Во второй части этого выпуска: Московское трио «Шолем лид» в Гамбурге.
«Красное сухое». Клубная жизнь Лондона.
Передача из цикла «Современная музыка».
Елена Холоденко (Киев):
NOVA OPERA – это формация молодых украинских художников. Они ходят в гости в разные столетия – по часовой стрелке и против. Ищут новые тропинки к сердцу музыкального театра. Так рождаются небывалые синтетические жанры: опера-реквием, опера-цирк, опера-западня.
Формацию основал режиссер Влад Троицкий в 2014 году. После первой постановки – оперы «Кориолан» – к проекту присоединились композиторы Роман Григорив и Илья Разумейко. Музыкальный язык представлений NOVA OPERA свободен по духу. Как говорят сами музыканты, он сочетает в себе авангард и рок, григорианский хорал и трип-хоп, необарокко и фольклорные импровизации.
Самая популярная опера коллектива – «Иов». Самая невероятная – «Аэрофония»: один из ее персонажей – живой самолет. Недавняя премьера – опера-антиутопия GAZ.
Композиторы формации NOVA OPERA Роман Григорив и Илья Разумейко творят в тандеме. Беседую с ними и вокалисткой Марьяной Головко, сопрано.
Роман Григорив:
–NOVA OPERA – это по-настоящему культурный феномен Украины.
(Об опере «Аэрофония»). Звук турбины нас вдохновлял,изменения этого звука в процессе, его мощь. Это словно сто оркестров одновременно сыграли, или три рок-концерта объединили. Четыре с половиной октавы – это условно, а, наверное, больше. И самое главное, что он кварто-квинтовый: при разных расстояниях от самолета можно услышать разные ноты. Это тоже важно. Но у каждого самолета есть свой индивидуальный тон: в Коломые – это до-диез, а в Косове – соль. Исходя из этого, мы искали самолет и делали под него партитуру.
Мы когда делали «Аэрофонию», думали о безопасности в первую очередь. И сейчас единственная формация в мире, которая может написать технику по эксплуатации АН-2 в условиях массовых мероприятий, это NOVA OPERA.
Харизма коллектива – это очень маркетинговое обозначение. У нас все харизматичны в коллективе, но общий образ – это нечто другое. Это впечатление уже не от каждого конкретного человека, а от общей конструкции. Да, у нас, например, нет композитора – есть два композитора. Нет одного режиссера, хоть он и есть, но все равно мы в целом креативим вместе. Нет одного солиста – сеть нескольких солистов. Даже мы иногда поем, а они играют, например. То есть полный… full-контакт.
Илья Разумейко:
–Идея Новой Оперы витает в воздухе последние 400 лет. И для нашего коллектива очень важно быть именно оперой – не шоу, не музыкальным театром, не экспериментальным sight specific перформансом, а быть оперой и нести дух Монтеверди и Верди в наших современных условиях, используя опыт современного искусства, перформанса, постдраматического театра. Поэтому мы называемся Новая Опера.
Параллельно с созданием новых опер мы делаем и оперу о Новой Опере в виде документального кино. У нас было документальное кино о создании «Иова», а теперь это будет музыкальный докфильм, который снимает все, что происходит на репетициях. Собственно этот репетиционный процесс – это и есть опера о Новой Опере.
Любую оперу можно просто слушать. Например, классические оперы Верди, Вагнера иногда лучше слушать с партитурой, чем смотреть плохую постановку.
Вспоминаю музыку, которую мы сделали за все время. Мне кажется, это не музыка для слушания. Наш последний опыт – опера-антиутопия GAZ – это музыка, которую нужно смотреть вместе с перформансом, который происходит на сцене. Есть большие музыкальные куски, но они плотно привязаны к действию, потому что музыка и является перформансом. И в этом суть музыкального театра.Опера – это не симфония и не оратория, а музыкально-театральный перформанс.
–Попробуйте оказаться в 19 веке, в 17-м, а может быть, в древнегреческом театре… Как бы вы представляли вашу современную NOVA OPERA своим предкам?
Илья Разумейко, Роман Григорив:
– Давайте представим, что мы презентуем нашу Нову Оперу Клаудио Монтеверди, человеку, который создал оперу. Я думаю, что мы бы показали Клаудио Монтеверди видео оперы «Иов». И он бы обязательно узнал в наших певцах хор древнегреческой трагедии, которым он тоже вдохновлялся в 16 веке, которым вдохновлялась вся флорентийская камерата, когда они находили этот новый жанр – оперу.
–Мы работаем с этим жанром на протяжении всех опер и каждый раз сталкиваемся с проблемой этого жанра. И ее решаем, например, миксом: опера-реквием, опера-цирк, опера-балет, опера-антиутопия, как сейчас GAZ. Но в каждой опере мы решаем проблему оперы как жанра и его кризиса.
– Да, ты можешь представить, что когда ты начинаешь сочинять оперу, ты сочиняешь не какую-то по счету оперу – а что ты сочиняешь первую оперу. Что ты должен не учиться у кого-то, а скажем так – reinvented – создать заново оперу.
– Как born-опера.
– Вы как Ной…
– Нет, Ной – это Влад Троицкий у нас.
–Что говорит о том, что ваша NOVA OPERA украинская? Или она больше космополитическая?
Роман Григорив:
–Вот зря-зря – она полностью украинская: от Запорожья до Ивано-Франковска…
Илья Разумейко:
–…и полностью космополитическая. Мы можем сказать, что это украинская опера, которая ставит себе цели и задачи быть космополитической. Потому что за три года у нас есть не только определенный цикл перформансов, но у нас есть и гастрольная история, которая тоже для нас важна как доказательство того, что мы делаем продукт не только для Голосеевского района города Киева, но также и для других залов, других фестивалей – для аудитории с совсем иным опытом. И от этого продукт тоже меняется… Часто разговор с журналистами начинается с того, что они говорят: «О, вы делаете такие супер-экспериментальные вещи!». Но, к несчастью, мы нередко слышим это от людей, которые незнакомы с историей искусства. История ХХ века такова, что в 20-е годы все произошло – потом оно забылось, в 60-е годы все произошло – потом оно забылось. ХХ век – это век много раз убитого авангарда.
Это была Ромина (Романа Григорива) давняя мечта – сделать оперу с самолетом, которую мы все вместе реализовали и исполнили на стадионе для девятитысячной аудитории. Один из возможных способов трактовки – в разных операх мы пытаемся выйти из театрального пространства и дотронуться до реальности. В опере «Аэрофония» дотрагиваемся до нее через запах бензина, гул самолета, знакомство с техником Мишей, проведением саундчека (подготовка и проверка звука) в Коломые в аэропорту и т.д.
–Где ваша красная черта, которая способна «порвать», взорвать аудиторию?
Роман Григорив, Илья Разумейко, Марьяна Головко:
– В искусстве нет красных линий.
– Грохот канонады впервые использовал Петр Ильич Чайковский. Плач ребенка…
– …использовали мы.
– Мы использовали, да?
– Это был образ. Ладно, не считается.
– Если говорить о красных линиях для артиста, то они есть. Можно взять Манифест Марины Абрамович, у нее есть там пару слов о том, что художник не должен приносить вред человеку или другому живому существу, и человек не должен убивать самого себя или кого-то другого.
Марьяна Головко:
–Я думаю, что наша опера – украинская. Несмотря на то, что у нас международный состав. Хотя международность нашего состава все равно украинская, то есть весь Париж у нас представлен Александрой Милле (Oleksandra Mailliet – Александра-Ярина Турянская, украинская певица и этномузыковед, живет во Франции). Но все равно, если проверить наш генетический материал, у кого-то есть шведы, у кого-то евреи – я даже знаю, у кого. Но она украинская, потому что творилась здесь, на этой земле, она питается этим духом.
Больше всего мне как участнику этой формации нравится правда и честность всего, что происходит. Практически ничего не создается искусственно, лишь бы создать или во имя соответствия формальностям современного искусства. Это действительно pure art, то бишь чистое искусство, и в этом приятно участвовать.
Есть такая интересная грань: при всей якобы сложности есть идея, которая всегда появляется очень просто – как капелька, которая несется вниз и ударяется об океан. Просто идея, и каждый раз ее подает кто-то, она откуда-то возникает. Из души кого-то из композиторов, либо ее подает режиссер – приходит с запросом. То есть происходит какой-то диалог между людьми, который приводит к дальнейшим действиям. И так во всем. Все проще. Нет чего-то такого – о чем поют турбины… Роман хотел, наверное, в самолетике покопаться, потрогать…Это было страшно местами, потому что артисты находились внутри самолета, перед тем как выйти на свои площадки. И у нас были четкие задачи, например, не выходить из самолета при определенном количестве оборотов. Не все были готовы с этим согласиться, и кое-кого тянуло наружу не вовремя. Поэтому было по-разному.
Только перемены способны поменять и человека, и все остальное.
Этим, конечно, давно уже занимаются люди, которые изобрели такой синтетический жанр как мюзикл. И там люди способны, перевернувшись головой вниз, петь. И артист мюзикла практически может все. Но тут другая история. Наверное, если взять певца, любого моего коллегу из другой моей жизни, там, где исполняется джаз, эстрадные композиции и даже академического певца, и попросить его сделать то, что делаем мы, у него явно будут большие сложности, первое время так точно. И не факт, что каждый второй с этим справится. Потому что здесь действительно нужно преломление своего обычного понимания использования голоса. И здесь не иначе как надо настраиваться на идею.
Мои любимые оперы из всех, что были здесь созданы, это «Иов» и «Ковчег». Мне нравится там музыка больше всего. Любая актриса хочет внимания и хочет быть солистом. И я никогда в жизни не пела в хоре. Здесь я вынуждена учиться новому – петь в хоре. Мои сольные номера больше пришлись на оперу «Вавилон», которая мне не так близка. Мне пришлось ломать себя, чтобы петь некоторые композиции. То есть везде надо преодолевать себя – и это классно, это красиво, это важно. Мы другие, не такие, какими были пять лет назад.
На самом деле очень интересно, что в этом коллективе по определению нет солистов. Это доказывает то, что иногда наши перформансы не камерные – то есть нас не очень-то и видно, если честно. Это не камерные мероприятия, где зритель максимально близко к сцене, он рассмотрел, в каких ты сережках. Это вообще другая история – когда ты находишься на расстоянии и девять тысяч человек на стадионе сидит, а ты где-то там стоишь на платформе, ты реально часть этой общности. Это зрелище, это шоу. И за счет этого индивидуальность теряется и происходит трансформация индивидуальности человека в индивидуальность целого коллектива.
–Чего не дополучит, чего лишится зритель, если он будет только слушать оперу?
–Все зависит от того, кто этим занимается. Оперы, которые режиссировал Влад Троицкий, особенные. Он совершенно бесподобный визуальный криэйтор, продюсер. У него свое видение, у него точно есть исключительно своя фишка. Его можно узнать среди других режиссеров – всегда распознать проект Троицкого: «О, это делал Влад». Потому что у него свои инструменты, свой взгляд, свой вкус – он его даже навязывает по-хорошему. Соответственно, если убрать из оперы «Иов» весь видеоряд, это нужно и приятно слушать,но человек не увидит еще одну составляющую этого вида искусства. Это так же, как знать, что в музее есть Моне – но не прийти в музей.
Илья Разумейко, Роман Григорив:
– В Мариуполе самая лучшая публика для Новой Оперы.
– В Кривом Роге тоже.
– В Киеве неплохая публика. В Киеве публика, которая думает, что очень много знает, но на самом деле знает мало. В Вене публика, которая очень много знает и очень требовательная. В Америке публика, которая много хлопает и много смеется.
– В Македонии публики нет. Извините (смеются).
– В Македонии мы играли в огромном – тысячном – зале для 80-ти человек. Это был специальный experience на македонском фестивале в огромном театре. В оперном театре, где ставится только «Щелкунчик» Чайковского и какая-то опера Беллини или Верди раз в год. И мы туда приехали с «Иовом» и играли для очень камерной аудитории в огромном зале.
Марьяна Головко:
–И было слышно, как люди уходят. Это было очень классно. Допустим, тишина или пауза и такое – цок-цок-цок и – хлоп дверь… Лидер показов NOVA OPERA за рубежом – это опера «Иов». Так вот, самое красивое – это пауза между финалом всего произведения и началом аплодисментов. В каждом городе, в каждой стране эта пауза имеет свое время. По-моему, в Нью-Йорке у нас была самая длинная пауза. Мы в конце перформанса держим в руках тяжелые тарелки – минуту минимум. На самом деле, минута длится вечность.
Далее в программе: Трио «Шолем лид».
Московские музыканты поют песни на идише, иврите, русском и ладино.
Красное сухое.
Лондон алкогольный представляет писатель Зиновий Зиник. Он – член питейного клуба Colony Room. В этом же клубе часто выпивали такие легендарные столичные алкоголики как художник Фрэнсис Бэкон, журналист Джеффри Бернард и прочие знаменитости. В своё время они были собутыльниками Зиновия Зиника.