Мой Солженицын. К 100-летию писателя – актуальные цитаты

Александр Солженицын

11 декабря исполняется 100 лет со дня рождения писателя Александра Солженицына.

К юбилею Радио Свобода провело небольшой опрос с просьбой поделиться цитатами из книг писателя, актуальными для современной России.

Гасан Гусейнов

Не верь, не бойся, не проси

"Архипелаг ГУЛаг"

Я бы последние три буквы изменил – не прости! Нельзя прощать людоедов-чекистов. А уж верить им – надо совсем рехнуться. И второе актуально:

Волкодав – прав, а людоед – нет.

"В круге первом"

Александр Морозов

Все зависит от того, какой авторитарный строй ожидает нас и дальше?

"Письмо вождям Советского Союза"

Николай Подосокорский

И тот, у кого недостанет смелости даже на защиту своей души, – пусть не гордится своими передовыми взглядами, не кичится, что он академик или народный артист, заслуженный деятель или генерал, – так пусть и скажет себе: я – быдло и трус, мне лишь бы сытно и тепло.

"Жить не по лжи"

Андрей Десницкий

И простой шаг простого мужественного человека: не участвовать во лжи, не поддерживать ложных действий! Пусть э т о приходит в мир и даже царит в мире - но не через меня. Писателям же и художникам доступно больше: победить ложь!

Нобелевская лекция

Борис Парамонов

Но горе той нации, у которой литература прерывается вмешательством силы: это – не просто нарушение "свободы печати", это – замкнутие национального сердца, иссечение национальной памяти. Нация не помнит сама себя, нация лишается духовного единства – и при общем как будто языке соотечественники вдруг перестают понимать друг друга. Отживают и умирают немые поколения, не рассказавшие о себе ни сами себе, ни потомкам. Если такие мастера, как Ахматова или Замятин, на всю жизнь замурованы заживо, осуждены до гроба творить молча, не слыша отзвука своему написанному, – это не только их личная беда, но горе всей нации, но опасность для всей нации. А в иных случаях – и для всего человечества: когда от такого молчания перестаёт пониматься и вся целиком История.

Нобелевская лекция

Глеб Морев

А ещё высится над нами – гранитная громада КГБ, и тоже не пускает нас в будущее. Прозрачны их уловки, что именно сейчас они особенно нужны – для международной разведки. Все видят, что как раз наоборот. Вся цель их – существовать для себя, и
подавлять всякое движение в народе. Этому ЧКГБ с его кровавой 70-летней злодейской историей – нет уже ни оправдания, ни права на существование.
<...>
А из бывших палачей и гонителей – кто хоть потеснён с должностей? с незаслуженного пенсионного достатка? До смерти кохали мы Молотова, ещё и теперь Кагановича, и сколько неназванных. В Германии – всех таких, и куда мельче, судили, – у нас, напротив, они же сегодня грозят судами, а иным – сегодня! – ставят памятники, как злодею чекисту Берзину. Да где уж нам наказывать государственных преступников? Да не дождаться от них и самого малого раскаяния. Да хоть бы они прошли через публичный моральный суд. Нет, видно поползём и так...

А – славные движущие силы гласности и перестройки?
В ряду этих модных слоев – нет слова очищение. И вот в новую гласность кинулись и все грязные уста, которые десятилетиями обслуживали тоталитаризм. Из каждых четырёх трубадуров сегодняшней гласности – трое недавних угодников брежневщины, – и кто из них произнес слово собственного раскаяния вместо проклятий безликому "застою"? И с вузовских гуманитарных кафедр поныне самоуверенно вещают всё те же, кто десятилетиями оморачивал студентам сознание. Десятки тысяч образованцев у нас огрязнены лицемерием, переметчивостью, – и мы ни от кого не ждём раскаяния, и весь этот душевный гной пусть так и тянется с нами в будущее?
<...>
Западную Германию наполнило облако раскаяния
– прежде, чем там наступил экономический расцвет. У нас – и не начали раскаиваться. У нас надо всею гласностью нависают гирляндами – прежние тяжёлые жирные гроздья лжи. А мы их – как будто не замечаем. Криво ж будет наше развитие.

"Как нам обустроить Россию"

А было вот как. Прогремело 22 июня 1941 года, прослезил батька Сталин по радио свою потерянную речь, – а всё взрослое трудящееся население (не молодёжь, оболваненная марксизмом), и притом всех основных наций Советского Союза, задышало в нетерпеливом ожидании: ну, пришёл конец нашим паразитам! теперь-то вот скоро освободимся.

Кончился проклятый коммунизм! Литва, Латвия, Эстония встречали немцев ликованием. Белоруссия, Западная Украина, потом первые русские области встречали немцев ликованием. Но нагляднее всех показала настроение народа Красная армия: на виду у всего мира, на фронте в 2000 километров шириной, она откатывалась – хотя пешком, но с автомобильной скоростью. Ничего нельзя придумать убедительнее этого голосования ногами – одних мужчин расцветного боевого возраста. Всё численное превосходство было на стороне Красной армии, превосходная артиллерия, немало танков, – но армии откатывались неуподобляемо, невиданно для всей русской и всей мировой истории. За короткие первые месяцы в плен сдались около 3 миллионов солдат и офицеров!

Вот было настроение народа (народов), испытавших кто 24 года коммунизма, а кто – даже только 1. Для них весь смысл новейшей войны был – освобождение от коммунистической чумы. Народ, естественно, стремился в первую очередь решить не европейскую задачу, а свою национальную – освободиться от коммунистов.

Видел ли Запад это катастрофическое отступление? Не мог не видеть. Истолковал ли как-нибудь для себя? Нет, ослеплённый своими заботами и своими болями, не истолковал даже и до сегодняшнего дня. А между тем, при бесстрашной преданности принципу всеобщей, универсальной свободы, он не должен был покупать лендлизом помощь кровавого Сталина, укреплять его господство над народами, ищущими своей свободы. Запад должен был открывать независимый фронт против Гитлера – и сокрушить Гитлера своими собственными силами, и эти силы у демократических стран были, но их жалели, и предпочли загородиться несчастными народами СССР.

"Чем грозит Америке плохое понимание России"

Михаил Соколов

Однажды из узловой комендатуры приехал по делам следователь. Зотов спросил его как бы невзначай:

– А вы не помните такого Тверитинова? Я как-то осенью задержал его.

– А почему вы спрашиваете? – нахмурился следователь значительно.

– Да просто так... интересно... чем кончилось?

– Разберутся и с вашим Тверитиновым. У нас брака не бывает.

Но никогда потом во всю жизнь Зотов не мог забыть этого человека...

"Случай на станции Кочетовка"

Самый доступный ключ к нашему освобождению: личное неучастие во лжи.

"Жить не по лжи"

Михаил Эпштейн

Мы так заклинили мiр, так подвели его к самоистреблению, что подкатило нам под горло самое время каяться... Во все века все мы предпочитали порицать, разоблачать и ненавидеть других, вместо того чтобы порицать, разоблачать и ненавидеть себя. Перестать винить всех других – соседей и дальних, конкурентов географических, экономических, идеологических, всегда оправдывая лишь себя. Раскаяние есть первая верная пядь под ногой, от которой только и можно двинуться вперед не к новой ненависти, а к согласию.

"Раскаяние и самоограничение как категории национальной жизни"

Дмитрий Волчек

В Западной Германии к 1966 году осуждено ВОСЕМЬДЕСЯТ ШЕСТЬ ТЫСЯЧ преступных нацистов – и мы захлебываемся, мы страниц газетных и радиочасов на это не жалеем, мы и после работы остаемся на митинг и проголосуем: МАЛО! И 86 тысяч – мало! и 20 лет – мало! продолжить! А у нас осудили (по рассказам Военной Коллегии ВерхСуда) – около ДЕСЯТИ ЧЕЛОВЕК. То, что за Одером, за Рейном – это нас печет. А то, что в Подмосковье и под Сочами за зелеными заборами, а то, что убийцы наших мужей и отцов ездят по нашим улицам и мы им дорогу уступаем – это нас не печет, не трогает, это -- "старое ворошить". А между тем если 86 тысяч западно-германских перевести на нас по пропорции, это было бы для нашей страны ЧЕТВЕРТЬ МИЛЛИОНА! Но и за четверть столетия мы никого их не нашли, мы никого их не вызвали в суд, мы боимся разбредить их раны. И как символ их всех живет на улице Грановского 3 самодовольный, тупой, до сих пор ни в чем не убедившийся Молотов, весь пропитанный нашей кровью, и благородно переходит тротуар сесть в длинный широкий автомобиль. Загадка, которую не нам, современникам, разгадать: ДЛЯ ЧЕГО Германии дано наказать своих злодеев, а России – не дано? Что ж за гибельный путь будет у нас, если не дано нам очиститься от этой скверны, гниющей в нашем теле?

<...>

Когда-нибудь наши потомки назовут несколько наших поколений – поколениями слюнтяев: сперва мы покорно позволяли избивать нас миллионами, потом мы заботливо холили убийц в их благополучной старости. Что же делать, если великая традиция русского покаяния им непонятна и смешна?

<...>

Разумеется, те, кто крутил ручку мясорубки, ну хотя бы в тридцать седьмом году, уже немолоды, им от пятидесяти до восьмидесяти лет, всю лучшую пору свою они прожили безбедно, сытно, в комфорте – и всякое РАВНОЕ возмездие опоздало, уже не может совершиться над ними. Но пусть мы будем великодушны, мы не будем расстреливать их, мы не будем наливать их соленой водой, обсыпать клопами, взнуздывать в "ласточку", держать на бессонной выстойке по неделе, ни бить их сапогами, ни резиновыми дубинками, ни сжимать череп железным кольцом, ни втеснять их в камеру как багаж, чтоб лежали один на другом, – ничего из того, что делали они! Но перед страной нашей и перед нашими детьми мы обязаны ВСЕХ РАЗЫСКАТЬ И ВСЕХ СУДИТЬ! Судить уже не столько их, сколько их преступления. Добиться, чтоб каждый из них хотя бы сказал громко:

– Да, я был палач и убийца.

И если б это было произнесено в нашей стране ТОЛЬКО четверть миллиона раз (по пропорции, чтоб не отстать от Западной Германии) – так может быть и хватило бы? В 20 веке нельзя же десятилетиями не различать, что такое подсудное зверство и что такое "старое", которое "не надо ворошить"! Мы должны осудить публично самую ИДЕЮ расправы одних людей над другими! Молча о пороке, вгоняя его в туловище, чтоб только не выпер наружу, – мы СЕЕМ его, и он еще тысячекратно взойдет в будущем. Не наказывая, даже не порицая злодеев, мы не просто оберегаем их ничтожную старость – мы тем самым из-под новых поколений вырываем всякие основы справедливости.

"Архипелаг ГУЛаг"