В Москве открыли табличку "Последний адрес" в память профессора биохимии Александра Кизеля, расстрелянного в 1942 году и реабилитированного в 1956-м. Волонтеру проекта "Последний адрес" Оксане Матиевской удалось согласовать все разрешения, договориться со всеми жильцами дома и организовать открытие таблички. Ее прикрутили к стене 6 мая.
Профессор Александр Робертович Кизель (примерно 1940 год)
Имя Александра Кизеля известно не так широко, как имя Николая Вавилова, но трагические судьбы этих двух выдающихся ученых сопоставимы. Не только потому, что они погибли в застенках сталинского НКВД – оба они внесли заметный вклад в развитие советской и российской науки. Вавилов создал школу генетиков, которая стала объектом политических атаки и травли. Кизель создал школу советских биохимиков растений, которую не прикончили, а, скорее, сохранили, благодаря покровительству его ученика академика Александра Опарина, умело маневрировавшего между чинушами советской биологии и интересами подлинной науки.
Однако Кизеля это не спасло от гибели. В феврале 1942 года, когда немецкую армию почти уже отогнали от Москвы, Кизель был арестован и через полгода расстрелян на полигоне "Коммунарка". В приговоре было сказано: "По обвинению в антисоветской агитации и пропаганде". Вначале считалось, что Кизеля не расстреляли сразу; поскольку он был очевидно безвреден для советского государства, то теплилась надежда, что ученый жив. Поиски продолжались довольно долго, но оказалось, что убили его еще в сентябре 1942-го.
Профессор Александр Кизель, 1910 год
Кизель окончил физико-математический факультет Московского университета в 1904 году и остался работать там по приглашению академика Климентия Тимирязева. В 1907, 1909 годах работал у Эрнста Шульце в Цюрихе. Стажировался в Гейдельберге, Геттингене и Париже. В 1908 году после сдачи магистерских экзаменов стал приват-доцентом Московского университета. В 1909 году работал в лаборатории будущего лауреата Нобелевской премии по физиологии и медицине Альбрехта Косселя. Вернулся в Россию в 1918 году и был избран профессором Саратовского университета.
Успевал читать лекции на учительских курсах, на курсах садоводства, в Обществе естествоиспытателей, состоял членом Комиссии по изучению реки Волги при Саратовском микробиологическом институте. Во время работы Кизеля в Саратове его ученик Александр Опарин занял должность ассистента кафедры физиологии растений. В 1922 году Кизель вернулся из Саратова в МГУ, заняв должность сверхштатного профессора. Читал факультативный курс биохимии растений для студентов-ботаников, который с 1929 года стал обязательным. В 1929 году возглавил образованную на ботаническом отделении кафедру биохимии растений. В 1930 году основал кафедру биохимии растений МГУ.
Оксана Матиевская
В Москве Кизель обосновался в пятиэтажном кирпичном доме, в котором проживало довольно много ученых. Когда доброволец "Последнего адреса" Оксана Матиевская взялась за дело и начала последовательно обходить всех жильцов дома по Померанцеву переулку, чтобы получить разрешение на установку таблички, особых возражений она не встретила. И только одна дама возразила решительно: "Кизель? Опять вы со своими евреями? Других, что ли, нет?" Впрочем, Александр Робертович Кизель не был евреем. Он происходил из семьи обрусевших немцев и занимался той областью науки, которая в конце XIX первой половине XX века считалась немецкой – биохимией растений. В XXI веке она преобразилась в биотехнологию и молекулярную биологию.
Выступавшие на открытии "научные внуки Кизеля", сотрудники МГУ и Российской академии наук, член-корреспондент РАН Борис Ванюшин и доктор биологических наук Алексей Топунов говорили о том, какой огромный вклад в создание российской школы биохимии внес Кизель с его немецкими въедливостью, педантичностью и европейским опытом. Самым известным учеником Кизеля был академик Андрей Белозерский, Герой Социалистического Труда и основоположник молекулярной биологии в СССР.
Сын защищал столицу. Через год в Москве его 60-летнего отца убили свои же, а мать отправили в ссылку
Другим учеником Кизеля был мой дед, профессор Московского пищевого института Вацлав Кретович. Каждый раз, когда мы бывали в районе между Пречистенкой и Остоженкой (а бывали мы там часто), он просил проехать мимо дома в Померанцевом переулке. Дед очень горевал о судьбе своего учителя, не мог поверить, что с ним расправились так запросто. Бережно хранил последнюю открытку, отправленную ему Кизелем в эвакуацию в Киргизию в 1942 году. Когда вышла последняя "красная" Большая советская энциклопедия, дед написал в ней статью о Кизеле. Позже он посвятил Кизелю статью в брошюре "Очерки по истории биохимии в СССР".
В 1978 году в ФРГ деду была присвоена медаль имени немецкого биохимика Неймана за статью, опубликованную в 1936 году в журнале Planta. Кретовича вызвали в Международный отдел президиума АН СССР и вручили медаль. Родственники недоумевали: "Как это получилось?" Только теперь понятно, что это был "привет от Кизеля", который тогда, в конце 1930-х годов, способствовал публикации работы деда в важнейшем немецком научном журнале. Дед никогда не бывал в ФРГ, зато в ГДР Кретовича избрали почетным доктором Берлинского университета имени Гумбольдта. Это подтверждает утверждение о том, что настоящая наука не знает границ.
Когда я представляю себе февральскую Москву 1942 года, покинутую всеми, кто только мог убежать из города, уехать в эвакуацию; голодную и холодную Москву, переполненную страхом, где чекисты, офицеры НКВД, рыщут по городу, отрабатывая свой усиленный паек, нетрудно понять, какой легкой добычей мог стать для них 60-летний профессор, возможно, способный неудачно пошутить, говоривший по-русски с легким немецким акцентом. Никто не принял во внимание, что сын Кизеля – Владимир, отказавшись от брони, пошел на фронт и воевал под Москвой. Он защищал столицу, а через год в Москве его 60-летнего отца убили свои же. А мать отправили в ссылку.
"Что сидишь? Ждешь своих немцев, гад?" – так и слышится голос чекиста, вошедшего в квартиру в доме по Померанцеву переулку. По воспоминаниям Белозерского, Кизель категорически отказался покинуть осажденную Москву. С позиций того времени арест ученого возможно понять, но с позиций восприятия высшей стоимости человеческой жизни оправдать его невозможно.
Петр Черемушкин – журналист Радио Свобода
Высказанные в рубрике "Блоги" мнения могут не отражать точку зрения редакции