На днях в здании нашего радио прошел семинар. Католический богослов и пражский раввин, литературный критик из Парижа, чиновник из чешского МИДа и ваш покорный слуга спорили о том, что такое Центральная Европа. Понятие оказалось не из простых.
Еще 20 лет назад отсутствовал сам предмет спора – где кончалась Европа Восточная, там и начиналась Западная. Когда Милан Кундера писал свое знаменитое эссе «Похищение Европы», он, конечно же, имел в виду Европу не всю, а только ее центральную часть. Над ней, как над легендарной Атлантидой, сомкнулись исторические хляби, и она полвека пролежала на дне, ожидая своего часа и обрастая сентиментальными анекдотами.
Час пробил, и умники собрались вокруг стола, чтобы поговорить на заданную тему. Можно рассматривать регион с точки зрения культурно-исторической общности, искать и находить приметы стилевого единства в архитектуре городов на пространстве от Львова до Милана. Можно говорить о существовании литературной традиции, освященной именами Кафки, Музиля или того же Кундеры. Можно даже на досуге рассуждать о типических особенностях центрально-европейского кино: бытописании, ситуационном юморе, будничной трагикомичности.
Всё, однако же, остается на уровне культурной палеонтологии: при раскопках обнаруживаются какие-то обломки костей, но образ вымершего зверя так и не складывается. Или еще иначе: проекция деталей из прошлого образует трехмерное изображение, но это голограмма, а не плотное тело – сквозь нее всегда можно просунуть ладонь.
Велик соблазн психологизации: Центральная Европа – это экзистенциальная неуверенность, историческая дискретность (что ни двадцатилетие – то другой режим или даже другие государственные границы), навязчивый страх утраты национальной идентичности, которая у западных европейцев устоялась веками. Это сплошной литературный миф, затасканный до пошлости. Все с точностью до наоборот: как раз ХХ век, при всем его буйном помешательстве, оказался для народов Срединной Европы крайне успешным – они закрепились на исторических территориях, их государственность сегодня никем не оспаривается, население стало однородным и лишенным крупных и беспокойных этнорелигиозных меньшинств.
Зато у жителей Западной Европы страх утраты национальной идентичности велик как никогда. Если бы не язык, их национальные сборные по футболу уже были бы друг от друга не отличимы. Сейчас самое распространенное имя среди европейских новорожденных – что зафиксировала статистика – Мухаммед. Будущее европейского Запада неопределенно, их обычаи и верования меняются на глазах. История континента такие времена уже знала – на крайнем западе располагались вполне ориентальные мавританские халифаты. Из-под самой Вены турок вопреки легенде выбивал не «бравый рыцарь» принц Евгений Савойский, а польские отряды Яна Собеского и чешские воеводы.
Кто-то из присутствующих (боюсь, что я) сделал совсем уж еретическое допущение: а может, для того и вынырнула из небытия Центральная Европа, чтобы в трудное время помочь старому континенту? В ней много нерастраченных сил, она избежала глобальной ассимиляции, ее уже не соблазнить байками о преимуществах тоталитаризма, она еще может говорить вслух о том, о чем на Западе из соображений политкорректности уже боятся и помыслить. Но, увидев, как задрожал подбородок министерского чиновника, говоривший взял свои слова обратно: нет уж, видно, и век доживать, и помирать придется сообща в порядке интеграции, и помощи ждать неоткуда.