Человек в истории. Россия – ХХ век

• Российское общество считает, что государство - главный субъект исторического процесса, тогда как, с точки зрения науки, в истории действуют люди, и поэтому история – пространство свободной воли человека.
• В рамках пропагандистского дискурса победа достается без труда, практически без войны. В народной же памяти важна не победа, а ужасы войны.
• Дед часто повторял "я боюсь возвращаться на родину", но также "я боюсь оставаться и здесь, в Советском Союзе".
• Мы много знаем о героях, которые жили в разные периоды, но ничего не говорим о людях, которые живут в маленьких городах и кажутся нам обычными.
• Если до сих пор школьники чаще понимали историю, как историю событийную, то теперь фокусировка радикально меняется: с событийной политической истории на историю антропологическую, в которой быт, культура оказываются в центре внимания.

Тамара Ляленкова: Сегодня мы вместе с участниками школьного конкурса "Человек в истории. Россия – ХХ век" обсуждаем неформальную историю – исследования, которые ребята прислали на конкурс.

Речь пойдет о солдатах в Афганистане, восстании в Речлаге, двух родинах Людвига и провинциальном воспитании в Астрахани. Свои работы представят участники школьного конкурса Эльвира Кинжаева, Данил Симонов, Маргарита Корнякова и Виктория Сильванович. А члены жюри, историки Никита Соколов, Борис Беленкин и Алексей Макаров и выступят в роли экспертов.

Несколько слов о конкурсе "Человек в истории - ХХ век", который "Мемориал" проводит с 1999 года. Главная цель - пробудить у молодого поколения интерес к истории, к судьбам обычных людей. Работы школьников оценивают известные писатели, журналисты и историки, а победители приезжают в Москву.

В 2016 году активисты провластного "Национально Освободительного Движения" устроили пикет у здания, в котором проходила церемония награждение. Участников конкурса оскорбляли, активисты НОД облили зелёнкой писательницу Людмилу Улицкую и еще несколько человек.

В 2017 году в некоторых регионах участники конкурса столкнулись с давлением местных органов управления - родителям, учителям звонили, запугивали и убеждали отказаться от поездки в Москву. Тем не менее, в этом году на конкурс было прислано более 1800 работ.

Тамара Ляленкова: Борис, как высчитаете: векторы исследований, которые ребята выбирают, могут каким-то образом исказить, с точки зрения государства, российскую или советскую историю? Что именно в работах школьников так сильно раздражает определенного толка общественные организации?

Борис Беленкин: Это в чистом виде своеобразный элемент политики. Ведь по сути исследования, присылаемые школьниками на конкурс - абсолютно патриотические работы, может быть, единственные в моей практике. Раз в году я, как эсперт, окунаюсь в самом лучшем и высоком смысле патриотический материал. Материал этот и есть, полагаю, квинтэссенция любви к родине: когда молодой человек исследует историю своих близких, свой край, малую родину.

Святослав Элис: Я знаю, что для Вики это не первый опыт обращения к историческому материалу. Почему тебе это вообще интересно?

Виктория Сильванович: Моя работа называется "Две родины Людвига Пшибло", она о бывшем военнопленном бежицкого концлагеря. Там находились главным образом поляки, и большая часть вернулась на родину, но были и такие, кто решил остаться - примерно 25 человек, и в их числе – Людвиг. Мне интересно, потому что это открывает новые страницы прошлого и помогает все связать воедино – и прошлое, и будущее, и настоящее.

Тамара Ляленкова: Ваша работа называется "Две родины", то честь речь идет о советской России и Австро-Венгрии. Вы понимаете, почему ваш герой не захотел вернуться домой?

Виктория Сильванович: Мы пытались раскрыть эту тему, но никто из его родственников точно не знает, и никаких документов тоже нет. Его внук вспоминал, что отец (сын Людвига) рассказывал о том, что дед часто повторял "я боюсь туда возвращаться, но также я боюсь оставаться здесь". Но точных причин, почему он остался, мы не знаем. Есть только предположения.

Святослав Элис: Ты пишешь, что он оказался чужим и на своей родине, и в Советском Союзе. Как ты это понимаешь?

Виктория Сильванович: Людвиг часто вспоминал Польшу, а по соседству на улице жил поляк, и он специально ходил к нему пообщаться на родном языке.

Тамара Ляленкова: Ты для себя ответила на вопрос – почему ему было страшно и здесь, и там, в Польше?

Виктория Сильванович: Нет, до конца я не смогла себе ответить.

Тамара Ляленкова: Борис, ребята работают не только со своими семейными архивами, они прикасаются и к чужим судьбам. И из года в год приходят работы, связанные с религией. Какое-то время назад это была очень актуальная тема, поскольку много репрессированных оказалось среди священников, но что происходит сейчас? Меняется угол зрения у ребят на церковную историю?

Борис Беленкин: Совсем немного. В предыдущие годы, в первые 6-8 лет, присылали больше работ по истории церкви, рассказывающих о репрессиях священнослужителей. Сейчас пишут заметно меньше, но пишут. Структура, как правило, одинаковая – дореволюционная жизнь как пик счастья, картина если не благоденствия, то, безусловно, всеобщей такой религиозности.

И это счастье в минуту заканчивается после революции, у кого-то в 1919 году, у кого-то в 1929, 1930 или 1937. К концу "Большого террора" эта жизнь вообще заканчивается, (то есть не то, чтобы всех посадили, и исследователь дальше прослеживает судьбу), а такое впечатление, что заканчивается вся история, историческая память. Такой стандартный подход. И дальше сразу 1989 год: восстанавливается церковь, восстанавливается жизнь. А что было между 1930 или 1937 и 1987 годом становится реальной проблемой для молодого исследователя.

Святослав Элис: Удивительно, что количество работ, посвященных религиозным темам, уменьшается. Может быть, современная ситуация с православием отбивает у молодых ребят желание погружаться глубже в эту тему?

Борис Беленкин: Такое кажущееся снижение внимания связано не с отсутствием интереса, а с тем, что история церкви ХХ века исследуется в самих епархиях, в регионах. Я вижу, что многие работы не очень самостоятельны, ребята используют материалы, опубликованные в Интернете, в специальной литературе.

Тамара Ляленкова: Тем не менее, временной диапазон расширяется. Работа Эльвиры Кинжаевой называется "На войне как на войне", про участие советских солдат в афганской войне 1979-1989. Эльвира, чем вызван ваш интерес?

Эльвира Кинжаева: Я еще раньше написала две работы, связанные с послевоенным устройством, с жизнью общества на севере. И хотелось продолжить тему, но говорить не о Великой Отечественной войне, а именно об афганской, потому что о ней мало говорят.

Святослав Элис: Как правило, участники конкурса «Человек в истории» предпочитают рассматривать более ранний исторический период. Но в последнее время работ про недавние события становится все больше. Это заметил и эксперт конкурса, историк Никита Соколов.

Никита Соколов: Можно сказать, что благодаря конкурсу накоплен независимый кладезь исторических источников. Ценность этого собрания заключается, прежде всего, в том, что это не государственные истории. Наше общество усвоило такую ложную позицию, что государство главный субъект исторического процесса, а все остальное второстепенно. На самом деле, с точки зрения научной истории, люди действуют в истории, и история – это пространство свободной воли человека.

Человек в истории

Из истории конкурса

Конкурс и сочинения, которые на него присылаются, корректируют общепринятую официозную картину. Оказывается, у людей очень разные судьбы. Оказывается, что для народной памяти совершенно другие события и эпизоды важны.

Самое характерно и самое болезненное, когда пропаганда рассказывает о Великой Победе. В рамках пропагандистского дискурса победа достается без труда, практически без войны. В народной же памяти важна не победа, а ужасы войны. Вот они памятуются особенно остро. В рамках детских работ все это проявляется как история семьи, потому что из истории семьи не выкинешь ужасного опыта. В последние годы появляется много работ об афганской войне, о чеченской войне. Жизнь семьи продолжается, и фокус детского наблюдения сдвигается в современность.

Тамара Ляленкова: Действительно, поразительные вещи проявляются, когда работаешь с источниками, а вы, Эльвира работали с очевидцами, записывали интервью. Что запомнилось?

Эльвира Кинжаева: Одному из наших респондентов Владимиру Владимировичу Фещенко, когда он проходил комиссию перед призывом, вырвали молочные зубы. И после этого, когда он уже прибыл в военкомат, там удивились и сказали " Как ты будешь представлять нашу страну за рубежом?!" И заново вставили зубы. Так он понял, что может попасть в Афганистан.

Но тогда им не было страшно, казалось, что пули пролетят мимо них. Им казалось, что все, что показывают в фильмах, не происходит в реальной жизни. А когда прибыли туда, пришлось переосмыслить.

Некоторые говорили, что эта война являлась ошибкой, не имела никакого смысла. Например, Сергей Мурзин рассказывал нам об отношениях с местным населением: люди днем тебе улыбаются, а ночью подкладывают мины под подушку. И еще он говорил о том, что большая часть солдат погибала не во время военных операций, а из-за несчастных случаев. Он считал, что раз там произошла революция, страна должна сама разбираться со своими вопросами.

Тамара Ляленкова: Меня несколько удивила история про то, как у советских солдат был организован досуг, какие фильмы они смотрели. "Ленин в разливе", "Ленин в октябре", "Чапаев", "Котовский". Самым впечатляющим стал приезд Иосифа Кобзона, Малежика и Алисы Фрейндлих. Об этом рассказывал Макаров, и упомянул также о встрече с пани Моникой (актриса Аросева):

"Я курил. Она после концерта тоже вышла покурить и спросила кто я, откуда, не надо ли чего родным передать?" Макаров попросил отвезти в Союз посылку родным, что она и сделала, причем, не только от Андрея. Эльвира, у вас возникало ощущение нереальности или какой-то другой реальности?

Эльвира Кинжаева: Было видно, что война на этих людей сильно повлияла. Это достаточно крупные мужчины с надменным лицом,

которых так просто не разговоришь. На первых порах было тяжело. Но каждый из них хорошо помнил какой-то определенный момент. Кто-то из них говорил только о быте, кто-то о дедовщине, а кто-то об отношениях с сослуживцами. И то, что для них показалось наиболее важным, что они посчитали нужным предъявить обществу, об этом они говорили без проблем. Но когда ты задаешь вопросы, которые им кажутся закрытыми, они либо говорят пару слов, либо молчат, либо у них тут же меняется настроение. И ты понимаешь, что лучше дальше не идти, потому что для человека это сокровенное, это его тайна.

Мы очень много знаем о героях, которые жили в разные периоды, но мы ничего не говорим о людях, которые живут сегодня в маленьких городах и кажутся нам обычными. Я считаю, что это неправильно.

Святослав Элис: Если Эльвира написала работу о военных событиях, то Маргарита воссоздала жизнь, которая, казалось бы, не должна была ничем запомниться, в которой нет каких-то ярких потрясений. Расскажите нам, почему захотелось рассмотреть нечто настолько повседневное?

Маргарита Корнякова: Когда я приходила в гости к своей бабушке Татьяне Игоревне Осокиной, там стояло старинное пианино. Я знала, что это – реликвия нашей семьи, но не знала историю нашей семьи полностью. Я, как и все дети, любила побренчать по клавишам, но меня ругали за это. И совсем недавно я узнала, почему это происходило. Оказалось, что пианино принадлежало моей прапрабабушке Людмиле Михайловне Осокиной (Мономаховой). Ее мать была директором Астраханского роддома, а отец служил в пароходном обществе "Кавказ и Меркурий". В семье занимались музыкой, изучали языки. И для того, чтобы подготовить дочь к гимназии, отец Людмилы Михайловны выписал немецкий инструмент. Так я начала изучать историю своей семьи.

Никита Соколов: Если до сих пор дети чаще понимали историю, как историю событийную, вот уже, наверное, третий год как мы замечаем, что фокусировка радикально меняется в том направлении, в каком она менялась в Западной Европе последние 50 лет: с событийной политической истории на историю, так называемую, антропологическую, где быт, культура оказываются в центре внимания.

Очень мало пришло работ из Москвы и Петербурга, из Московской и Ленинградской областей, практически нет. И много работ из совсем маленьких городков, сел и деревень, например, Пензенской, Нижегородской областей, из Сибири много. На этом основании я готов сформулировать гипотезу, что для детей в глубокой провинции, это один из мощных социальных лифтов – возможность подать на конкурс, выиграть его, приехать в Москву, две недели здесь пожить, занимаясь с опытными историками. А потом еще попасть в сборник, получив тем самым шансы на поступление в хорошее учебное заведение. Кроме того, победители конкурса, кто избирает для себя обучение на гуманитарных факультетах, получают Прохоровскую стипендию.

Тамара Ляленкова: Маргарита, вы смотрели, как человек, который будет скоро выбирать свою образовательную траекторию, как в прабабушкины времена это было устроено?

Маргарита Корнякова: Вообще, в Астраханской губернии тогда с женским образованием все было достаточно плохо. Чаще всего получали очень примитивное образование – рукоделие, пение, танцы и азы арифметики и чистописания. Но потом была открыта Астраханская женская гимназия. И моя прапрабабушка туда поступила вместе со своей сестрой Анфисой. Там преподавалось множество интересных предметов, в том числе и право, и естествознание. Там был отлично оборудован кабинет физики с моделью паровой машины. Закончив эту гимназию, Людмила Михайловна смогла поступить в Санкт-Петербургский медицинский институт.

Если читать сборники, посвященные Мариинской женской гимназии, то можно заметить, что учились в среднем на 11,5 баллов при 12-балльной системе образования. За малейшие шалости девочек могли наказать, а сами шалости могли выноситься на общее обсуждение.

Тамара Ляленкова: Маргарита, если убрать достаточно жесткий воспитательный режим, в остальном та жизнь тебе понравилась? Согласилась бы ты пожить тогда вместо своей прапрабабушки?

Маргарита Корнякова: Да. Отношения между людьми были совершенно другими, было множество друзей, с которыми Мономаховы общались. У ​них была прекрасная библиотека, часто заходили соседские дети почитать или взять книжку, пообсуждать прочитанное. А так как они были люди небедные, их приглашали на маскарадные балы. В нашем семейном архиве сохранилось множество фотографий, где Людмила Михайловна снята в прекрасных костюмах.

Святослав Элис: Через историю семьи как-то изменилось твое представление о себе, как о человеке?

Маргарита Корнякова: Конечно! Я начала понимать, зачем люди изучают историю, что история может быть интересной. Это не просто сухие факты, которые ты можешь вычитать в учебниках или в исторических книгах. Это настоящая жизнь, которая происходила когда-то с такими же людьми, как и мы.

Тамара Ляленкова: Мы продолжаем разговор с участниками конкурса "Человек в истории. Россия ХХ век". Ребята исследуют архивы, опрашивают очевидцев, изучают старые газеты, письма, дневники. Пример такого очень подробного изучения – это работа Даниила Симонова из Астрахани"Случилось так, что я живу".

Данил Симонов: Это история о моем родственнике, уроженце села Алексеевка Астраханской области. Он родился в обычной крестьянской семье, попал под коллективизацию, но уже в 1939 поступил в армию, участвовал в боях под Халхин-Гол. У него выстраивалась отличная военная карьера, он летал вместе с Василием Сталиным, его товарищем был летчик Алексей Маресьев. Но после войны он переходит на работу в КГБ, где через некоторое время его и арестовывают.

Святослав Элис: Как мне показалось, это история, прежде всего, про то, как человек, который искренне верил в советские идеалы, достигнув всего, в один момент все потерял. Ты понимаешь, почему это случилось?

Данил Симонов: Он сам пишет в своих мемуарах, что уже 1953 год, репрессии вроде бы все позади. Но вот наступает январь, и его арестовывают. Естественно, он думал, что это ошибка, и только в Воркуте, когда Сталин умер, он начинает понимать, что происходит.

Алексей Макаров: Это классическая советская карьера, целенаправленно создаваемая своими руками. Интересный вопрос – насколько герой вашей работы задумывался о том, что происходило с сослуживцами, которые вдруг исчезали. Вы пытались это узнать?

Данил Симонов: Конечно. Он пишет, что "люди из соседних кабинетов пропадали, но мне знать об этом было не положено". И делает отсылку к тому, что "я в репрессиях не участвовал, я лишь работал в отделе кадров". Об этом свидетельствуют и документы ФСБ, я сразу проверил – не был ли он палачом.

Алексей Макаров: История, рассказанная Даниилом, конечно, не характерная для присылаемых на конкурс работ - ее герой довольно интересный, сложный человек. И судьба у него непростая, он практически руководил Воркутинским восстанием заключенных. Такие исследования очень важны, потому что, как правило, публикуются мемуары известных людей, а судьбы вроде бы обычных, но с интересной судьбой людей остаются без внимания.