В небогатой советской литературной жизни, где передовым считался посвященный ткацкому станку роман "Прекрасная Марианна", этот человек был центром притяжения. Каждая его статья в нашей либеральной газете "Советская молодежь" горячо обсуждалась не только советской, но и антисоветской молодежью. Альпинист, ковбой, фрондер, он писал с душой и азартом на спортивно-моральные темы в духе Высоцкого: "Если друг оказался вдруг..." К тому же он знал английский и перевел тонну детективов, пока, но уже в перестройку, не добрался до Оруэлла. Неотразимый в компании острослов, он всегда знал самые свежие анекдоты про Брежнева, часто делился стихами Бродского и был моим старшим товарищем, на которого я хотел походить, когда вырасту.
Кроме того, он был секретным агентом Латвийского КГБ под замысловатой кличкой Квиллер, заимствованной из шпионского романа. Его завербовали в 1972 году, как раз тогда, когда я начинал робко печататься в нашей свободомыслящей газете и так же робко выпивать с ее сотрудниками в присутствии их и моего кумира. Об этом я узнал, когда накануне Рождества, которое в Риге и в советское время отмечали по западному календарю, Латвия открыла архивы КГБ и достала из их "мешков" карточки стукачей.
Я больше 40 лет живу в Америке, Латвия почти 30 лет живет свободной, и мой герой больше пяти лет не живет вовсе. Но, найдя среди других его карточку, я мгновенно, как будто бы не было этого долгого срока, вернулся обратно. Тут же где-то под ложечкой воскрес серый, а не черный, как у родителей, страх, который внушал нам Угловой дом с легкомысленными архитектурными излишествами. Рижане знали, что там расположился КГБ, и все обходили его стороной.
Оказалось, однако, что не все. Среди агентуры – видные политики, иерархи церкви, выдающиеся спортсмены, талантливые актеры и лучшая художница республики. Дошло до того, что попавшие в список считают неудачниками тех, кого там нет. Но я все равно не тороплюсь никого клеймить и не хочу лишний раз называть имена. Их и так все теперь могут узнать, так пусть хоть не от меня. Осуждать, кажется мне, имеют полное право лишь те, кто устоял перед жутким испытанием, которого мне посчастливилось избежать.
Для одних это был нестерпимый соблазн успеха. Им мог быть билет в любимую профессию: аспирантура, членство в Союзе писателей, выставка в Доме художника, долгожданная книга. Для других – страх перед органами, которые тогда нам казались вечными, как египетские пирамиды. Третьи согнулись под шантажом: жена узнает про случайную измену, сына посадят "за хулиганку", диссертацию зарежут, за границу не пустят. Четвертых, были и такие, КГБ завораживал как темная и могучая сила: Воланд на балтийский манер.
Если преступление было наказанием, то стоит ли к нему возвращаться?
Но каковы бы ни были мотивы, результат один: предательство, которое повторялось каждый месяц на явочных квартирах. Я не верю, что эта регулярная процедура для кого-нибудь могла пройти бесследно. Каждый стукач жил двойной исковерканной жизнью, которую он прятал от всех, включая себя. Собственно, в этом и заключалась цель и средство: раздавить человека, приспособив его к Старшему Брату, о котором так много знал мой товарищ, переводивший "1984".
Но если преступление было наказанием, то стоит ли к нему возвращаться? Еще как! Прежде всего, сотрудничество с КГБ – такой компромат, от которого не отмажешься. И это значит, что каждый завербованный – бесценный кандидат для шантажа. Учитывая соседство, этот фактор представляет реальную опасность для независимой Латвии. Но это касается шишек в правительстве, церкви или армии. Для остальных имена стукачей важны уже потому, что, зная их, мы не будем подозревать всех. Каким бы удручающе длинным (10 600 человек) ни был список агентов, других несравненно больше. И мы можем, как это сделал я, облегченно вздохнуть, убедившись, что самых близких друзей в нем нет.
Но самое важное – очищающий характер этой безмерно болезненной и мужественной акции. Выдав гнусную тайну общего прошлого, страна может наконец проститься с ним, как это уже давно сделали, например, немцы и литовцы. О том, как опасно жить с бременем неразглашенного позора, показывает гордый 1991 год. Если бы тогда не только снесли памятник Дзержинскому, но и захватили архивы КГБ, может быть, Россия была бы сегодня частью Европы, а не ее врагом.
Александр Генис – нью-йоркский писатель и публицист, автор и ведущий программы Радио Свобода "Поверх барьеров – Американский час"
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции Радио Свобода