартьеса, наполовину еврейка, окрестившаяся в католичество, была к тому же в числе первых феминисток.

Франс Звартьес: Да, она рассуждала как феминистка, как гуманистка. Но мои фильмы она не успела посмотреть. Да я и сам – феминист!

Трикс Звартьес: Сам того не осознавая, Франс очень рано стал старшим мужчиной в семье. Его отец умер, когда ему было девять. Мать осталась одна с пятью детьми, и Франс – старший сын, фактически заменил им отца. Это на нем плохо отразилось, это было неправильно.

Франс Звартьес: Мать рассказывала, что отец расстроился, когда я родился. Он надеялся, что будет девочка.

​Софья Корниенко: Сквозь большинство фильмов Звартьеса линия женщины-объекта, женщины-куклы, податливой и бесправной перед силой мужских прихотей, проходит лишь в качестве озорного эксперимента, легкой игры по обоюдному желанию. Однако оба супруга утверждают, что во время съемок никаких эротических переживаний не испытывали, было "просто холодно и весело", и они не знали, что получится в итоге. Отчего же тогда получается все время такая соблазнительная тема?

Трикс Звартьес: Да потому что он такой и есть, страшно чувственный, эротичный мужчина. И его фильмы вводят в подобное чувствительное состояние. Самое интересное, что он сам – единственный, кто не осознает этого.

Софья Корниенко: О чем вы сожалеете, чего вы не успели сделать?

Франс Звартьес: О нет, наоборот, я рад, что некоторое из того, что планировал, так и не сделал. После "Пентименто" я так рассердился, что решил, что сниму "Пентименто-2" и никому не покажу. Ни одного показа не будет. Так и не снял. Я теперь смотрю порнографические видеосюжеты в интернете и думаю – нет, если так далеко заходить, то смысл теряется и появляется криминальный оттенок.

Софья Корниенко: Голландские кинокритики утверждают, что вы в разной степени оказали влияние на всех. Как вы себя ощущаете в статусе живой легенды? Я смотрю, у вас и обычной таблички с именем на входной двери нет.

Франс Звартьес: Я никогда не осознавал себя ни в каком особом статусе. Я ведь не знал точно, чем я занимаюсь. Вначале мне просто понравилось снимать и я надеялся, что это ощущение останется навсегда.

Софья Корниенко: То есть кино стало вашим любимым увлечением, хобби?

Трикс Звартьес: Он ничем не может заниматься в качестве хобби. Как только он начинает что-то делать, это дело захватывает его, и он сразу становится профессионалом.

Франс Звартьес: Я отправился в проявочную лабораторию, и там мне дали руководство, как самостоятельно проявлять дома. Мне сказали: "Вот реактивы, вот пропорции, а вот адрес, где их можно купить". Вот что для меня профессионализм. И я стал сам покупать маленькие такие, дешевые банки с реактивами – кстати, из России.

Софья Корниенко: А еще, какие основные руководства к действию вы давали своим ученикам?

Франс Звартьес: Они спрашивали, нужен ли сценарий. Я говорил – нет, не нужен. Можно снимать без сценария. – Так что, прямо можно сразу начинать снимать? – Да, сразу и начинайте. Ведь режиссер – как композитор, который сидит за роялем и сочиняет. Вот он нажимает на одну клавишу, и только тогда знает, какая будет следующая. Сейчас принято изучать великие шедевры в кино, разрабатывать по ним правила съемочного процесса. Раз великий режиссер под таким углом снимал, значит, и все должны. Почему?

Софья Корниенко: Франс Звартьес снял более пятидесяти фильмов, как одержимый, проявлял по три сотни метров пленки в день. Большинство фильмов были сняты, как у Федерико Феллини, – без звука, звук накладывался при монтаже. Теперь семидесятивосьмилетний Звартьес перешел с пленки на цифру, и для своей будущей картины, длиной минут пять, будет снимать изображение уже после того, как напишет музыку. Каждый день он проводит по несколько часов в своей домашней музыкальной студии за пианино, как и мечтал в детстве.

Франс Звартьес: В фильме два-три человека будут сидеть рядом на скамейке. Я подозреваю, что сразу возникнет некая атмосфера (это никогда не знаешь наперед, надо всегда пробовать). Получится, что они как-то по-особенному сидят, по-особенному общаются между собой. Но без всякого развития сюжета. Я действие не очень люблю. Происходить будет очень мало, и все изнутри.