Человек в истории. Россия – XX век

• Самые сложные для понимания и освещения темы лежат либо очень далеко, в начале ХХ века, потому что мало свидетелей, сложно с документами, либо в периоде перестройки и постперестроечном времени, потому что наоборот – лицом к лицу лица не увидать.
• Нет никакого общественного консенсуса по поводу афганской войны или чеченской войны, в отношении 90-х годов.
• Вся современная концепция ХХ века держится на Сталине, как на стержне: вынь этот стержень, и все рассыплется.
• Обычно предъявляется история антикварная, красивая. А связь истории напрямую с сегодняшним днем и влияние этой страшной истории загубленных миллионов на нашу реальность редко понимается.
• Есть жуткая деталь в работе: отрубленная рука "нарезана как колбаса". Но эта деталь скажет больше, чем десять томов истории Великой Отечественной войны, о степени озверения, расчеловечивания.
• "Однажды в хутор въехали немецкие танки. Гусеницы их все были в крови. Нас, молоденьких девчонок, заставили гусеницы отмывать. Только позже мы узнали, что немцы подавили этими гусеницами наших танкистов".

Тамара Ляленкова: Сегодня мы попробуем взглянуть на историю через события из жизни конкретных людей глазами юных исследователей, которые приехали в Москву на школьный конкурс "Человек в истории. Россия – ХХ век".

Нынешняя церемония награждения юбилейная, проходит в 20-й раз, и я хочу напомнить историю самого конкурса, которая в полной мере отразила перемены, происходящие уже в России XXI века.

Человек в истории. Россия – XX

Тамара Ляленкова: Надо думать, что со временем история конкурса послужит не менее ценным материалом для исследования начала нынешнего столетия, но мы продолжим говорить о веке минувшем.

Как моряки-дальневосточники в 41-м году оказались в ростовских степях, почему пришло в упадок купеческое село Каракулино и чем исследования школьников отличаются от официальной трактовки событий, сегодня рассказывают историк Ирина Карацуба, участники нынешнего конкурса "Человек в истории. Россия – XX век" Полина Игнатьева (с. Каракулино, Удмуртия), Григорий Рудяшко (хутор Гапкин, Ростовская область) и участники прошлых лет.

Тамара Ляленкова: Ирина, вопрос к вам, поскольку вы читаете работы ребят на протяжении последних десяти лет. Есть какие-то тенденции? Что-то меняется, появляются новые темы, может быть, неожиданные?

Ирина Карацуба: Этот конкурс – наше национальное достояние: через него прошли около 50 тысяч работ, и это один из важнейших архивов для историка. Конечно, можно проследить динамику, но необязательно это будет положительная динамика, потому что количество работ, приходящих на конкурс, к сожалению, из года в год сокращается. Несмотря на это, на нынешней конкурс было прислано более полутора тысяч работ.

Ясно, что самые такие сложные для понимания и освещения темы лежат либо очень далеко, в начале ХХ века, потому что мало свидетелей, сложно с документами, либо в периоде перестройки и постперестроечном, потому что наоборот – лицом к лицу лица не увидать. Нет никакого общественного консенсуса по поводу афганской войны или чеченской войны, в отношении 90-х годов. И мы всегда бурно радуемся, когда на конкурс приходят работы, посвященные этим периодам, и даже стараемся им дать некоторую фору, потому что этим редко занимаются.

Очень много работ, посвященных 20–30-м годам и, прежде всего, теме репрессий. Это такая традиционная тема, которая, к сожалению, никуда из нашей жизни не уходит и нуждается в своем осмыслении. Нынешняя нездоровая популярность Сталина и его курса связана с тем, что никакой историко-правовой оценки сталинскому и советскому режиму не дано. Более того, вся современная концепция ХХ века держится на Сталине, как на стержне: вынь этот стержень, и все рассыплется.

Полина Игнатьева: Три года назад учитель истории предложила написать работу про купца нашего села Ведерникова, он был попечителем. Его судьба сложилась не очень удачно. Он жил в тот период времени, когда проходили такие процессы, как раскулачивание, коллективизация. Он и его семья (два сына и жена) подверглись раскулачиванию. А дальше мне стало очень интересно, что случилось с остальными купцами села Каракулино и вообще с теми людьми, кто жил здесь в то время.

Тамара Ляленкова: Полина, когда я читала вашу работу, возникло представление, что село было богатое, большое, дома двухэтажные каменные. Напоминает даже не село, если верить фотографиям того времени, а небольшой торговый городок. Для вас, местного жителя, эта картинка новая? Или село по-прежнему процветает?

Полина Игнатьева: Сейчас центр сильно сместился, у нас больше не проходят ярмарки. Обычное село – такое же, как и другие. Купцов нет, стало беднее. Если бы не было этого прошлого, то не сформировалось бы будущее. В принципе, оно могло совершенно другим путем пойти.

Тамара Ляленкова: Ирина, когда вы читаете подобные работы, вы понимаете, что, помимо научного интереса, может быть, у ребят возникает какое-то гуманитарное понимание того, что происходит?

Ирина Карацуба: Я вспомнила евангельские слова, что если не станете как это дитя, то не войдете в Царствие Божие. В этих работах, действительно, иногда присутствует, на наш, такой циничный, искушенный взгляд, наивная прямота, которая мне очень нравится. Потому что она свидетельствует в том, что человек не отвык потрясаться, горевать, называть трагедию трагедией. Не просить, как наши московские интеллектуалы, – дайте этому поколению счастливое забвение. Человек пока, слава богу, не хочет забывать. Он хочет знать.

Очень мудрые слова сказала Полина – если бы так называемая коллективизация пошла другим путем или ее бы не было, то и будущее было бы другим. Такой взгляд на историю редко встретишь, обычно предъявляется история антикварная, красивая. А связь истории напрямую с сегодняшним днем и влияние этой страшной истории загубленных миллионов на нашу реальность редко понимается.

Кроме того, мы привыкли к наукообразному стилю, а ребята пишут простыми словами. У Григория жуткая деталь в работе: отрубленная рука "нарезана как колбаса". Но эта деталь скажет больше, чем десять томов истории Великой Отечественной войны, о степени озверения, расчеловечивания. Как раз то, что ребята делают, – это очеловечивание.

Тамара Ляленкова: Полина, что для вас было потрясением, открытием из того, что вы увидели и прочитали?

Полина Игнатьева: В большей степени – это отдельные истории семей, когда, например, вырывали рубашку из рук матери, а в ней был ребенок, и он упал на пол и разбился. Или как распиливали детей, убивали беременных женщин, инвалидов… Я не думала, что это было настолько жестоко, пока не стала писать эту работу.

Тамара Ляленкова: Мы говорим, заметьте, про коллективизацию, мирное время…

Полина Игнатьева: Еще мы заметили, что в архивах есть документы про раскулаченных, где указан неправильно возраст человека, ошибки в фамилиях. В такой обстановке даже соседи начинали доносить друг на друга просто для того, чтобы на них обратили внимание и подумали, что они очень хорошие, верные советской власти.

Тамара Ляленкова: Ребята достаточно часто выбирают темы, связанные с семьей. В этом есть личный интерес, и тогда история вырисовывается через отдельные судьбы.

Говорят участники конкурса "Человек в истории. Россия – XX век"

Рассказывают участники конкурса "Человек в истории. Россия – ХХ век"

Тамара Ляленкова: Очень разный комплекс тем, но всегда есть тема Великой Отечественной войны. Ирина, больше или меньше стало работ, может быть, фокус поменялся?

Ирина Карацуба: Это хороший вопрос. Я бы назвала это разгосударствлением – от истории официальной, сверху спущенной, очень манипулятивной к истории простого человека – бабушки, дедушки, друзей, авторов рукописей, которые случайно нашли исследователи. На самом деле, это нас возвращает к тому, о чем, например, в древнегреческой трагедии у Эсхила хор пел: "Много в мире сил чудесных, но чудесней человека нету в мире никого".

История через человека, в основном в силу особенностей нашего ХХ века, через его мытарства, бедствия, трагедии. И мне кажется, что это очень демифологизирующий и деманипулятивный взгляд. Потому что история твой тетки, прабабушки, дедушки дает очень прямой взгляд, без того, что наш министр культуры определил как "то, что соответствует национальным интересам России, то нам и не нужно". Ведь национальные интересы России – это тоже своеобразный концепт. А тут встает во всем величии и трагедии и подвиг, и обреченность, и противостояние, и нечеловеческая сила какая-то. Все-таки в работах школьников по войне очень много человека. И это главное в истории.

Тамара Ляленкова: Гриша, расскажите про вашу работу. Вы искали дальневосточных моряков в Ростовской области?

Григорий Рудяшко: Наша историческая работа заключалась в расследовании судьбы моряков-дальневосточников. Загадка заключалась в том, что есть памятник, поставленный в хуторе, воспоминания местных жителей, но вот официальные власти утверждали, что "военно-морских частей у вас не было".

Тамара Ляленкова: Но это действительно странно – дальневосточные моряки в ростовской степи. Были сомнения и у вас?

Григорий Рудяшко: Конечно. Но мы провели опросы местных жителей.

Тамара Ляленкова: Например, из рассказа Марии Степановны: "Во время войны я жила в хуторе Лисичкине. Однажды в хутор въехали немецкие танки. Гусеницы их все были в крови. Нас, молоденьких девчонок, заставили гусеницы отмывать. Только позже мы узнали, что немцы подавили этими гусеницами наших танкистов". Григорий, вы тогда подумали, что эти солдаты – дальневосточные моряки? Или это было только начало исследования?

Григорий Рудяшко: Это было лишь начало исследования. Маленькие пазлы, которые помогали восстановить полную картину случившегося, того, что осталось белым пятном в истории Великой Отечественной войны.

Тамара Ляленкова: Фрагмент из другого интервью, Таисии Михайловны: "Лежали они как-то странно – кучками по пять-шесть человек, будто кто-то их нарочно стаскивал. Некоторые были совсем голые, у других глаза повыколоты". Такой момент, мне кажется, очень жесткий для молодых исследователей: "Молодая была – смерти не боялась. Все женихов себе выбирала. Крикну подружке: "Нинка, глянь, какой тебе нравится?!" – и дальше укладывать". Это когда они их хоронили. Был дикий мороз, погибших стаскивали в ров, который был вырыт для каких-то сельских нужд.

Григорий Рудяшко: Эти сведения мы получили случайно – жажда привела нас в местный клуб культуры этого хутора. И мы обратили внимание на стенд, на котором была статья как раз о той бабке, Таисии Михайловне.

Тамара Ляленкова: Которая помнила, как все происходило, едва ли не единственная?

Григорий Рудяшко: Да. Когда читали эту статью, нас поразили факты того страшного времени, те страшные события, страх.

Тамара Ляленкова: Григорий, насколько я знаю, вы не собираетесь поступать на исторический факультет, хотите стать инженером. Полина выбрала медицинское направление. Откуда у вас интерес к истории? Тем более что на исследование уходит много сил, времени.

Полина Игнатьева: Интерес зародился еще четыре года назад, когда я делала первую свою работу. Мы писали ее около полугода, потом ездили на различные конкурсы – рассказывали о своем селе. И все больше и больше людей узнавало о нас.

Тамара Ляленкова: Это как раз противовес тому официальному патриотизму, который прививают всем поголовно. Мне кажется, что это очень важный момент.

Ирина Карацуба: Да, и это еще очень мощное средство создания собственной идентичности. Кто ты? Откуда ты? С чем ты пойдешь – во врачи или в инженеры? Кто у тебя за плечами?!

Григорий Рудяшко: Прежде всего, нельзя отнестись к этим событиям равнодушно. И существует проблема сохранения исторической памяти.

Тамара Ляленкова: И эту историческую, частную память можно найти на сайте конкурса "Мемориала". Кроме того, по итогам конкурсов разных лет издано 25 книг с лучшими работами, уникальными и ценными, в том числе для историков.