Повтор программы от 27апреля 2019
Леонид Велехов: Здравствуйте, в эфире Свобода - радио, которое не только слышно, но и видно. В студии Леонид Велехов, и это новый выпуск программы "Культ личности", который вы также смотрите на телеканале "Настоящее время". Наша программа не про тиранов, она про настоящие личности, их судьбы, поступки, их взгляды на жизнь.
Композитор, скрипач, руководитель ансамбля "4'33"" Алексей Айги у меня сегодня в гостях.
(Видеосюжет об Алексее Айги. Закадровый текст:
Алексей Айги – скрипач, композитор, к тому же еще и дирижер в им организованном ансамбле с загадочным названием – 4’33’’. Для наших зрителей и слушателей поясняю: имеются в виду четыре минуты 33 секунды. А почему четыре минуты 33 секунды – вы узнаете из самой передачи, ближе к ее концу. Сохраним таким образом небольшую интригу.
Сам Алексей вовсе не стар, ему 48, по виду он и того моложе, а ансамблю недавно стукнуло 25 лет. Возраст вполне зрелый, раз до такого рубежа дошел творческий коллектив, значит, правильная идея в его основе.
Кроме того, Айги много работает для кино, он сочинил музыку к "Стране глухих", "Гибели империи", "Дикому полю", "Дубровскому", сериалам "Мата Хари", "Каменская", "Доктор Тырса", "Достоевский" и много каким еще.
Но, главное, конечно, в его жизни это ансамбль с загадочным названием. Ансамбль исполняет произведения самого Алексея, а также Джона Кейджа, Терри Райли, Стива Райха – композиторов, которых критики объединяют под общим определением "минималистов", но сам мой герой с этими определениями не согласен. И, действительно, ну что эти определения значат для зрителя, который пришел на концерт и видит вдохновенно, виртуозно, очень артистично играющего на скрипке Айги и под стать ему весь его прекрасный, слаженный коллектив?)
Студия
Леонид Велехов: Вы, насколько я знаю, гражданин Франции…
Алексей Айги: Нет.
Леонид Велехов: Но живете там…
Алексей Айги: Нет. (Смех в студии).
Леонид Велехов: Ну, как это нет?! Что же вы ломаете весь ход разговора!
Алексей Айги: Я живу между двумя странами - в самолете, поезде и троллейбусе.
Леонид Велехов: Живете в самолете Москва-Париж.
Алексей Айги: Да, но я не гражданин Франции.
Леонид Велехов: Ну, мы не в милиции, так что в данном случае это деталь неважная. Я не могу не начать наш разговор с Нотр-Дам, с пожара. Как вы его восприняли? Я спрашиваю еще и потому, что одни воспринимают это чуть ли не как апокалиптический знак, символ конца западной цивилизации, западной культуры, другие говорят, что на самом деле ничего страшного, все святыни, артефакты целы, рухнула только крыша, которая, на самом деле, только в XIX веке была смонтирована. Что такое для вас Нотр-Дам?
Алексей Айги: Я никогда не был в Нотр-Даме, несмотря на то, что я прожил как минимум семь лет в Париже.
Леонид Велехов: Но вы знаете, что Нотр-Дам есть в Париже.
Алексей Айги: Да, я его видел неоднократно, конечно, даже где-то пил рядом. На Эйфелеву башню тоже не поднимался, как все настоящие парижане. (Смех в студии).
Леонид Велехов: Но Эйфелева башня цела, поэтому о ней не спрашиваю.
Алексей Айги: Я всегда очень спокойно к нему относился. У меня в тот вечер был как раз спектакль. Я вышел из спектакля, и мне пришло сообщение: "Нотр-Дам горит". Я посмотрел видео сразу, и на меня это как-то произвело шокирующее впечатление. Я сам был удивлен этим. Все-таки можно долго говорить о том, что это какой-то символ религии, Парижа и так далее, но лично для меня это был сильный шок. Я следил за тем, что происходит, следил за французскими источниками. Уже ночь была, и сказали, что "кажется, мы избежали худшего", потому что все, что мы видели со стороны, выглядело ужасно: а оказалось, что горел только верх, а все, что внутри было спасено.
Леонид Велехов: Тем не менее, будь здоров, сколько там сгорело, крыша провалилась внутрь...
Алексей Айги: Посмотрим, что там будет дальше, но разрушения не такие сильные, как казалось, орган спасен, даже "Северная роза" спасена. Как-то все сразу успокоились.
Леонид Велехов: Тем не менее, как артист, как художник, вы видите в этом что-то символическое?
Алексей Айги: Я не вижу заката Европы в этом пожаре никакого. Поэтому не стоит ни убиваться, ни, наоборот, говорить: "Да, нет, что вы, у нас у самих храмы горят". Займитесь своими храмами, наконец.
Леонид Велехов: Я тоже помню, как у нас сгорел Манеж. Это, между прочим, тоже, будь здоров, какое знаковое сооружение для Москвы, для русской архитектуры и русской культуры. Но уж как сгорел, так и сгорел. У нас когда горит - это вроде как и к лучшему.
Алексей Айги: Это у кого надо горит. (Смех в студии).
Леонид Велехов: Да, не надо что-то там разрушать: сгорело и все, зачистили пепелище и построили совершенно новый торговый центр. А еще тут есть один аспект, и это тоже в социальных сетях муссировалось: вина "понаехавших". Как известно, Нотр-Дам был на реставрации, работали там строительные бригады. Причем, как-то сразу люди стали подозревать, что в этих бригадах было много «понаехавших», наверняка кто-то там окурок бросил и от этого все и занялось.
Алексей Айги: Надо сказать, что об этом говорят только русские, россияне, как хотите их называйте. Во Франции об этом не говорят.
Леонид Велехов: Из соображений толерантности, политкорректности или искренне?
Алексей Айги: Потому что ничего не известно, неизвестно, какие там были реставраторы. Я не думаю, что это были простые рабочие, как на наших стройках: это были высококвалифицированные люди, которые имеют доступ на крышу Нотр-Дама, и работали там.
Леонид Велехов: Я тоже, на самом деле, так думаю.
Алексей Айги: А дальше уже говорить, кто, какого цвета кожа и какое вероисповедание не очень корректно в данной ситуации, когда мы ничего не знаем. Если уж начинать об этом разговор, что "сколько народу понаехало", то Франция была одной из стран, которые покоряли Африку, и Алжир был французской территорией. Понятно, что теперь они получают ответ за то, что они там делали. Это совершенно логично. Как то же самое, что происходит в Америке с чернокожим населением: они не просили, чтобы их предков привозили туда в качестве рабов. Теперь, ребята, живите с этим.
Леонид Велехов: В конечно счете, я думаю, что и во Франции все как-то благополучно переплавится, как переплавлялось и переплавилось в Америке в единую нацию. Во всяком случае, я надеюсь, что именно так это и произойдет. Но вы же тоже как бы... Я не могу сказать, что вы из числа понаехавших, потому что это другая социальная категория. Прижились вы во Франции? Что такое для вас Франция?
Алексей Айги: Прекрасная страна, люди разные в ней, как и во всех других странах. Понятно, что меня многое раздражает во французах, но и многим я восхищаюсь; то же самое можно сказать про любую нацию. Вот это бузотерство, как нам кажется, у французов в крови, это тяга к свободе. Когда они чувствуют, что их унижают или как-то к ним относятся не так правящие верха, они стараются их поменять, они выходят на улицы и так это прекрасно!
Леонид Велехов: Но вы сами, по моему впечатлению и ощущению, человек неспокойный, темпераментный.
Алексей Айги: Нет, вы знаете, я, может быть, на сцене темпераментный, а я, в принципе...
Леонид Велехов: Аккумулируете энергию для сцены.
Алексей Айги: Не знаю, что я аккумулирую, но я очень ленивый в социальном плане, в каком угодно. Я сижу дома, особенно не выхожу, особенно если это в Москве.
Леонид Велехов: А теперь вот о чем. Я хочу вспомнить вашего отца, замечательного поэта Геннадия Айги, с мировым именем, с мировым признанием. Ведь он был во Франции и признан, и обласкан, получил Орден командора искусств - большую награду. Однако в России, тогда еще в Советском Союзе, как-то все было непросто - и не издавали его, не публиковали. Первый раз, кажется, его книгу опубликовали аж в 1991 году.
Алексей Айги: Да, ему было уже 50 с чем-то лет.
Леонид Велехов: Да, а по миру, в том числе и во Франции, он был известен не просто молвой, а книгами изданными. Но он никуда не уезжал. Почему? Поколение другое? Или дело в том, что поэту некуда деться от родной речи, а музыкант - человек без родины?
Алексей Айги: Вообще, из его поколения, если так вспоминать, довольно много композиторов уехало - это Шнитке, Губайдуллина...
Леонид Велехов: Денисов...
Алексей Айги: Денисов все-таки уехал в самый последний момент, а Шнитке и Губайдуллина уехали в 90-е годы. Гия Канчели… Это все люди, родившиеся в 30-е годы. Поэты, мне кажется, кто уехал, тот уехал в 70-е - 80-е годы: была политическая эмиграция, много кого можно вспомнить. А кто остался - тот уже остался. Мой отец был совершенно человек не бытовой, он ничего не умел. Он был настоящий поэт и в подлинном значении, и в бытовом, потому что он просто не понимал быт... Например, он электрический чайник постоянно ставил на газовую конфорку, и тот сгорал, (смех в студии). Он звал его Федей, по-моему. Для него это было слишком сложно, наверное, куда-то уехать и, мне кажется, что он никогда этого не хотел. Кроме того, он всегда чувствовал, что он чуваш и для него это было очень важно – связь с его родиной. Это маленький народ - два миллиона. Он хотел бывать чаще на родине: собственно, его и похоронили там по его желанию. Для него это было важно - вот эти корни его родины, корни языковые. Он уезжал по стипендии... Была стипендия, по которой уехали и Шнитке, и Губайдуллина: они там и остались. В 1991 году он уезжал на год и, по-моему, остался почти на два года в Берлине на этой стипендии. Я к нему приезжал тогда. Он жил своей московской жизнью - чайник, чай...
Леонид Велехов: По-прежнему ставил на конфорку.
Алексей Айги: (Смех в студии). Да, и что-то писать. И мы встречались с ним в тот момент, когда у меня был ужин, а у него - завтрак. Он был абсолютной "совой", то есть в восемь вечера он только начинал какую-то социальную жизнь. Он выходил, конечно, куда-то прогуляться, но для него это было довольно сложное, я думаю, существование, в западном мире.
Леонид Велехов: Отец, конечно, даже из этого небольшого начала нашего разговора о нем, видно, какая это была незаурядная и неординарная личность. А как именно он на вас повлиял?
Алексей Айги: Тут история такова, что я все-таки рос без отца.
Леонид Велехов: Да, я это знаю.
Алексей Айги: Поэтому он был приходящий папа. Я его ждал в гости, потом уже я к нему стал ездить в гости, когда вырос. Конечно же, повлиял! Во-первых, это твои корни, это твоя кровь. Во-вторых, я всегда знал, что есть папа, что он пишет стихи: они у меня были, я их читал. Конечно, в детстве я их совсем не понимал, а сейчас, наверное, не понимаю еще больше, (смех в студии), потому что это очень сложная поэзия. Но, с другой стороны, она открыта, ее необязательно дешифровывать, как некоторые пытаются. Она настолько красива просто по словам, которые висят в воздухе, что необязательно понимать всё, всё, всё: там очень много разных смыслов, конечно, заложено.
Леонид Велехов: Но смотрите, как Пастернак его оценил. И он, наверное, оценил не столько какую-то его сложность и запутанный смысл, сколько именно какой-то сквозной смысл и музыку стиха и смысла. Отец часто его вспоминал?
Алексей Айги: Да, да, да, часто! Для него это был очень важный человек, который толкнул его к тому, чтобы писать на русском языке. До этого он писал на чувашском, и это была немножко другая поэзия; он ее никогда не забрасывал до конца, но все-таки в основном он состоялся как русскоязычный поэт, хотя русский язык для него не родной, в самом детстве он говорил на чувашском.
Леонид Велехов: И потом, насколько я знаю, вы говорили о том, как он был связан корнями со своей родиной, но еще же он проделал совершенно колоссальную работу для чувашей, открыл им мировую культуру: он перевел огромное количество поэзии и западной, и русской на чувашский язык и считал, насколько я понял из того, что я о нем читал, это своей миссией.
Алексей Айги: Да, да, да. Там была антология венгерских поэтов, французских. Я помню, это было еще в советское время, ему, человеку, не признанному Советской властью, дали какую-то премию на Западе. Об этом пришлось сообщить в газетах. Я был в то время младшим школьником, у меня была эта вырезка, и я очень ею гордился. Вообще, надо сказать, что еще в нашей семье есть моя тетя, его сестра, Ева Лисина, она перевела Библию на чувашский язык...
Леонид Велехов: Это тоже очень известный и крупный чувашский писатель и, я бы даже сказал, просветитель. Может быть, в XXI веке это как-то звучит анахронично, слово "просветитель"...
Алексей Айги: Перевести Библию на чувашский язык - это дорогого стоит, я думаю, да.
Леонид Велехов: А вы знаете чувашский язык?
Алексей Айги: Нет, увы. Я родился в Москве, вырос в Москве. Это довольно сложный язык.
Леонид Велехов: Но я еще слышал или читал, что род-то ваш для культуры чувашской очень важный. Там прадед был чуть ли не верховным жрецом.
Алексей Айги: Да, он был шаман. Все говорят, что это мне передалось каким-то образом. (Смех в студии). Не знаю.
Леонид Велехов: Но вас как музыканта, как композитора, должно это как-то питать. Вы чувствуете какие-то корни, какие-то токи, какие-то зовы?
Алексей Айги: Нам нельзя об этом говорить. (Смех в студии).
Леонид Велехов: А как и почему в вашей жизни появилась музыка и когда?
Алексей Айги: В шесть лет мама отвела меня в музыкальную школу. Сначала она отвела моего старшего брата, у которого были, видимо, большие способности, но он бросил это дело. Провели экзамен - мне постучали, попросили что-то спеть, сказали, что ни слуха, ни чувства ритма нет - мальчик безнадежный. (Смех в студии). "Но мы возьмем его на скрипку, раз уж брат занимается". В общем, так я стал скрипачом. (Смех в студии). И я занимался, не думая о том, что можно жить другой жизнью: вот есть скрипка - надо ею заниматься час в день.
Звучит музыка
Леонид Велехов: Как скрипач вы достигли больших высот, как вы считаете?
Алексей Айги: (Смех в студии). Скорее, я глубоко погрузился в низины. (Смех в студии). Я не смогу сыграть хорошо классическую музыку - ни Моцарта, ни Баха, ни Паганини, ни все, что принято играть. Но я могу выйти с любым музыкантом практически (один я не люблю играть) и играть импровизацию в течение часа. Я могу импровизировать все, что угодно, в любых абсолютно вещах.
Леонид Велехов: Замечательно!
Алексей Айги: Классические музыканты этого делать не умеют, за редкими исключениями. Я могу сочинять музыку на ходу. Это даже не импровизация, а спонтанная композиция это называется.
Леонид Велехов: При том, что в истории, кроме Вивальди, из скрипачей вышел еще кто-то в композиторы?
Алексей Айги: Фриц Крейслер, но он, скорее, скрипач, чем композитор. Паганини был композитором.
Леонид Велехов: Да, конечно.
Алексей Айги: Не так много... Хочется как-то пошутить, что игра на скрипке отбивает интеллект. (Смех в студии).
Звучит музыка
Леонид Велехов: А откуда такой экстравагантный стиль исполнения? Вы только что кувырок вперед не делаете со скрипкой в руках...
Алексей Айги: Это была чистая необходимость. Так как у меня довольно много импровизации, какие-то фрагменты общей игры я координирую в процессе исполнения, например, когда надо перейти с одной части на другую. А так как я в этот момент играю, то, чтобы показать всем, а все стоят довольно далеко, я начинаю подпрыгивать. И так я уже привык прыгать и (смех в студии) прыгаю до сих пор. Я думаю, что в какой-то момент надо будет закончить...
Леонид Велехов: Пока прыгается - надо прыгать.
Алексей Айги: Ну, Мик Джаггер прыгает: сейчас вот ему клапан меняли.
Леонид Велехов: Выглядит это замечательно, выглядит совершенно органично. Это не выглядит какой-то такой рисовкой, пижонством - это по существу.
Алексей Айги: Это честно, я не делаю это ради прыжка. Это, действительно, я показываю музыкантам, что здесь мы переходим. А так как они у меня все разгильдяи, смотрят во все стороны, то тут, конечно, очень важно повыше подпрыгнуть.
Звучит музыка
Леонид Велехов: Вы сольно выступаете?
Алексей Айги: Я не люблю играть на скрипке соло. Я чувствую себя ужасно; мне нужен разговор с кем-то в музыке, мне нужно от чего-то отталкиваться, чтобы мне кто-то давал фразу какую-то - ну, хоть стучал по... (стучит по чашке). И вот тогда я смогу импровизировать. Пускай вот так хотя бы, то есть мне нужна какая-то точка опоры, и я начну импровизировать.
Леонид Велехов: Ансамблю я посмотрел - 25 лет ни много ни мало.
Алексей Айги: Да, в мае будет 25 лет.
Леонид Велехов: Это же срок! А вы еще все молодые.
Алексей Айги: (Смех в студии). Ну, относительно молодые. Я сам удивлен, что мы как-то вдруг - раз! - и 25 лет.
Леонид Велехов: Кто-то остался от 25-летней давности состава?
Алексей Айги: Я и тромбонист, мы участвовали в первом концерте, а остальные играют... Кто-то пришел - 1994 год, первый концерт, кто-то пришел в 1995-1996 годах, то есть как бы почти 25 лет.
Леонид Велехов: И так вы друг к другу прониклись, так вы сыгрались в прямом и переносном смысле слова, что полный порядок, да, без кризисов?
Алексей Айги: У нас бывали кризисы, когда мы разругивались, кто-то уходил из группы. Но сейчас все, слава богу, хорошо. Мы друзья, мы вместе выпиваем. (Смех в студии).
Леонид Велехов: Это главное.
Алексей Айги: Те, кто могут, некоторые уже не могут.
Леонид Велехов: Ничто не спаивает коллектив так крепко, как водка, как известно.
Алексей Айги: Да.
Леонид Велехов: И теперь поясним все-таки для тех, кто этого не знает, 4'33" (4 минуты 33 секунды): что это такое?
Алексей Айги: Я уже забыл, (смех в студии), так давно было дело. Это классическая, культовая, символическая композиция Джона Кейджа «4'33"», во время которой ничего не происходит, то есть мы слушаем, что происходит вокруг: мы слышим, как шумит чуть-чуть свет, а в концертном зале люди должны были открыть окна и слушать звуки улицы, кто-то кашляет, у кого-то падает кошелек, монетка...
Леонид Велехов: Это, кажется, вещь, написанная для фортепиано или нет?
Алексей Айги: Изначально - да. Там даже три части: одна часть - 1 минута 23 секунды, и так далее. Там надо еще переворачивать ноты было, ноты у меня есть, но я никогда это произведение не играл. Я думаю, что когда будет последний концерт группы, мы сыграем эту вещь и разойдемся.
Леонид Велехов: Ее никогда не было в вашем репертуаре?
Алексей Айги: «4'33"» - нет. Мы играли Кейджа, конечно же...
Леонид Велехов: А вот теперь все-таки для недостаточно продвинутых или для слишком классически образованных объясните смысл. Это такой апофеоз минимализма, да, эта вещь, насколько я понимаю?
Алексей Айги: Нет. Вообще, "минимализм" - неправильное название, но приклеилось.
Леонид Велехов: А что это? Ничего не происходит. Очень многие люди наверняка скажут, что это чистой воды шантаж.
Алексей Айги: Ну - да, как "Черный квадрат".
Леонид Велехов: Да, но в "Черном квадрате" все-таки обнаружили глубокий эстетический смысл - тот, что "Черный квадрат" ввел в саму эстетику дизайна, в культуру быта прямые углы, которых до этого не было. Раньше все было с завитушками, кандибоберами. А тут что?
Алексей Айги: А это не картина - это рама. И вот в это раме мы можем услышать все, что звучит.
Леонид Велехов: Все, что происходит внутри нас, видимо, так, да?
Алексей Айги: Да, да, да. Мы слушаем, что происходит. Каждый человек должен в какой-то момент взять и послушать - а что происходит вокруг? Я очень люблю такие моменты. У нас на концертах бывают дети: дети могут в тихой паузе подпеть что-то, еще что-то. Для меня это - часть концерта. Есть люди, которые возмущаются, а для меня то, что происходит в зале, за исключением, конечно, звонков мобильных телефонов или разговоров, все остальные шумы дают жизнь. Люди приходят на концерт, чтобы услышать музыку живьем со сцены, и она не такая, как она в записи, потому что там всегда что-то происходит. Это и есть искусство живого исполнения, живого сопереживания слушателей. Кейдж просто хотел сказать: давайте остановимся на 4 минуты и послушаем звуки, потому что в них столько всего интересного и глубокого... в птицах поющих и так далее.
Леонид Велехов: Мне кажется, что он хотел максимально мотивировать и активизировать зрительный зал, какую-то отдачу оттуда получить.
Алексей Айги: Да. У меня есть собственный опыт. Мы один раз ездили играть акустический концерт на поляне какого-то богатого дома. И в конце концерта я услышал, что птица, которая сидела на сосне, подстроилась под нашу музыку и высвистывала в нашей тональности!
Леонид Велехов: Грандиозно!
Алексей Айги: Не мы, потому что мы не могли под нее подстроиться, потому что мы играли свою композицию. И я слышу, что она в нашей тональности свистит. Для меня это было какое-то... Мы все тише и тише играли и слушали, а она буквально брала две ноты, но она была абсолютно в гармонии с нами. Там у нас был соль-минор какой-то в конце, еще что-то, и она четко попадала. Может быть, она изначально так пела - я не знаю, я не заметил, но вот в финале...
Леонид Велехов: Будем считать, что все-таки она настроилась по вашей музыке.
Алексей Айги: Звери и птицы чувствительны к звукам. Существует много всяких историй, связанных с тем, что они выходили послушать музыкальные инструменты. Поэтому это важная вещь - слушать, что вокруг в природе.
Леонид Велехов: Замечательно! Не могу я вас не спросить о том, как вы расшифровали на слух утраченную или не существовавшую даже запись музыки знаменитого Курехина. Во-первых, вы говорите, что в музыкальной школе вам сказали, что у вас нет слуха. Для таких расшифровок, я знаю, нужен исключительный слух.
Алексей Айги: Нет, слух у меня плохой, но абсолютный. (Смех в студии). То есть они через два года поняли, что у меня абсолютный слух, что я все слышу. Главное, что мне, кажется, удалось сделать, – что я оставил эту музыку, не привнес туда себя, не украсил, вот, как она была, так я ее и записал, просто немножко расширил ее возможности, чтобы больше инструментов было. Я не делал никаких красивых аранжировок, как это принято. Хотелось, чтобы это было жестко, как это было написано, а дальше уже дело техники - написать для оркестра...
Леонид Велехов: А он что, выходит дело, не записывал никогда? Или это как-то утратилось?
Алексей Айги: Он что-то записывал, но, я так понимаю, что половину он записывал прямо перед концертом. К нему приходили идеи, и все эти «поп-механики» Курехин готовил из того, что было - сколько музыкантов пришло, была заготовка домашняя, и он давал им ноты. После концерта все это куда-то сваливалось, бросалось. Я просил Анастасию Курехину найти, она сказала: "Да, где-то было", но даже ноты той музыки, которая точно была записана нотами "Воробьиная оратория", все-таки там слышны партии, записанные, придуманные, прописанные, их не нашли. Поэтому пришлось все со слуха записывать. Очень помогли, конечно, люди, которые работали с Курехиным - Сергей Летов, Вячеслав Гайворонский, Владимир Волков - те, кто участвовал в «поп-механиках», потому что они дали настоящность этого проекта. Они внесли импровизационную часть, которая всегда была в курехинской музыке.
Леонид Велехов: И вашу работу они оценили?
Алексей Айги: Да, да. Я очень доволен: они все с удовольствием приняли участие и говорили, что я все сделал правильно.
Звучит музыка
Леонид Велехов: Вы много работаете для кино.
Алексей Айги: Да.
Леонид Велехов: Очень много.
Алексей Айги: Ну, уже нет.
Леонид Велехов: Но работали. Во всяком случае, множество знаменитых фильмов и 90-х годов, и 2000-х годов, и сериалов тоже с вашими саунтреками. Но я помню, даже Эдисон Денисов, который много работал и для кино, и для театра, причем, такого, как Таганка, где Любимов считал его своим соавтором, в минуту откровенности говорил, что это все такое прикладное, для заработка, это не композиторство в чистом виде. У вас это для заработка или для души?
Алексей Айги: Я по-другому к этому отношусь, думаю, что Альфред Шнитке тоже по-другому относился, он материал из киномузыки сделал основой даже некоторых симфоний.
Леонид Велехов: Да, но его за это многие критиковали и скептически относились к тому, что он из киномузыки целые симфонии складывал. Так что, тут тоже есть разные оценки.
Алексей Айги: (Смех в студии). Ну, да, есть, конечно, такое отношение со стороны "серьезных" музыкантов. Не знаю, я считаю, что лучше написать хорошую киномузыку, чем плохую симфонию. Я с удовольствием этим занимаюсь, когда нет какой-то сложности с продюсерами, режиссерами, нет давления. К сожалению. все становится хуже и хуже. Раньше было свободнее, то есть в 90-е годы - начало 2000-х ты был автор, соавтор, ты разговаривал с режиссером, писал музыку, и как-то было все хорошо. Сейчас со всех сторон тебя сжимают в очень узкие рамки, какие-то общие стандарты появились в киномузыке, все смотрят, как делают другие...
Леонид Велехов: Референс это называется, кажется?
Алексей Айги: Да, референс, сделать похоже на Голливуд. Это довольно грустное зрелище, тем более что на нашей технической базе и с нашим немножко ущербным кинематографом это выглядит…
Леонид Велехов: Деликатно выразился.
Алексей Айги: У нас есть прекрасные режиссеры, и есть прекрасные фильмы, но в основном они все авторские. Когда мы начинаем подгонять «под Голливуд», мы немножечко не догоняем. Поэтому давление, конечно, есть. Время от времени у меня появляются работы, есть режиссеры, с которыми у меня есть общий язык.
Леонид Велехов: А какой ваш звездный час в кинематографе как кинокомпозитора?
Алексей Айги: (Смех в студии). А он еще впереди! (Смех в студии)
Леонид Велехов: Я понимаю, что он еще впереди, но на данный момент?
Алексей Айги: Конечно, самая первая работа – "Страна глухих". Она была с…
Леонид Велехов: Чулпан Хаматовой и Диной Корзун.
Алексей Айги: Да, и фильм выстрелил, как говорится, и музыка.
Леонид Велехов: Да, конечно, конечно.
Алексей Айги: И на многие годы это было визитной карточкой, наверное, и сейчас остается. Потом, конечно, были фильмы, которыми я горжусь, – было и "Дикое поле", и "Испытание". Я выпустил компакт-диск с этими двумя саундтреками. Два года назад был фильм "I Am Not Your Negro", который был номинирован на "Оскар", франко-американский. Он получил BAFTA, премию Британских киноакадемий, и французскую, "Сезар".
Леонид Велехов: Неплохо.
Алексей Айги: Да, как бы там все неплохо. И сейчас я работаю с одним крупным иностранным режиссером над крупным проектом. Когда он выйдет, тогда может быть второй звездный час, а, может, не будет – кто знает!
Леонид Велехов: Но еще меня очень заинтересовало, что вы написали музыку к немым нескольким фильмам – Барнет, "Дом на Трубной", к Фрицу Лангу вы что-то сделали…
Алексей Айги: "Метрополис", да.
Леонид Велехов: К Медведкину, кажется, тоже.
Алексей Айги: Медведкин "Счастье" – да.
Леонид Велехов: Это очень интересно, но зачем это? Вы хотели дать новую жизнь этим фильмам?
Алексей Айги: У меня все в жизни случайно, я никаких усилий для этого не прилагал: буквально всегда знакомился с людьми в кафе.
Леонид Велехов: То есть вы везучий человек.
Алексей Айги: Ну, в каком-то смысле – да, то есть – да, (смех в студии), но не настолько, чтобы быть…
Леонид Велехов: …баловнем судьбы.
Алексей Айги: Да, да, недостаточно. За это все платить приходится. Первое предложение было не от меня, а это Немецкий институт имени Гете хотел сделать для фестиваля показ немецкого фильма под музыку русского композитора и предложили мне – это был "Метрополис". Я был начинающий тогда еще кинокомпозитор и сказал: "А вот этот возьму, мне нравится двухчасовой с лишним фильм". И как-то я втянулся, мне это понравилось, потом было уже предложение сделать что-то с русским фильмом от Первого канала. Тогда еще об этом думали, что не только мы показываем, то, что мы показываем, но и давайте показывать старые фильмы с новой музыкой. И моя идея, и идея тех, кто это предложил, была в том, что этот старый фильм существует в том виде, когда там просто какой-то подложен непонятный таперский, не относящийся к делу наигрыш, а надо попробовать этот фильм не обновить, это неправильное слово, а просто представить новой публике, которая не может смотреть фильм без звука. Надо написать какую-то адекватную музыку аккуратно, чтобы не выпячивать себя, но и в то же время, чтобы люди смогли эту всю красоту старых фильмов… Красота – неправильное слово. Вот это фантастическое качество монтажа, чего угодно, находки…
Леонид Велехов: Фильмы, действительно, замечательные, все эти три фильма, начиная с "Дом на Трубной" с Марецкой, с Фогелем…
Алексей Айги: Это фантастические совершенно работы, если в нее всмотреться. У нас уже просто как-то глаз замылен, ну, немой фильм…
Леонид Велехов: На этих фильмах понимаешь, что и слов-то не нужно.
Алексей Айги: Да, конечно.
Леонид Велехов: Это не технический ущерб, что у кино не было звука, - ему не нужно было этого.
Алексей Айги: Да. И вот была задача сделать – просто немножко обновить фильм, чтобы его могли смотреть сейчас. К сожалению, сейчас эта программа немножко закончилась.
Леонид Велехов: Закончилась? Жалко…
Алексей Айги: Да. Но недавно, уже прошло пять лет, наверное, я делал фильм "Испытание", режиссер Александр Кот, где не было ни одной реплики, то есть шумы – ветер, вода и так далее, все в степи происходит и музыка. Это была его мечта как режиссера – снять фильм без единого слова. И как раз хорошо, что тут оказался я и написал эту музыку.
Леонид Велехов: Замечательно! Напоследок не могу вас не спросить. Я это не видел, видел только трейлеры – проекты "Евгений Онегин" и "Гамлет" с вашим участие, ну, не просто участием, а таким ведущим участием и с участием звезд нашего российского кино и театра. Что это такое? Какая тут заложена сверхзадача?
Алексей Айги: Опять-таки это произошло все случайно. (Смех в студии).
Леонид Велехов: Бог ты мой!
Алексей Айги: Да! Нам предложили разово сыграть что-нибудь со стихами, потому что сейчас это такая как бы тенденция – читают стихи, а тут кто-нибудь играет с оркестром. Мне это очень не нравится: я предпочитаю стихи читать, а не слушать. Но тут мы сделали один раз – такой был просто совместный проект, и наш режиссер Наталья Семенова сказала: "А вот есть еще один". Я говорю: "Ну, давайте попробуем". И как-то я втянулся, и мы живьем играем на сцене, и вместе с актерами мы как-то сосуществуем – часть они читают, естественно, без нас, часть даже под музыку читают.
Леонид Велехов: А почему "Скрипач на крыше" не поставить, между прочим, с вашими фокусами?
Алексей Айги: Я боюсь высоты, во-первых, (смех в студии), прямо совсем, поэтому – нет.
Леонид Велехов: Наш разговор прошел в таком живом, бавардажном даже стиле, болтливом. Напоследок я хочу вам немного риторически, патетически поставить вопрос. А что такое для вас музыка – это все-таки что-то главное, самое существенное в жизни?
Алексей Айги: Да. Я, вообще, ничего не умею делать – ни гвоздь забить, ни… У меня нет никаких способностей…
Леонид Велехов: То есть вы, как отец, который умел только стихи писать.
Алексей Айги: Но я чайник знаю, куда ставить, хотя регулярно тоже что-нибудь сжигаю. (Смех в студии). Я совсем не предрасположен к чему-то другому, поэтому – да, я как музыкант, находясь в каком-то… Вот я уехал на каникулы, захожу в бар и я вижу, что там есть небольшая сцена. Там музыканты, что-то будет. Я думаю: "Так, а почему же я не играю-то?! Надо пойти, договориться и сделать концерт".
Леонид Велехов: То есть это все время в голове.
Алексей Айги: Да, хочется сыграть.
Леонид Велехов: Вы уже столько лет играете, а все еще хочется…
Алексей Айги: Да, но я в барах в Британии заходил, там играли кельтскую музыку, я подсаживался поближе, брал пиво, и заканчивалось тем, что я отбирал скрипку и начинал играть. И все меня ненавидели.
Леонид Велехов: Ну, врете! Наверняка, это имело успех!
Алексей Айги: В общем, конечно, да. Когда человек музыкант – это, к сожалению, не лечится.
Леонид Велехов: Замечательно! Замечательная фраза на финал, на конец нашего разговора, за который я вам очень благодарен, потому что получилось…
Алексей Айги: Спасибо!
Леонид Велехов: Мне было безумно интересно.
Алексей Айги: Спасибо большое, мне тоже!
Звучит музыка