Об авторе этой книги трудно говорить, не рискуя вызвать у слушателя недоумение или, что хуже, недоверие. "Как может человек знать 50 языков, и более того, с легкостью переходить с китайского на японский, потом на хинди, иврит, русский, венгерский, потом на язык индейского племени навахо, цитировать Коран в арабском оригинале и так далее?!" Тем не менее, этот человек существует, творит, является профессором в самом престижном из научных институтов Франции "Коллеж де Франс".
Ваш браузер не поддерживает HTML5
О книге Клода Ажежа «Религии, слово и насилие»
Клод Ажеж (Claude Hagège) родился в 1936 году в городе Карфагене в Тунисе, в еврейской семье. Когда ему исполнилось 17, семья переехала во Францию, где и началось похожее на сказку восхождение к вершинам лингвистики сверходаренного подростка, пользующегося сегодня всемирной известностью.
В переводе на русский существует, если не ошибаюсь, только одна его книга: "Человек говорящий. Вклад лингвистики в гуманитарные науки".
Кстати, в специальном предисловии, предваряющем русский перевод его книги, профессор Ажеж писал, что этот перевод вызывает у него "радость чисто личного характера", и поясняет, что речь идет о любви к русскому языку, возникшей еще в детстве. "Поэтому я испытываю особую радость, когда думаю о том, что моя книга переведена на русский язык и стала доступной для тех, для кого этот язык родной. Надеюсь, специалисты-языковеды и просто интересующиеся языком читатели прочтут эту книгу с благосклонным вниманием. Я также рассчитываю на то, что конструктивная критика поможет мне сделать следующее издание "Человека читающего" более совершенным".
У Клода Ажежа много книг, посвященных специальным проблемам лингвистики и доступных только специалистам. Но его последняя книга рассчитана на широкого читателя, и называется она "Религии, слово и насилие". Лучшего зачина, чем Евангелие от Иоанна, не придумаешь, и Клод Ажеж идет именно этим путем: В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог.
Почему история религий преисполнена насилия?
Ну а если Слово – от Бога, и помня, что дарованное Богом Слово доходит до человека из глубины веков через Священное Писание, будь то Старый или Новый Завет, Коран и так далее, то здесь мы подходим к основной проблеме, сформулированной в самом названии книги Клода Ажежа. Речь идет о взаимосвязи религии, слова и насилия.
Автор не без иронии просит прощения читателя за такой вот, как он пишет, "наивный вопрос": "Почему история религий преисполнена насилия? Ведь религии, возникшие на почве попыток людей понять окружающий их мир, успокоить страхи, должны были по идее попытаться объединить человечество, а на деле мы видим, как правило, обратное...".
И здесь Клод Ажеж в очередной раз цитирует Библию (книга Притчи), где сказано "Жизнь и смерть в руках языка". Развернутый и, добавлю, жуткий пример того, как жизнь и смерть человека зависят от языка, связан с древнееврейским словом "шибболет", фигурирующем в книге Судей.
Для тех, кто не читал или не помнит, – напомню, ибо в книге Клода Ажежа, впитавшего Священное Писание, причем Ветхий и Новый Завет, с молоком матери (мама его, замечу, была христианкой), эпизод этот занимает видное место.
Иеффай (ок. 1370 – 1070 гг. до н. э.), один из судей израильских, собрав всех жителей Галаада, сразился с ефремлянами и разбил их. Немедленно после победы он велел занять все переправы через Иордан, чтобы помешать побеждённым проникнуть на свои территории и смешаться с населением:
…И перехватили Галаадитяне переправу чрез Иордан от Ефремлян, и когда кто из уцелевших Ефремлян говорил: "позвольте мне переправиться", то жители Галаадские говорили ему: не Ефремлянин ли ты? Он говорил: нет. Они говорили ему "скажи: шибболет", а он говорил: "сибболет", и не мог иначе выговорить. Тогда они, взяв его, закололи у переправы чрез Иордан. И пало в то время из Ефремлян сорок две тысячи… (Суд. 12:5-6).
Клод Ажеж
В отличие от галаадского, в ефремском диалекте еврейского языка не было звука "ш", и его носители не могли правильно (твердо) воспроизвести это слово.
Отвлекусь на минуту, чтобы дать еще одну иллюстрацию того, как неспособность правильно выговорить "шибболет" обрекает человека на смерть.
Фрагмент из книги Виктора Шкловского "ZOO или Письма не о любви", цитировавшего Библию явно по памяти, откуда небольшие неточности:
Библия любопытно повторяется. Однажды разбили евреи филистимлян.
Те бежали, бежали по двое, спасаясь, через реку. Евреи поставили у брода патрули.
Филистимлянина от еврея тогда было отличить трудно: и те и другие, вероятно, были голые.
Патруль спрашивал пробегавших: "Скажи слово шабелес". Но филистимляне не умели говорить "ш", они говорили "сабелес".
Тогда их убивали.
На Украине видал я раз мальчика-еврея. Он не мог без дрожи смотреть на кукурузу.
Рассказал мне:
Когда на Украине убивали, то часто нужно было проверить, еврей ли убиваемый.
Ему говорили: "Скажи кукуруза".
Еврей иногда говорил: "кукухужа".
Его убивали.
Клод Ажеж настолько эрудирован, голова его вмещает столько библиотек, что он вполне может себе позволить задавать наивные (с кавычках или без кавычек, как угодно) вопросы: как объяснить тот факт, что все монотеистические религии, называющие себя "религиями милосердия", на деле на протяжении всей своей истории порождали акты жестокости и насилия, превосходящие зачастую насилие, вызванное политикой или идеологией?
Книга насыщена цитатами из писаний таких столпов христианской веры, как Ефрем Сирин, Мелитон Сардийский, Иоанн Златоуст, уверявший, кстати, что две основные страсти евреев заключаются в том, чтобы "набить себе брюхо и напиться допьяна"... Неистовым антисемитом был и основатель протестантизма, переводчик Библии на немецкий Мартин Лютер, посвятивший моральной ущербности (так он считал) евреев специальный труд.
В главе, посвященной Исламу, точнее Корану и насилию, Клод Ажеж указывает на очевидный парадокс. Очень многие суры Корана призывают к милосердию, тепло упоминают пророка Моисея (в Коране он Муса), равно как и Иисуса Христа (он же Иса), а в следующей суре читаем призыв уничтожать всех неверных, отказывающихся принять учение Мухаммеда. И здесь автор черпает примеры не из Библии, а из хроники наших дней, с актами террора исламского джихада, шариатом и прочими актами варварства.
Напомню, что автор книги читает Библию на иврите, Евангелие на древнегреческом, а Коран на арабском, и ему ли не знать, чем человечество, культура, цивилизация обязаны великим религиям. Но его в данной ситуации интересует прежде всего возможность преодолеть или, как минимум, по возможности сократить ненависть, отчуждение, насилие, порождаемое различиями религий и тех слов и смыслов, которые эти религии несут с собой. Задача эта по плечу только государству, – считает Клод Ажеж, – ибо религии, в лице своих священнослужителей, – чаще всего (хотя случаются, к счастью, и исключения!) как бы запрограммированы на повторение того, что уже было...
И вот вывод, к которому пришел автор книги "Религии, слово и насилие":
Мне кажется, что наилучшим и наиболее эффективным средством преодоления столкновений, порождаемых религиозными различиями, является политический режим, отличающийся равнодушием к тем или иным религиозным верованиям, режим, одинаково относящийся ко ВСЕМ религиям. Национальная самоидентификация не проводит в такой ситуации различия между отдельными группами населения, при условии сохранения равноправия для всех, при одинаковых обязанностях опять же для всех граждан. Это касается в равной степени такой страны, как Япония, – с её гомогенным в культурном отношении населением, но и такой богатой всевозможными общинами страны, как Франция.
Равнодушие светского государства в отношении религий не равнозначно враждебному отношению к религиям как таковым. Точно наоборот: государство выступает в этой ситуации в роли гаранта свободы культов и религий, не вмешиваясь никоим образом в службы и обряды, связанные с верой. Таков проект эмансипации, позволяющей каждому человеку быть хозяином собственной духовности, что включает, разумеется, не только верующих людей, но также агностиков и атеистов.
Как я уже сказал, только один из трудов Клода Ажежа существует на сей день в русском переводе, но мне кажется, что именно книга "Религии, слово и насилие" могла бы весьма пригодиться в современной России, где зачастую трудно сказать, где кончается политическая власть и где начинается церковь.