Повтор программы от 23.03.2019 - к 80-летию Алексея Симонова
Леонид Велехов: Здравствуйте, в эфире Свобода - радио, которое не только слышно, но и видно. В студии Леонид Велехов, и это выпуск программы "Культ личности", который вы также смотрите на телеканале "Настоящее время". Наша программа не про тиранов, она про настоящие личности, их судьбы, поступки, их взгляды на жизнь.
Алексей Кириллович Симонов у меня сегодня в гостях, кинорежиссер, общественный деятель, президент Фонда защиты гласности.
(Видеосюжет об Алексее Симонове. Закадровый текст:
Алексей Кириллович Симонов – кинорежиссер, писатель, защитник гласности и отец-покровитель независимой журналистики. И наконец "просто" порядочный и принципиальный человек. Идет по жизни с прямой спиной, используя выражение Высоцкого, это он только физически с годами ссутулился.
По происхождению – из самой что ни на есть советской знати. Его отец – знаменитейший поэт Константин Симонов, лауреат шести Сталинских премий. В советские годы его слава далеко затмевала славу Пастернака, Ахматовой, Цветаевой и тех, кого мы сегодня справедливо считаем богами и богинями русской поэзии ХХ века. Но и сегодня, после переоценки ценностей советского времени, многие стихи Симонова живы и на слуху: и "Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины", и "Сын артиллериста", и "Майор привез мальчишку на лафете", и "Сын", и «Сверчок», и, конечно, "Жди меня"… Талант поэтический был богом Симонову дан настоящий.
Хотя в "Жди меня" меня лично всегда коробила строчка "пусть поверят сын и мать в то, что нет меня"… Да как это так, как сын и тем более мать могут забыть человека прежде, чем пусть самая его разлюбимая женщина? Булат Окуджава на эту тему поглубже написал: "Жена, как говорится, найдет себе другого, какого, никакого, как ты – недорогого, а дальняя дорога дана тебе судьбой, как матушкины слезы, всегда она с тобой"… Но будем считать, что у Константина Симонова это просто неудачная строчка, помутила ему разум в момент вдохновения любовь к красотке Серовой.
Алексей Симонов своей любовью к отцу и преданностью его памяти лишний раз доказал неудачность той строчки. При том, что не пользовался в жизни отцовским именем и протекцией, уповал только на себя и всего добился и достиг собственным талантом, умом и упорством.
У Симонова-отца была пьеса "Парень из нашего города". Симонов-сын назвал свой мемуар "Парень с Сивцева Вражка". И здесь нет никакого кокетства. Он действительно и в свои, не юные годы, остается молодым).
Студия
Леонид Велехов: Я с самого начала хотел бы вам задать вопрос, в каком-то смысле финализирующий, а потом уже покатим в любую сторону, как по рельсам. Оглядывая вашу жизнь, которая и по сей день продолжается в очень активном и творческом режиме: она сложилась так, как вы хотели, загадывали, планировали?
Алексей Симонов: Она сложилась все-таки так, как сложилась. Я не могу сказать, что я загадывал и планировал, что у меня будет четыре жизни в виде четырех разных совершенно профессий. И каждая из этих жизней имеет свое начало и не имеет своего конца. Это поразительная вещь! Потому что, начиная жизнь, ты обрастаешь людьми, обрастаешь друзьями, обрастаешь проблемами. Постепенно ты переходишь в другую профессию, на другие рельсы, но те-то проблемы, старые, остаются, люди старые остаются, они никуда не деваются.
Я начинал с того, что... Ладно, юность оставим: востоковед, я окончил университет… Вторая штука - я перешел заниматься литературой. Я пришел в издательство "Художественная литература", был редактором, выпускал книжки, писал предисловия, переводил, и так далее и тому подобное. Потом я пошел в кино и двадцать с лишним лет был кинорежиссером в творческом объединении "Экран", я снимал на "Ленфильме", на "Мосфильме", на Литовской студии. В общем, как говорится...
Леонид Велехов: Абсолютно полноценный этап в жизни.
Алексей Симонов: И, наконец, в начале 90-х годов я перешел в эту странную организацию под названием Фонд защиты гласности и стал заниматься тем, что называется – я очень не люблю это слово и не потому, что оно мне претит, а потому что к себе мне его неудобно примерять, – правозащитой. Этим я занимаюсь тоже уже четверть века. Поэтому, считай, четыре профессии.
Леонид Велехов: Будь здоров!
Алексей Симонов: Поэтому сказать, что я это все спланировал было бы большим нахальством с моей стороны. (Смех в студии).
Леонид Велехов: Четыре профессии и, во всяком случае, в трех из них вы абсолютно полноценно реализовались. Это биографии, которых хватило бы другому на всю жизнь.
Алексей Симонов: Я их жизнями и называю.
Леонид Велехов: А свой потенциал, который бог, судьба вам даровали, насколько вы реализовали, как вы считаете?
Алексей Симонов: Я думаю, что процентов на восемьдесят. Если доживу до ста лет, реализую на сто! (Смех в студии).
Леонид Велехов: Значит, все - живем до ста! (Смех в студии).
Алексей Симонов: Но на самом деле, здесь жизнь оказывает большое влияние на оценки. Пятнадцать лет назад я бы сказал, что я доволен своей кинобиографией. Но больше ее нет. Я с 2005 года не снимал ничего! Я могу сказать, где я себя чувствовал самым уверенным и до сих пор это чувствую. Как ни странно, в профессии редактора. Два достоинства за собой знаю: во-первых, хорошо знаю русский язык, а второе - я совершенно не авторитарен в отношениях к чужому тексту.
Леонид Велехов: Как это хорошо для редактора!
Алексей Симонов: Я могу с удовольствием влезть в чужой текст и постараться сделать его лучше, совершенно не настаивая на том, чтобы сделать обязательно по-моему. Можно сделать так, как ты хочешь, но только хорошо, еще лучше и так далее. В этом смысле, у меня редакторские способности просто выдающиеся.
Леонид Велехов: А вы знаете, почему это?
Алексей Симонов: Нет.
Леонид Велехов: А потому что вы сами писатель. И поэтому, будучи редактором, понимаете автора и его переживание за его текст. Вы как бы существуете в двух шкурах.
Алексей Симонов: По-разному бывает. Наверное, вот эта толерантность по отношению к чужим текстам - одно из немногих общих качеств моих мамы и папы. Я сейчас об этом подумал. Мать удивительно умела включиться в чужой текст.
Леонид Велехов: Для мамы как раз редакторство было главной ее профессией.
Алексей Симонов: Да, было профессией. Но и отец читал ведь огромное количество самотека, которое к нему приходило.
Леонид Велехов: Могу себе представить!
Алексей Симонов: "Чайников" было безумное количество. И я знаю не один десяток людей, которым он помог выйти в люди, а это значит, что он подключался к тексту и каким-то образом направлял его в ту сторону, которую считал правильной. Хорошо ли, плохо ли, но никогда не делал это силком, то есть он никогда не был над текстом, он всегда был в тексте. И это очень у него, видимо, здорово получалось. Например, Рома Солнцев, помнишь такого?
Леонид Велехов: Конечно, драматург.
Алексей Симонов: Драматург, прозаик, но начинал как поэт. Первые стихи он прислал отцу. Более того, это был период, когда отец нанимал иногда меня читать пришедшие к нему рукописей.
Леонид Велехов: Для первого отсева.
Алексей Симонов: Да, для первого отсева. Я не могу поручиться, потому что я тогда этого, конечно, не запомнил, но вполне может быть, что через меня прошли первые Ромины тексты. А он потом считал Симонова за своего литературного батю. Он был не один такой. Причем, тут интересная штука. Когда речь шла о чистой фактуре, отец был крайне толерантен. Когда речь шла о литературной политике, отец был плохой редактор: он был главный редактор. (Смех в студии).
Леонид Велехов: То есть цензор.
Алексей Симонов: А как иначе?! Редакционную цензуру никто не отменял. Я помню, что в газете "Совершенно секретно" был главный редактор Велехов.
Леонид Велехов: Да.
Алексей Симонов: Так тоже был цензор!
Леонид Велехов: Ну…
Алексей Симонов: А как иначе?! Куда денешься?! (Смех в студии). Это то, как я понимаю, а иначе – зачем меня назначили главным редактором?!
Леонид Велехов: Конечно, у газеты есть своя политика – это бесспорно. А как быстро мы вышли в нашем разговоре на фигуру отца! Я даже не ожидал, что так быстро это произойдет …
Алексей Симонов: Сейчас рассказываю. Очень забавно. Я только что закончил более или менее собирать книжку. Так получилось, что я в 60 лет выпустил книжку, которая называлась "Частная коллекция", в 70 лет я выпустил книжку, которая называлась "Парень с Сивцева Вражка", и в 80 лет я хочу выпустить еще одну книжку. У меня были две ненаписанных книжки, которые я должен был написать. Одна книжка об отце: у меня даже был договор с ЖЗЛ на книжку о Симонове, но я его не выполнил, так и ушел с полученным авансом. (Смех в студии). Ну, да, большой аванс - 10 тысяч рублей. Ну, просто год живи и только пиши книжку.
Леонид Велехов: И ни о чем не думай.
Алексей Симонов: Да, и ни о чем не думай. Тем не менее, я помню, что я перед ними виноват. А вторая книжка о себе. И я, мучительно перебрасывая главы, которые, так или иначе, были для этих книжек написаны, все пытался разделить их на эти две части. Пока в один прекрасный день, а может и в прекрасную ночь, мне не пришла в голову очень простая, очевидная мысль: да нет никаких двух книжек – это главы одной и той же книжки. Когда я пишу о себе, я обязательно поминаю отца; когда я пишу об отце, я обязательно поминаю и себя. И никуда от этого не денешься. И мне сразу стало безумно легко, Ленечка! Так получилось, что у меня нет нужды выдавать себя за кого-нибудь другого. Поэтому я сам собой остаюсь, а если я сам собой остаюсь, то и отец остается со мной.
Леонид Велехов: Вы не сын лейтенанта Шмидта, вы – сын Константина Симонова.
Алексей Симонов: Никуда не денешься!
Леонид Велехов: Но! Не было ли в этом оборотной стороны – в факторе отца, его грандиозного имени?.. Мы должны объяснить публике, что такое был Константин Симонов, его имя, его стихи, его пьесы, весь вес его личности, творческой и общественной. Вот этот фактор отца, не давил ли он вас когда-либо в жизни, не ограничивал ли?
Алексей Симонов: Рассказываю. Мне помогло то, что вырос не в отцовской семье. Отец был гостем в моей жизни. Лет до четырнадцати-пятнадцати то ли я был приходящим сыном, то ли он был приходящим отцом. И дальше мы друг к другу приходили, но это была уже другая система отношений. Где-то с моих лет четырнадцати я начал становиться ему интересен. Лет в пятнадцать он мной уже заинтересовался, а в шестнадцать он способствовал тому, чтобы я уехал в экспедицию. Но не могу сказать, что это было большим благодеянием – отправить шестнадцатилетнего пацана в экспедицию на полюс холода, 240 километров до ближайшего населенного пункта и мороз до 68 градусов.
Леонид Велехов: Да, не подарок на день рождения.
Алексей Симонов: Тем не менее, он это сделал, я это принял, и мне это было в кайф. В общем, я намучился там, но дальше его фамилия мне не мешала и не помогала.
Леонид Велехов: Между прочим, вы и сейчас, и в книжках часто именуете его "папашей", а в лицо вы его так, по-купечески называли?
Алексей Симонов: Конечно! Конечно! И батя, и папаша, и отец…
Леонид Велехов: "Папаша" мне очень нравится. Это совершенно не вяжется с обликом Константина Михайловича, но замечательно!
Алексей Симонов: Я единственное чего… В общем, был один такой великий русский поэт, а у него был замечательный сын. И как-то я его увидел в публичном пространстве, он рассказывал об отце и говорил – "папочка". И с тех пор меня вот так вот корежит от этого. Поэтому "папаша" – да, "батя" – да… Нормально!
Леонид Велехов: Замечательно! Но хочу одну вещь пояснить для наших зрителей и слушателей. Мы очень быстро вышли на тему отца, на тему Константина Михайловича, но в вашем замечательном мемуаре огромное место, едва ли не самое большое, посвящено вашей маме и семейному клану по материнской линии, который, насколько я понимаю, очень большую роль в вашей жизни сыграл.
Алексей Симонов: На самом деле, скажем так, в моем общественном темпераменте, в общественном сознании отец существует. Во всем, что связано с моей семьей, во всем, что связано с моей личностью, во всем, что связано с моими вкусами, во всем, что связано с моими принципами, главное место занимает мать и ее клан, еврейский клан Ласкиных. Он, на самом деле, достаточно известен, потому что ее двоюродный брат, например, написал "Спят курганы темные", "Три танкиста".
Звучит фрагмент песни "Три танкиста"
"Три танкиста — три веселых друга
Экипаж машины боевой".
А кроме того – "Карнавальную ночь"!
Леонид Велехов: А кроме того – миллион юмористических рассказов…
Алексей Симонов: Вот насчет рассказов не надо! Я отдельно про это честно написал, потому что Боря был замечательный конферансье, с великолепной реакцией, юмор был на кончике языка. Но когда он садился за письменный стол, он понимал только одну природу конфликта – хорошего с лучшим.
Леонид Велехов: Но сатира была запрещена и искоренена, что вы хотите?
Алексей Симонов: Ну, по-всякому бывало. Из Бориных рассказов не осталось ничего – только то, что интересно играли артисты, когда он писал для Мироновой и Менакера, для Мирова и Новицкого. Вот там что-то сохранялось за счет актерской интонации, за счет подачи, а так… Но это был любимый мой дядька. Когда пришло сообщение о том, что, наконец, принято решение Коллегией Верховного суда о реабилитации тетки Сони, мы – мама, дедушка и я – шли к Боре на день рождения. Когда мы шли обратно, были такие пьяные, и мать, и дед, я их просто нес. И надо было видеть, какой был счастливый Боря! А между тем, в жизни Бори тоже был интереснейший эпизод, как его в 1936 году замели. Ему повезло, он опередил свое время, в 1936 году его замели, а через шесть недель освободили, потому что ничего на него не было, кроме того, что он на улице показал кому-то из своих сокурсников по ВГИКу на проехавшего в машине Ворошилова. Ну, кто-то настучал, и он даже знал – кто!
Леонид Велехов: Вы в личной жизни счастливы были?
Алексей Симонов: Неоднократно! (Смех в студии).
Леонид Велехов: У вас, как и у Константина Михайловича, она насыщенная была.
Алексей Симонов: Ленечка! Неоднократно! Ну, о чем вы говорите! (Смех в студии). У меня была насыщенная личная жизнь. Между прочим, я почти тридцать лет последний раз женат, очень удачно и счастливо, и чрезвычайно доволен тем положением, которое занимает моя семейная жизнь в моей общей жизни, а она занимает на сегодняшний день примерно 78-80 процентов жизненного пространства.
Леонид Велехов: Это, что называется наконец-то повезло? Потому что предыдущие ваши браки были короче.
Алексей Симонов: Они были короче, но мне всякий раз везло. (Смех в студии). Моя жена мне сказала, когда я к вам уходил: "Пост. Никого не ругай!" (Смех в студии).
Леонид Велехов: Мы не будем никого ругать.
Алексей Симонов: А мы никого и не ругаем, мы, наоборот, всех хвалим.
Леонид Велехов: А до вашей замечательной нынешней Гали, это ведь тоже были незаурядные женщины.
Алексей Симонов: О чем вы говорите! Но я не хочу об этом говорить, потому что, во-первых, Галине Николаевне очень нравятся ваши передачи.
Леонид Велехов: Спасибо.
Алексей Симонов: Поэтому она это непременно будет смотреть. Меня она тоже время от времени проверяет – не несу ли я чего-нибудь неподобающего. (Смех в студии). Значит, и с этой точки зрения она будет смотреть. И она будет крайне недовольна, если я буду заниматься вопросами своей собственной семейной биографии. Будем считать, что моя семейная жизнь началась всего тридцать лет назад!
Леонид Велехов: Все! Но мы же выяснили с вами, что вы, в конце концов, прожили несколько жизней.
Алексей Симонов: Да, так оно, кстати, и было. Рассказываю, 1979 год – Высшие режиссерские курсы. К нам в гости приехали молодые венгерские кинематографисты, показали нам несколько картин. Картины разные, но один кадр на всю жизнь запомнил. Там два пацана, которым наплевать на происходящие события, а это 1956 год, Венгрия, все ходят со знаменами, а эти два пацана все время ходят с каким-то плакатом и пристраиваются к разным колоннам. Когда они возвращаются домой, то обнаруживается, что на плакате не написано ничего! (Смех в студии). Ну, согласись, хороший ход, замечательный!
Леонид Велехов: Конечно!
Алексей Симонов: Так вот, идет обсуждение с венграми, в основном мы, конечно, их ругаем, они отбрехиваются. Но один обсуждающий все время выскакивает в коридор, через каждые 15 минут. Они спрашивают: "А этот, что все время выскакивает-то?" – "Да, не обращайте внимания, это он бегает, по телефону звонит – у него сын должен родиться. Он в роддом звонит". Это был я. (Смех в студии).
Леонид Велехов: А сын же пошел по вашей первой тропке – востоковедческой, нет?
Алексей Симонов: Нет! Сын пошел на биофак. Он со школы уже в дружине охраны природы был. После первого курса его забрали в армию. Он отслужил полтора года, надо отдать ему должное, в вертолетном полку. Потом вернулся, после четвертого курса из университета ушел, потому что ему не нравилось то, чем он должен заниматься для диплома: он хотел заниматься экологией, а ему предлагали заниматься безпозвоночными. И он стал искать возможности перепоступления в американский университет. Мы написали около двадцати писем в разные двадцать университетов, перечислив там везде его оценки за четыре курса. Его взяли в Йель. И он кончил Йельскую аспирантуру. Но когда он вернулся, выяснилось, что у него бумажки, что он кончил университет, нет. Есть Йельская аспирантура, есть четыре курса биофака, а бумажки, что он окончил университет, нет! И когда через Институт восточных языков мы хотели послать его в Китай, куда он хотел поехать…
Леонид Велехов: Вот почему я решил, что он тоже связан с Востоком!
Алексей Симонов: Да! Вот тут-то и возникла проблема, потому что университет мог послать только своего выпускника. А так ему пришлось ехать на свой страх и риск, но он уже там четырнадцать лет! У него там родились двое детей, правда, жену он взял все-таки русскую, не китаянку, совершено прелестную девчонку, очень хорошая женщина. У меня они недавно были в Москве всем семейством: старшему внуку – десять лет, младшей внучке – семь. И это, Леня, большое счастье!
Леонид Велехов: Я думаю!
Алексей Симонов: Я уже, к сожалению, выдохся. Я уже не могу должным образом это отпраздновать. (Смех в студии).
Леонид Велехов: А теперь хочу вас порасспрашивать о вашей кинобиографии. Ваши фильмы, прежде всего игровые, – это важная часть в вашей жизни?
Алексей Симонов: Конечно!
Леонид Велехов: Все-таки немало снято – пять фильмов…
Алексей Симонов: Я образование получал на Высших режиссерских курсах. Во ВГИК меня после экспедиции не взяли: меня выгнали с консультации, потому что я позволил себе серьезно поспорить с человеком, который вел эту консультацию.
Леонид Велехов: Это очень уместно делать.
Алексей Симонов: Да, я нашел место. Но дело в том, что я приехал – 19-летний красавец, богатый человек… Я заплатил все материны долги за кооперативную квартиру! Так вот, на консультации ассистент будущего мастера произнес фразу, от которой меня затошнило. Он сказал: "Режиссура – это искусство тонкого понимания особенностей писателя. Нельзя одинаково ставить Тургенева и Чехова, Шекспира и Бабаевского, хотя каждый из них по-своему хорош!" (Смех в студии). Сегодня она не звучит, потому что никто не знает, кто такой Бабаевский, а он, между прочим, был образцом социалистического реализма, его роман "Кавалер Золотой Звезды". И я произнес вслух: "И вот этой хреновине вы собираетесь нас учить?!" (Смех в студии). И он меня выгнал. Я, уходя, сказал, что приду сюда только преподавать.
Леонид Велехов: Ого!
Алексей Симонов: Я через пятнадцать лет стал преподавать во ВГИКе: три года я вел курс режиссуры у звукооператоров.
Леонид Велехов: Ай, да, гусар! (Смех в студии). Ничего не скажешь!
Алексей Симонов: И после этого я пошел в Институт восточных языков, и так далее и тому подобное. Так получилось. А Высшие режиссерские курсы образовались за счет денег, которые выделил на это тогдашний руководитель Главгостелерадио Месяцев. А когда мы заканчивали курсы, Месяцева уже не было, а был Лапин. И режиссура, которую готовили на курсах, была Лапину на фиг не нужна. Поэтому мы зависли. Поэтому первую игровую картину я снял только через пять лет, и это была "Обыкновенная Арктика". Я снимал ее на "Ленфильме". Сценаристом у меня числился Константин Михайлович Симонов, поскольку это был фильм по рассказам Бориса Леонтьевича Горбатова, его покойного друга, которого он очень любил, сборник которого очень любил. Все было замечательно! И он даже прошелся по написанному мною сценарию, как говорится, рукой мастера, но не очень усердно. Потому что когда он проходился правильной рукой мастера, это было значительно более внушительно. Я знал это, когда мы работали с ним над пьесой "Цена". Но когда я сделал картину, стало ясно, что в ней огромное количество уязвимых с точки зрения цензуры, с точки зрения власти, с точки зрения редактуры, точек. И папаша, который этой работой владел совершенно профессионально, сказал: "Я скажу предисловие к фильму и попробую закрыть эти дырки". Поэтому "Обыкновенная Арктика" начинается с предисловия Симонова.
Звучит предисловие Константина Михайловича Симонова к фильму "Обыкновенная Арктика":
"Последнее издание книжки Горбатова "Обыкновенная Арктика", которую он сам очень любил, снабжено предисловием Василия Сергеевича Молокова, одного из первых Героев Советского Союза и удивительного человека. Молоков рассказывает в этом предисловии, как попал Горбатов в Арктику, как они с ним там были. Он рассказывает о том, как они полетели, как он доставил Горбатова на зимовку на Диксон. Потом, когда уже надо было возвращаться, оказалось, что на соседней зимовке заболел человек. Молоков пишет так:
– Решай, как быть, Борис, – сказал я Горбатову, – я обещал "Правде" доставить тебя в Москву, и я от этого не отказываюсь, но в самолете у меня лишь одно свободное место для пассажира. Говори, кого везти.
– Какой может быть разговор, вези больного, – ответил Горбатов.
Ответил и остался на зимовку на много месяцев в Арктике"…
Алексей Симонов: То есть опять я никуда от него не делся. Хотя он долго не мог прийти в себя от моего решения – уйти в кино из литературы…
Леонид Велехов: Серьезно?
Алексей Симонов: Он мне даже написал письмо: "Мне говорят, что ты не хочешь быть вторым Симоновым – говна пирога! Чем ты занимаешься? Это фигня! Если тебе так не нравится эта фамилия, возьми псевдоним! У тебя есть определенные способности, я же их чувствую. Так что же ты… От добра добра не ищут!", ну, и так далее. Но, смотрите, какая уязвимость была у нашего тандема: картину-то на тринадцать лет положили на полку.
Леонид Велехов: Ах, так!
Алексей Симонов: На тринадцать лет! И папаша шагу не шагнул, потому что не чувствовал себя вправе защищать собственного ребенка. Вот так! Так что, считайте – я полноценный Симонов или неполноценный Симонов?! (Смех в студии).
Леонид Велехов: Какая из ваших картин вам дороже всего?
Алексей Симонов: Сегодня дороже "Обыкновенная Арктика".
Леонид Велехов: Не "Отряд"?
Алексей Симонов: Нет. "Отряд" лучше всех: это я отлично понимаю. И она была долгое время самой дорогой…
Леонид Велехов: Отличная картина!
Алексей Симонов: Но потом я несколько раз снова посмотрел "Обыкновенную Арктику" и понял, что я в нее очень много вложил из собственного жизненного опыта. Потому что вот это одиночество внутри полярной зимы, внутри пурги, и эти отношения малой группы мужиков, которые друг друга могут и поцарапать, а могут и колуном оприходовать, - мне было знакомо. И туда очень много личного вложено. Все-таки по отношению к "отрядовцам" я уже был старший, а там я все начинал. Я знал наизусть сценарий до деталей. Например, когда выяснилось, что два замечательных артиста, Олег Ануфриев и Афанасий Иванович Кочетков, они играли двух людей, которые двадцать лет живут душа в душу, и отступают как бы под давлением власти, не любя ее, все дальше и дальше, в глушь, на север, и вот они здесь уже на последнем рубеже… А они в жизни друг друга не терпят, сами актеры! И все их парные сцены сняты со мной: с одним и со вторым, а потом это дело сводил. Это же не забудешь…
Леонид Велехов: Как интересно!
Алексей Симонов: Пробы. Мне не утвердили пробовавшегося тогда на роль доктора Сережу Юрского. Это был как раз момент, когда у него начались конфликты в Питере. На одну из главных ролей я взял просто слесаря из Дубны, своего друга. И Валька играл у меня охотника Воронова: он ездил на нартах, кормил собак. Он, вообще, живой человек. Но там была одна сцена, которую я не знал, как мы с ним снимем, потому что ему там нужно было заплакать. А эту сцену, где он плачет, он играл с Роланом Быковым. Ролан мне говорит: "Чего ты волнуешься, все будет в порядке. Иди, разводи мизансцену!"
Алексей Симонов: А там такая история в двух словах… Охотник Воронов опоздал к самолету из-за того, что взял с собой мужика из соседней фактории, а тот оказался хилый, противный, мерзкий, и его задержал в дороге. И он его еле дотащил живым и возненавидел за дорогу.
Леонид Велехов: Джек Лондон такой.
Алексей Симонов: Но когда выяснилось, что тот помирает, то он, чувствуя себя ответственным, регулярно ходит к врачу и все спрашивает: "Ну, как?" А тут мотает головой. А в этот день он приходит и говорит: "Ну, как?" И доктор говорит: "Нормально все – будет жить ваш Харченко". Воронов закрывает дверь. Доктор совершенно ошалел: тот ходил неделю, а тут… Идет за ним, открывает двернь, а там стоит рыдающий Воронов и говорит: "Вот теперь я его убью!" (Смех в студии). Снимаем. Доктор открывает дверь, и там стоит по-настоящему плачущий Антоныч. Все. Сняли. Но пленка-то "Шексна": надо же дубль хотя бы один. Я говорю: "Ролан, надо еще дубль". Он говорит: "Да, я-то что. Ты Вальку попроси". Говорю: "Валь, нужен дубль". И все снова. И второй раз сняли» А когда я бросился Вальку обнимать, учуял запах нашатыря. Оказывается, Ролан ему сказал: "Валя, вот здесь положат тебе вату с нашатырем. Закроешь дверь, бери к носу, возьми в себя и, главное, после этого не забудь текст". (Смех в студии). Слезы градом! Вот так делается искусство.
Леонид Велехов: Грандиозно!
Фрагмент телефильма "Обыкновенная Арктика"
Леонид Велехов: Алексей Кириллович, а почему при такой насыщенности вашей киножизни, ушли из кино?
Алексей Симонов: Началось с того, что кино стало – непонятно откуда взять деньги. Надо было идти с мошной и где-то собирать.
Леонид Велехов: Это уже конец 80-х – начало 90-х.
Алексей Симонов: Да, да, да, это уже 90-е годы. В это же самое время возник Фонд защиты гласности, в котором было, что делать. И вот я параллельно оформлял фонд, регистрировал и так далее и тому подобное и искал деньги, потому что у меня был очень хороший сценарий Жени Митько. Женя Митько – это сценарист "Бумабараша". И сценарий был и смешной, и трогательный, и трагический, такая трагикомедия про хохлов, которые ненавидят евреев, и с ними образуют общую семью. Это все происходит во время войны в Мариуполе. Короче говоря, я четыре раза пытался запуститься с этой картиной. И Володя Наумов в своем объединении меня готов был запустить, но не хватало денег: как подсчитывали – не хватало. А пойти к кому-то и сказать, что я уверен в том, что эта картина будет настолько гениальна, что принесет безумное количество денег, - ну, не могу я через себя переступить, не получалось у меня. Вот на этом я застрял на два года. А дальше выяснилось, что мне трудно оторваться от той работы, которой я занимаюсь, и мне интересно той работой заниматься. Я в 2005 году вернулся в кино, снял картину об отце, к его 90-летию. Но дальше я могу снимать только документальное кино. А не о ком… (Смех в студии).
Леонид Велехов: Между прочим, опять же, мне кажется, какая-то параллель с судьбой Константина Михайловича, который тоже от творчества ушел в общественную жизнь.
Алексей Симонов: В определенной степени – да, я согласен.
Леонид Велехов: И многим на этом этапе помог, во многом благодаря ему мы прочитали и "Мастер и Маргариту", и много еще чего другого.
Алексей Симонов: Ну, вот так. На самом деле, никакой драмы за этим нет.
Леонид Велехов: Вы опять нашли себя. И Фонду защиты гласности, если не ошибаюсь, уже больше 25 лет.
Алексей Симонов: Да, с 1991 года существуем…
Леонид Велехов: 28 лет. Сегодня это еще на полном ходу идет?
Алексей Симонов: Нет, конечно.
Леонид Велехов: Почему?
Алексей Симонов: Ну, потому что журналистика очень сильно переменилась, Леня! Я все время вспоминаю этот кусочек из стихотворения отца:
"Что защищать? Заржавленные пушки,
Две улицы то в лужах, то в пыли,
Косые гарнизонные избушки,
Клочок не нужной никому земли?
Но все-таки ведь что-то есть такое,
Что жаль отдать британцу с корабля?"
Вот что-то есть еще пока такое, "что жаль отдать британцу с корабля". Но… Я уж не говорю про то, что нас сделали иностранным агентом, это как раз меня меньше всего колышет. Меня колышет то, что мы перестали быть, по большому счету, нужны каждый день. Мы были нужны каждый день, а сейчас мы нужны только для справок.
Леонид Велехов: Ох, ты. Действительно, как вы повернули сейчас этот разговор. Это ведь действительно так: кризис профессии и кризис жанра с обеих сторон. С одной стороны, да, запрещают, давят, разрушают, но, с другой стороны, наша профессия изнутри больна.
Алексей Симонов: Чтобы было понятно. Мы провели больше двадцати школ журналистских расследований. И вот уже четыре месяца я не могу найти города, где бы хотели провести такую школу.
Леонид Велехов: Но это, наверное, начальство запрещает или нет?
Алексей Симонов: Нет!
Леонид Велехов: Не нужно?
Алексей Симонов: Не интересно и не нужно.
Леонид Велехов: Елки-моталки! Это для меня откровение.
Алексей Симонов: Так изменилась журналистика.
Леонид Велехов: Как изменилось все, в том числе журналистика, которая, казалось, в конце 80-х, в 90-е, как будто задышала, зажила какой-то совершенно новой жизнью. Но жизнь оказалась коротка… А знаете, о чем я подумал. Вот не прозвучало еще в нашем разговоре имя Владимира Владимировича Путина, а он же, с его культом памяти о войне, наверняка, любит Константина Михайловича Симонова?
Алексей Симонов: Понятия не имею. Но вот такая была история. Когда я первый раз должен был увидеться с Путиным, меня тогда пригласила Элла Александровна Памфилова в Совет при президенте по правам человека… Это был, наверное, 2002-й или 2003 год. И у меня было четкое ощущение, что для того чтобы он меня услышал, надо, чтобы он меня запомнил. И вот тут ко мне должен был прийти на помощь мой папаша, и я искал, каким образом его ввернуть в выступление с тем, чтобы это сработало. Я стал говорить о вреде цензуры и сказал: «Если в стране есть цензура, то первой жертвой ее становится управляющий этой страной человек. А чтобы вас в этом убедить, я позволю себе процитировать кусочек из повести отца под названием "Пантелеев", в котором описано, как потихоньку, по мелочам врут друг другу, и как в результате гибнет целая рота. Вот когда люди боятся друг другу говорить правду, то ничего хорошего во власти быть не может". Вот примерный текст моего выступления. А это действительно из "Пантелеева": там есть история комполка Бабурова, который побоялся доложить, что он не знает, что происходит с той ротой, которая у него там занимала фронтовые позиции, и эту роту немцы вырезали.
Леонид Велехов: Ох, ты, как ввернул к месту!
Алексей Симонов: Да, вот так. У меня есть замечательная фотография…Я никогда не занимался борьбой. Но я себе представлю, как борцы перед схваткой жмут друг другу руки. Вот ровно такое зрелище представляло мое рукопожатие с Путиным. Очень забавно! Я доволен!
Леонид Велехов: А почему вышли, между прочим, из этого Совета по правам человека?
Алексей Симонов: Когда Путин пошел на третий срок, я вышел из совета. Я это не принял. Я считаю, что это нарушение Конституции.
Леонид Велехов: Я вас понял. Замечательный наш, как мне кажется, разговор, очень интересный, очень искренний… Последнее, что еще хотел вас спросить, опять же возвращаясь к фигуре отца. Название-то мемуара тоже ведь отцом навеяно, да? "Парень из нашего города" – "Парень с Сивцева Вражка"? Или не думали об этом?
Алексей Симонов: Нет, я не думал об этом, честно говоря, хотя, думаю, что оно во мне живет, в подкорке живет.
Леонид Велехов: Конечно!
Алексей Симонов: Я очень люблю свой Сивцев Вражек. К сожалению, там ничего не осталось. Бывшие соседи по квартире каким-то образом нашли мою книжку и прислали мне письмо и даже фотографии, как они стоят около нового дома, который построен на месте того дома. Там был пятиэтажный дом, и его разрушили, построили на этом месте тоже пятиэтажный дом, но только если тот был пятиэтажный дом с одной звездой, то это пятиэтажный дом с шестью звездами. И когда я пришел туда снять несколько кадров для друзей, меня туда не пустили. Мне сказали, что для того, чтобы здесь снимать, нужно получить согласие правления дома.
Леонид Велехов: Замечательная жизнь, замечательные истории, замечательная даже не биография, а, как мы выяснили, биографии, несколько жизней. И опять же повторюсь, что безумно вам благодарен за этот разговор.
Алексей Симонов: Да, на здоровье, Ленечка!
Леонид Велехов: Спасибо!