В донбасском ГУЛАГе

Девять с половиной месяцев Анатолий Поляков, волонтер из России, провел в подвалах "ЛНР". Весной 2015 года он приехал в Донбасс с гуманитарной миссией, но после успешных переговоров об эвакуации тяжелобольных детей и обмене военнопленными на него напали на улице, заковали в наручники, надели на голову мешок и заточили в подвале. В тюрьме министерства госбезопасности "ЛНР" он подвергался пыткам и чудом выжил.

"Из одежды у меня был рваный свитер и рваные военные рейтузы. Больше ничего. Полное отсутствие дневного света, свежего воздуха и средств личной гигиены. Кожа приобрела серый цвет, как стены в подвале, по камере передвигался словно тень, худой, с большой бородой и длинными лохматыми волосами. Боевики меня прозвали "подвальным человеком". В камере стоял смог, была невыносимая жара, градусов 35–40. Подпирал дверь и ложился на полу, чтобы уловить глоток свежего воздуха. Содержание скотское, ты не знаешь, сколько времени, но начинаешь истекать слюной, когда чувствуешь, что сейчас должны принести еду. Это страшное состояние… Ночью приснится еда, и ты готов съесть все что угодно, чтобы убить голод. Очень сложно в таких условиях остаться человеком", – рассказывал Анатолий Поляков в интервью Радио Свобода.

Анатолий Поляков

​В 2016 году Анатолию Полякову удалось вырваться из нового ГУЛАГа, возникшего на подконтрольных сепаратистам территориях Донбасса, и он возглавил в Киеве Ассоциацию пленных. Одна из задач этого объединения – подготовить законодательную базу для помощи украинцам, возвращающимся из плена. Анатолий Поляков и его товарищи подготовили проект закона "О правовом статусе лиц, незаконно лишенных свободы незаконными вооруженными формированиями, правоохранительными органами иностранного государства или незаконно осужденных".

Об этом законопроекте, который будет рассматривать Верховная Рада в 2018 году, Анатолий Поляков рассказал Радио Свобода.

– 74 человека были выпущены по обмену 27 декабря. Сколько людей за последние годы побывали в тюрьмах сепаратистских республик?

– Прошли "лагеря смерти" 3136 человек: 1536 военнослужащих и 1532 гражданских лица. На сегодняшний день удерживается еще порядка 150 человек. Основное количество находится в "Донецкой республике", незначительная часть – в "Луганской".

– Все случаи драматические, но и после освобождения заложники сталкиваются с трудностями.

​– Плен – это страшно. Конечно за каждой судьбой своя драма, свои переживания, своя трагедия, но всех объединяет одно: одиночные камеры, пытки, истязания, подавление личности и скудное питание. На протяжении длительного времени лишенные элементарных человеческих условий существования, без свежего воздуха, средств гигиены, дневного света, каждый со своей внутренней борьбой за выживание, где главное – остаться человеком! Все это и есть плен! Пройдя круги ада, они возвращаются, слышат пафосные слова в честь освобождения, но нет никакой законодательной базы, которая бы обеспечило им правовой статус и весь комплекс социальной и правовой защиты. Если не будет целевого подхода, разовыми подачками эту проблему мы не решим.

– Многие подвергались пыткам и избиениям в тюрьмах, им нужна особая помощь.

– Совершенно верно, должна быть продолжительная как медицинская, так и психологическая поддержка освобожденных, а не разовая помощь. Физические и психические осложнения начинают проявляться как правило на третий месяц, иногда через полгода, у некоторых через год. Люди впадают в депрессию, переживают сложный эмоциональный период.

– Вам тяжело пришлось в плену, и процесс вашей реабилитации тоже был очень сложным. Как вы себя сейчас чувствуете?

​– Когда я освободился из плена, у меня был широкий набор всяких болезней, я похудел на 25 кг (на момент освобождения я весил 40 кг) и издавал животные звуки, напоминающие лай собаки. Это было самым тяжелым наследием плена. Представьте, когда из тебя извергается «лава» различных животных звуков, которую невозможно остановить или заглушить. Поверьте, это очень больно и эмоционально тяжело! Мне приходилось постоянно прикрывать лицо и просить извинения у собеседников, объясняя, что это не заразно. Но многие все равно отворачивались, особенно тяжело находится было в общественных местах, где тебе начинают делать замечания или упрекать в том, что являюсь разносчиком заразы. Это очень тяжело было пережить. Сегодня самочувствие лучше, через два года после освобождения у меня нашли причину этого «животного произношения». Меня подлечили, но сказать, что окончательно я от этого избавился, нельзя! Приходится ложится в больницу каждые полгода, все это на платной основе. Сказать, что окончательно адаптировался к мирной жизни, не могу. Единственное, что мне дает силы и стимул – это работа над законом о статусе пленных. Закон и есть моя реабилитация.

– Почему вы, не имея гражданства и поддержки в Украине, решили заняться законотворческой деятельностью?

​– Гражданство – это вопрос времени. После плена все, кто пережил этот ад, стали моей семьей. Поэтому я считаю своим долгом сделать все от меня зависящее, что бы эти люди не чувствовали себя ущемленными в собственной стране, а напротив, могли самореализоваться и ощутить себя полноправными и востребованными гражданами в стране, за которую они пострадали.

Я сам столкнулся с множеством сложностей, первые два месяца после освобождения были для меня настоящим испытанием. Долгое время я не мог получить элементарной медицинской помощи. Иногда врачи шли мне навстречу и оставляли меня на ночь в ординаторской, а утром я должен был уже гулять в коридоре. Если бы не поддержка жены и девочек (психологов и соцработников) из «Блакитного птаха», я не знаю, как бы мне удалось справиться с этим. Позже подключилась Ирина Геращенко, и меня госпитализировали.

В феврале 16-го, прогуливаясь по Бабьему Яру, я думал о том, что в подобной ситуации оказываются практически все, кто пережил плен, и возникла идея проекта закона о статусе пленных. И с этого момента на протяжении 22-х месяцев я полностью посвятил себя только закону. Многие смеялись, не воспринимали всерьез, говорили, что это нереально. Но я верил и относился к закону как собственному ребенку. У меня была поддержка мой жены и моих побратимов, которые так верили в меня, что я не мог не оправдать их надежд. Сегодня проект закона зарегистрирован в Верховной Раде и, надеюсь, что все, кто пережил плен, получат опору в виде социальной и правовой защиты, что существенно облегчит их реадаптацию после плена. Это в некотором роде признание государством их заслуг.

– С чем вам пришлось столкнуться при подготовке проекта закона и велики ли шансы, что такой закон примут?

​– Процесс подготовки проекта закона до регистрации в Раде был непростым. Для меня это было не менее сложное испытание, чем плен, это путь через лабиринт политических интриг, отвержения и обмана, когда надежды сменялись разочарованием, и поддерживала только уверенность в правоте выбранного пути. Что и послужило стимулом для завершения первого этапа продвижения закона. Много было обещаний, но дальше слов ничто не двигалось. И только после того, как проект закона был подержан рядом депутатов, процесс сдвинулся. Я очень благодарен Игорю Мамонтову, заслуженному юристу Украины, это именно он в последнее время помогал мне в доработке закона и его продвижении. Вряд ли без его помощи проект был бы зарегистрирован. Дорогу осилит идущий – я всегда повторял себе эту фразу и продолжал верить в правоту выбранного пути. Уверен, закон будет принят по двум причинам. Во-первых, это депутаты, которые его внесли в Верховную Раду: Р. Шухевич, А. Третьяков, О. Петренко, А. Билецкий. Во-вторых, перед регистрацией проекта закона предварительно состоялась встреча с президентом Украины Петром Порошенко, который одобрил и поддержал нашу инициативу, внеся свои замечания.

– Что именно вы предлагаете?

​– Закон базируется на трех основных принципах. Это правовая, психологическая и социальная реабилитация. Если говорить о правовой реабилитации, то, в первую очередь, это обеспечение защиты бывшим пленным от различных нападок, обвинений в предательстве и т. д. Любые действия (за исключением причинения вреда здоровью или жизни третьим лицам) не могут являться преступлением, так как они были совершены под угрозой жизни и здоровью со стороны террористов или оккупационных войск. Ни для кого не секрет, что многим приходится выступать перед СМИ оккупационных властей, критикуя власть Украины, давать «признательные показания», сообщать секретную информацию или давать согласие на сотрудничество с представителями спецслужб «республик». Военнослужащие должны знать, что в случае попадания в плен они могут давать любые показания, не опасаясь дальнейшего преследования со стороны государства, за которое они воевали. Второе – это неотвратимость наказания мучителей. Люди, возвращающиеся из плена, должны знать, что те, кто подвергал их пыткам, будут рано или поздно привлечены к уголовной ответственности.

Что касается психологической реабилитации, то здесь много проблем. К сожалению, в Украине недостаточно подготовленных психологов, специализирующих на оказании помощи бывшим пленным, получившим психологическую травму. Есть волонтеры, которые этим занимаются, а на государственном уровне процесс не урегулирован. Поэтому у нас чаще прибегают к медикаментозному лечению, не используя в полной мере способности самого организма и психики человека к самовосстановлению и саморегуляции, что в корне неправильно. Здесь должно быть понимание глубинных процессов, происходящих в подсознании и психике человека, попавшего в плен и прошедшего эти испытания. Нужно использовать новейшие и самые эффективные достижения немедикаментозной коррекции и терапии психологического состояния людей, переживших травмирующие события.

Что касается социальной реабилитации, то очень важно понимать, что у многих осталось жилье и все имущество на оккупированных территориях. По нашему закону эти ребята будут обеспечены социальным жильем, что я считаю очень важным. Предусмотрены финансовые компенсации. Любой мужчина, который находится в плену, не в состоянии обеспечить свою семью, что существенно отражается на его психологическом состоянии. Финансовую поддержку можно рассматривать как часть социальной реабилитации.

– Вы сказали, что закон должен гарантировать, что люди, которые захватывали заложников и пытали их, будут наказаны. Это трудно сделать, потому что Россия гарантирует безнаказанность этих людей. Пока нет принципиального решения конфликта, не будет и возмездия. Как вам это решение видится?

– Ребята, которые возвращаются из плена, знают своих палачей и надзирателей. Я уверен, что прокуратура должна работать более активно, выявлять этих людей и выносить им заочные обвинения. Что касается конфликта, то здесь два пути: полное поэтапное выполнение минских соглашений или признание России стороной конфликта со всеми вытекающими отсюда последствиями. Третьего пути нет.

Религиовед Игорь Козловский пробыл в застенках ДНР почти два года

– 150 человек после большого декабрьского обмена еще остаются в плену. Есть надежда на их освобождение?

​– Когда происходил обмен, я был безумно рад, звонил родственникам, у меня были слезы от счастья. И в то же время слезы горечи, потому что я понимал, что там еще остаются наши ребята. Перспективы следующего обмена пока призрачны, причиной является требование ОРДЛО передать им бывших сотрудников «Беркута», которые подозреваются в совершении особо тяжких преступлений во время мирных акций в Киеве в феврале 2014. В этом сегодня камень преткновения. Я считаю, что, если действительно они причастны к расстрелу, нужно вынести им приговор и отдать той стороне. Жизни наших ребят намного важнее и ценнее, чем жизни этих подонков, которые находятся на нашей территории. Они все равно будут наказаны, в какой части мира они бы не находились.

– Что, кроме подготовки проекта закона, предлагает ваша организация?

– Два приоритетных направления – это способствовать скорейшему освобождению наших ребят из плена и принятие закона о статусе пленного. Кроме этого, мы открываем филиалы Украинской Ассоциации Пленных в каждом регионе Украины, и во второй декаде этого года планируем проведение всеукраинского съезда пленных. Параллельно с организационными мероприятиями, мы планируем уже в январе открытие в Киеве «хостела» для пленных и их родственников, в нем можно будет остановиться на несколько дней или на более длительное время. Это может быть медицинское обследование, трудоустройство, учеба или иные вопросы, связанные с временным пребыванием в хостеле. Дальше мы планируем открытие подобных хостелов в каждом крупном городе. Также в повестке дня стоит вопрос формирования комиссии по защите прав пленных при Президенте Украины или при Верховной Раде. Решение по этому вопросу будет принято в ближайшее время.

– Вы себя больше ощущаете россиянином или украинцем?

– Человеком, у которого украинское сердце и русская душа.

Записки Анатолия Полякова:

Лишенные свободы и реальности, пленники находятся наедине с собой и своими мыслями. В подвале время останавливается, и спустя месяцы и годы они продолжают жить теми днями, которые им запомнились до плена. Оказавшись на свободе, очень сложно преодолеть временной разрыв, что болезненно отражается на психологическом состоянии переживших плен. Не всем удается с этим справиться, что приводит к суициду, безумию и семейным драмам. Больно, когда твоя душа напоминает разорванный, скомканный лист бумаги. Прошедших подвалы и пытки государство не торопится признавать пострадавшими в плену и обеспечить им социальную и правовую защиту, в которой они так нуждаются! Это не чужая боль, это боль нашей страны, это наши люди, и мы должны добиться их скорейшего освобождения!

Разрушенный Иверский монастырь вблизи Донецкого аэропорта, 2017 год

Когда стирается грань между жизнью и смертью, а твой разум, отвергая реальность, пытается спрятать тебя внутри подсознания, твоя душа кричит и взывает о помощи. Тебе хочется лишь одного: чтобы услышали, что ты жив и нуждаешься в поддержке.
В изоляции чувства обостряются, и ты чувствуешь тех, кто действительно тебя любит и ждет. Поэтому важно, чтобы вы на протяжении долгих лет ждали и верили, выходили и кричали им в ответ. Сегодня вся страна вместе с вами ждет и молится об их возвращении.

Мы не знаем, что ты чувствуешь сейчас, когда позади три года плена, пыток и одиночества, когда ты пытаешься в глубине своего разума отыскать очертания лица возлюбленной и вспомнить нежность прикосновения ее рук. Что ты думаешь о нас, кто не знает, что такое плен. Ты ценишь время и знаешь, что радость – в мелочах, и это знают твои родные, которые верят в тебя и в скорое твое возвращение. Ты обязательно вернешься и вновь почувствуешь нежность материнской любви, ты вновь испытаешь ни с чем не сравнимое счастье от прикосновения к любимой, как в первые минуты вашего знакомства. Помни, солдат, что тебя ждут!! Храни Господь тебя и твоих близких!

Страшное слово – плен.

Второй день матери и жены пленных стоят под стенами Верховной Рады. Многие из них уже третий год не знают покоя, а их глаза давно высохли от слез. Как мне хочется, чтобы чиновники хоть на минуту заглянули в сердца этих несчастных женщин. В сердца матерей, которые сжимаются и обливаются кровью при слове "плен", в сердца жен, которые давно перестали радоваться и забыли, что такое нормальный сон, в сердца детей, которые видели отца только на фотографии. Возможно, тогда они почувствуют, что такое жить, когда нет веры и надежды, когда каждый день ожидания превращается в тяжкое бремя. У меня нет слов, чтобы передать эмоции, когда вижу этих убитых горем женщин. Верю, что каждый день приближает встречу с вашими родными! 29 сентября 2015 – в этот день я потерял сознание и почти утратил связь с реальностью. Я давно уже превратился в подвальную тень и медленно умирал. Боевики испугались, что я отойду в мир иной, и решили меня перевести в камеру на первом этаже.

Анатолий Поляков

Открыв дверь, первое, что я почувствовал, как заслезились мои глаза, – сказалось длительное отсутствие дневного света и свежего воздуха. Медленно я прошел в середину комнаты, взял стул и поставил его напротив окна, присел, и первое, что я почувствовал, как солнечные лучи, словно нежные материнские ладони, прикоснулись к моему лицу. Дневной свет, солнце, свежий воздух, колышущиеся деревья и лающие собаки вдохнули в меня жизнь, и смерть отступила. Я купался в счастье, словно ребенок, именно в этот миг я понял, насколько мы обесцениваем то, что всегда находится рядом.

В этой камере я провел несколько дней…