Протест: радикальная мера или форма общения?

• Протест в России в целом фантастически мирный. Во многом это связано с тем, что существует колоссальная монополия на насилие у государства, которой нет в большинстве стран.
• У людей развивается клиповое мышление, особенно у нового поколения, поэтому их не может долго держать какая-то единая идея.
• Мы снова вернулись в ситуацию диссидентского движения 70-х годов, когда люди выходили, точно зная, что они ничего этим не изменят, но при этом сохранят свое человеческое достоинство, самоуважение, то есть людей в себе сохранят.
• Я думаю, что освещение судьбы екатеринбургского сквера и телевидением, и СМИ как раз и есть дымовая завеса, поскольку там ничего страшного не происходит, никакой катастрофы нет.
• Любой насильственный протест будет потоплен в крови, причем безжалостно! Нет никаких сомнений, что Росгвардия потопит в крови все что угодно!

Тамара Ляленкова: Тема сегодняшнего обсуждения – "Политический протест". За нее, как за наиболее актуальную, проголосовало большинство участников студенческого дискуссионного клуба "Пространство Политика". Что неудивительно – социальные и экологические протесты естественным образом перешли в политическую сферу, а массовый протест в России остается едва ли не единственным способом повлиять или изменить неприемлемую с точки зрения граждан ситуацию.

В московской студии – правозащитник, архитектор Сергей Шаров-Делоне и один из организаторов проекта "Пространство Политика" студент Артем Берлин.

Тамара Ляленкова: На сегодняшний день есть несколько горячих, так сказать, протестных точек – Екатеринбург, Ингушетия, Шиес под Архангельском и другие локальные мусорные очаги. Но почему-то протест против строительства храма в Екатеринбурге вызвал наибольший резонанс. Вы понимаете почему, Артем?

Артем Берлин: Во-первых, они затронули большую часть людей, проживающих в Екатеринбурге. В этом сквере гуляют люди всех возрастов и, в особенности, семьи, маленькие дети, кроме того, проходят разные культурные мероприятия. То есть тема затрагивает каждого. К сожалению, Архангельск и остальные мусорные бойкоты и протесты сейчас превратились в рутину. А события в Ингушетии вообще никак не освещаются, к сожалению, в проправительственных СМИ.

Тамара Ляленкова: Что скажете, Сергей?

Сергей Шаров-Делоне: Есть один существенный момент. То, что происходит в центре четвертого или пятого по величине города-миллионника, это всегда картинка гораздо более впечатляющая, чем то, что происходит в лесах Архангельской области на станции Шиес, где до ближайшего города 40 километров. Но есть и вторая сторона вопроса, по-моему, очень важная. Мне больно об этом говорить, потому что я человек верующий, но крепкие хозяйственники в Московской патриархии с погонами настолько достали всех, что это усилило остроту протеста, причем, со стороны протестующих тоже было много верующих людей.

Тамара Ляленкова: Может быть, реакция на протест в Екатеринбурге не очень соразмерна заявленной теме по отношению к тому, о чем мы говорим в случае с экологией или границами. Как вы думаете, с чем это связано? Ведь и реакция властей тоже несоразмерна – было много задержанных.

Сергей Шаров-Делоне: Это совершенно нормальная вещь. У нас "Дубки", торфянка – забирали ровно также, то есть масштаб совершенно нормальный. Дело в другом. Я думаю, что освещение судьбы екатеринбургского сквера и телевидением, и СМИ – как раз и есть дымовая завеса, та тема, где ничего страшного не происходит, на самом деле, никакой катастрофы нет. Если посмотреть на центр Екатеринбурга, то там пустырей и парков не так мало. То есть тема пиарится.

Именно поэтому не слышно про Ингушетию, где, действительно, катастрофа, большие проблемы. Именно поэтому не слышно про свалки в районе Серпухова, Воскресенска, Коломны, которые гораздо страшнее, чем тот же Шиес. Потому что Шиес находится в безлюдной, удаленной местности. Да, очень плохо, что полигон делается без всякой экспертизы, но надо сказать, что экологические риски от Шиеса несопоставимо меньше, чем от свалки в Ликино-Дулево, под Коломной, Волоколамском, Воскресенском и так далее. Это густонаселенные места, где люди живут. Да, мы пиарим мелочь, чтобы напрочь заглушить серьезные темы.

Ненасильственный и насильственный протест

Как ответить на насилие?

Тамара Ляленкова: Мы видим, что на протест власти, как правило, реагируют силовым образом. Или, как в случае Шиеса, не вмешиваются в разборки. Тем не менее, я неоднократно слышала от молодых участников разных протестов: "Мы мирные. Мы не против власти, мы против конкретных вещей". То есть молодые люди остаются в каком-то своем социуме, в своем понимании ситуации. Они могут в протест войти, выйти, для них это не является каким-то важным шагом. Артем, вам есть что возразить?

Артем Берлин: Сейчас, как мне кажется, увеличивается количество различных протестных вариантов, которые могут в теории достичь какого-то эффекта, и они ненасильственные. Например, тот же самый бойкот. Например, было достаточно локальное протестное мероприятие в нашем университете, когда студенты добивались улучшения в системе оценивания. Это вызвало ответную реакцию у администрации университета, и сразу появилась возможность для дискуссии.

Тамара Ляленкова: Получается, что и в университетской среде, и в любой другой единственный язык, который может услышать власть – это язык протеста. Это, действительно, работает?

Сергей Шаров-Делоне: Это нулевая возможность сейчас. Я считаю, что ни единой возможности нет, потому что власти глубоко наплевать на все наши протесты. Она еще как-то реагировала на них в 2011–2013 годах, но после Болотной ей стало наплевать.

Протест в России в целом фантастически мирный. Болотные события показали это во всей красе. Было отобрано около 45 дубинок у полицейских, которыми избивали демонстрантов. Все они были выброшены в канал, и ни одной из них не было пущено в ход против представителей власти. Во многом это связано с тем, что существует колоссальная монополия на насилие у государства, которой нет в большинстве стран.

Тамара Ляленкова: И люди подсознательно ее признают.

Сергей Шаров-Делоне: Ну, конечно! Это совершенно понятно. Ведь ситуация такова: любой насильственный протест будет потоплен в крови, причем безжалостно! Нет никаких сомнений, что Росгвардия потопит в крови все, что угодно!

Тамара Ляленкова: В 2012 году вы думали про это, понимали риск последствий? Или он был другим?

Сергей Шаров-Делоне: Никто этого не понимал! До этого было подряд несколько больших митингов. Если митинг был согласован, то он заведомо предполагался мирным и без задержаний. Если кто-то начнет буянить внутри толпы, его сами же демонстранты, грубо говоря, успокоят. Поэтому Болотная и была таким шоком, когда власть сама (теперь это уже признано ЕСПЧ) не сдержала своих обязательств по сохранению мирного характера демонстрации и спровоцировала столкновение.

Тамара Ляленкова: С одной стороны, стало опаснее, с другой стороны – растет протестных выступлений. Артем, как вы думаете, почему?

Артем Берлин: Сложно ответить. Из тех историй, которые мы обсуждаем, только Екатеринбург приобрел более-менее масштабный характер и получил результат. Этого не получилось у Ингушетии. Мы понимаем, что пока результаты протестов сходятся к минимальным.

Тамара Ляленкова: Артем, а какая идея могла бы объединить молодых людей, вдохновить на протест?

Артем Берлин: У людей развивается, как мне кажется, клиповое мышление, особенно, у нового поколения, поэтому их не может долго держать какая-то единая идея. Мне кажется, что как раз может сработать плюрализм идей, если они четко сформулированы, хотя – да, есть в этом некая разобщенность. Сейчас, насколько я вижу, у общих протестов, к сожалению, лозунги носят исключительно банальный, моралистский характер – не врать и не воровать.

Тамара Ляленкова: Может быть, сейчас идет некое накопление критической массы, протестного опыта? И в какой-то момент сформулируется общая важная причина, идея?

Сергей Шаров-Делоне: Когда-то, конечно, сформулируется. Но, я думаю, как сказал Сергей Плотов, "Может – внуки. Едва ли – дети... О себе уже речи нет". Сейчас этого близко нет! Наоборот, все рассыпалось: люди не хотят обсуждать будущее, боятся обсуждать будущее, боятся проекта "Завтра". Можно придумать, какой бы мы хотели видеть Россию завтра, послезавтра, а потом признать, что у нас нет сил, нет возможности ее добиться.

Это плохой ответ, но хотя бы ответ. Но если не придумать, какой мы хотим видеть Россию завтра, то мы никогда к ней не придем. Это тот самый случай: если мы не знаем, к чему мы хотим прийти, то мы не придем. А никто не хочет обсуждать потому, что возникнет вопрос: "Что же мы делали раньше?" То есть придется ответить за 70 лет советской власти, за которые мы не расплатились.

Тамара Ляленкова: Тем не менее, опыт протестов накапливается. Другое дело, насколько они эффективны в России.

Эффективен ли протест в России?

Эффективен ли протест в России?

Тамара Ляленкова: В большинстве случаев молодые люди протест называют едва ли не единственным способом что-то отстоять.

Сергей Шаров-Делоне: На самом деле, протест, действительно, в некоторой степени единственная форма что-то отстоять, но надо только понять что! Мы снова вернулись в ситуацию диссидентского движения 70-х годов, когда люди выходили, точно зная, что они ничего этим не изменят, но при этом сохранят свое собственное человеческое достоинство, самоуважение, людей в себе сохранят. Никто из демонстрантов, выходящих в 1968 году на Красную площадь, не питал никаких иллюзий, что эта демонстрация повлияет на оккупацию Чехословакии. Нет! Сейчас ситуация ровно такая же. И в этом смысле, да, протест того стоит.

Тамара Ляленкова: Артем, что вы думаете по этому поводу?

Артем Берлин: Протесты нужны, как мне кажется, опять же из-за необходимости привлечь внимание большей части моего поколения. Сейчас человек слышит о том, что есть какой-то протест, акция, что-то из ряда вон выбивающееся, какая-то радикальная мера со стороны жителей. Он это видит, и так запускается механизм образования человека, когда он начинает этим интересоваться. Я очень надеюсь, что протестное движение сейчас как раз запускает, пускай, на минимальном уровне, какой-то процесс гражданского образования.

Тамара Ляленкова: Да, существует идея, что без протестов нет гражданского общества. Возможно, нынешние протесты, пускай небольшие, локальные, свидетельствуют о том, что это гражданское общество начинает в России формироваться.