Проект “Прорубь”: пьеса, спектакль, фильм. 19 января как день всеобщего моржевания в России и телетрансляций с мест народного купания. История волшебной щуки, а также президента всея Руси Булата Царева, беглого олигарха, современного художника-акциониста, провинциальных селебритиз, простых “моржей” и любителей ЗОЖ. Фрилансер Афанасий Никитин, он же Иванушка-дурачок, он же Орфей, в поисках мертвой невесты в подводном царстве. Ток-шоу “На дне” и “Час с президентом”. Cоциальная критика и черный юмор “Проруби”. Перформанс и новые видеотехнологии, подводные съемки. Телезрители в фильме” Прорубь” как коллективное чудовище, рептилоиды и зомби.
Режиссер, продюсер Андрей Сильвестров; авторы сценария: поэт, драматург Андрей Родионов и драматург, кинокритик, продюсер Екатерина Троепольская; арт-критик, куратор, преподаватель МГУ Сергей Хачатуров.
Ведет программу Елена Фанайлова
Елена Фанайлова: Мы в клубе старт-апов и коворкинга "Желтая дверь", на Страстном бульваре, в Москве. Проект "Прорубь" мы будем сегодня обсуждать с его авторами, создателями и почитателями.
Мои собеседники – поэт, драматург, актер, исполнитель главной роли в кинофильме "Прорубь" Андрей Родионов, автор множества книг и пьес; Екатерина Троепольская, драматург, кинокритик и продюсер; Андрей Сильвестров, режиссер и продюсер, автор, режиссер этого фильма; и куратор, арт-критик Сергей Хачатуров, преподаватель МГУ.
Фильм "Прорубь" сейчас заканчивает свой прокат в России, можно будет его еще смотреть в разных специальных местах, которые будут спецпоказы устраивать. Я вообще очень впечатлена этой феерической работой и даже не знаю, чего там больше – социальной критики или России как сна. Это как раз то произведение, про которое я бы сказала: "Люблю Россию я, но странною любовью…" Сергей, что вам кажется самым интересным, что вас задевает или смешит?
Сергей Хачатуров: Сопротивление материала. Мне кажется, это фильм, который преодолевает абсолютно все жанровые и видовые границы, и это очень здорово! Потому что кино должно быть против кино сегодня, так же, как театр против театра, театральности замшелой, так же как искусство против "холст, масло", перед которым надо в музее, руки за спину, стоять, и так далее. Мне кажется, это проект абсолютно синтетический, здесь абсолютная диффузия разных видов, и это преодоление и некий объем, который вас и убеждает, что это образ России, который создается с сопротивлением материала и сопротивлением разным форматным, догматичным жанрам и видам искусства, когда мы видим их взаимопроникновение, их разрушительную силу сначала, а потом созидательную. В этом фильме, мне кажется, есть и перформансы, которые как будто бы солидаризируются с группой "Синие носы", а с другой стороны, это "Меланхолия" Ларса фон Триера, когда этот пар из экрана тебя как будто бы не просто гипнотизирует, а вводит в какой-то транс. Вот когда люди просто смотрят телевизор, это что-то такое, как будто планета сейчас будет двигаться, и они уже все, они онемели. Это просто какая-то психоделика, даже метафизика, и это потрясающе! Это и есть, мне кажется, самое интересное, когда нарушается ритм, когда он разламывается.
Сначала мы попадаем в такой бурлеск, гротест, благодаря гениальным стихам Андрея и Кати, а потом вдруг все это собирается в очень пронзительную, личностную, лирическую историю, благодаря опять же стихам и уже участию Андрея с замечательной артисткой Ксенией Орловой. И художник не боится это сломать. Не сделать так, чтобы всем было приятно и комфортно, чтобы мы, например, поржали над всей этой социальной критикой и все, а нас все время вышибают из этой зоны комфорта. Как многие и говорят: надо было вовремя закончить. А как раз самое интересное, что это, скажем так, отличное произведение, даже более чем отличное, оно не боится потом нагрузить человека чем-то совсем другим, чтобы он ушел как раз с огромными вопросами, а не просто потешил собственное тщеславие, все понял и получил удовольствие.
Елена Фанайлова: Меня, конечно, очень впечатлила история про зрителей. Там история, которая придумана, не только про героев, а история про зрителей, которые сидят и с каким-то действительно психоделическим ощущением смотрят на экран, и им не важна не их еда, ни их эротика ни их деньги, ничто не важно, кроме этого волшебного света, куда они смотрят, как завороженные. Как вы это придумали, как этот ход возникт?
Андрей Сильвестров: Вообще, фильм придумывался в несколько этапов, и надо сказать спасибо Канскому фестивалю, нашему, в городе Канске. Есть Международный Канский фестиваль, такой синтетический, который открывают все время какие-то новые типы коммуникаций, связанные с медиа, и именно там мы с Катей и с Андрее впервые пересеклись в рабочей обстановке и начали придумывать фильм. И идея была – давайте сделаем фильм в стихах. И самая большая проблема – стихи же, звучащие с экрана, это всегда некая такая условность. Кино, современные медиа, особенно когда сидишь в зале, не терпят условностей, и вот как сделать условное безусловным – это была большая проблема, с которой мы работали.
Вот я зритель, я сижу в кинотеатре, и с кем я себя ассоциирую? Если я себя ни с кем не ассоциирую, то фильм меня не трогает, он меня не касается. Очень важно выработать эту коммуникацию тебя и того, что на экране. В классическом кинематографе, например, помните, есть фильм "Фанфан-Тюльпан", я его смотрел в детстве, и понятно, что я думала, что я Жерар Филип, он там целуется с Джиной Лоллобриджидой, и у меня есть абсолютный катарсис от того, что я себя проассоциировал с супергероем. Ну, или современные школьники ходят и смотрят про эти супергероев и тоже думают, что они сейчас руку подняли и в космос полетели. С кем себя ассоциирует зритель "Проруби"? С телезрителем.
И мы так создали образ, физиологический образ просмотра устроен, что ты находишься внутри этой комнаты благодаря звуку. И это, конечно, переживания, которые не каждый человек способен пережить. Потому что ты испытываешь определенный дискомфорт, ты чувствуешь себя иногда оскорбленным. И в этом смысле для нас очень важен вот этот переход к финалу, где мы ломаем этот образ и даем возможность зрителю себя проассоциировать с главным героем, которого играет Андрей, и тут возможен выход из зомбического такого состояния в то место, где начинаются чувства, любовь. И именно чувства и любовь прорывают вот эту зомби-фейк-реальность, в которую залипли буквально все.
Елена Фанайлова: Мы сейчас посмотрим первый отрывок…
(Видеофрагмент)
Елена Фанайлова: Вот полное ощущение, что это естественный репортаж! Вы писали это для того, чтобы там произносилось? Или это актеры и режиссура добавили натуралистичности?
Андрей Родионов: Ну, мы писали, глядя Первый канал, который мы включили и на выключали, пока не написали.
Екатерина Троепольская: И параллельно радио, параллельно Первый канал, и мы рифмовали все, что там происходило.
Андрей Родионов: Мы воткнули в телевизор отвертку, и он показывал только один канал – Первый. (смеются)
Екатерина Троепольская: В таком зеленовато-голубом ключе, как будто он уже в проруби.
Елена Фанайлова: Прорубь – как метафора телевизора? Вот у меня такое ощущение. Прорубь, куда русский человек окунается не только в один день – 19 января, а просто каждый день по вечерам он отправляется в эту прорубль.
Андрей Сильвестров: Не только русский человек, но вся наша многонациональная планета склонна к окунанию в прорубь. По сути, прорубь – это такая метафора виртуальной реальности.
Андрей Родионов: С одной стороны, да. А с другой стороны, в подавляющем большинстве стран мира нет никакой проруби. Она есть только в России, может быть, еще в Финляндии и в Канаде. Это такой русский отличительный признак.
Елена Фанайлова: Сергей, вы сказали, что этот фильм находится в рамках… его можно описывать как произведение современного искусства. А вот такие серьезные темы, как топор, прорубь, любовь, русская душа, они как-то современным искусством описываются, интересуют его?
Сергей Хачатуров: Конечно, и много! Там целая традиция есть. Это существует в концептуализме московском, в акционизме, безусловно. Уж топор, прорубь – это и Тер-Оганьян, и Бренер, и Кулик… Очень интересно, что этот фильм находится на пограничье разных жанров, и тут можно говорить про видео-арт, про перформативные практики, про даже чисто изобразительную картинку. А вот текст, я как раз не совсем согласен, что это текст про реализм. Мне кажется, гениальность Родионова и Троепольской в том, что они создают некий новый вариант такого фольклорного осмысления жизни, преображения. Это некая народная, площадная культура, только современная. Вот почему вам так понравился этот язык с точки зрения репортажа? Потому что Первый канал создает какой-то странный гибрид абсолютно бюрократического, канцелярского языка и абсолютно фольклорного и мифологического. И вы как раз очень точно эту интонацию поддержали.
Андрей Сильвестров: И этот язык успокаивает население.
Сергей Хачатуров: Да, и это парализует волю. Это не гипноз в хорошем смысле, а паралич такой создается, и это удивительно. То есть как бы забалтывание всего. И при этом они все время ускользают от причинно-следственной связи, именно такое мифологическое сознание работает в этих репортажах. Вот даже сейчас я смотрю фильмы про русскую революцию, и они почему-то априори говорят какие-то вещи, как будто это так и надо. Например, эти либералы, в общем-то, во всем и виноваты, получается, они не хотят пускать на германскую войну… Тогда вопрос: а почему вообще нужно было вести войну? А это нужно, потому что это как бы государственная идеология сейчас такая. И это абсолютно мифологическая идеология, мы просто работаем в этом щучьем царстве, по щучьему велению.
Елена Фанайлова: Мы живем в сказке, да!
Сергей Хачатуров: Что удивительно, мой профессор Аленов в МГУ говорил об этом еще в 90-е годы, что, на самом деле, мифологическая реальность куда интереснее, чем реальность настоящая, объективно нам данная. Это, видимо, от какой-то нашей национальной психологии. Были же потемкинские деревни, и это то же самое практически.
Андрей Сильвестров: "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…" Оказывается, сделали! (смеются)
Сергей Хачатуров: Мне кажется, тут более сложный образ самого языка, который здесь потрясающе работает.
Елена Фанайлова: Мы посмотрим еще один эпизод. В это фильме представлен очень интересный социальный пакет персонажей, и их представляет наша любимая Анна Монгайт, ведущая телеканала "Дождь", которая блистательно изображает телеведущую совершенно другого канала. Она представляет репортаж из жизни селебритис, которые как-то специфическим образом проводят там Крещение…
(Видеофрагмент)
Елена Фанайлова: Вот такой пример, как живая речь работает как гипнотизирующее произведение. И персонажи, которые появляются там, которые на диване смотрят этот самый телек, они разражаются таким утробным смехом, и ты не понимаешь, это уже чудища с этой стороны экрана у нас, либо человек просто заснул и издает сонные абсолютно звуки…
Сергей Хачатуров: Так это и интересно, что это и чудище, и то и другое. Это такая киношная традиция, когда вроде бы очень благопристойный мир, так школа и так далее, а на самом деле во всем этом такая хтонь и хаос, которые могут, например, в фильме Родригеса "Факультет" вдруг прорваться в образе учителей, учеников, и как это теперь модно, молодежь говорит, это рептилоиды такие, которые в них живут, это отрыжка такая. И хтонь дремлет во всех этих зрителей, которые загипнотизированы, парализованы, и при этом там какая-то темная сила в них клубится. Это, кстати, работает еще и как психотриллер, очень точный, мне кажется.
Елена Фанайлова: Безусловно, есть некоторые моменты, и мы один посмотрим, где девушка просто в чудовище превращается в финале. Я хочу, чтобы мы почитали по цитате какой-то из книги.
Андрей Сильвестров: "Изобретение незамерзающей проруби позволяет любителям ЗОЖ проводить свои праздники безалкогольно, вовлекая в них молодежь. Изжить устаревшие алкогольные традиции, которые уносят из жизни миллионы, захламляя природу бутылками, поможет незамерзающая прорубь. В ней можно купаться всем без исключения, незамерзающая прорубь – патентованная призма, позволит обновить обряд Крещения, отмытый от религиозного фанатизма. Ребенка трех-семи лет берет на руки морж, родной или крестный отец, и купает. У ребенка просыпается интерес с ЗОЖ, он никогда не будет пить, курить, хулиганить".
Елена Фанайлова: Я, надо сказать, подготовила фактически тот же самый видеофрагмент, потому что это все еще и про антропологию, про людей, про их образ жизни, про привычки, про бытовые радости, про то, как они тело свое ощущают, и так далее.
Андрей Родионов: Я прочту финальный монолог:
"Упало за горизонт бешеное светило
Я открываю глаза, кажется, отпустило
Анекдот или сказка, что оказалось важней,
Что ты увидел, понял, о чем ты подумал, Андрей?
Такая короткая осень, два месяца полу-зимы
И скоро уже будет март, а весною кем станем мы?
Мы никогда не будем учителем и врачом
Геологом и космонавтом, зато мы никогда не умрем
Такие как мы все время будут зачем-то здесь
Когда нас попросят выйти, то мир с нами выйдет весь
Когда в том далеком финале на сушу придет вода
И тогда, может быть, мое бедное сердце успокоится навсегда".
Елена Фанайлова: Это такая лирическая часть главного героя, и это финал по сути дела, он уже идет на титрах. А сколько личного переживания было вложено в этот текст? Мне кажется, что это такая глубокая очень история про то, что прорубь не только телек, а это и реальная прорубь, когда человек уходит под воду, в свое подсознание, производи там какую-то очень мощную работу, и случайно в ситкоме, в сцене ссоры с женой он говорит: "Да я тебя вообще могут любить только в состоянии алкогольного опьянения!" Я цитирую не близко к тексту, но по сути. А потом, когда он находится под водой, он проходит испытание у этого волшебного водного царя, которого Андрей Сильвестров исполняет, ему приходится искать по щучьей подсказке только свои собственные, личные слова. Она ему говорит: "Ты должен сказать самые главные слова, для того чтобы твоя любовь к тебе вернулась". Это вы зачем сделали, вот этот финал? Когда идет такой бурлеск, бурлеск, бурлеск, а потом вдруг начинается очень серьезная такая лирическая драма, я бы сказала.
Екатерина Троепольская: Мне кажется, единственный ответ, который мы даем во всех наших произведениях, что только любовь, только любовь… То есть мы за лирического героя как раз выступаем по полной. Другое дело, что моя личная, конечно, драма, отдельная, касающаяся этого фильма, это то, что бесконечно это прямая совершенно ассоциация с нами.
Елена Фанайлова: Вы даже в спектакле играли эту героиню, и конечно, есть соблазн сказать: "Ребята, ну, наверное, у вас был какой-то конфликт…"
Екатерина Троепольская: Особенно про меня, и это отдельная тема, про женскую вечную жертвенность, то, се… Я всегда улыбаюсь этому, но мне кажется, что не стоит настолько ассоциировать авторов и их произведения.
Андрей Сильвестров: Это, кстати, хорошая тема для "желтой" прессы!
Елена Фанайлова: Да, скандал в семье поэта и продюсера привел к проруби и к созданию художественного произведения.
Екатерина Троепольская: Так что мы за любовь, и мы всегда считали, что все решает любовь в нашем мире.
Андрей Сильвестров: Хочу по этому поводу еще важную вещь сказать. У нас был такой опыт: когда мы делали фильм, потеряли кусочек звука, и надо было восстановить звуковой синхрон. И так устроено производство, что, чтобы его поймать, надо смотреть на замедленной скорости, тогда ты можешь подложить синхронный звук. И вот как только мы замедлили, обнаружилось, что все герои говорят голосом Андрей Родионова. (смеются) Это для меня было потрясающим открытие, что в этой разноголосице ты слышишь голос, интонацию и ритм одного человека, в данном случае автора стихов.
Екатерина Троепольская: Я даже когда себя замедляю, слышу голос Андрея!
Андрей Сильвестров: И это потрясающе, как это коллективное медиа раскладывается на разные, казалось бы, голоса, но внутри него живет один ритм. По сути, тот же аттракцион с нами совершает и телевидение, когда, условно говоря, голос, ритм и воля одного демиурга заставляет всю страну дышать одним дыханием. И вот этот эффект мы открыли благодаря этой технической истории. Поэтому здесь очень важна эта метаморфоза, что демиург как бы раскладывает себя на коллективное тело, а потом из себя достает лирическое, и это индивидуальное лирическое, индивидуальное сокровенное становится сокровенным коллективным для зрителя, и это очень интересный эффект, который, мне кажется, нам удалось произвести, он был заложен в драматургии. И очень многие наши критики говорят, что это ужасная драматургия, есть такие, да. А мы настаиваем, наоборот, что это единственное возможное драматургическое решение для того фильма, который мы хотели сделать.
Когда мы говорим о мультимедиа, о том, что фильм находится между разными жанрами, потому что изначально это поэзия, потом это такое кино, мы смотрим его в кинотеатре, но здесь действительно очень важная работа со звуком. Это замечательный Андрей Гурьянов, который и композитор, и звукорежиссер, и саунд-артист, хотя он не любит это слово, и это тоже уникальная специализация, когда человек, будучи профессиональным звукорежиссером, давно работающим в профессии, параллельно занимается и саунд-артом, и современной музыкой, активно работает в электротеатре, делает там несколько проектов, делает отдельные инсталляции, выпускает вместе с Дмитрием Курляндским саунд-диски, делает концерты и так далее. Вот сочетая эти два подхода, один - современная музыка, а другой - суперпрофессиональная звукорежиссура, ему удалось сделать абсолютно уникальную аудио-партитуру, о которой, на самом деле, мало кто говорит, потому что никто в этом толком не разбирается. Но я могу ответственно сказать, что она абсолютно уникальная.
Елена Фанайлова: Я хочу, чтобы мы посмотрели, как буквально воплощается идея contemporary art в этом фильме. Там одним из первых героев является современный художник-акционист, который во всей красе своей коммуницирует с обществом.
(Видеофрагмент)
Елена Фанайлова: Этому герою посвящается довольно значительный кусок в фильме, потому что там есть и комментарий влюбленной в него дамы, и искусствоведы пародируют известных людей, Бельман и Космоловский комментируют. Почему этот персонаж такой важный? Он каким-то образом связан с Афанасием Никитиным, главным героем повествования? Или это просто воздух времени, что скандалист и кощунник становится таким медийным персонажем? Мне он, кстати, больше всего напомнил Энтео с его метаморфозами из всех публичных скандальных героев.
Андрей Родионов: Ну, это собирательный образ, и не только про Энтео тут можно сказать. Мы два года работали в Музее современного искусства в Перми, и конечно невозможно было не переосмыслить это творчески. Это было серьезно для меня, для человека, знавшего здесь достаточно узкий круг людей, - внезапно очутиться в ситуации, когда вокруг все художники, а много еще и знаменитых. И второе рождение акционизма было после 90-х в те времена, и "Пуси Райот", и Энтео, и еще некоторые наши товарищи...
Екатерина Троепольская: Прямо скажу, что явление художника как персонажа в этом фильме - это одна из тех пророческих функций, с которой я согласна. Так как фильм снимался довольно долго, готовился, а пьеса еще раньше написана, то есть какие-то вещи, которые мы видим, что они уже немножко не так актуальны. Вот шутки про нефть сейчас не такие блестящие, как четыре года назад, и люди думают: а, что нам нефть уже, мы в другой реальности живем... Или нам любят рассказывать, что сейчас все не смотрят телевизор, хотя, на самом деле, мы знаем точно, что смотрят. А вот художник за четыре года только усилил свои позиции как провокатора в обществе.
Елена Фанайлова: Да, тут и Павленский, и Энтео из блюстителя нравов превращается в какого-то скандалиста другого порядка...
Екатерина Троепольская: Надо сказать, что с художника у нас, в принципе, началась история, мы придумали сцену художника в проруби, и фильмы у нас начал оформляться.
Андрей Родионов: Да, у нас там художник вылезал из проруби, и мы подумали: а давай вообще про прорубь напишем. А сначала была пьеса почти про художника.
Екатерина Троепольская: Да, и это было первое удачное зерно.
Сергей Хачатуров: А потом к нему добавили еще трех персонажей - президента, олигарха и главного лирического героя. И тогда появилась такая фреска. Мы поняли, что мы не хотим вести одну линию, а хотим сделать такую фресковую, скорее, структуру, и появились еще персонажи.
Елена Фанайлова: Предлагаю посмотреть отрывок про еще одного вашего главного героя - беглого олигарха. Сейчас это тоже, может быть, фигура, несколько уходящая в прошлое, но весьма яркая.
Андрей Сильвестров: Вы знаете, так уходит, а так может и прийти...
Елена Фанайлова: Совершенно верно. И вместо олигархов у нас теперь уже губернаторы, министры, так что картинка эта, этот образ вполне символический.
(Видеофрагмент)
Елена Фанайлова: В этих последних кадрах чудовище, порожденное страхом и пустотой, кажется, вот оно в виде этих зрителей, в виде девицы, которая буквально превращается в чудовище. И в то же время герой, которого мы увидели, это еще одна из мужских ипостасей этого фильма, еще один Емеля, так сказать, который хотел поймать свою щуку, но не поймал. И все они гонятся за мечтой, за любовью. Там же довольно показательный такой эпизод у президента Булата Царева, который со щукой разговаривает, и он просит у нее любви. Не денег, не богатства, не бессмертия даже, а только любви ему не хватает в этом трудном мире. Вот эти мужчины в этом фильме - они все Емели, Иванушки-дурачки, какие-то незадачливые герои, если уж мы в пространстве миф находимся? Кто эти мужчины?
Андрей Сильвестров: Я думаю, что вы правы. Мы как бы дали четыре попытки выйти из-под власти этого коллективного медиа, коллективного фейка, и только четвертая, где рождается реальное чувство, которое связано с авторством... Это, конечно, очень важно, что этого героя играет Андрей! И это, конечно, для "желтой" прессы может быть отдельное удовольствие, как мы говорили. Потому что это, на самом деле, про него, но не так прямо.
Екатерина Троепольская: Все про нас, но не так прямо, действительно!
Андрей Сильвестров: Катю из проруби мы не доставали, и я не морской царь, а чувства реальные. И вот там, где кончается фейк и начинаются реальные чувства, там начинается, собственно, что-то интересное. И понятно, что эти президенты, олигархи - это все фейки. Вы видели когда-нибудь президента или олигарха? Я нет. И я не думаю, что они существуют. Скорее всего, это что-то, что просто показывают по телевизору. А реальные чувства - с ними мы сталкиваемся. И в этом смысле посыл очень простой: как отделить реальное, где я человек, где я чувствую, от многоголосого фейка, который предоставляем нам вторая реальность.
Елена Фанайлова: Посмотрим еще один фрагмент, он не про фейки, а он вроде бы про живых людей. Я выбрала ваш спецрепортаж про антропологию моржевания...
(Видеофрагмент)
Елена Фанайлова: У вас уже какой-то прокатный опыт состоялся. Что про это можно сказать?
Андрей Сильвестров: Это интересный опыт, пока больше негативный, чем позитивный, и связан он с очень простой вещью, что пока прокатчик не готов к уникальным произведениям. А "Прорубь", я в данном случае не то что бы хвастаюсь или что-то, но она по форме уникальна, это необычный фильм. И, скажем, самая простая вещь, техническая, - у нас звук сделан так, что надо смотреть на деление - 7,5 громкости, а во всех кинотеатрах его поворачивают на 4,5, чтобы зрителя не тревожить, и там он так тихонько-тихонько идет. С другой стороны, наш зритель не хочет ходить на какой-то там рядовой сеанс в кинотеатре в Митино на даже 19:00, это не его, он хочет приходить на специально организованное событие. И в этом смысле это большой вопрос для выхода не только нашего фильма, но и вообще разного рода независимых проектов - необходимо находить какую-то абсолютно новую форму для уникальных таких произведений.
Но мы будем продолжать, и я думаю, что мы сделаем какие-то специальные показы в декабре и в январе. И очень важно, что реально наш фильм очень хорошо смотрится в кинотеатрах IMAX. У нас был показ во Владивостоке в IMAX, и притом, что я уже миллион раз смотрел фильм, и больше уже не могу его смотреть, но я там залип сам, меня просто в кресло воткнуло, и это просто фантастика!
Елена Фанайлова: Да, медитативное его воздействие крайне инструментально и волшебно. И я хочу вот последний эпизод показать - это ток-шоу "На дне"...
(Видеофрагмент)
Елена Фанайлова: Очень интересно, как это сделано технически? Вы оба сидели в воде, на самом деле?
Екатерина Троепольская: Часов двенадцать...
Андрей Родионов: Мы были сутки в воде, и это тяжелое испытание.
Андрей Сильвестров: Сейчас мы рассматриваем вопрос, чтобы подать эту сцену в Книгу рекордов Гиннесса, как самую длинную драматическую сцену, снятую под водой. (смеются) Может, хоть так заработаем. А реально, действительно, я хочу отметить героизм наших операторов, во-первых, постановщиков, это Андрюша Костянов и Володя Усольцев, которые согласились вообще участвовать во всем этом безобразии, но, в частности, организовали нам подводную историю. Это действительно уникальный опыт. Я снимался там случайно, потому что за два дня до съемок актер, с которым мы репетировали, который должен был быть морским царем, понял, куда его затаскивают, и отказался.
Екатерина Троепольская: Но мы, на самом деле, с самого начала считали, что морского царя должен играть Андрей. Это наша авторская воля была.
Андрей Сильвестров: Да, мне кажется, это, наверное, Катя подкупила там... или подтравила, не знаю. Но я посмотрел на себя и решил, что фактура подходящая, а там уж как-нибудь вытянем. Действительно, это трудная была история, поскольку больше двенадцати часов мы провели, ныряя в воду. Технология была такая: ты ныряешь, говоришь там что-то и выныриваешь. А оператор с аквалангом плавает все время под водой, он вообще не выныривал. Операторы были в воде, это был дайверский бассейн, специальный.
Андрей Родионов: И некоторые наши товарищи не тонули, даже с утяжелителями не тонули, свинцовыми, и аквалангисту Шабурова, например, приходилось за ноги держать. Внизу был аквалангист, который держал, иначе сразу всплывали.
Андрей Сильвестров: Шабуров - это выдающийся художник, член группы "Синие носы", отличительная черта - не тонет. Ничего не хочу сказать, с уважением к нему отношусь. И тут еще важная вещь, что первыми сдались профессионалы. Вы видели, что в фильме снимались девочки-синхронистки, профессиональные спортсмены, члены разных сборных, и вот через шесть часов они сказали: "Нет, ребята, мы больше эту воду вашу видеть не можем!"
Елена Фанайлова: И последний вопрос у меня про финал фильма. Я бы сказала, что по тексту он оптимистичный, а по картинке пессимистичный, когда герои опять засыпают перед экраном или близки к этом. Они наконец-то встретились, преодолели смерть, прошли все испытания, остались вдвоем, но этот синий свет их начинает опять завораживать, он опять их увлекает в эту инфернальную зону. Я это так прочла. Я не права, и для вас этот финал другой? Фильм начинается тем, что герой спит, и завершается тем, что, возможно, ему это все приснилось.
Андрей Сильвестров: Я думаю, Катя и Андрей очень точно это сформулировали, что этот финал - это когда герои смотрят в зрителя. И этот плач главной героини, и это переживание - это, собственно, то, что случается с тобой, сидящим в зале, это плач по тебе. И в этом смысле это такая рука, которая протянута с экрана зрителю, рука или сердце, протянутое с экрана зрителю. Но существуют разные трактовки, и мы между собой, по-моему, не договорились, что это означает.
Екатерина Троепольская: Честно говоря, это вообще наш стиль - у нас у всех пьес какие-то непонятные финалы, и мы даже между собой не всегда считаем, что они закончились одним и тем же.
Андрей Сильвестров: Да, то есть существует несколько трактовок, и то, что я сейчас вам представил, первый раз я так трактовал. Мне кажется, это что-то правильное, что нету, как на плакате, означаемого и означающего, а есть что-то, что для тебя самого является неразгаданной загадкой, но, тем не менее, ты это осуществляешь. И дальше ты на это смотришь и думаешь: а что это такое, почему так? И такая загадка, она и есть, собственно, для меня лично то, почему я вообще всем этим занимаюсь.