Каннский кинофестиваль. Коварный цветок и охотники на людей

Умершую жительницу городка Центрвилль не забрали в похоронное бюро. Тело сторожит собиравшийся уйти на пенсию, да так и оставшийся на службе полицейский (Билл Мюррей). Он ночует в соседней камере с трупом женщины, которую, возможно, когда-то любил. Фильм Джима Джармуша "Мёртвые не умирают" открыл конкурс 72-го Каннского кинофестиваля. Мёртвые не болеют, не болят, не умеют, не живут. Когда из-за бурения корпорациями нарушится скорость вращения Земли, женщина, как и обитатели местного кладбища, превратится в зомби. Трупные дети пойдут искать конфеты, упыри постарше – незаменимые смартфоны и ксанакс. Почему-то никто не вспомнит своих любимых. Коллегу Билла Мюррея съест собственная бабушка.

Кадр из фильма Джима Джармуша "Мёртвые не умирают"

Зомби-комедию Джармуша приняли прохладно, но она остается пока одним из лучших фильмов фестиваля. Жанр возвышенной банальности? Его апокалипсис – домашняя вечеринка любящих людей, знающих друг другу цену (в кадре – все знаменитости из его предыдущих картин). Он не проповедует и не делится мудростью. Да, пусть мир действительно в паршивом состоянии, тем ценнее сообщничество близких. В документальной картине Фредерика Уайзмана "Монровия, Индиана" фермерский городок напоминал обитель призраков, поскольку умирает сам этот образ жизни. Флегматичный напарник Мюррея в исполнении Адама Драйвера знает, что всё закончится очень плохо, поскольку "читал сценарий Джима". Но разве это повод не сыграть свою сцену самым достойным образом?

Из Центрвилля мы переносимся в бедный пригород Парижа в дебюте Ладжа Ли "Отверженные" и снова оказываемся в компании трех полицейских. У Джармуша они фланеры и созерцатели, а здесь "решалы", выстраивающие сложный баланс сил между местными криминальными группировками и этническими меньшинствами. "Никогда не нужно извиняться, полицейский всегда прав", – сообщает расист-полицейский по прозвищу Свин. Когда чернокожие дети похитят львенка из цыганского цирка, эта бравада приведет к катастрофе. Полицейские и сами не знают, почему местная школа названа в честь Виктора Гюго. Выходец из того же района Ладж Ли превращает хорошо знакомый ему, снятый с документальной достоверностью, мир – в романный, видит в нём "Отверженных". Признаться, героям с обеих сторон сложно сочувствовать, но им приходится, в отсутствие государства, самим осваивать основы построения цивилизации, слишком хрупок этот мир, всем приходится вырабатывать договоренности.

Кадр из фильма "Отверженные"

Сколь впечатляющие, столь и банальные "Отверженные" остаются в памяти прежде всего кадрами депрессивных панелек, снятых дроном с высоты птичьего полета. Он и станет двигателем сюжета, который приведет к резне. У Джармуша Центрвилль навещает летающая тарелка. Дрон в виде летающей тарелки – один из второстепенных героев следующего конкурсного фильма "Бакурау" Клебера Мендонсы Фильо, в прошлом бразильского кинокритика. Его "Водолей" показали в Канне в конкурсе три года назад. Недалекое будущее, "через несколько лет", как сообщает вступительный титр. В Центрвилле сбоила техника, в бедной деревне Бакурау, лишенной политиками доступа к питьевой воде, отключают электричество, сама она исчезает с электронных карт. Договорившись с местным мэром, группа иностранных туристов под предводительством Удо Кира приехала поохотиться на людей. Им помогает пара с богатого юга страны, презирающая бедняков. Им кажется, что они такие же белые, как охотники; те посмеются и достанут "винтажное" оружие, открыв счет убитым. Оборону города возглавляет не то ведьма, не то врач в исполнении Сони Браги.

Кадр из фильма "Бакурау" Клебера Мендонсы Фильо

Стилизованный под панковский вестерн категории "б" "Бакурау" страдает от родовой травмы жанровых фильмов, снимаемых синефилами-интеллектуалами. В первый день фестиваля чествовали великого Джона Карпентера. Чаще всего по-настоящему хорошее, "культовое" жанровое кино всегда работает с массовыми фантазмами и неврозами, то есть по природе своей оказывается политическим. Но оно не должно быть столь рассудочным, как растянутый до двух с лишним часов "Бакурау", это противно его природе. Впрочем, фильм всё равно останется ценным свидетельством о состоянии Бразилии после президентства Лулии, снятый к приходу ультраправого лидера Жаира Болсонару.

Бакурау – это ещё и птичка козодой. Маленьким Джо называют выведенный в лаборатории новый цветок в одноименном англоязычном дебюте австрийского режиссера Джессики Хауснер. Цветок нужно любить и оберегать, разговаривать с ним. В благодарность он делает людей счастливыми. Его пыльца содержит окситоцин – гормон, вырабатываемый при грудном кормлении детей. Создательница цветка – Элис, мать-одиночка и трудоголик, её мучает совесть из-за того, что она недостаточно много времени проводит со своим сыном Джо. Придумав цветок, она допустила неестественную генную мутацию: он стерилен, не способен к размножению, одному из главных жизненных инстинктов. Не постарается ли цветок подчинить себе людей, чтобы спастись и сохранить себя?

Кадр из фильма "Маленький Джо"

Элис верит, что коварный цветок инфицируют людей, передает вирус, влияющий на подкорку мозга. Хауснер с недоверием относится к генной инженерии и научным экспериментам, но особенно остроумный выпад она делает в сторону психотерапии, ставшей сегодня новой религией. В чем особенность зловещего цветка? Люди остаются такими же, как были, только становятся счастливее – разве не в том смысл анализа, к слову, изобретенного австрийцами? Вирус цветка воздействует на связи в подкорке мозга, влияя на эмоции, что похоже на эффект от психологического лечения. Подчинившиеся цветку люди возражают Элис: что такое подлинность чувств и эмоций, как её можно доказать? Хауснер сохраняет двусмысленность, доподлинно мы так и не знаем, поработил ли цветок человечество или всё это воображение главной героини? Психотерапевт героини считает, что дело в её подавленном желании разорвать связь с сыном. Амбивалентность сохранена и в авторском отношении: быть может, и правда будет лучше, если все будут счастливы? Не говоря уже о ценности технического прогресса. Паранойя, словно в фильме ужасов, поддерживается здесь невероятной звуковой партитурой: режиссер использовала музыку Тейджи Ито, композитора Майи Дерен. "Маленький Джо" – пусть и декоративное, но все же подлинное высказывание о страхе материнства, о чувстве вины, конфликте между собой и биологическим долгом. Меняются ли люди, стали ли они более чужими и отстраненными или это проекции наших страхов? Что значит быть хорошей матерью? Может быть, Джо просто взрослеет и естественно от нее отдаляется? Единственную реплику цветка озвучил сын режиссера.

Мати Диоп, племянница сенегальского классика Джибрила Диопа Мамбети, – первая чёрная женщина в конкурсе Каннского фестиваля. Её "Атлантика" – сновидческая сказка о призраках Дакара. В городе возводят величественное стеклянное здание, но рабочим не платили много месяцев. На лодке они отправляются по Атлантическому океану в Испанию и, видимо, гибнут в пути. Их привидения возвращаются обратно требовать свои долги. Среди них был и Сулейман, возлюбленный главной героини Ады, которая выходит по расчету за богатого мужчину из религиозной мусульманской семьи. На их свадьбе кто-то поджег супружеское ложе. Знакомые видели Сулеймана вернувшимся в город. Дело расследует полицейский, страдающий от обморока. Всей истории "Атлантики" хватило бы на короткий метр (у Диоп так и называлась её короткометражка). Хронометраж набирается за счет поэтических кадров и сновидческого ритма. Тысячу раз восходит солнце над океаном. Про "Атлантику" не сказать ничего плохого, но слишком уж она похожа на искусственно выведенный в фестивальных лабораториях цветок. Что ж, может быть, и его пыльца кого-то осчастливит.

Кадр из фильма "Атлантика"

"Боль и слава" Педро Альмодовара – пока что общепризнанная (наравне с новыми фильма Корнелиу Порумбою и Терренса Малика) вершина конкурса, отчасти автобиографическое, даже исповедальное кино. Постаревший Антонио Бандерас, с прической под Альмодовара, играет Сальвадора, режиссёра в кризисе. В детстве он пел в церковном хоре и был освобожден от занятий, стал неучем. Географию изучал по показам своих фильмов на фестивалях, анатомию – по болезням, искусство – по трагической несчастной любви. Богемный постфранкистский Мадрид стал для возлюбленного ловушкой, подчинив героину, пока Сальвадор всё больше снимал кино. Много лет спустя он уже сам глушит душевную и физическую боль героином. Во время наркотических приходов к нему возвращаются образы детства. Ели с матерью хлеб с шоколадом, жили в пещере-катакомбе, словно ранние христиане. Учил мускулистого соседа грамоте, положив на его огромные руки свои маленькие ладошки.

Кадр из фильма "Боль и слава"

​

Фильм открывается потрясающей анимацией, сопровождающей перечень болезней и недугов, от которых страдает Сальвадор. И тут же он сообщает, что не всё возможно проиллюстрировать. Утраченная любовь, гибель контркультуры, уход матери. "Боль и слава" – практически эссе о попытке перевода собственной жизни в художественное произведение, будь то фильм (воспоминания), живопись (мальчиком его нарисовал всё тот же сосед), театр (постановка по мемуарному тексту Сальвадора). Кино – возможность ещё раз поговорить с матерью. Кино Альмодовара наследует классике, его умение снимать лица актеров, диалоги, пространство, создавать мизансцены – почти что ушедшее из современного фестивального кино искусство, где давно слова, игру и истории заменили многозначительные паузы и долгие проезды камерой вслед затылкам героев. Не всё возможно проиллюстрировать, но можно попытаться перевести на язык кино. Поговорить с умершей матерью, сняв про неё фильм.

Главный герой Альмодовара никогда не верил в бога, но молился за любимых актрис на киноэкране. Это не помогло ни Натали Вуд, ни Мэрилин. Главный герой "Незаметной жизни" Терренса Малика Франц Егерштеттер был причислен к лику блаженных. Австрийский фермер из деревни Санкт-Радегунд не жертвовал деньги нацистской партии, а после призыва в армию отказался принести присягу Гитлеру и Третьему рейху. В 1943 году его казнили в Берлине. Лауреат "Золотой пальмовой ветви" за "Древо жизни" давно отошел от классического повествования, снимая, в сущности, многобюджетное экспериментальное кино. Его "Незаметная жизнь" гораздо строже, чем недавние "Рыцарь кубков" и "К чуду", но всё равно способна вызвать сильную аллергию у зрителей, не принимающих стилистику и, главное, тематику его поздних работ. Возможно, Малик – один из последних религиозных режиссёров современного кино, пытающийся найти объяснение божественному даже не в словах, но изображениях и монтаже (всё ли возможно проиллюстрировать?). Жену Франца везде сопровождает ослик. Изначально называвшаяся "Радегундой" в честь деревни Егерштеттера и знаменитой святой, "Незаметная жизнь" снята в Австрии и Германии, отчасти в самой Санкт-Радегунд. Неподалеку родился Гитлер, так любивший горы вокруг, как и главный герой. Малик впервые использует хронику, в том числе и из горной резиденции фюрера. В "Незаметной жизни" сыграл свою последнюю роль Бруно Ганц. Название фильма вдохновлено последним предложением романа английской писательницы Джордж Элиот "Миддлмарч": "И если ваши и мои дела обстоят не так скверно, как могли бы, мы во многом обязаны этим людям, которые жили рядом с нами, незаметно и честно, и покоятся в безвестных могилах".

"Свистуны" Корнелиу Порумбою – трактат о природе кинематографа, снятый с присущей только этому румынскому режиссеру легкостью и остроумием. Оригинальное название – "Гомера", один из Канарских островов, где появился "гомерский свист", "сильбо гомеро" – свистящий язык. Именно на этот остров под песню Игги Попа приезжает полицейский Кристи в гости к банде преступников, которая планирует его научить тайному языку, чтобы избегать прослушки. "Свистуны" разделены на серию эпизодов, каждый из которых посвящен одному из героев оказывающейся все более и более сложной вселенной фильма. Порумбою во всех своих картинах, особенно в "Полицейском, имя прилагательное", интересовался лингвистикой и природой языка, в "Свистунах" он рифмует любимую тему с киноязыком. Кристи – трижды актер: он играет в фильме Порумбою, как "крот" играет роль полицейского и обманывает коллег, появляется в кадре следящих за ним камер наблюдения. Фильм решен в постоянно меняющихся разных жанрах, регистрах и эстетиках. Действие заводит героев и в синематеку, и в выстроенную для съемок декорацию фильма. Перед нами проходит история кино: сцены из "Искателей" Джона Форда и "Комиссар полиции обвиняет" Серджиу Николаеску (приятнее всего, насколько Порумбою отказался в "Свистунах" от всего того, что превратило так называемую новую румынскую волну в самопародию), постоянные цитаты из Альфреда Хичкока и фильмов нуар, наконец, саундтрек, где звучит песня актрисы Фассбиндера Ингрид Кавен и вступление к одной из песен Жанны Балибар. Но "Свистуны" далеки от того, чтобы быть всего лишь синефильской игрой. Он всё о том же – зачем мы смотрим кино, зачем его снимают, почему Терренс Малик ищет бога именно с помощью кинокамеры? В одной из сцен проливается намеренно неправдоподобная, похожая на томатный сок кровь, ещё один из приемов режиссерского отстранения. Как же Порумбою удается при этом своем умелом дистанцировании вызывать сильные эмоции?

Метаповествование – один из сквозных мотивов конкурса. И Джармуш, и Альмодовар подвергают сомнению кино, чтобы тем самым ещё больше утвердить его ценность. В "Мертвые не умирают" полицейские обсуждают сценарий и комментируют специально сочиненную для фильма кантри-певцом Стерджилом Симпсоном заглавную песню. В "Боли и славе" Альмодовар буквально превращает воспоминания в съёмочную площадку фильма. Кинотеатры детства Сальвадора, а значит, и режиссера, пахли мочой, жасмином и морским бризом. Такие запахи не выводят селекционеры.