Леонид Велехов: Здравствуйте, в эфире Свобода, радио, которое не только слышно, но и видно, в студии Леонид Велехов, и это новый выпуск программы "Культ личности", который вы также смотрите на телеканале "Настоящее время". Наша программа, как я всегда повторяю, не про тиранов, она про настоящие личности, их судьбы, поступки, их взгляды на жизнь.
19 октября исполнилось сто лет со дня рождения Александра Галича – барда, поэта, диссидента, изгнанника, человека, оставившего очень глубокий след в нашей культуре и истории нашего общества. Прошло уже сорок лет, как Галича нет, а его песни живут, и многие строчки из этих песен давно стали афоризмами и превратились в фольклор. Собственно, о большем, как известно, поэту нечего и мечтать.
Сегодня в гостях у меня сын поэта, Григорий Михнов-Вайтенко.
(Видеосюжет об Александре Галиче. Закадровый текст:
Жизнь Александра Аркадьевича Галича, начавшаяся в украинском городе, который тогда еще назывался Екатеринославом, потом был переназван в Днепропетровск, а ныне зовется просто Днепром, и трагически оборвавшаяся в Париже, прежде всего связана с Москвой. И галичевские места Москвы соединены между собой особенной, символической цепью.
…Кривоколенный переулок, старинный особняк, к которому сейчас подступа нет из-за тотальной реновации столицы. Здесь прошло его детство. В первой половине 19-го века дом принадлежал семье Веневитиновых, давшей России чудесного поэта-романтика. И здесь 25 сентября 1826 года Пушкин впервые на публике читал своего "Бориса Годунова". В 20-е годы 20-го века, когда в одной из коммуналок перестроенного особняка поселилась семья Гинзбургов, от прежних хозяев и их быта не осталось и следа, но тени Пушкина и Веневитинова все еще, видимо, здесь витали. В 1926 году, в столетие первого чтения "Годунова", на вечере в память об этом событии, семилетний Галич слушал на балконе этого дома отрывки из пушкинской трагедии в исполнении великих артистов МХАТа. Позднее сам он говорил, что это впечатление определило его желание стать актером.
… Леонтьевский переулок, дом, в котором в советское время жил отец-основатель русского театра, Константин Сергеевич Станиславский. Здесь Александр Галич, тогда еще Гинзбург, на актера и учился. Станиславский принял его в 1935 году в свою студию, это был последний набор, который Станиславский не успел довести до выпуска, а все занятия проходили здесь, у него дома. Ведь в последние годы жизни, как мы помним по булгаковскому "Театральному роману", Константин Сергеевич, он же Иван Васильевич, из дома фактически не выходил.
… Улица Герцена, ныне снова Большая Никитская. Где-то здесь, напротив Консерватории, стояла 133-я средняя школа. Где точно – выяснить мне не удалось. В ее физкультурном зале нашла пристанище театральная студия "Город на заре", придуманная и организованная молодыми, немногим старше самого Галича, Алексеем Арбузовым и Валентином Плучеком. Студийцы сами сочиняли пьесу по ходу репетиций, писали к ней стихи и песни, сами все это и играли. Таким образом поэтический талант и артистические амбиции Галича впервые сочетались в этом "Городе на заре").
Студия
Леонид Велехов: Хочется начать не с Пушкина, а с Лермонтова: "Ужасная судьба отца и сына жить розно и в разлуке умереть". Подходит это к вашему случаю?
Григорий Михнов-Вайтенко: Классические строки обычно подходят к любому.
Леонид Велехов: Универсальны. (Смех в студии.)
Проясним для публики, что вы никогда с Александром Аркадьевичем не виделись, потому что он в 1974 году эмигрировал, в 1977-м его не стало. А какое-то участие он принимал в вашей судьбе?
Григорий Михнов-Вайтенко: Конечно! Ну, какое можно было принимать участие? Извините за такой грубый материализм – материальное.
Леонид Велехов: Я про это и говорю. Жизнь-то нелегкая была.
Григорий Михнов-Вайтенко: Достаточно нелегкая. У бабушки была пенсия 50 рублей. Отец старался достаточно регулярно помогать и деньгами, и какими-то вещами. Когда уже уехал – какими-то посылками.
Леонид Велехов: А как бабушка к нему относилась? Бабушка, насколько я понимаю, в нашей истории очень важная фигура, да?
Григорий Михнов-Вайтенко: Бабушка относилась замечательно, но бабушка была, конечно, человек, переживший все самые страшные времена в этой стране. Поэтому когда не стало мамы, а в этот момент гонения на Галича были в самом разгаре, я знаю, что у них состоялся разговор. Она попросила больше не появляться, потому что достаточно большое количество родственников и в 1937-м, и в 1947-м уехали в места не столь отдаленные, многие не вернулись. Что будет в 1972-м – 1973-м, никакого представления не было... Да, собственно говоря, в какой-то момент Галичу вполне прямым текстом сказали, что у него выбор – ехать либо на Запад, либо на Восток. Бабушка поэтому попросила его просто не появляться. Отец принял концепцию. Потом, насколько я знаю, потому что уже после его смерти переписывался с его вдовой, Ангелиной Николаевной, была у него все-таки идея каким-то образом прислать вызов, когда наконец все устроится. И вот наконец они оказались в Париже. И вот наконец казалось, что все устраивается и надо будет в следующем году заняться… Но…
Леонид Велехов: Следующего года уже не случилось.
Григорий Михнов-Вайтенко: Да, следующего года не случилось.
Леонид Велехов: А теперь вопрос, если не получится какого-то внятного ответа, мы вырежем это. Но нельзя не коснуться этой темы. А почему столько было интриг вокруг вашего сыновства?
Григорий Михнов-Вайтенко: Да, нет, ну что вы, абсолютно нормальный вопрос. 1967 год – это был последний год, когда действовал предыдущий Гражданский кодекс РСФСР. По этому Гражданскому кодексу в случае, если ребенок рождался вне брака, в графе "отец" ставили прочерк. С 1968 года уже действовал другой кодекс. Там можно было кого угодно вписать. В 1986 году мы написали заявление в Инюрколлегию, на которое в 1987 году пришел ответ, и через десять лет после смерти отца мы получили наконец копию свидетельства о смерти. Это нормальная процедура – так называемое установление отцовства, когда человека уже нет в живых. Обычно это делается очень просто. Люди, которые имеют к этому отношение, подают иск, приходят и говорят: "Вот Вася. Вот свидетели. Вот у нас есть документы". Дело обычно занимает минут пять. У нас получилось почти четыре года. К сожалению, в тот момент существовало у очень разных людей некое такое предчувствие, что наследие Галича, творческое наследие – это какие-то гигантские миллионы денег. Соответственно, очень не хотелось делиться. Причем надо сказать, что на самом деле инициатором и вдохновителем этих иллюзий была отнюдь не моя сестра Алена. Люди, которые тогда в тот момент крутились вокруг книжных изданий, сыграли свою достаточно неприглядную роль. Потому что с Аленой мы познакомились в 1977 году, еще бабушка, мама отца, была жива. Первоначально не было никаких противоречий. Но все это таким образом растянулось. Суд состоялся. Потом был еще Верховный суд. В итоге есть решение, которое с 1991 года действует. С 1991 года я являюсь совладельцем авторского права на наследие Александра Галича.
Леонид Велехов: Кроме всего прочего, факт на лице – похож на Александра Аркадьевича!.. А если бороду сбрить… (Смех в студии.)
Григорий Михнов-Вайтенко: Ну, бороду пока я не хочу сбривать.
Леонид Велехов: Не нужно ни в коем случае, просто еще больше бы обнаружилось сходство. Тут природа свою печать четкую поставила. Замечательно! Разобрались в подробностях. А теперь от подробностей перейдем к более обобщенному. Когда вы с отцом встретились духовно? С какого возраста вы стали следить за его творчеством, как-то в это вникать? Или, может быть, был какой-то период, когда вам гордость мешала к этому приближаться? Была какая-то сложность или нет?
Григорий Михнов-Вайтенко: Нет, сложностей не было никогда. Я думаю, что все-таки после четырнадцати лет. Чтобы понимать тексты Галича, особенно программные тексты, не только сатирические песни, хотя там тоже очень слоеный пирог, тоже очень много смыслов, надо что-то знать. Я обнаруживал, что чего-то не понимаю в его текстах, например, в тексте "Снова август", не знаю, кто такая Анна Андреевна Ахматова, какие там сложности, какие там взаимоотношения, и начинал что-то искать, что-то читать. И через попытку разобраться в стихотворном тексте очень многое узнавал просто из истории страны, из истории литературы. Для меня это был, конечно, очень серьезный период взросления.
Леонид Велехов: Как вы думаете, в силу чего произошла вот эта большая метаморфоза: баловень судьбы, автор сценариев абсолютно советских фильмов типа "Верные друзья" и в жизни вполне, насколько я понимаю, бонвиван, любитель жизненных удовольствий, превратился в человека, в художника, бросившего власти вызов, обрекшего себя на гонения, на все возможные жизненные трудности? Что произошло?
Григорий Михнов-Вайтенко: "Началось все дело с песенки, А потом – пошла писать!" (Смех в студии.) Видимо, сыграло роль несколько обстоятельств. Мало кто знает, что Александр Аркадьевич в шестнадцать лет получил очень серьезную прививку от страха. В рамках одного уголовного дела по контрреволюции его должны были посадить вместе с целой группой товарищей, но, по счастью, все это дело развалилось.
А все остальное… Однажды он сам вполне четко про это написал, сказав, что он всегда был честен в этих самых наивно советских, идеалистических, романтических, как угодно пьесках, песенках "До свидания, мама, не горюй и не грусти". Там нет слов, воспевающих родную партию, правительство, товарища Сталина, Хрущева, Маленкова и всех остальных. Там про человеческие взаимоотношения, про любовь к жизни, про любовь к родным, про любовь к своей земле. У него в этом смысле есть текст очень важный в автобиографической повести "Генеральная репетиция" о том, что после ХХ съезда "нас всех поманили, и мы, как бараны, кинулись на эту зеленую травку, которая, на самом деле, оказалась топью".
Леонид Велехов: Хорошо как сказано!
Григорий Михнов-Вайтенко: Надежды, которые возникали в связи с "оттепелью", в связи с тем, что разоблачен культ личности, раскрыты лагеря, выпущены и реабилитированы миллионы человек. Но все начинает повторяться, и начинаются процессы Синявского и Даниэля, и Чехословакия, и далее по списку. Мы возвращаемся опять на ту же самую топь. И вот здесь надоело. В какой-то момент человеку надоедает прятаться, надоедает держать фигу в кармане. Конечно, это было связано еще и с духовными поисками, потому что в некий момент человек пытается понять для себя, пытается самого себя идентифицировать – кто он! Поэтому его приход к христианству, к крещению во многом с этим и связан – с попыткой разобраться в самом себе.
Леонид Велехов: Мы все, "как бараны, пошли на эту зеленую травку, которая оказалась топью"… Но большинство, поняв, что это топь, нашло какой-то свой маневр…
Григорий Михнов-Вайтенко: Свою кочку.
Леонид Велехов: …и свою кочку, и пристрастилась к эзопову языку в выражении своих взглядов. А Галич-то пошел "на вы".
Григорий Михнов-Вайтенко: Да, пошел "на вы", потому что оказалось, что не хочется терять то, что найдено внутри себя, не хочется терять ту интонацию… А потом, понимаете, оказалась такая, может быть, немножко странная штука. Начав самореализовываться в этом жанре песен, уже невозможно было остановиться. Потому что оказалось, что у этого жанра есть своя аудитория. Да, фильм не дадут поставить, пленку никто не даст под какую-то сомнительную вещь… Театральную площадку никто не даст, книжку никто не напечатает. Но есть магнитофон системы "Яуза", и этого достаточно.
Леонид Велехов: Как Высоцкий говорил: "Я в каждом доме в скрученном виде".
Григорий Михнов-Вайтенко: Да. Я думаю, что этот магнитофонный взрыв, магнитофонная свобода – это было такое блогерство шестидесятых годов.
Леонид Велехов: Пракультура сетевая.
Григорий Михнов-Вайтенко: Да. И тот же самый перепост, и тот же самый лайк… И здесь оказалось, что всего страшнее – отказаться от себя. В профессиональной среде кинематографистов, членов ВТО всегда можно сказать: "Ну, ты же понимаешь, какой финал я написал, но эти гады его зарубили!"
Леонид Велехов: И все поймут.
Григорий Михнов-Вайтенко: А здесь-то кому врать? Вот этим миллионам неизвестных, но искренних людей, которые смотрят на тебя, которые слушают тебя? Тут-то соврать невозможно! Тут сразу будет понятно и известно, что все – тебя купили. А с другой стороны, ты уже все равно живешь. И как очень много людей мне рассказывали в 90-е, в 2000-е: "Слушай, мы, оказывается, слышали эти песни, но только родители не говорили мне, кто это, чтобы я нигде, не дай бог, не трепанул". И вот тут я думаю, что он очень точно понял, что вот это предавать нельзя, от этого отказаться невозможно.
Леонид Велехов: Еще ведь не будем забывать и напомним публике, что он мечтал стать актером. И это актерство в нем, видимо, жило. Если бы он пошел по этой линии, может быть, он не стал бы великим актером, потому что все-таки головы было слишком много. Видимо, это Леонидов и имел в виду, когда он написал на его заявлении что-то вроде "принять обязательно, актера из него не выйдет, но что-нибудь непременно получится".
Григорий Михнов-Вайтенко: Да, да, да.
Леонид Велехов: Но, конечно, в нем было актерство. И это все соединилось в исполнительстве.
Григорий Михнов-Вайтенко: Конечно!
Леонид Велехов: И он воспарил в этом жанре совершенно особым образом.
Григорий Михнов-Вайтенко: Конечно. Оказалось, что в этом есть и свобода самовыражения, и есть благодарная публика.
Леонид Велехов: Он же актер в этих своих песнях был, как мало кто другой из бардов.
Григорий Михнов-Вайтенко: Он совершенно сознательно и песни-то писал как пьесы. Конечно, для него возможность заниматься вот этим оказалось очень важной. И он не хотел от этого отказываться совсем. Собственно, и не отказался.
Леонид Велехов: И в этом с совершенно исключительной полнотой воплотился, реализовался. Вы сказали, что вам многие говорили, что слушали, но даже не знали, чьи это песни. Я тоже это вспоминаю по своему детству: Галич – это же было какое-то имя нарицательное, не столько собственное, сколько нарицательное. Тем более что и фамилия сама так придумана, псевдоним этот так придуман. Это как в 20-е и 30-е годы фамилия Зощенко превратилась в имя нарицательное, обобщенное.
Григорий Михнов-Вайтенко: "Но это чистый Галич" – говорили, когда абсурдная ситуация возникала.
Леонид Велехов: Да, да, да. Так что мы пришли к выводу, что то, что кажется метаморфозой, на самом деле было продиктовано абсолютно внутренней логикой.
Григорий Михнов-Вайтенко: Потому что в какой-то момент он действительно перерос актерство, потом перерос работу в театре в качестве драматурга, а здесь возник новый жанр. Трагедия этого жанра в том, что романист еще может писать "в стол", но бард так писать не может. Если он не будет доносить сочиненное до аудитории, если он не будет общаться с аудиторией, то это никому не нужно.
Леонид Велехов: Отъезд был для него трагедией или дал новый импульс?
Григорий Михнов-Вайтенко: 1972 год оказался годом абсолютно трагическим, потому что сначала было исключение из союзов, потом, начало 1973 года, – смерть моей мамы. Хотя у них формально отношения вроде бы заканчивались, но, насколько я понимаю, все равно внутренне пока люди живы, в их ситуации у него явно были какие-то еще надежды на возможность их развития. Последовательно получилось, что у него были обрублены все возможности и все перспективы жизни в Советском Союзе. Поэтому это был такой прыжок в омут вниз головой: выплыву – так выплыву.
Леонид Велехов: Выплыл, как вы считаете?
Григорий Михнов-Вайтенко: Я думаю, что благодаря радиостанции Свобода выплыл. Это действительно так. Я сейчас переслушивал весь архив передачи, слава богу, очень большой, там больше двадцати часов сохранилось… Это тоже возник как бы некий новый жанр такого разговора, практически ежедневного разговора с радиослушателями.
Леонид Велехов: И все-таки я думаю, что главные слушатели для него были здесь, да?
Григорий Михнов-Вайтенко: Конечно. Конечно, когда Галич выступал перед старой эмигрантской публикой, это был такой некий элемент сюрреализма, потому что они не понимали половину слов. (Смех в студии.) Они не понимали, кто такой вертухай, они не понимали, кто такой попка, они не понимали всех таких профкомов и так далее. В этом смысле контакта с аудиторией такого, который был в Советском Союзе, не было. А вот работа на радио – это был как раз тот самый контакт, который ему был необходим. Он понимал, с кем он говорит, он понимал, о чем он говорит.
Леонид Велехов: Есть версия, что его смерть была на самом деле подстроена. И это была спецоперация КГБ. Вы верите в эту версию?
Григорий Михнов-Вайтенко: Сегодня, в 2018 году, говорить о том, что КГБ непричастно к какому-нибудь несчастному случаю, случившемуся на Западе, просто неприлично. Прилично говорить о том, что все дверные ручки во всем мире измазаны разными сотрудниками и так далее.
Я честно скажу, что не готов с пеной у рта отстаивать никакую версию. Но по целому ряду признаков я понимаю, что французская полиция неслучайно все-таки засекретила результаты своего расследования. Другое дело, по большому счету, что это меняет?
Леонид Велехов: Да, во-первых, это уже ничего не меняет, во-вторых, прошло сорок лет, и мы понимаем, что Галич умер, но Галич остался жив.
Григорий Михнов-Вайтенко: Да. С другой стороны, все-таки его убивали долго и последовательно, заставляя уехать из страны. Потому что, несмотря на то что я сказал, что он в достаточной степени нашел себя, работа на Свободе ему приносила не только деньги, но и удовлетворение, но понятно, что если бы у него была возможность продолжать жить в России, работать в России и общаться со своей аудиторией, он был бы значительно более счастлив.
Леонид Велехов: Несомненно. Я в свое время, когда в первый раз побывал на кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа и увидел надпись на его могиле, был потрясен, что такие слова, так точно и вместе с тем так обобщенно приложенные именно к этой судьбе. Кто придумал эту надпись?
Григорий Михнов-Вайтенко: Это Владимир Емельянович Максимов.
Леонид Велехов: Напомним, что надпись гласит: "Блаженны изгнанные правды ради".
Григорий Михнов-Вайтенко: Евангелие от Матфея, Заповеди блаженства.
Леонид Велехов: Лучше не скажешь.
Григорий Михнов-Вайтенко: Да. И как любил подчеркивать отец Александр Мень, который его и крестил, блаженный – это значит в высшей степени счастливый. Потому что оказывается, действительно, что человек, изгнанный из своей страны, лишенный всех прав и на этом свете не оставивший после себя ни вилл, ни имений, собственно, ничего, кроме своих текстов, и то большинство этих текстов даже потерялись и остались только на магнитофонных записях... Оказывается, что этот человек может быть в высшей степени счастлив, потому что он исполнил свое предназначение здесь.
Леонид Велехов: А что это за "Дом Галича", который вы курируете, возглавляете, вдохновляете и все прочее в Питере?
Григорий Михнов-Вайтенко: Это проект, как теперь принято называть, который одновременно существует и виртуально, то есть это площадка в соцсетях, но это и проект офлайн. Это открытое пространство, где могут происходить самые разные вещи, исходя из личности Александра Аркадьевича и его интересов. Это театр, музыка, кино, поэзия, духовные поиски, общественная и правозащитная деятельность, то есть это может быть все, что угодно. Вот мы начинали с того, что упоминали веневитиновский дом. Мы открыли "Дом Галича" выставкой рисунков Пушкина. Первая за двести лет, между прочим! Ее подготовили замечательный мой товарищ, поэт и исследователь Андрей Чернов с женой, художницей Наташей Веденской. Потом была годовщина, связанная с памятью о Корчаке, презентация каких-то книжек, и лекции, и выставки, и так далее. Вот такие открытые пространства, которые, в принципе, могут создаваться где угодно. Работать они должны по одному-единственному принципу – как вы считаете, Галичу это было бы интересно или нет? Если интересно, значит, это имеет к нему отношение. Так что это не мемориальный музей, это живое дело.
Леонид Велехов: Я за этот разговор вам чрезвычайно признателен.
Григорий Михнов-Вайтенко: Спасибо! Спасибо, что позвали, как говорится!
Леонид Велехов: Спасибо, что пришли! Спасибо этой возможности вспомнить грандиозную личность Александра Галича, который на многих из нас, на несколько поколений своим творчеством, своими песнями оказал огромное влияние и, я думаю, продолжает оказывать.
Григорий Михнов-Вайтенко: Продолжает.
Леонид Велехов: Я в этом не сомневаюсь. Большое спасибо!
Григорий Михнов-Вайтенко: Спасибо вам!