Архивный проект "Радио Свобода на этой неделе 20 лет назад". Самое интересное и значительное из архива Радио Свобода двадцатилетней давности. Незавершенная история. Еще живые надежды. Могла ли Россия пойти другим путем?
О поэтессе Сильвии Плат, чье творчество подобно ахматовскому, рассказывают литературовед Хэлен Вендлер и поэт Лев Лосев. Автор и ведущая Марина Ефимова. Впервые в эфире 19 марта 1998.
Марина Ефимова: Недавно вышел в свет сборник стихов английского поэта-лауреата Тэда Хьюза "Письма ко дню рождения". Все стихи сборника посвящены первой жене поэта, американской поэтессе Сильвии Плат, окончившей жизнь самоубийством тридцать пять лет назад, зимой 1963 года, через несколько месяцев после того, как Хьюз покинул ее ради другой женщины. Этот сборник широко обсуждается сейчас и в американской, и в английской печати не только из-за его поэтических достоинств, но и потому, что он явился неожиданной литературной концовкой романа двух поэтов, романа, закончившегося, казалось, в тот предрассветный час 12 февраля 1963 года, когда Сильвия Плат сунула голову в духовку и включила газ.
Диктор: "Дорогая мама, у меня все было бы хорошо, если бы не одна сокрушительная деталь – я смертельно влюбилась. Он блестящий поэт, учился в Кембридже, полуфранцуз-полуирландец, высоченный, мне под стать, мощный. Адам-здоровяк с голосом, похожим на гром небесный. Он рассказчик, певец, светский лев и вечный странник, из тех, что никогда не останавливаются. Эта любовь может принести мне ужасную боль. Но он единственный человек достаточно сильный, чтобы быть с ним на равных, сильный как жизнь. Его зовут Тэд Хьюз".
Марина Ефимова: Это письмо написано Сильвией Плат в апреле 1956 года и вошло в сборник "Письма домой". Вообще же литературное наследие Плат представляют два тонких сборничка стихов, "Колосс" и "Ариэль", автобиографический роман "Воздушный колокол", дневники и масса писем к матери, составивших целый том в относительно небольшом собрании ее сочинений. Сборник "Ариэль", который теперь изучают в старших классах американских школ и который принес поэтессе международную славу, издан уже посмертно.
Диктор: "Мама, со мной происходит нечто столь загадочное и пугающее, что мне нужна твоя помощь в осмыслении происходящего. Этот человек, поэт, этот Тэд Хьюз, общение с ним требует всех моих душевных сил, всех знаний, всего чувства юмора, напряжения всех моих поэтических способностей. И слышала, видела бы ты его! Он носит всегда один и тот же черный свитер и вельветовый пиджак с карманами, набитыми стихами и пакетами со свежей рыбой, которую он обожает. Вчера он принес кучу крошечных креветок, которые мы чистили три часа. Он пишет мужские бесстрашные стихи. Я чувствую, что все, что случалось со мной в жизни – чтение книг, отношения с людьми, стихи – все это была работа по подготовке меня к этой любви".
Марина Ефимова:
Мороз на листе, замешательство в зеркалах,
Это любовь, любовь! Мое время года.
О Сильвии Плат - профессор Дартмутского колледжа поэт Лев Лосев.
Лев Лосев: Сильвия Плат - очень интересный поэт. Такие сравнения всегда несколько натянуты, но, с другой стороны, по-настоящему-то ведь можно воспринимать поэзию только на родном языке, поэтому поэзию иноязычную всегда стараешься укладывать в какие-то референциальные рамки родной поэзии. Так вот, Сильвия Плат, на мой взгляд, при всей внешней непохожести, да и поколения и эпохи разные, но она внутренне как-то, по-моему, глубоко напоминает Ахматову из наших поэтов. Я могу сказать почему. Потому что это то же самое невероятное умение превращать обыденное, повседневность женской домашней жизни в лирику, и часто в лирику трагического содержания.
"...это то же самое невероятное умение превращать обыденное, повседневность женской домашней жизни в лирику, и часто в лирику трагического содержания"
Чем сильна Сильвия Плат, это необыкновенно, мы бы сказали, акмеистически точным описанием интерьера или своих дневных занятий. Допустим, одно время она увлекалась пчеловодством, вот она описывает пчеловодство, или она описывает лошадку свою любимую, или возню с детьми, или букет тюльпанов, который ей принесли в больницу, причем в больницу, где она лежала по такому банальному поводу, как операция аппендицита, и превращает это в очень сложную лирическую ситуацию.
Марина Ефимова:
Тюльпаны легко раздражаются.
Здесь же – зима.
Посмотри, как все тихо, бело, заснежено.
Я обучаюсь спокойствию, мирно лежу.
Так свет лежит на стенах, руках, простынях.
Я никто, и безумие мне незнакомо.
Я сдала свое имя и платье сиделкам,
Биографию анестезиологу и тело хирургам.
Я потеряла себя и меня тяготят
Кожаный туалетный прибор,
Похожий на саквояж,
Муж и ребенок, глядящие с фотографии.
Их улыбки цепляют меня как крючки.
Я не просила цветов. Мне хочется одного -
Без мыслей лежать, запрокинув руки.
Так привольно, вам не понять как привольно
От чрезмерного пыла тюльпанов рябит в глазах.
Я услыхала и сквозь оберточную бумагу их дыхание,
Настойчивое как у младенца.
Их краснота громко тревожит мне рану.
За мной не было слежки
Теперь же тюльпаны
Не сводят глаз с меня и с окна за спиной,
Где ежедневно свет нарастает и тает.
Тюльпаны достойны клетки как дикие звери
Они раскрываются словно львиные пасти
И сердце в груди раскрывается и сжимается -
Тоже сосуд полный красных цветов.
Вода в стакане на вкус соленая, теплая,
Она из морей далеких как выздоровление.
Я беседую с профессором Гарвардского университета Хэлен Вендлер
Хэлен Вендлер: Сильвия Плат принадлежит к поколению послевоенных американских поэтов, которая следовала за блестящей плеядой поэтов-модернистов, таких, как Т.С. Элиот, Роберт Фрост, Уоллес Стивенс, Эзра Паунд, Марианна Мур. Проблема этого нового поколения была в том, что им нужно было найти новый стиль, новый поэтически язык. Самой значительной поэтессой среди модернистов была Марианна Мур, чей стиль можно определить, как абсолютный уход от прямолинейности. Ее поэзия, в сущности, коллаж из цитат, упоминаний и осмысления других источников – литературных, религиозных, философских. И Сильвию Плат в ее женском университете Колледж Смит учили именно такого рода поэтическому мышлению. Так она и начала. Ее первые стихи были сдержанными, описательными, отточенными по стилю. И уже они принесли ей известность в том поэтическом движении, которое теперь называют формализмом 50-х.
Марина Ефимова: Окончив Колледж Смит, Сильвия прослушала курс стихосложения у известнейшего тогда поэта Роберта Лоуэлла.
Хэлен Вендлер: Влияние обоих поэтов, Лоуэлла и Хьюза, помогло Сильвии Плат раскрепостить свою поэзию. Более того, ее стихи стали бунтом против принятого образа женщины-поэта. В своих зрелых стихах она использовала миф о пай-девочке, пишущей милые, красивые, "приличные" стихи. В таких стихах, как "Леди Лазарь" и "Папочка" она дошла, можно сказать, до противоположного конца шкалы.
Марина Ефимова: В 1956 году Сильвия Плат получила престижную Фулбрайтовскую стипендию, а с ней возможность доучиться в Англии, в Лондоне, где на одном из поэтических вечеров она и встретила Хьюза.
Диктор: "Это была какая-то, кажется, кладовка. Тэд захлопнул дверь, плеснул бренди в стакан, и я поднесла его к тому месту, где, по смутному воспоминанию, был мой рот. Потом он сорвал с моих волос ленту и поцеловал в губы. Когда он целовал меня в шею, я укусила его до крови. О, как я хочу отдать ему всю себя! Но, с боем".
Марина Ефимова: Они поженились в том же 1956 году. Хьюз так описал Сильвию в день свадьбы.
Диктор: "Ты была пронзительная, тоненькая и нежная, и новая, и обнаженная, как кивающая кисть влажной сирени".
Сильвия Плат, июнь 1954
Диктор: "Мамуля, это были пять восхитительных дней в Нью-Йорке. Мы исходили по городу мили и мили. Мы вовремя поймали двух издателей Тэда перед их отлетом куда-то в неинтересное для нас место. Нас пригласили на прием куда-то на 5-ю авеню, где были все: Фара, Штраусы, и Жиру, а также стая профессоров из Коламбии и романист Ральф Эллисон. На следующий день – ланч с редактором из "World Publishers", который сказал, что берет мои стихи. После этого нам подходило только одно место на свете – крыша Empire State Building, куда мы и взобрались. На следующий день мы посетили в Бруклине поэтессу Марианну Мур, которая в восторге от стихов Тэда, говорила не умолкая и кормила нас клубникой со сливками. Если мы переживем два спектакля по пьесам Ионеско, которые нам предстоит посетить, то в пятницу будем в Бостоне и как раз поспеем к дружескому обеду в честь второй годовщины нашей свадьбы. А в понедельник – назад, на "туманный Альбион", и за работу. Как тебе нравится такой план? С любовью, Сильвия".
Марина Ефимова: Это и подобные им счастливые письма были поистине божьим благословением для матери Сильвии Аурелии Плат, которая помнила другое, страшное время в жизни дочери. В 19 лет, не пройдя по конкурсу на какие-то поэтические курсы, Сильвия попыталась покончить с собой. Она забралась под дом, забаррикадировалась дровами и наглоталась снотворного. Ее несколько дней не могли найти и едва откачали. Приступы депрессии начались у Сильвии Плат после трагедии с ее отцом, который умер, когда Сильвии было десять лет.
"Сильвии казалось, что он ушел от нее, жизни с ней предпочел смерть, что он бросил ее на произвол судьбы"
Хэлен Вендлер: Главная потеря в ее жизни была безвременная смерть отца. Отто Плат, ученый-энтомолог, умер от гангрены. У него был диабет, который тогда уже умели лечить, но он впал в чудовищную депрессию и перестал выходить из дома. Когда началась гангрена, Отто отказался от операции, хотя ногу можно было еще спасти, ампутировав палец. Потом он отказался от второй операции, когда можно было спасти жизнь, ампутировав ногу. От того, что смерть отца была напрасной, Сильвии казалось, что он ушел от нее, жизни с ней предпочел смерть, что он бросил ее на произвол судьбы.
Марина Ефимова:
Ты на беду, всем на беду не объявишься больше,
Черный сапог.
Тридцать лет прожила я, в тебя обутая,
Жалкая, белая, будто нога.
Почти не дыша, не решаясь вздохнуть.
Папочка, мне предстояло тебя убить
Но я не успела. Ты умер.
Мраморно-тяжеловесный, обожествленный сундук,
Жуткая статуя с пальцем огромным и хмурым,
Как печать Сан-Франциско.
Ты разбил пополам мое сердце, сердечко злое.
Мне было десять, когда ты умер.
В двадцать я пыталась покончить с собой,
Чтобы вернуться, вернуться к тебе.
Думала: пусть хоть кости рядом покой найдут.
И все-таки выходили меня,
Подправили там и тут.
И я поняла, что теперь-то я выход найду,
До манекена тебя сведу.
В автобиографическом романе Сильвия Плат описала состояние депрессии как сидение в воздушном колоколе под толщей воды. На последних, оптимистических страницах романа, описывающих выздоровление, она все же пишет со страхом: "Откуда я знаю, что однажды в колледже, в Европе, где-нибудь, везде, воздушный колокол с его спертым воздухом не спустится на меня опять?" И многие историки литературы считают, что именно болезнь Сильвии Плат сыграла роковую роль в судьбе их отношений с Тэдом Хьюзом.
Хэлен Вендлер: Депрессия отца стала возбудителем депрессии самой Сильвии. У нее развилось то, что психиатры называют маниакальной депрессией. Она пыталась лечиться, но тогда еще не знали нынешних лекарств, а применяли довольно варварские средства вроде электрошока. Маниакальная депрессия - болезнь поэтическая. Она терзала английскую писательницу Вирджинию Вульф, которая тоже покончила с собой в один из приступов. Наставник Сильвии Плат Роберт Лоуэлл страдал от этой болезни, приступы которой возвращались каждые полтора года. Он мог писать только в светлых промежутках, а потом снова чувствовал стремительное нарастание раздражительности, тоски, страха, и жизнь поворачивалась к нему своим темным лицом. Хьюз, вероятно, надеялся помочь Сильвии, но, думаю, это было невозможно.
Марина Ефимова: Сам Хьюз пишет в стихотворении "Черная птица".
Диктор:
Ты была узником своего убийцы,
Ты была приговорена им.
И когда я стал твоим защитником и утешителем,
Твоей приговор стал и моим приговором тоже.
Марина Ефимова: Однако вот что написал в письме к одному из биографов Сильвии Плат английский литературный критик Эл Альварс.
Диктор: "Тэд Хьюз был невероятно красив. До женитьбы у меня была девушка, австралийка. Она честно сказала мне, что когда в первый раз увидела Хьюза, у нее подкосились ноги. Другая знакомая призналась, что после первой встречи с Хьюзом она побежала в уборную, где ее стошнило от волнения. Я был тогда редактором отдела поэзии в журнале "Observer" и ближайшим другом Хьюза, и многие женщины исповедовались мне. Все они раньше или позже были влюблены в него. И Тэд, проходя по жизни, брал их одну за другой с такой же естественностью и регулярностью, с какой фермер собирает кукурузные початки, проходя через поле. Не может быть, чтобы Сильвия не догадывалась об этом. Конечно, я не знаю в деталях, что произошло между Сильвией и Тэдом, но я знаю по собственному опыту, как измены разрушают брак, и кто бы ни изменял, страдают оба.
Тед Хьюз
Марина Ефимова: Второй ребенок Сильвии и Тэда Николас был рожден уже под знаком беды. Хьюз пропадал у своей новой возлюбленной и даже приводил ее домой. У Сильвии пропало молоко. При общении с Тэдом она начала впадать в бесконтрольную ярость. Одно из стихотворений Хьюза об этом времени перевел Лев Лосев.
Лев Лосев:
Столешница, которую ты разбила,
Когда-то была крышкой буфета красного дерева
Из маминого приданого.
На ней процарапана география всей моей жизни.
А ты по ней – молотком.
А табуретка, которую ты метнула, рассвирепев,
Что я опоздал на двадцать минут сидеть с младенцем?
"Давай, валяй,- я заорал,- разнеси все в щепки!
Что-то в стихах ты себе такого не позволяешь!"
А потом, успокоившись, сказал:
"Ты бы, правда, несла бы это в стихи,
Им цены бы не было".
Глубоко в пещере твоего слуха
Карлик прищелкнул пальцами.
Ага! Что же я тогда протянул ему?
Кровавый конец мотка, чтобы он размотал твою семью,
Чтобы оставил детей отдаваться эхом, как ходы лабиринта.
А в одном из тупиков оставил твою маму,
И вывел тебя прямо к рогатой,
Ревущей могиле твоего воскресшего отца
С твоим в ней трупом.
Диктор: "Мама, я буду в порядке, мне просто нужен кто-то, кто бы подбодрил меня, сказал бы, что я пока держусь молодцом. Тут еще, как назло, после всех наших гриппов и высоких температур несколько раз подряд по полдня не было света и отопления. Дети замерзали, обед было не согреть и свечей не достать. К счастью, мне помогли из организации для больных и стариков – прислали женщину убрать квартиру. Чистота невероятно меня подбодрила. Мама, я не собираюсь возвращаться в Америку, потому что у меня там нет никакой возможности заработать. А тут стихи есть где печатать и читать, на благословенном "Би-Би-Си", например. А, главное - тут бесплатные врачи. Кроме того, Тэд навещает детей раз в неделю, и мне легче надавить на него, чтобы он не запаздывал с чеком. Я собираюсь к доктору, как говорят, очень хорошему, который мне поможет пережить это трудное время. Передай всем мою любовь. Сильвия".
Марина Ефимова: Это письмо написано 4 февраля 1963 года, а 12 февраля воздушный колокол опустился. В предрассветный час, незадолго до прихода бэбиситтера, Сильвия Плат поставила детям на столики в их спальне на втором этаже по стакану молока и по тарелке с бутербродом, плотно закрыла дверь в кухню, положила голову в духовку на подстеленное полотенце и открыла газ.
Взрыв горя и возмущения, охвативший литературный мир двух стран после смерти Сильвии Плат, невозможно было предсказать при ее жизни, когда ее стихи любила горстка знатоков, а ее саму - горстка друзей и близких. Вот уж действительно, "они любить умеют только мертвых". Из лавины статей о Сильвии Плат, подробных критических разборов, воспоминаний, открытых писем, газетных и журнальных сенсационных публикаций, большинство обрушило обвинения на Тэда Хьюза. Страсти были так сильны, что когда он однажды приехал в Австралию, то на аэродроме его ждала группа разъярённых демонстрантов. А в Англии с надгробного памятника, на котором написано "Сильвия Плат-Хьюз", и до сих пор постоянно соскабливают имя Хьюза. Вот как отчасти объясняет этот странный ажиотаж профессор Вендлер.
"Так часто случается с экстраординарными личностями. То, что они вытребовали для себя, какие-то общественные группы пытаются превратить в норму"
Хэлен Вендлер: История ее жизни не то совпала с поднимавшей волной феминизма, не то даже спровоцировала ее подъем. Причем, не только в Америке, но и во всем англоязычном мире. Ее стихи, ее смерть и ее протест против общепринятого стандарта женственности феминисты сделали своим знаменем. Так часто случается с экстраординарными личностями. То, что они вытребовали для себя, какие-то общественные группы пытаются превратить в норму. В случае с Сильвией Плат именно и произошла такая подмена.
Тед Хьюз. Автор Reginald Gray
Марина Ефимова: Что касается Хьюза, то на все обвинения поэт не отвечал ни единым словом. Он категорически отказался говорить и писать на эту тему, и долгие годы жил отшельником. Кстати сказать, его вторая жена тоже окончила жизнь самоубийством. Но время все постепенно сгладило. Сейчас Теду Хьюзу 67 лет, и в середине 80-х он стал в Англии поэтом-лауреатом. Хьюз давно и, судя по всему, благополучно женат на своей третьей жене, детям Фриде и Николасу уже под сорок, и, вдруг, через тридцать пять лет после смерти Сильвии Плат, Хьюз выпускает сборник стихов "Ко дню рождения".
Диктор:
Первый взгляд, неизменимый и непоправимый, как фотоснимок.
В этот миг ты выше, чем когда-нибудь потом.
Я вижу нежные руки, по обезьяньи элегантные движения длинных пальцев,
Длинные, безупречные американские ноги,
И лицо - светящийся сгусток радости.
Тень будущих лет не заслоняет этот миг.
Наоборот, он так ярок, словно я видел тебя только тогда,
И никогда потом
Марина Ефимова: Английский поэт Эндрю Мортон, биограф Хьюза и его друг, с изумлением сказал корреспонденту газеты "Нью-Йорк Таймс": "Самое поразительное, что все стихи до одного написаны в настоящем времени, так, как будто Сильвия только что вышла из комнаты или сейчас войдет. И это рождает в вас ощущение, что он никогда не переставал ее любить".