Капризный почтальон времени

Не горят – вопреки всему – не только рукописи, но и звукозаписи. Даже через полвека.

Суламита Ароновски исполняет Моцарта

Так звучит соната до-мажор Моцарта в исполнении Суламиты Ароновски. Запись из архива Литовского национального радио, 1957 год. Пианистка давно живет в Лондоне, а родилась она в Каунасе. В Литве ее помнят как Суламиту Жюрайтене: она была замужем за братом дирижера Большого театра Альгиса Жюрайтиса.

Успешной выпускнице Московского консерватории, потом преподававшей в Вильнюсе, в 1970 году удается поехать к родственникам на Запад. Там она, возможно неожиданно для самой себя, остается. С тех пор в Литву, где у нее тогда был взрослый сын, Суламита больше не возвращалась.

А в Лондоне ее вскоре настигает несчастье, она попадает в автомобильную аварию, после чего играть как прежде больше не может. Значит, без этой возможности, без московских документов, без единственной, сделанной в Литве, радиозаписи ее игры свою музыкальную состоятельность пианистке приходится доказывать заново.

И она сделала это. Сейчас Суламита Ароновски – профессор Лондонской Королевской музыкальной академии. В свои 88 она ведет там фортепианный класс, среди ее учеников – пианисты мировой величины из разных стран. Она почетный председатель Лондонского фортепианного конкурса, член жюри других международных конкурсов. Литовская же часть жизни осталась для нее лишь в памяти.

Спасенные записи Суламиты Ароновски

Но прошлое умеет преподносить сюрпризы. Рассказывает музыкант, ведущий передач на Литовском национальном радио Марюс Шинкунас:

– Эта история началась год назад, когда я сделал передачу о сыне Суламиты Балисе Жюрайтисе. Он был в те времена, 30 лет назад, талантливым пианистом-импровизатором. Еще когда учился в школе имени Чюрлениса, о нем говорили как о вундеркинде. Когда Суламита уехала в Лондон, позже она забрала его с собой, где он играл со звездами. Но музыкант сгорел в своем таланте – умер в Литве во время очередного приезда сюда. Гениальные люди уходят по только им известным причинам…

После этой передачи звонит одна слушательница и говорит, что училась у мамы Балиса, которая была прекрасной пианисткой. Я заинтересовался, начал искать ее записи, но в фонотеке обнаружил единственную старую карточку, на которой было написано красным карандашом "изъять, не транслировать". Где остальные записи? Вспоминаю тут своего кумира Дмитрия Савицкого, который работал на Радио Свобода, – он часто раскапывал такие истории.

Я пытался найти записи, ничего не получалось, был заинтригован. Решил искать непосредственно в архивах Литовского радио. Однажды просто взял в руки стремянку – вспомнив слова Шевчука "нам свою дорогу нести" – и отправился в специальную кладовку, где хранятся на полках старые записи, еще в бобинах. Включил фонарик в телефоне и по цифрам… что-то нашел. Это были коробки с пленками – записи Суламиты! Лежали на самом верху стеллажа, в пыли. Как сказано было "не транслировать", так с тех пор полвека там и пролежали. Раз эмигрировала пианистка, значит, считалось, должна исчезнуть из эфира как "предатель родины".

Суламита Ароновски в первые годы жизни в Великобритании

Но видно, рука у редактора так и не поднялась пленки уничтожить, кто-то спрятал на самую дальнюю полку. И главное, нашелся какой-то хороший человек, который, видимо, верил, что ничего не пропадает. Тот, кто все-таки оставил одну карточку с именем Суламита в ящике фонотеки. Оставил как ниточку, наверное, с мыслью "может, кто-нибудь когда-нибудь за это зацепится". Я и зацепился. На тех бобинах оказались сонаты Шопена и Моцарта, также Дебюсси, Равель и Чюрленис в исполнении Суламиты Жюрайтене. Запись 1957 года. Поставил пленки на старый аппарат, и история закрутилась…

– Когда я впервые услышала игру Суламиты – внешне очень простую, прозрачную, легкую, даже беспечную, без "вывертов" и намеков на многозначительность – сразу подумала: так мог играть только человек прошлого века. Внутренний покой, ясность и безмятежность исходит не только от самой музыки, но и от исполнителя. Который при этом как бы отстранен.

Марюс Шинкунас: Я просто влюбился в эти записи. Раньше не знал такую пианистку, в глаза ее не видел. Исполнительское эго отсутствует! Вообще. Диалог – только с композитором. С собой диалога она не ведет. Это, наверное, и притягивает, в этом и состоит ценность, обаяние исполнительства тех времен, той школы.

Да, она действительно играет "без понтов". Понты – внешние эффекты, игра на публику, демонстративно-показное – это вообще что? Это способ скрыть внутренние проблемы, недостатки. Ей это все не нужно.

Сейчас, в XXI веке, часто говорят: музыкант должен выходить на сцену голым. Имея в виду душевную открытость, искреннюю отдачу. Для чего она? Чтобы показать произведение, с которым выходишь. Но к сожалению, многие исполнители, мне кажется, поняли эту метафору неверно. Применительно не к музыке, к ее сути, а только к себе и порой – чуть ли не в прямом смысле. Отсюда внешние эффекты, те самые понты…

Что касается покоя в игре – это в ее судьбе было затишьем перед бурей. Потому что после этой записи Суламиту настигли в жизни два удара. Сначала она попала в автоаварию, и последствия были очень тяжелыми: позвоночник больше не позволял играть, потом умер в Литве ее сын.

Записи, что я обнаружил, остались для нее единственными в жизни. Первыми и последними! К тому же она сама их никогда не слышала. И вот эти записи – у меня. Чувствовал, что будто держу в руках всю жизнь музыканта. Ведь после аварии она не могла в Англии доказать, что вообще была пианисткой. Москва отказалась выслать подтверждение о ее учебе в консерватории.

Я все найденное оцифровал, привел в порядок. Нашел телефон Суламиты, звоню ей: "Профессор, я нашел ваши записи 1957 года! – "Какие записи, разве такие существуют? Не понимаю, о чем вы говорите". Тут я осознал всю серьезность ситуации и полетел в Лондон.

Какова была ее реакция, когда пианистка впервые услышала собственную игру полувековой давности? Вначале не могла произнести ни слова, потом от волнения нервно смеялась, не могла остановиться… Сказала, что это невероятно. Вернулась в собственное прошлое, к себе молодой. Эта запись была сделана сразу после ее возвращения в Литву после аспирантуры в Москве, пианистка была еще, как сама шутила, "горячей", в хорошей форме. Эта запись не только вернула ее к воспоминаниям, но и открыла горизонты.

– Как в итоге расцениваете эту историю? Ваше неравнодушие, удача и та самая стремянка – это все помогло осветить светом молодости жизнь музыканта с очень тяжелой судьбой?

Музыкант и радиоведущий Марюс Шинкунас

Марюс Шинкунас: Жизнь все ставит на свои места. Рано или поздно. Бывает, что тот, кому нечего сказать, громче всех кричит о себе, ищет славы, но потом он никому не будет нужен. Никто и не вспомнит. Даже искать не будет! А вот эти тихие… В искусстве много таких, достойных, но забытых. И когда-то их время придет. Надо только не бояться и кому-то взять ту стремянку… Искусство переживает все эпохи и власти. Так было, и так будет.

– Эта история подтверждает известную мысль Иосифа Бродского о том, что времени подвластно все, кроме одного – памяти. Перед ней время теряет свою власть и всемогущество.

Марюс Шинкунас: История всегда испытывает таланты. Они будто проходят через фильтр времени: кто пройдет, кто нет. Что наша жизнь, игра…

После этих событий я сделал вторую передачу на Национальном радио, в которой соединил музыку в исполнении Суламиты и Балиса. Мать и сын будто вновь встретились, уже в эфире, после тридцати лет расставания. Звонило много слушателей, ученики говорили: "Мы 50 лет ее голос не слышали". Она сама очень обрадовалась, когда после передачи к ней домой в Лондоне пришел посол Литвы с цветами.

Она вряд ли приедет в Литву, не дадут тяжелые воспоминания, связанные с потерей сына, да и сложно передвигаться далеко, когда физические возможности ограничены. Для художника место эмоционально очень много значит, это серьезная вещь. Она живет там, где живет.

Если кто-то считает, что Литва забыла таких как Суламита, то хочу оправдать свою любимую маленькую страну. Литва вообще не выдержала бы столько в своей истории, стольких испытаний, не выдержала бы годов оккупации, если бы что-то не забывала.

– То есть, по-вашему, стране нужна была эпизодическая амнезия, чтобы выжить?

– Хорошо сказали. Да! Нет правых и виноватых во многих перипетиях. Слишком много всего у нас было. И еще будет, наверное. Еще будет.

Суламита Ароновски, Лондон

Из Лондона – сегодняшний голос Суламиты Ароновски:

– Это для меня просто чудо! Что нашлось через столько лет. Благодарна Марюсу за все. Хоть и старая запись – в современной технологии сейчас, конечно, большие возможности по качеству звука, чем тогда – но очень интересно слушать. Для меня это был такой приятный сюрприз. Не ожидала!

– Когда услышала эти записи, первое ощущение: сейчас так уже не играют. Чувствуется ваша деликатная отстраненность как исполнителя. Напомнили Марию Гринберг. Современные пианисты, кажется, больше показывают себя, не композитора.

– Точно так не играют, играют по-другому, и сколько прекрасных пианистов! Для современной публики они более подходящие. Потому что все меняется. Меняются вкусы – слушателей и исполнителей. Гринберг была ближе не только по стилю, но и по возрасту. Я училась в Москве на кафедре Александра Гольденвейзера, работала с Григорием Гинзбургом и Абрамом Шацкесом. Они уделяли большое внимание фразировке и балансу звука.

У каждой эпохи свои характеристики вкуса и стиля в искусстве. Все меняется. Всегда. Это нормально. И у каждого исполнителя свои собственные способы выразительности.

– Вашим сокурсником был Владимир Ашкенази. А позже в Лондоне вы уже учили его сына.

– Да. Он у меня закончил консерваторию. Мне вообще повезло с учениками, было много молодых пианистов, которые теперь выдающиеся и выступают по всему миру. Например, англичанин Николас Ходжес – сейчас он профессор в Штутгарте, необыкновенно талантливый пианист, для которого специально пишут современные композиторы. Или израильтянин Амир Кац.

Опыт каждый раз подсказывает мне, какое направление предлагать пианистам, чтобы они развили свою индивидуальность. Стараюсь помогать музыкантам находить себя. Чтобы могли в игре выражать свои мысли и чувства.

Если возвратиться в прошлый век, у меня было тогда столько трагических событий и переживаний! Надо было принимать решения, я не могла жить и музицировать, как хотела. Нужно было считаться с тем, что было главным. У меня тогда был сын, думала о нем. Работать было нелегко, но я успевала.

– В Англии, когда нужно было влиться в музыкальный мир, вы не могли из-за аварии показать, на что способны. И документы из Москвы не прислали. Запретили транслировать ваши записи.

– Конечно, было очень больно. Но мне помог Володя Ашкенази, который засвидетельствовал мою квалификацию. Подтвердил, что действительно имею образование и мои дипломы существуют. Я тогда постепенно оправилась после аварии и освоилась в Академии. Показывать студентам, как добиваться определенного звука и стиля, вполне могу.

– В свое время вы даже основали свой собственный международный конкурс пианистов в Великобритании.

– Он существует, но сейчас активно этим не занимаемся. Потому что в стране сложная политическая и экономическая обстановка. Вообще, сейчас большинство приезжающих в Академию студентов очень хорошо играют. По-моему, Лондон является теперь мировым центром музыкального искусства. Мы, можно сказать, избалованы таким высоким исполнительским уровнем.

Еще мне очень нравится известный пианист российского происхождения Аркадий Володось. Считаю его выдающимся.

– Что бы, профессор, вы сами себе пожелали?

– Чтобы могла продолжать работать со студентами. Пока я это делаю и слушаю музыку, моя жизнь имеет какой-то смысл. Но с возрастом становится труднее… Если я могу чем-то помогать людям, это вдохновляет.

Профессор Веронике Витайте

Я дала послушать найденные записи профессору литовской Академии музыки и театра пианистке Веронике Витайте:

– Молодой студенткой помню Суламиту преподавателем – эту красивую даму, элегантную, строгую. Прошло столько лет, и вот такая потрясающая находка! В этом есть что-то мистическое даже.

Высокого класса музыкант, большая культура. Это почувствовалось в отношении к звуку. Ее прикосновение к инструменту тонкое, выразительное. Моцарт в настоящем стиле, по-моему, сыгран: прозрачно, естественно, просто. Эта кажущаяся простота – самое трудное в нашем деле!

Сейчас частенько видим у исполнителей желание блеснуть, сыграть на публику. У нее же чувствуется собственная внутренняя высокая планка. Проникновенность, убедительность и удивительное ощущение времени. Музыка вообще, в отличие от живописи, например, это искусство, звучащее и развивающееся во времени. Если музыкант хорошо чувствует время, это самое "сегодня чуть-чуть по-другому, чем вчера", значит, это высокий класс.

Главное, конечно, для музыканта получить настоящую, хорошую школу. С другой стороны – индивидуальность. Мы идем на концерт и хотим слушать конкретного исполнителя, именно его.

У студентов иногда случается внутренний конфликт между канонами школы и индивидуальностью. Но я уверена: чем глубже, богаче личность музыканта, тем меньше ему нужно бояться утраты своего я. Школа очень важна для понимания основ, понимания стиля. И того же времени. А твое прикосновение к инструменту все равно останется твоим, индивидуальность – если она есть – никуда не денется.

Перед концертом говорю своим ученикам: думайте не о себе, думайте об авторе! Выходите с музыкой Моцарта – вы в ответе за него, должны играть, чтобы показать в первую очередь гениальность композитора. Нужно сделать все, чтобы люди сказали: какая прекрасная музыка! Тогда скажут спасибо и исполнителю.

А на сцене ни за кем не спрячешься. Особенно пианисту, особенно, когда он один. Либо ты король, либо голый король. И от себя тоже не уйдешь. При этом всем видно, насколько ты способен преклонить голову перед гением, музыку которого исполняешь.

Композитор Анатолий Шендеровас

Теперь другая похожая история. Ее мне рассказал литовский композитор Анатолий Шендеровас.

В 70-е годы виолончелист Давид Герингас записал в Литве произведение Шендероваса для фирмы "Мелодия". Все уже было готово для выпуска грампластинки, собраны подписи и согласования, но тут Герингас, получивший ранее на конкурсе имени Чайковского золотую медаль, подал документы на выезд из СССР. Дело в том, что его перестали выпускать на гастроли по приглашениям в капиталистические страны, Герингас не хотел с этим мириться и собрался эмигрировать. Тут же был наложен тотальный запрет на все, что связано с виолончелистом.

"Я об этом узнал не сразу, – рассказывает Шендеровас. – Звонит со студии грамзаписи в Вильнюсе редактор Зина Нутаутайте: Анатолий, зайди. Прихожу, она говорит: Неприятность. И показывает макет пластинки (она должна была быть для меня первой), на котором написано "запись отменяется" и подпись начальника.

Оказалось, пришел приказ уничтожить материалы в присутствии директора студии. А директор сидит с нами и заговорщицки говорит: ну, давайте, уничтожайте! Тут Зина заворачивает бобину в бумагу и отдает мне: положи куда-нибудь, спрячь! И оба в журнале расписались, что запись уничтожена".

Прошло много лет, и в 2002 году немецкая фирма грамзаписи выпустила компакт-диск с музыкой Шендероваса, включив в него и ту самую, оригинальную запись. Спасенную благодаря таким редакторам, которые не спешили выполнять указание "уничтожить".

Вот что сейчас думает об этом Зина Нутаутайте:

– В Вильнюсской студии грамзаписи я работала с 1964 года. Когда случилась та история, абсолютно не было мысли, что я какой-то там герой, просто спасти запись хотелось. О риске, если бы это вскрылось, я не думала. Вернее, не думала моя молодость. Как-нибудь выкрутимся!

Я очень рада, что через столько лет все-таки вышла пластинка Шендероваса. Звонит он тогда насчет этого: Зинуте, хорошая новость! Меня все называли не Зина, а Зинуте. Не потому, что я маленькая, а может, потому что любили? Когда бывает грустно, я беру этот диск в руки и читаю надпись: "Спасибо Вам!".

Запись сохранилась в хорошем состоянии. Произведение Шендероваса – отличное, Герингас – прелестный человек. Ну как тут было не сохранить? Мы все с коллегами жили тогда этой мыслью. Что-то хорошее в жизни и я сделала для людей.

– Хотя иногда приходилось по указанию свыше даже резать ножницами неугодные пленки, все же нельзя сказать, что случаев таких репрессий было много?

– Да, нельзя. Только отдельные. Тем более проверяющим московским чиновникам было, конечно, известно далеко не все, происходящее в Литве.

Справедливости ради надо признать, что в целом к нам в Москве на фирме "Мелодия" относились хорошо – для Литвы выделяли качественные пленки, быстро давали добро на записи. Возможно, людей, принимавших такие решения, уже нет, но я еще жива и хочу сказать им спасибо. Еще желаю слушателям, чтобы достали с дальних полок винил – он сейчас во всем мире опять царствует!

А вспоминая ту историю, я всегда радуюсь. Беру эту пластинку как золотую. Потому что у меня на сердце легко.

Перипетии драматичной судьбы Суламиты Арановски произвели впечатление на сценариста, много лет проработавшего на Литовском национальном радио и телевидении, публициста Пранаса Моркуса:

– История из разряда подтверждающих расхожее "рукописи не горят". С чем раз за разом сталкиваемся. Поскольку речь о музыкальной записи, значит – пластинки не бьются, пленки не размагничиваются. А если уж дать воображению волю… У питерских музыкантов давным-давно отобранные и рассыпанные саксофоны, по которым проползали гусеницы Челябинского тракторного завода, как ни в чем не бывало продолжают играть и поныне. Утешение всегда желанно, тем более жизнь человека – сплошная цепь потерь и утрат.

Коль речь о радио, то я был свидетелем послевоенного разгрома фондов каунасской и вильнюсской радиостанции. Погром изничтожил голоса актеров, ученых и политиков Первой республики. Десятилетие спустя та же участь постигла наговоренное и наигранное в сталинские времена. Об этом, правда, как-то особо никто не жалел. Хотя, если порассудить…

Позже на моем веку удары по радио- и телефондам тоже наносились, но точечные. Заливалась соловьем в эфире, к примеру, светловолосая певица, да вот, вышла замуж за лицо, как тогда называлось, еврейской национальности. Тут эмиграция, само собой. И вот замолкла в эфире соловушка, словно и не было ее вовсе.

Или же: дошла до Москвы весть, что любимец советских людей Микис Теодоракис, дескать, смутно высказался об августовском вторжении в Чехословакию, – устроили экзекуцию и ему. Записи его и имя мгновенно осели в черных списках рядом с именами греческих полковников, Хорхе Луиса Борхеса, Рудольфа Нуриева, Николая Гумилева и самого Льва Троцкого.

Кроме всего прочего, режим тот был мелочно-мстительным. Но дело не только в нем. Любые времена – очень капризный почтальон. Да и пошутить не прочь. Вот на днях по адресу доставлено письмо, блуждавшее по белу свету с конца Мировой. И не этой, а еще той. В Литве недавно объявили, что десяток-другой предназначенных на расчленение пластинок некто утащил и закопал в бидоне под яблоней в саду. Так что голоса из прошлого стали ныне доноситься.

И вот случай наш: картонку с записью моцартовской сонаты чья-то таинственная рука потихоньку затолкала в запыленный угол, подальше от человеческих глаз, оставив на усмотрение судьбы. А судьба красивой пианистки возьми да и преподнеси ей радостный подарок – золотой ключик от волшебной шкатулки юности. Как тут не заулыбаться, не порадоваться, не вознести пенистый кубок!