- Европейский суд по правам человека обязал российские власти изменить условия перевозки заключенных.
- В России протестуют против строительства новых мусорных полигонов и мусоросжигательных заводов.
Россия заработала уже четыре пилотных постановления Европейского суда по правам человека (пилотными называют такие решения Страсбурга, которые выносит суд, когда выявляет системную проблему в потоке однотипных жалоб из страны). Два из них касаются волокиты при исполнении судебных решений и при предоставлении гражданам жилья и госуслуг. А еще два напрямую связаны с 3-й статей Европейской конвенции по правам человека, которая запрещает пытки и бесчеловечное обращение. В постановлении от 2012 года речь шла о российских следственных изоляторах. А теперь ЕСПЧ признал бесчеловечными и унижающими достоинство условия перевозки российских заключенных, а в словаре европейских судей появилось новое слово русского происхождения – "стакан" (и это вовсе не то, о чем вы подумали).
Видеоверсия эфира
В активе фонда "Общественный вердикт" – два пилотных постановления ЕСПЧ. Рассказывает герой недели, юрист фонда Эрнест Мезак.
Эрнест Мезак: В какой-то степени это моя личная травма. 25 декабря 2007 года я стал жертвой незаконного милицейского задержания. Два не очень умных сотрудника милиции Сыктывкара отправили меня в "собачник" – это задний отсек стандартной "буханки" патрульно-постовой службы. Там было очень холодно и темно. В таких условиях я провел 20 минут. В последующем я обжаловал эти условия в Сыктывкарском городском суде. И случилось удивительное: суд проникся моим иском и признал условия содержания нарушающими статью 3 Европейской конвенции, запрещающей пытки.
В процессе этого разбирательства мне начали поступать запросы со стороны с просьбой обратить внимание не только на "собачники" в машинах, предназначенных для задержанных в административном порядке лиц. Это не автозаки, это машины не для лиц, преследуемых в уголовном порядке, поэтому там есть окна. А мне посоветовали обратить внимание именно на классические, доставшиеся нам от ГУЛАГа автозаки, где нет окон, это совершенно глухие многоместные камеры с пресловутыми "стаканами". Личная травма давала о себе знать, я увлекся и дожил до своего второго пилотного постановления.
Ваш браузер не поддерживает HTML5
Как перевозят заключенных
Марьяна Торочешникова: Когда Европейский суд рассматривал это дело, там были объединены 40 жалоб?
Эрнест Мезак: Нет, шесть жалоб, из которых пять подал лично я. При этом вопрос о необходимости вынесения именно пилотного постановления был поставлен по последней жалобе: "Томов и два его сокамерника, 2016 год".
Марьяна Торочешникова: Насколько я понимаю, по решению ЕСПЧ заявителям назначены не такие уж и большие компенсации.
Это не столыпинские, а сталинские вагоны – в таком виде их придумали при Сталине
Эрнест Мезак: Да, сумма компенсаций разочаровывает. Больше всех "повезло" госпоже Костроминой: она пережила самое ужасное, что есть в наших перевозках. Пресловутый "стакан" – это глухой металлический бокс площадью 0,3–0,4 квадратных метра. И она в таком "стакане" провела восемь часов вместе с еще одной сокамерницей. Более того, у нас на руках есть признания начальника Управления ФСИН России по Ярославской области, который сказал: "Да, возили мы их двоих – и нормально, ничего страшного в этом не видим". Но суд не разделил такого оптимизма, и за восемь часов, проведенных в таких условиях, она получила пять тысяч евро. При этом госпожа Костромина страдает диабетом, на что мы указали в жалобе.
В остальных случаях сумма компенсаций составила где-то три с половиной тысячи или полторы тысячи евро. Кстати, эти расценки примерно в полтора раза меньше, чем суд давал еще три года назад по такого же рода делам.
Марьяна Торочешникова: То есть решили сэкономить?
Эрнест Мезак: Я не знаю, чем руководствовался суд. То ли это сделали, чтобы не мучить лишний раз Российскую Федерацию, которая и так стоит "в позе" в органах Совета Европы. То ли шокировали те расчеты, которые мы представили суду, отвечая на пилотный вопрос. У меня есть относительно большой объем данных, благодаря которым я пришел к выводу, что каждый год имеют место около 200 тысяч случаев нарушения статьи 3 Конвенции при перевозках заключенных.
Марьяна Торочешникова: А чем российские власти объясняли эту практику?
Эрнест Мезак: Да они особо и не оправдывались. По всем жалобам моих доверителей (а в этом пакете их было шесть) российская власть признала факт нарушения 3-й статьи Конвенции и предложила деньги. При этом в ответ на запрос суда российские власти не представили документацию. Это объяснялось так: "Мы же признали нарушение 3-й статьи Конвенции – зачем вам еще и документация?" Поэтому мне пришлось работать за правительство – представлять, в том числе, инструкцию по конвоированию.
Марьяна Торочешникова: Наверняка в процессе работы над этими жалобами вы пытались общаться с представителями Федеральной службы исполнения наказаний. Чем они объясняют необходимость возить людей именно так – в "стаканах"?
Эрнест Мезак: Я не общался с большими начальниками ФСИН, но у меня была достаточно обширная практика обжалования этих условий в Сыктывкарском городском суде, и там я разговаривал с неплохими людьми из Управления по конвоированию УФСИН России по Республике Коми. По-моему, они в какой-то мере даже сочувствовали нашей активности, часто нам говорили: "Если нам завтра прикажут возить в вагонзаке не 75–80 человек, как было еще год назад, а 30–35, мы вздохнем спокойно, потому что нам тоже не нравится, когда вагонзак забит под завязку. Это огромный стресс и для конвоя". В какой-то мере они понимали необходимость пересмотра этих абсолютно сталинских вещей. Вагонзаки называют столыпинскими вагонами, а я всегда говорю: "Это не столыпинские, а сталинские вагоны – в таком виде их придумали при Сталине". Но даже при 30–40 конвоируемых будет нарушаться 3-я статья Конвенции в силу требования о раздельном содержании заключенных. В какой-то камере их будет мало, а какая-то будет забита под завязку.
Эрнест Мезак
Я думаю, пересмотру этих нормативов во многом препятствовала позиция Верховного суда РФ. Заключенные трижды пытались обжаловать эти сталинские нормативы. Единственное, на что пошел Верховный суд: в деле трех моих доверителей, которые тоже упомянуты в постановлении, в 2012 году Верховный суд РФ признал, что больше 12 человек в большую камеру вагонзака (это четырехместное купе) все-таки лучше не сажать. А инструкция до 2012 года разрешала размещать там 16 человек.
Марьяна Торочешникова: Но там же люди могут ехать только лежа!
Эрнест Мезак: Для меня является загадкой, как можно разместить там 12 человек с полутонной личных вещей или двух человек в "стакане"... Действующий норматив – это, по-моему, четыре с половиной листа формата А4 на одного человека в вагонзаке. Это очень мало.
Марьяна Торочешникова: И вот на таком пространстве человек с вещами едет сутки, двое, а то и больше...
Эрнест Мезак: У Томова самый большой период был – около 60 часов: из Вологды в Мурманскую область. При этом у него была пятнадцатичасовая остановка в Санкт-Петербурге, где вагон просто стоял. А в силу дефекта конструкции вагонзаков 2004 года выпуска (это предпоследняя серия), когда он долго стоит, он просто вымораживается: система отопления перестает функционировать. А в Питере в тот день было минус 15–20 градусов. Соответственно, через пять часов стоянки люди оказались при минусовой температуре. А там было 12 человек.
Марьяна Торочешникова: А что должны сделать российские власти после вынесения пилотного постановления ЕСПЧ? Заменить весь парк автозаков и все вагоны из составов вагонзаков?
Эрнест Мезак: Правительству дали 18 месяцев, поставив перед ним три задачи. Первая задача – прекратить отправлять заключенных на большие расстояния от того места, где они осуждены или проживают. Непонятно, какой смысл отправлять Томова из Коми в Мурманскую область. У него есть еще третья жалоба, помимо двух разрешенных: как раз на отправку в Мурманскую область, потому что это разорвало его семейные связи.
Вторая задача, которую поставил суд перед российскими властями, – это пересмотреть нормативную базу. В частности, суд призвал отказаться от использования камер типа "стакан", пересмотреть нормы их наполнения. И я с удивлением узнал, что, оказывается, в 2018 году норматив уже был уменьшен. Было: 12 человек – в большую камеру, 5 человек – в малую. В постановлении указано, что в феврале 2018 года власти пошли на небольшую уступку заключенным и правам человека и уменьшили количество в большой камере до 10 человек, а в малой – до 4. Но даже этого, конечно, недостаточно для достижения тех стандартов, которые сформулировал и Европейский комитет по предупреждению пыток, и ЕСПЧ, особенно с учетом того, что заключенных возят с большим количеством личного имущества.
Суд потребовал обеспечить более комфортные условия при перевозке заключенных в ночное время
Соответственно, должны пересмотреть нормативы наполнения камер вагонзаков и автозаков, режимные требования. Каждые два часа в вагонзаке проводится осмотр камер, что фактически лишает заключенных сна. Суд потребовал все-таки обеспечить более комфортные условия при перевозке заключенных в ночное время. Сейчас им не выдают ни постельных принадлежностей, ни одеял...
Марьяна Торочешникова: То есть они едут на железных нарах?
Эрнест Мезак: И суд потребовал решить проблему с обеспечением посещения туалетов, приема пищи...
Марьяна Торочешникова: А с этим тоже есть проблемы?
Эрнест Мезак: В принципе, в туалет должны выводить по требованию. Но ввиду чрезмерности внутренних режимных требований при конвоировании и крайне заформализованной процедуры вывода в туалет, даже если в вагонзаке едут 30–40 человек, конвой не успевает выводить их.
И третье требование, которое было озвучено судом, – это разработать внутренние средства правовой защиты, чтобы люди, которые стали жертвами бесчеловечной перевозки в России, могли решить эту проблему и получить компенсацию в российских судах, а не в Страсбурге.
Марьяна Торочешникова: И на все это России дали 18 месяцев...
Эрнест Мезак: ...с момента вступления постановления в силу, если оно вступит в силу.
Марьяна Торочешникова: Потому что Россия еще может его обжаловать.
Эрнест Мезак: Россия может попросить передать дело в Большую палату. И если такое случится, запрос будет отклонен, и постановление вступит в силу, наверное, где-то месяцев через пять-шесть.
В России развивается мусорный коллапс, и это несмотря на заметное удорожание платы за вывоз бытовых отходов и многочисленные заверения чиновников, обещающих решить проблему. После массовых протестных акций 2017–2018 годов, прокатившихся по всему Подмосковью, власти Московской области заявили: из 39 мусорных полигонов в регионе закрыты 24, остальные пообещали рекультивировать. На ликвидацию последствий работы свалок планируют потратить не менее 20 миллиардов рублей. Еще порядка 35 миллиардов обещают выделить на создание новой инфраструктуры для переработки мусора в Московской области.
Но люди все равно недовольны и собираются на митинги. Один из них должен был пройти в Сергиевом Посаде 14 апреля, но что-то пошло не так, и чиновники отозвали решение о согласовании акции. Об этом – политик Дмитрий Гудков.
Дмитрий Гудков: Мы получили отказы в более чем 20 городах Подмосковья. Я готов был ехать в Сергиев Посад, как в единственный город, где разрешение было получено. Сначала мы получили санкцию на митинг, я написал у себя в Facebook, что еду туда, а буквально через час местные власти отозвали разрешение.
Надо понимать, что власти Подмосковья – это Воробьев, друг Путина Чемезов и Шипелов, "РТ-Инвест". Они строят мусоросжигательные заводы, а на самом деле – обычные печи с тремя фильтрами: уголь, тряпка и гидрофильтр. Каждый такой мусоросжигательный завод будет производить диоксинов примерно в 100 раз больше, чем подобный завод в США или в Германии. Но главное у них – деньги. Их не интересует здоровье людей. Поэтому весь мусорный бизнес в Подмосковье организован следующим образом: они закрывают небольшие старые полигоны, а вместо них открывают гигантские свалки. Например, под Коломной это свалка на 6 миллионов тонн высотой 43 метра. И таких свалок порядка 12 в Московской области, плюс минимум 4 мусоросжигательных завода – это в ближайшее время в четырех городах. А в планах у них построить до 15 таких заводов в Московской области и порядка 230 по всей стране.
Люди дышат вонью, гарью, диоксинами. Перерабатывается у нас, по технологиям, максимум от 7 до 12%, все остальное либо идет на полигон, либо сжигается. И понятно, что людей это просто возмущает, ведь это касается их здоровья и здоровья их детей. И мусорные протесты сегодня имеют самый серьезный потенциал в плане выхода людей на улицы. Поэтому власть этого боится, запрещает, организует репрессии. Причем возродилась статья 212.1 – это "дадинская" статья, когда за три административных протокола ты получаешь уголовную статью. Экоактивист Вячеслав Егоров из Коломны сидит под домашним арестом, ожидает приговора. Это самая актуальная, самая резонансная тема. И конечно, люди все равно будут выходить.
Марьяна Торочешникова: Как нужно решать мусорную проблему? Почему власти выбирают мусоросжигательные заводы вместо мусороперерабатывающих, которые обещали, по-моему, еще полтора-два года назад, когда в России проходил Год экологии, но решили заменить на мусоросжигание?
Дмитрий Гудков: На строительство мусоросжигательного завода из бюджета выделяются 32,5 миллиарда рублей. А под ключ такой завод, только с 13-ступенчатыми фильтрами, стоит от 16 до 18 миллиардов. И при строительстве этого завода разворовывается сразу половина. Теперь помножьте на пять заводов – они строят четыре в Подмосковье и один под Казанью (а всего планируют до 230). Это самый простой способ "заработать" деньги на мусорной теме.
Дмитрий Гудков
Например, есть технология пиролиза, когда все плавится без выхлопов и без полигонов. Есть такие технологии. Китай, кстати, закупил 100 таких заводов. Но на этом сразу много не украсть. А главное, что для этого необходимо раздельно собирать мусор, сортировать его. Например, в Европе или в США, там, где мусор собирается раздельно и сортируется, реально перерабатывают уже до 90% мусора, а в России – не больше 12%, все остальное сжигается или идет на полигоны. Для того чтобы организовать нормальную мусоропереработку, нужно проводить целую реформу, а это дорого, сложно, это еще нужно уметь делать. А тут ты строишь заводы, получаешь "бабки", повышаешь мусорные тарифы – и сразу зарабатываешь, ничего не делая.
Марьяна Торочешникова: Кстати, на днях активистка молодежного крыла КПРФ в Петербурге решила мусорную проблему таким образом – она принесла мусор в приемную "Единой России". Правда, за это ее арестовали на семь суток, а ее соратнику назначили 40 часов обязательных работ.
А Дмитрий Гудков собирает подписи под петицией о переносе мусорных полигонов и мусоросжигательных заводов на Рублевское шоссе – поближе к резиденциям главы Ростеха Сергея Чемезова и губернатора Подмосковья Андрея Воробьева.
Интересно, что делают с мусором на Рублевке? А в Москве? Вот что знает об этом экоактивист Ярослав Никитенко.
Ярослав Никитенко: На Рублевке я не живу, но в Москве есть система государственных контрактов, по которым операторы, работая с отходами, обязаны внедрять их раздельный сбор. И в очень многих округах (практически во всех, кроме, кажется, ЮАО) люди могут обнаружить контейнеры для раздельного сбора отходов.
Марьяна Торочешникова: Ключевое слово – "обнаружить". Например, в окрестностях бюро Радио Свобода, в центре Москвы, не так легко найти контейнеры для раздельного сбора мусора, которые бы много вмещали. Три маленьких корзинки около "Азбуки вкуса" – это совсем мало. Это не подойдет даже для жильцов одного дома.
Ярослав Никитенко: Вопрос в том, насколько они заполнены. Если они стоят пустые, значит, их достаточно. Конечно, сейчас этих контейнеров гораздо меньше, чем обычных, но они есть. Кроме того, там, где нет таких контейнеров, регулярно проходят акции волонтеров по раздельному сбору отходов, их проводит движение "РазДельный Сбор (Москва)". Там можно сдать очень много разных фракций. И появляется много-много разных проектов. Достаточно выйти в интернет и найти, где сдать те или иные отходы.
Марьяна Торочешникова: А люди готовы сортировать мусор, отдельно сдавать стеклотару, картон, металл?
Ярослав Никитенко: К сожалению, я вижу довольно мало таких людей. Но если мы приходим на акцию по раздельному сбору отходов, то там их становится все больше и больше. Если человек действительно готов сдавать, то у него есть очень много возможностей. Я, например, еще десять лет назад раздельно сдавал макулатуру.
Марьяна Торочешникова: Но вы все-таки экоактивист, человек идейный. А если бы у какой-нибудь Марии Ивановны во дворе стояли контейнеры для раздельного сбора, наверняка она сортировала бы: ну, не вредничать же. Но если ей нужно это все где-то складировать, а потом раз в полгода, когда акция, куда-то это отвозить, – это же неудобно.
Ярослав Никитенко: Акции в Москве проходят раз в месяц, и контейнеры стоят достаточно близко к домам. Но, конечно, нужно быть немного идейным. Это вопрос совести каждого человека: если он заботится о природе, то найдет такую возможность.
Марьяна Торочешникова: Но пока еще выделено недостаточно денег для закупки контейнеров для раздельного сбора отходов в Москве.
Денег, говорят, нет, зато есть десять миллиардов рублей на транспортировку и захоронение московского мусора в Архангельской области, например. Жители Поморья этому, мягко говоря, не рады. 7 апреля там состоялся массовый протестный митинг – люди не хотят мусорного полигона на станции Шиес. На этой неделе суд в Архангельске оштрафовал по меньшей мере семерых участников этой протестной акции. Самый крупный штраф – 200 тысяч рублей – назначен журналисту Дмитрию Секушину, активисту движения "Поморье – не помойка!", который освещал эту акцию.
Мы уже девятый месяц не видим никакой реакции власти, кроме постоянного потока лжи от нашего губернатора
Дмитрий Секушин: К сожалению, мы уже девятый месяц не видим никакой реакции власти, кроме постоянного потока лжи от нашего губернатора. Никаких адекватных действий по построению диалога или хотя бы по попыткам прислушаться к нашим доводам нет. Но в плане гражданской активности, солидарности людей, безусловно, результат есть. Архангельск никогда не был настолько сплоченным, как сейчас. Мы даже шутим между собой, что "Игорь Анатольевич Орлов – главный оппозиционер Архангельской области".
Марьяна Торочешникова: А как жители Архангельска расправляются со своим мусором? Вы его сортируете?
Дмитрий Секушин: В городе стоит порядка ста контейнеров для раздельного сбора мусора. У нас работает Архангельский мусороперерабатывающий комбинат. Сбор идет на две фракции, а дополнительная досортировка происходит уже на комбинате. Многие люди этим пользуются. И в последнее время, после того, как возникла проблема с возможным завозом московского мусора, люди стали уделять этому вопросу гораздо больше внимания, больше людей стали подключаться к раздельному сбору. Мы, как активисты движения "Поморье – не помойка!", каждые выходные совместно с молодежным экологическим движением "42" проводим акции по раздельному сбору. И люди идут, все больше и больше.
Марьяна Торочешникова: И по поводу 200 тысяч штрафа – я надеюсь, вы обжаловали это решение суда?
Дмитрий Секушин: В понедельник мы подаем жалобу во вторую инстанцию.
Марьяна Торочешникова: А в чем именно вас обвинили?
Дмитрий Секушин: В участии в несогласованном шествии, причем это было повторное правонарушение по статье 20.2 КоАП, поскольку в сентябре я принимал участие в шествии и в митинге против пенсионного геноцида. Но здесь вот что интересно: я не участвовал, а присутствовал на шествии 7 апреля в качестве журналиста. У меня при себе была пресс-карта, было редакционное задание. Я не выкрикивал никаких лозунгов, не нес плакатов. Я осуществлял видео- и фотосъемку и брал интервью у участников. Суд не выслушал никаких доводов защиты, не обратил внимания на документы.
Марьяна Торочешникова: Надеемся, что апелляционная инстанция разберется и отменит это решение суда первой инстанции.
Строительством полигона в Шиесе недовольны и в соседних с Архангельском регионах. Жители Республики Коми тоже протестуют. Вот комментарий пресс-секретаря общественного движения "Республиканская коалиция" Ильи Болобана.
Илья Болобан: Проблема Шиеса – это в первую очередь проблема Республики Коми и Сыктывкара, потому что дистанция между станцией Шиес и Сыктывкар составляет всего 95 километров. И как уже установили ученые Республики Коми, по юго-восточной розе ветров около 60% токсинов направятся именно в сторону Сыктывкара. Кроме того, ближайший населенный пункт от станции Шиес всего в 17 километрах – это поселок Мадмас, и он первым пострадает в случае начала работы мусорного полигона.
Марьяна Торочешникова: А что говорят республиканские власти? Поддерживают ли они экоактивистов, пытаются ли вести переговоры с руководством соседнего региона для того, чтобы оно отказалось от идеи строительства мусорного полигона?
Илья Болобан: Республиканские власти полностью игнорируют эту проблему, ссылаясь на то, что станция Шиес и будущий объект находятся вне зоны их юрисдикции. Был несанкционированный выход на закрытую площадь – это первый прецедент, и он имеет высокий символический смысл.
Марьяна Торочешникова: Эта акция прошла в Сыктывкаре 7 апреля?
Илья Болобан: Да, 7 апреля – единый день протеста. А до этого был самый большой митинг за последние десять лет, он состоялся в "Гайд-парке". На нем присутствовало порядка 2,5 тысяч участников, после чего около 500 участников перешли к несанкционированному шествию и вышли к зданию правительства Республики Коми.
Марьяна Торочешникова: А как в Коми решается вопрос с местным мусором?
Илья Болобан: До федеральной мусорной реформы тут никогда не было большой проблемы с мусором. Единственная проблема образовалась при появлении нового оператора – "УХТАЖИЛФОНД". Республика попала в число регионов с одним из самых высоких тарифов за вывоз твердых коммунальных отходов. Это около 120 рублей с человека.
Марьяна Торочешникова: Ярослав, вы регулярно участвуете в акциях популяризации раздельного сбора мусора. В ближайшее время очередная акция должна состояться в Москве. Как о ней узнать, куда идти, что делать?
Ярослав Никитенко: В субботу, 20 апреля, будет очень большая акция в Москве и в нескольких городах рядом. Там можно будет сдать как раздельные отходы, так и электролом: когда у нас выходят из строя электроприборы, их нельзя выбрасывать в обычную помойку, а надо их специально сдавать.
Марьяна Торочешникова: То есть холодильники, старые электроплиты, которые можно видеть около помоек, на самом деле выносить туда нельзя?
Ярослав Никитенко: Смотря что внутри. Как правило, крупногабаритный мусор надо сдавать отдельно. Если это мобильный телефон, то там батарейка, а их тоже нельзя выбрасывать в общий мусор. В интернете можно набрать "электролом, 20 апреля". А на сайте "РазДельный Сбор (Москва)" указаны все точки. В каждом районе приходят десятки человек. И чем дольше проходят эти акции (а они достаточно регулярные), тем больше людей знают о них. Например, в Щукино к нам приходят 30–50 человек.
Марьяна Торочешникова: Это мало или много?
Ярослав Никитенко: Много. За два часа несколько волонтеров едва успевают переставлять мешки с отходами. И таких людей становится все больше. Кроме того, очень высок просветительский эффект. И мы знаем, что уже появляются контейнеры рядом с домами: наверняка туда сдает мусор больше людей, чем приходит на акции.