Во второй части этого выпуска: Жизнь на литовском хуторе и «Мои любимые пластинки» с поэтессой Инной Кулешовой (Тбилиси).
Вспоминает журналист-международник, мой коллега Пётр Черёмушкин. Он – выпускник факультета журналистики МГУ, участник программ «Европа в мире» Датской и Нидерландской школ журналистики. Работал в агентствах ТАСС и Интерфакс. С 1994 по 2007 работал в пресс-службе США в Москве.
Очень часто почему-то, когда я говорю, что я работал в американском посольстве, меня спрашивают: а как вы туда попали? Американское посольство находилось через дорогу от дома моих родителей в Большом Девятинском переулке, и очень привлекало мое детское воображение. Что находится за этой стеной? Мы видели все машины КГБ, которые наблюдали за этой территорией. Я, например, помню: стоят вроде «Волги», раскрашенные как такси, но без знаков такси, потому что они должны были в толпе машин как-то скрываться. И вот в этих зеленых «Волгах» были мужики. Однажды мужик открыл багажник, а там стопка номеров. Дети, знаете, любопытные, всегда видят то, что не надо видеть. Мужики эти номера меняли и за американцами гонялись. Но постепенно советские времена сошли на нет, закончился Советский Союз, и американцы стали набирать людей практически с улицы. Много очень американских организаций появилось в Москве. Я искал работу и пришел в российско-американский пресс-центр, который тогда находился на территории Института США и Канады в Хлебном переулке. Разговорился там со знакомыми. Они говорят: знаешь, есть такая организация USAID, она только что открылась, и они ищут людей со знанием английского языка. Английский я знал довольно прилично, я к этому моменту уже успел поучиться в Европе в 1994 году, в Дании и в Голландии. Вернулся в Москву. Работа журналистов практически не оплачивалась, я работал в то время в ТАСС. Стал искать работу, как делали тогда многие мои друзья, в иностранных компаниях. Пошел в Хлебный переулок, там среди тех, кто возглавлял этот центр, был брат в будущем злодейски убитого журналиста Павла Хлебникова Петр Хлебников, там было много американцев. Они говорят: вот есть такая организация USAID, американское Агентство по международному развитию. Я послал резюме, позвонил по телефону, через какое-то время еще раз позвонил: да-да, мы вас позовем. По-английски женщина ответила. И действительно в какой-то момент она меня позвала. Я пришел в Девятинский переулок, очень симпатичная дама, американка, по-английски собеседовала меня, рядом сидел и русский сотрудник.
Петр Хлебников
После, наверное, минут 15-ти она сказала: «Вы знаете, нам нужен просто клерк». Я говорю: «Я за деньги могу и клерком, мне в общем-то неважно, мне главное подзаработать». Она говорит: «Вы знаете, я может быть смогу вам помочь». Я расценивал это как вежливый отказ, конечно, и ни с чем отвалил. Через какое-то время раздается телефонный звонок, я сижу дома, человек с характерным американским выговором говорит: «Привет, меня зовут Том Роджерс, приглашаю вас на интервью по поводу работы». Я думаю — ладно, хорошо. Оделся, красный галстук надел, синий пиджак и пошел. Смотрю, сидит такой загорелый, больше похожий даже на пакистанца с загаром, он оказался итальянцем. И вообще мы с ним потом очень подружились. И он мне говорит: «Знаешь, как пресс-релизы писать и статьи?».«Знаю, я же журналист». Он говорит: «Я, наверное, тебя возьму. Но тебе нужно пройти security clearance». Я говорю: «А что такое секьюрити клиранс?». Он отвечает: «Это такая проверка нашей службы безопасности, которая будет выяснять, есть ли у тебя совершённые преступления, приводы, работал ли ты в КГБ». Я потом, кстати говоря, удивлялся, что у американцев существовала очень хорошая система проверки, как не брать людей, которые имели отношение к КГБ. При мне нескольких человек увольняли, потому что прежде они предоставляли неверные сведения о себе. Оказалось, что эта вакансия, на которую взяли меня, образовалась в силу того, что дама, которая работала до меня, не прошла проверку. А даму эту я знал, она была членом парткома факультета журналистики МГУ, ответственной за выезды.
Я все заполнил, и началась моя работа — это был сентябрь 1994 года. Миссия USAID занималась так называемым техническим содействием российским реформам, которые тогда только начинались. По линии этой организации делалось довольно многое. Нам, как пресс-службе, нужно было, что называется, заниматься пропагандой этой самой деятельности, показывать, как много хорошего Америка приносит России. Если присмотреться, там было сделано много хорошего. Самым, я считаю, ярким примером является то, что по линии USAID шло финансирование строительства домов военнослужащих, которые выводились из Прибалтики, российских военнослужащих. Произошло это потому, что Ельцин сказал Клинтону: «Мне некуда их выводить». А на Клинтона жали лобби прибалтийских государств, которые требовали вывода российских войск, но Ельцин говорил: «А мне некуда их выводить».
Борис Ельцин и Билл Клинтон во время вручения редкой фотографии, сделанной 26 апреля 1944 года в городе Торгау
Клинтон решил ему помочь, хотя его за это критиковали в своей стране, говорили, что у нас тут ветераны Вьетнама в вагончиках живут, а ты Красной армии дома строишь. Об этом, кстати говоря, редко вспоминают, но я помню огромную программу ваучеров для этих офицеров Балтийского флота, служивших в Латвии, в Эстонии, в Литве. У меня, помнится, списки даже были. Они получили ваучеры, получили квартиры в Твери, в Тольятти, не в центре, не в Москве, где-то в России строились эти дома. Дома как дома. Я помню, возил одну журналистку смотреть такой дом, высотный, может быть 16 или 10-этажный, лучше, чем в чистом поле, во всяком случае. Были и другие вещи. Американцы финансировали создание, например, рынка ценных бумаг в России. Были медицинские программы, экологические, поддержки малого и среднего бизнеса, много всего было. Надо сказать, что американцы были, те, которые в 90-е приехали в Москву, были очень хорошо подготовленные, многие владели русским языком. В тот момент работа в России считалась очень престижной и важной для карьерного роста. Американская администрация, администрация Клинтона, конечно, уделяла России очень много внимания. В России тогда не отдавали себе отчета, наверное, в том и не отдают до сих пор, насколько Клинтон был привязан к России и сколько уделял внимания всяким российским проблемам. Ну а потом постепенно вся эта деятельность, связанная с прессой, начала сворачиваться, потому что USAID в Америке обвинили в том, что она выделяет деньги отдельным группам интересов, в частности, больше всего критиковали за то, как проводилась приватизация в России. Появились статьи в американской прессе вроде «Деньги выбрали Чубайса». Американцы, как это у них бывает, стали голову прятать в песок, с прессой общаться все меньше и меньше. Были даже забавные моменты. Например, открывали специальный проект, который был связан с женским здоровьем. Сказали: приведи прессу, покажи, что, как, приведи фотографов. Американцы открывали Центр женского здоровья. Я привел прессу, мы открываем, а там сплошные гинекологические кресла. Эта дама, которая возглавляла миссию USAID в Москве, говорит: «Это слишком интимно». О чем раньше думали, зачем прессу звали? Есть у бюрократов какая-то неспособность иногда оценить, как это все может быть. Так продолжалось, наверное, до 1999 года, до того момента, когда отношения окончательно стали портиться. Был августовский кризис 1998 года, потом начались косовские события. Особенно косовские события вызвали страшный гнев в Москве и массовые антиамериканские демонстрации перед посольством. Я помню, нас всех вывели из здания, которое было на Новинском бульваре, и перевели в комплекс, который находится внутри, в большой комплекс, который сейчас считается основным. Мы отвечали на телефонные звонки: «Выражаем свой решительный протест против бомбардировок Белграда!». Нам надо было отвечать: «Мы прислушаемся к вашему мнению. Спасибо за ваш протест». Иногда звонили люди, я помню очень хорошо, позвонила одна дама и говорит: «Как же мне стыдно смотреть на эту толпу, которая беснуется перед вашим зданием. Как же это постыдно и горько мне сознавать, что я за этим за всем наблюдаю». Такие тоже были. А потом, когда мы вернулись в это желтое здание, там еще даже одно время на первых этажах тухлыми яйцами попахивало, потому что ими забрасывали.
Пикет у посольства США в Москве, 1998 год
Начиная с 1999 года USAID полностью отказалась от своей пресс-службы, и мне нужно было решать, что делать дальше. Я стал думать, куда я пойду. Но получилось так, что во время одного из заседаний комиссии Гор-Черномырдин, тогда эта комиссия была очень известной, я работал с американской прессой. Русские сотрудники практически всегда и во всех случаях ассистенты, они в каком-то смысле посредники между американскими дипломатами и российскими властями — это главная функция, которую они выполняют. Потому что американцам иногда сложно иметь дело с российскими чиновниками, не с дипломатами, а с другими. Тут был такой казус, я работал с такой дамой, ее звали Синти Иферт, она потом была послом США в Анголе. Я был в каком-то загородном подмосковном санатории, там надо было обеспечить проход американским журналистам, чтобы снять Гора, как он общается с Черномырдиным, прохода не было, какие-то списки заранее не подали, чего-то еще. Синти мне говорит: «Давай, договаривайся». Я договорился, убедил ребят из ФСО, что ничего страшного не будет. Они сказали: «Да, действительно, американцы, чего там особенного». И всё, вопрос был решен. Синти Иферт так это понравилось, что она решила мне предложить остаться уже в самом посольстве, в самой пресс-службе. Там был один человек, русский сотрудник американского посольства, который сделал такую схему, тогда система выдачи виз американских была очень либеральной, не то, что сейчас: все в электронном виде. Он составлял списки: это, мол, телевизионная группа, которая едет в Америку, их с черного крыла нужно оформить. В этот список он вписал человека, которому раньше было отказано в визе. Мало того, паспорт этого человека был поддельный. Список попал к американскому дипломату, который когда-то этому человеку отказал. Так вот русского сотрудника сразу под белы руки вывели. Он, кстати говоря, сейчас очень преуспевающий кинематографист российский. Дело замяли. Так постепенно условия по выдаче виз ужесточались. Был создан очень специфический подотдел в консульском отделе, там работала дама, которая выявляла фальшивые документы. У нее были помощники, россияне, которые, как правило, были бывшими сотрудниками правоохранительных органов, милиции, полиции, помогали в этом деле, довольно неплохо помогали, выявляли эффективно. Я помню, что я присутствовал на интервью газете «Московский комсомолец», которое эта дама давала одному из приличных журналистов, это были 2000-е годы, может быть 2005-й, может быть чуть позже. Я спросил: «Сколько вы выявляете фальшивых паспортов в год?». –«Около ста».
Мадлен Олбрайт и Евгений Примаков, 1998 год
Сейчас, как вы знаете, русских сотрудников в американском посольстве сократили, очень небольшую часть оставили, а тогда посольство разрасталось. В общей сложности примерно 1500 человек работало в посольстве — это маленький город. Причем, по-моему, россиян даже было больше, чем американцев. Это водители, уборщицы, садовники, официанты. Некоторые, чтобы побольше заработать, работали и садовниками, и официантами. Ещё специалисты в экономическом отделе, в политическом отделе. Очень большой отдел, где работал я — это отдел по связям с общественностью. Менялись американские дипломаты, приезжали новые, другие уходили. Я пришел в 1999 году, в то время, когда как раз Клинтон принял решение ликвидировать агентство американское, которое занималось информационной и, можно сказать, пропагандистской политикой. Большой и очень важной частью работы того времени было обеспечение визитов американских высокопоставленных лиц в Россию. Это всегда было забавно, потому что ты мог увидеть подноготную того, что обычно люди не видят. Таким запоминающимся был визит Мадлен Олбрайт в Москву в 1998 году, когда она прилетела на встречу с Е. Примаковым. Мне сказали, что я буду официальным фотографом. Я сопровождал всюду Олбрайт, был с ней в особняке МИДа, где она разговаривала по телефону с Ельциным. Было не очень понятно, почему Ельцин не может ее принять. Объяснили, видимо, что Ельцин болен. А потом Примаков позвал ее к себе на обед домой в переулок. У него была огромная квартира, там была куча чиновников. У Примакова, конечно, была грузинская еда, которой он угощал Олбрайт. И Олбрайт предстала довольно милой бабушкой, которая с удовольствием приняла в подарок павловопосадский платок, пыталась говорить по-русски с сильным чешским акцентом.
Строительство посольства США в Москве на Конюшковской улице, 1998 год
Еще ей нужно было проинспектировать стройку нового здания американского посольства, как Госсекретарю. Ну что она в стройке понимала? Она ходили и все время говорила, где Строуб. Это она так звала Строуба Тэлботта, который был главным советником Клинтона по России и решал все вопросы, связанные с Россией. Это было его прерогативой. Без Строуба она, конечно, ничего сказать и сделать не могла. Я помню, что когда мы ехали уже с делегацией Тэлботта на 1 мая, я оказался в одном лифте с американцами. Конечно, их принимал Примаков. Тэлботт понимал, что русским пришлось приехать с дачи 1 мая, чтобы принять «этих глупых американцев», которые всегда приезжают в неподходящий момент. И когда мы ехали в лифте, Строуб сказал: «Поздравьте их с праздником!». Сразу было понятно, что он настропаляет свою группу американскую на позитивный настрой. Кстати, Тэлботт написал очень интересные воспоминания о взаимоотношениях между Клинтоном и Ельциным в то время. А нам доставалась только верхушка айсберга, которую мы видели со стороны.
О жизни на литовском хуторе, о любви к козам и музыке
Ирина Майорова, музыкант:
«В городе чувствуешь себя как в муравейнике, и ты такой маленький. А в деревне у тебя в полукилометре—один сосед, ещё километр—другой сосед, людей мало. Встаю в половине восьмого. Прогулка с собаками, завтрак. Около девяти доение, козы. И, если лето, то мы выходим с козами гулять».
«Мои любимые пластинки» с поэтессой Инной Кулешовой (Тбилиси)