"Танцевать голыми": тюремные будни России?

• Телеканал "Дождь" опубликовал видеозапись, на которой, как утверждается, запечатлены издевательства над заключенными в колонии №7 города Омска.
• Ранее большой резонанс вызвало видео с издевательствами над заключенными в ярославской колонии №1, начали появляться и другие подобные публикации.
• Вся пенитенциарная система России построена на насилии, на унижении человеческого достоинства, заявляют правозащитники, занимающиеся этой темой.
• Во многих регионах стали фикцией Общественные наблюдательные комиссии, где заняли места бывшие силовики; уничтожен институт помилования, давно не было масштабной амнистии.
• Если сегодня пытки применяются в основном к преступникам, то завтра при нашей карательной системе ее жертвой может стать любой, и любой может попасть под пытки.

Ведущие – Владимир Кара-Мурза – старший.

^{Видеоверсия программы​}

Владимир Кара-Мурза-старший: Телеканал "Дождь" в воскресенье опубликовал видеозапись, на которой, как утверждается, запечатлены издевательства над заключенными в колонии номер 7 города Омска. "Дождь" утверждает, что запись сделана в 2015 году, о ее источнике телеканал не сообщил. Ранее большой резонанс вызвала аналогичная публикация видео издевательств над заключенными в ярославской колонии номер 1. Мы обсудим ситуацию с нашим гостем – Николаем Кавказским, бывшим российским политзаключенным, активистом партии "Яблоко".

Николай, почему так живучи пытки, издевательства над заключенными? Неужели так необходимо унизить, сломить волю человека, который и так попал за решетку?

Николай Кавказский: На мой взгляд, вся пенитенциарная система России построена на насилии, на унижении человеческого достоинства. Это могут быть даже не пытки в обычном нашем понимании, но в бытовых условиях, в отношении сотрудников исправительных учреждений, следственных изоляторов к тем, кто находится внутри. Необходимо полное реформирование всей этой нашей системы. Необходимо, чтобы к людям, которые там находятся, относились как к полноценным, а не как к людям второго сорта. Естественно, нужно больше общественного внимания ко всем случаям пыток, чтобы это не спускалось на тормозах. Без общественного внимания, когда заключенные остаются один на один с этой системой, ничего исправить невозможно. Конечно, сейчас СМИ привлекают внимание – пытки в ярославских колониях, в Омске, случай с Ильдаром Дадиным в Карелии. Кировская область тоже известна в системе ФСИН как пыточная. И чтобы радикально изменить ситуацию, нужен общественный контроль, а сейчас у нас правозащитники фактически выведены из Общественных наблюдательных комиссий, что является огромным минусом для открытости системы.

Владимир Кара-Мурза-старший: Какие колонии известны как самые неблагополучные в этом отношении?

Николай Кавказский

Николай Кавказский: Традиционно это были Карелия и Кировская область. Обращения по пыткам приходят ко мне регулярно... Я занимаюсь правозащитной деятельностью, сейчас я в Комитете "За гражданские права" и в Московской Хельсинкской группе. Последняя жалоба: заключенный Игорь Пузанов жаловался на применение физической силы в ИК-11 Кировской области, хотя ИК-11 считается одной из самых благополучных колоний в Кировской области. Пузанов просил не переводить его обратно в Кировскую область, его отвозили, по-моему, в Смоленскую область. Но сейчас, к сожалению, его этапируют обратно.

Владимир Кара-Мурза-старший: Туда, где ему могут отомстить?

Николай Кавказский: Возможно.

Владимир Кара-Мурза-старший: Николай, какие пытки применяются на этапе поиска доказательств?

Николай Кавказский: Обычно пытки начинаются в отделах полиции, когда людей задерживают.

Владимир Кара-Мурза-старший: Как было в "Дальнем" в Казани?

Николай Кавказский: И не только там...

Владимир Кара-Мурза-старший: Но там погиб подозреваемый. А вообще-то, это всюду?

Николай Кавказский: Да, к сожалению, повсюду. Но если брать следственные изоляторы Москвы, то когда я там находился, жалобы в основном были на психиатрическое отделение в "Бутырке" (так называемый "Кошкин дом") и конвойные помещения Московского городского суда, где происходили избиения. К примеру, мы вместе с одним человеком ехали в Московский городской суд на автозаке. Я слышал его крики, а потом уже увидел гематомы на его теле. И я в Европейском суде по правам человека давал свидетельские показания по этим пыткам. Но пытки – это не только избиения, это и автозаки. Когда я ехал три-четыре часа туда и обратно, находился в конвойном помещении Мосгорсуда, а это маленькая, темная комнатка, где ты сидишь по несколько часов, ожидая судебного заседания, – это тоже были пыточные условия. Европейским судом признано, что и конвойные помещения, и перевозка в этих ужасных автозаках, набитых, как банка с кильками, – все это является пыточными условиями. Европейский суд это признал еще несколько лет назад, но, к сожалению, автозаки те же, конвойные помещения те же. Хотя в Мосгорсуде сделали для показухи хорошие конвойные помещения, туда никого не сажают. Когда нас судили, нас водили туда только пообедать на 40 минут, а остальное время мы сидели в маленьких боксах.

Владимир Кара-Мурза-старший: С нами на связь вышел правозащитник Валерий Борщев, лидер правозащитной секции партии "Яблоко".

Валерий Васильевич, какие колонии известны как наименее благополучные в смысле издевательств над заключенными?

Валерий Борщев: Прежде всего, это омская колония, колония Оренбурга, колонии Карелии, Ярославля. И неблагоприятная ситуация там сложилась давно. В частности, в омском регионе в свое время председателем Общественной наблюдательной комиссии трех созывов был Мингалимов, активный товарищ. И теперь его назначили председателем Общественного совета при УФСИН. Этот человек занимался профанацией общественного контроля и откровенно покрывал все те правонарушения, о которых стало известно. Я неоднократно с ним встречался на форумах Общественной палаты. Это мой традиционный оппонент. Он был любимцем Марии Валерьевны Каннабих, любимцем Общественной палаты, его всячески продвигали. Этот человек, я считаю, несет прямую ответственность за те пытки, которые вскрылись в последнее время. Вскрылись для общества в целом, а так, конечно, о них было известно. Я считаю, что за все это несет также ответственность и Общественная палата, поскольку она при формировании Общественных наблюдательных комиссий вычищала оттуда правозащитников. В Карелии, Ярославле, Омске и Оренбурге нет правозащитников, они там вычищены. То есть Общественная палата проявила полную несостоятельность в деле формирования ОНК. В моем варианте закона состав ОНК утверждал уполномоченный по правам человека. И буквально за три месяца до принятия закона эту позицию поменяли и передали Общественной палате. Чем менее прозрачна пенитенциарная система, чем более она закрыта от общества, тем больше там почвы для злоупотреблений, для насилия. И только прозрачность, только контроль общества могут нас спасти.

Владимир Кара-Мурза-старший: Почти 10 лет прошло с того момента, как громко прозвучало дело Магнитского. Что-нибудь изменилось с тех пор?

Валерий Борщев

Валерий Борщев: Я тогда был председателем московской ОНК, мы вскрыли и доказали, что Магнитский был убит, что официальная версия, будто он якобы умер в палате, на больничной койке, – это ерунда, мы доказали, что он был избит охранниками и погиб в сборном отделении. Мы направили всем, включая президента, акт нашего расследования и вывесили на сайте. Потом нас пригласили в Следственный комитет, акт нашего расследования подключили к делу. И дело как бы пошло. Многие наши факты признавали, следователь Марина Ломоносова спрашивала. Правда, тогда делали акцент на второстепенных участниках этого инцидента. Как-то у нас был разговор в администрации президента. Он говорит: "Ничего, это только начало". Оказалось, что не начало, а они прикрыли это дело. И вот когда они почувствовали опасность, когда они почувствовали, что Общественные наблюдательные комиссии могут вскрыть дело, предать его гласности и тут уже придется отвечать по полной, они стали воевать с общественным контролем. В 17-м году, когда формировали новые составы ОНК, они не включили известных и опытных правозащитников, которые уже давным-давно доказали свой профессионализм. Дело Магнитского их всерьез напугало. И они решили не допустить таких случаев.

Владимир Кара-Мурза-старший: Николай, на днях депутат Сергей Шаргунов обратился с просьбой провести проверку омской колонии номер 10. Помимо него кто-нибудь в Госдуме или в других коридорах власти печется о такой проблеме, как издевательства и унижения заключенных в колониях?

Николай Кавказский: Я чувствую, что от этого органа государственной власти, к сожалению, мало что хорошего можно ждать. Но что у нас ни говорили бы о том, что государство намерено бороться с пытками, это предотвращать, прокуратура, ФСИН, региональные управления не реагируют, когда об этом пишут. В лучшем случае они выносят постановление об отказе в возбуждении уголовного дела, прокуратура эти постановления отменяет (или не отменяет). И даже после отмены прокуратурой Следственный комитет выносит очередное постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. Но это даже хорошо, если так. Часто Следственный комитет не регистрирует это сообщение как сообщение о преступлении, а пересылает его в тот орган, на действия которого жалуются. И еще одна важная проблема – то, что в колониях часто к пыткам привлекают не только сотрудников администрации, но и заключенных, которые сотрудничают с администрацией, и тогда уже труднее доказать вину администрации. И даже если будет установлена их вина, то это либо побои, которые сейчас декриминализированы и не являются уголовным преступлением, либо их привлекут по какой-то смехотворной статье, а руководство колонии выйдет сухим из воды.

Владимир Кара-Мурза-старший: Валерий Васильевич, а Страсбургский суд может чем-нибудь помочь? Есть смысл туда обращаться российским заключенным?

Валерий Борщев: Эта не быстрая процедура, нет гарантий, что российская сторона примет адекватные действия, но смысл, несомненно, есть, поскольку даже при отсутствии реакции действует принцип накопления информации, а это уже действует на ФСИН, на тюремщиков. Правильно было отмечено, что часто используют заключенных. Мы – я, Лена Масюк, Любовь Волкова и Лидия Дубикова ходили в московское СИЗО-4. Там подследственные избивали других подследственных и вымогали у них деньги. Когда мы стали расследовать это дело, стала совершенно очевидна связь персонала, руководства СИЗО с этими уголовниками. Мы пытались пройти в одну камеру, в "пресс-хату", где сидели "авторитетные" деятели, они не пропускали. Но мы добились того, что там сняли начальника СИЗО и многих сотрудников. Есть прецеденты, когда добиваемся успеха. И в деле Магнитского тоже добились снятия начальника СИЗО Комнова, сняли начальника "Матросской тишины". Правда, Комнова Общественная палата потом включила в ОНК Москвы, но это отдельная история, которая дает убийственную характеристику Общественной палате, как она занимается формированием ОНК. А обращение в Страсбургский суд – это полезно, поскольку бывают и положительные решения, и власть на это реагирует. Она может публично демонстрировать, что это ей безразлично. Так что юристы, правозащитники делают правильно, что готовят материалы и обращаются в Страсбургский суд.

Владимир Кара-Мурза-старший: По информации телеканала "Дождь", на видео запечатлен инспектор отдела безопасности колонии номер 7 Василий Трофимов, которого суд приговорил к двум годам колонии за "превышение полномочий". Николай, это адекватное наказание за такие правонарушения?

Николай Кавказский: Как юрист я не готов сказать, не видя материала дела. Но, на мой взгляд, наверняка он замешан не только в этом инциденте. И если там все расследовать, то должно быть более суровое наказание. И с учетом тех поправок, которые "день за полтора" (что на самом деле хорошие поправки), он будет сидеть меньше и может выйти по УДО. Мне кажется, что "день за полтора" не надо распространять на тех людей, которые замешаны в пытках. Здесь самое вопиющее – это то, что в пытках участвовали многие, а сидит он один. Другие сотрудники этого исправительного учреждения, которые занимались пытками, не только не привлечены к уголовной ответственности, а продолжают там работать.

Владимир Кара-Мурза-старший: Или даже повышены в звании.

Валерий Васильевич, в ярославской колонии арестовали сразу нескольких сотрудников – это адекватная реакция властей на произвол?

Валерий Борщев: Нет, это недостаточная реакция, поскольку происходившее в ярославской колонии настолько возмутительно именно потому, что это характеристика самой системы. Недавно мы проводили общественные слушания по тюремной медицине, я сказал там, что вроде бы добиваются того, что тюремная медицина, как структура, становится независимой. Начальник медсанчасти в колонии, в СИЗО не подчиняется начальнику колонии и СИЗО, а по вертикали подчиняется только начальнику медуправления ФСИН. Но в Ярославле-то присутствовал врач, регистрировал то злодейство, то насилие, те пытки, которые совершали сотрудники. Конечно же, это серьезный симптом. Конечно же, и он должен быть наказан. И другие должны быть наказаны. И в целом регион должны проверить, поскольку уполномоченный по правам человека в Ярославле говорил, что он и раньше сообщал о пытках, он писал об этом, но никакой реакции. Прежде всего, конечно, нужно заняться в целом руководством УФСИН, кто там работает. Надо посмотреть, кто не реагировал на эти письма, они тоже должны понести ответственность, они тоже виновны в том, что там произошло, – те, кто писал отписки, дескать, ничего не подтвердилось. Здесь должна быть серьезная "чистка". Ярославское ОНК бездействовало. ФСИН рассматривает это как отдельный случай, а не как проявление системы. Нет, это проявление системы там, где колония закрыта, где она непрозрачна, где действительно могут творить беззаконие сотрудники, не опасаясь никаких неприятностей. Поэтому все и происходит. И они не первый день этим занимались. Я думаю, что этот скандал и серия разоблачений – все это должно послужить серьезным уроком для отработки системы контроля над фактами пыток. Я занимался – в Пензе и в Питере есть антифашистская организация "Сеть". Когда в СИЗО пытали Виктора Филинкова, только два члена ОНК – Теплицкая и Косаревская – сообщили об этом. И пытки прекратились. Правда, его перевели в другую колонию, но пытки прекратились. А в Пензе – нет. В Пензе таких людей не оказалось. Я был на суде в Пензе. Там его поспешили сделать закрытым. Но родители объединились, создали организацию, они следят за состоянием своих детей. Ведь у них раньше выбивали признательные показания путем пыток. А сейчас все фигуранты дела отказываются от этих показаний. Как только мы выводим это на публичную плоскость, информируем общество о проявлениях, – тут все эти "герои", которые пытают под надежной защитой, мгновенно теряют свою уверенность. Действительно, наказывают не всех, и это большая беда. И их наказывают слабо. Но прозрачность дает большой эффект.

Владимир Кара-Мурза-старший: Николай, помогло ли в этом вопросе то, что и там, и там были видеоматериалы?

Николай Кавказский: Да. Я думаю, что огласка, когда есть видео, когда уже невозможно сказать, что этого не было, – это сильный аргумент. И тогда наша система вынуждена на это реагировать, и даже в некоторых случаях, как это было в ярославских колониях, уже арестованы те, кто применял пытки. И тут важно то, что не только есть видео, но и то, что их распространяли СМИ, блогеры, и была большая общественная реакция. Если бы не было большой общественной реакции, то это все спустили бы на тормозах. Если бы не было общественной реакции, например, на то, что в СИЗО сидели девочки из "Нового величия", одна из которых была арестована несовершеннолетней, то их не отпустили бы под домашний арест. Сейчас, к сожалению, спала общественная реакция по отношению к оставшимся фигурантам дела "Нового величия", и они до сих пор находятся в СИЗО. Кстати, пытки сейчас все чаще начинают применять к политическим заключенным. Сначала был Мохнаткин, потом Ильдар Дадин, сейчас уже есть фигуранты дела "Сети" или "Нового величия". Идет разрастание этой практики, когда пытки применяются уже не только к людям, обвиняемым в уголовных преступлениях, даже в экономических преступлениях, но уже и к политическим оппонентам этой власти. Это очень печальный шаг. Я не верю, что при нынешнем государственном строе, при путинском режиме, который допускает убийства своих оппонентов или их отравления, могут быть реальные изменения в гуманную сторону.

Владимир Кара-Мурза-старший: Может ли закрепиться эта тенденция, что к политзаключенным тоже начали применять пытки, издевательства и унижения?

Валерий Борщев: То, что власть решила сейчас применять пытки к политзаключенным, – это полное ощущение, что они могут все, они не чувствуют себя ответственными, они не чувствуют себя подконтрольными. И эта развращенность идет все дальше и дальше. Конечно, изменить фундаментальный строй, даже удачными протестами, как гражданский "Марш матерей", не удастся. Это более серьезная, более глубокая проблема. Но бороться с пытками – это может помочь. Чрезвычайно важно, чтобы общество реагировало. Действительно, сейчас угасла активность по отношению, например, к "Новому величию" – и они опять начинают готовить новые репрессии. Но нам всем здесь надо быть начеку. И надо помнить, что тот произвол, который применяется в закрытых системах, прежде всего в тюрьмах, колониях, рано или поздно выйдет наружу. Они очень стремятся сохранить закрытость.

Владимир Кара-Мурза-старший: В какой момент тюремное население в России стало опять увеличиваться? Было время, когда в камерах стало посвободнее, стало поменьше заключенных, а теперь места заключения вроде опять перенаселены.

Николай Кавказский: Когда я находился в бутырском СИЗО – это 2012-2013 годы, тогда была, мне кажется, некая тенденция (я сам это замечал) к уменьшению. Потому что сваривали нары, шконки, то есть шконок в камерах становилось меньше. Но через какое-то время тенденция стала обратной – стали наращивать шконки. Если говорить о СИЗО, проблема в том, что мера пресечения в виде заключения под стражу избирается очень часто, даже в тех случаях, когда ее и избирать-то не стоит. У нас есть три основания, в соответствии с которыми может применяться эта мера пресечения: человек будет и дальше продолжать заниматься преступной деятельностью, скроется или будет мешать следствию, суду. Но когда суды арестовывают людей, они просто перечисляют эти три пункта и избирают меру пресечения в виде заключения под стражу, которая считается исключительной, которую можно применять только тогда, когда невозможно применить другие, допустим, домашний арест. Сейчас ввели ограничительные меры: нельзя выходить из дома в какое-то время, залог, личное поручительство, подписка о невыезде. Надо чаще применять те меры пресечения, которые не связаны с лишением свободы. А по многим статьям надо сокращать сроки отбывания наказания. У нас тюрьмы переполнены, например, из-за того, что очень много людей сидит по 228-й. За немножко травы в кармане их сажают на долгие годы. И это все тоже надо гуманизировать, убирать эти варварские сроки, не сажать за траву в тюрьму.

Владимир Кара-Мурза-старший: Какие организации сейчас занимаются правами заключенных? "Русь сидящая", ваша организация... А еще какие?

Николай Кавказский: Я сейчас работаю в двух организациях, обе занимаются правами заключенных – это Комитет "За гражданские права", его возглавляет Андрей Бабушкин, и Московская Хельсинкская группа, председатель Людмила Михайловна Алексеева. Есть Фонд "В защиту прав заключенных" и движение "За права человека" Льва Пономарева. Есть "Зона права", которая была создана, по-моему, девочками из Pussy Riot. "Агора" в основном занимается политическими заключенными: статья 282 УК и так далее. Но, к сожалению, правозащитных организаций очень мало и они не могут охватить даже десятую часть того объема нарушений прав заключенных, который существует у нас в стране.

Владимир Кара-Мурза-старший: А в какой момент стало расти население российских мест заключения?

Валерий Борщев: Я думаю, что все-таки в 90-е годы, особенно в начальный период. Потому что в советские времена основной упор был на политических заключенных, тогда множились политические лагеря. А вот что касается уголовников, то тогда такой массы не было. А в 90-е годы был миллион заключенных, потом они стали постепенно сокращать. И сейчас, в общем-то, сокращается. Но здесь важно то, что у нас практически отсутствует судебная система. В 90-е годы был суд присяжных, и активно шло сокращение тюремного населения, суды присяжных давали 20% оправдательных приговоров. А сейчас – 0,2. И тюремная система не выдерживает такого напора, такого числа заключенных. И ФСИН, в общем-то, согласен, что надо заниматься пробацией. А пробация – это и есть та система, которая дает уменьшение количества тюремного населения. Но дело идет туго. Хотя тот факт, что суды назначают арест в СИЗО, уже вызывает недовольство всех структур, включая и прокуратуру, поскольку наши СИЗО не могут принять всех тех, кого суды приговаривают. У нас ведь перелимит в полтора раза, и это очень существенно. Входишь в камеры, а там матрасы постелены на полу, и люди спят на полу. Тюремное население надо сокращать. А самое главное, надо сокращать и менять карательную политику. Лишение свободы – это не единственный и не главный способ наказания.

Николай Кавказский: Я согласен с Валерием Васильевичем, особенно по поводу переполненных камер. Когда я попал в камеру, где было 12 человек, для меня там было крайне некомфортно находиться, спать в одном помещении с 12 людьми. А сейчас там есть камеры по 20–30–40 человек. Там постоянно горит свет, постоянные крики, шум. Там жить нормально просто невозможно.

Владимир Кара-Мурза-старший: Может быть, пришло время возродить Комиссию по вопросам помилования при президенте?

Валерий Борщев: Конечно! Когда я был членом Комиссии по вопросам помилования, мы в год принимали решения по поводу 10–12 тысяч человек. И эти решения, как правило, Ельцин подписывал, за небольшим исключением. У нас помилование практически уничтожено, потому что те единичные случаи, которые бывают, нельзя назвать институтом помилования. Да и та громоздкая система, которая сейчас создана, не дает возможности проводить. А тогда у нас Комиссию по вопросам помилования возглавлял Анатолий Приставкин, в ней были известные юристы, правозащитники, например Феликс Светов. Это был эффективный инструмент борьбы с переполненностью мест заключения. Я думаю, что вопрос возрождения института помилования – это одна из насущных задач.

Николай Кавказский: Помимо института помилования у нас также деградировал институт амнистии. Широкомасштабных амнистий, под которые попадало бы значительное число заключенных, у нас нет, несмотря на предложения и Совета по правам человека и других правозащитных структур. И самое важное – такова позиция Путина. Хотя субъектом принятия решений об амнистии формально является парламент. Еще проблема в том, что заключенные лишены права голосовать. Они лишены активного избирательного права и не могут напрямую влиять на политическую ситуацию, улучшать эту ситуацию... чтобы были депутаты, которые представляли бы их интересы.

Владимир Кара-Мурза-старший: Появятся ли уже после того, как Ярославль и Омск стали известны, новые факты издевательств и пыток заключенных в российских тюрьмах?

Валерий Борщев: Я думаю, что мы должны быть готовы к тому, что они появятся. Потому что просто так, взяв под контроль определенные регионы, этого не исключить. Есть определенные регионы, которые вызывают у меня подозрения. Кстати, там же и Общественные наблюдательные комиссии нулевые, они занимаются тем же, чем занимался в Омске председатель ОНК. Поэтому эта опасность сохраняется. И здесь обществу надо быть бдительным и готовым давать отпор таким явлениям.

Владимир Кара-Мурза-старший: Николай, могут ли усилия общества переломить ситуацию?

Николай Кавказский: Переломить ситуацию могут именно усилия общества. Потому что если общество будет молчать, будет думать, что это происходит с кем-то другим, а с ними, с такими хорошими людьми, это произойти не может, то, к сожалению, ситуация не поменяется. Потому что если сегодня пытки применяются к преступникам, то завтра при нашей карательной системе, притом что у судов обвинительные уклоны, жертвой этой карательной машины может стать любой. И любой может попасть под пытки. Я думаю, что фундаментально, конечно, мы не можем изменить ситуацию, но ее можно улучшить, если будут протесты, если это будет обсуждаться, если люди будут писать о случаях пыток в блогах, участвовать в публичных акциях против пыток. И здесь, я думаю, надо оказывать помощь правозащитным организациям. Потому что у нас слабо развита структура, например, фандрайзинга, и у правозащитных организаций часто просто нет денег для ведения полноценной деятельности, для того, чтобы реагировать на все обращения о пытках, о неудовлетворительных условиях содержания, о нарушениях прав человека.

Владимир Кара-Мурза-старший: Я думаю, что надо восстановить нормальную работу ОНК.

Николай Кавказский: Само собой. И не только восстановить, но и расширить возможное число членов ОНК, потому что везде недобор в ОНК. То есть при большом числе кандидатур набирают в основном бывших силовиков, а правозащитников почти всех отсеивают. И даже там, где не хватает силовиков, чтобы заполнить эти вакантные места, просто недобирают людей. Нужно снять ограничение на число членов ОНК, которые могут работать в регионе. Чем больше будет общественников, которые смогут посещать тюрьмы, тем будет лучше.