- Основной свидетель обвинения по делу "Нового величия" заявил в суде, что оговорил себя и товарищей под давлением следователя.
- Европейский суд по правам человека обязал Россию выплатить компенсацию пострадавшей от домашнего насилия, на жалобы которой полиция не реагировала.
Люблинский суд Москвы уже слушает дело "Нового величия". На этой неделе прозвучали заявления одного из основных свидетелей обвинения, которые многие назвали сенсационными: речь идет о показаниях Павла Ребровского.
Вот комментарий адвоката Светланы Сидоркиной: она защищает одного из обвиняемых по делу "Нового величия" – Руслана Костыленкова.
Видеоверсия программы
Светлана Сидоркина: Показания Павла Ребровского, которые он давал на следствии, были с обвинительным уклоном, в угоду следствию. Он говорил, что действительно было создано экстремистское сообщество, что оно преследовало цель свержения конституционной власти и строя в нашей стране, для этого проводилась специальная подготовка в форме тренировок на стрельбище путем стрельбы из ружья и метания "коктейля Молотова". Эти доводы, придуманные следствием, подтверждали ту квалификацию, которая вменялась ребятам.
Марьяна Торочешникова: И вот состоялось судебное заседание 8 июля...
Светлана Сидоркина: Да, в суд вызвали Ребровского. Он сказал, что следствие оказывало на него давление, что ему предложили заключить досудебное соглашение, обещая, что ему не будет вменяться квалификация по статье 205-й "Терроризм" и при условии дачи нужных следствию показаний он получит условный срок. Ему было достаточно прочитать текст, написанный следователем. Но следствие не выполнило свои обязательства: он получил реальный срок, и никаких показаний ему никто не передавал. Соответственно, в суде он и не знал, что говорить.
Он сказал, что те показания, которые он давал в суде, являются достоверными, а те, которые он давал на следствии, не соответствуют действительности, поскольку они были написаны следователем, а он их лишь подписывал и даже не помнит их содержания.
Марьяна Торочешникова: Какова была реакция на это государственных обвинителей?
Показания Павла Ребровского, которые он давал на следствии, были с обвинительным уклоном, в угоду следствию
Светлана Сидоркина: Государственный обвинитель задавал вопросы, которые стандартно задают государственные обвинители, когда они полностью уверены в том, что все, что бы они ни говорили, будет озвучено и поддержано судом. Поэтому у меня сложилось впечатление, что сторона обвинения не была готова к процессу.
Марьяна Торочешникова: Но они как-то эмоционально отреагировали на это? Вот они вызывают своего свидетеля, обвинение рассчитывает, что он сейчас заговорит: этот ходил туда, этот метал "коктейль Молотова", а на самом деле тот говорит: "Я всех оговорил. Ребята, извините, я отказываюсь".
Светлана Сидоркина: Сторону обвинения было искренне жаль. Когда сидят 20 адвокатов, 8 подсудимых и один-единственный государственный обвинитель, ситуация достаточно непростая. Поэтому государственный обвинитель просто молчал, и каких-либо ярко выраженных эмоций на его лице мы не обнаружили.
Марьяна Торочешникова: А судья?
Светлана Сидоркина: У меня сложилось впечатление, что судья был удивлен. Он прочел дело, ознакомился с материалами и был уверен: то, что собрало следствие, не может быть подвергнуто сомнению, не может со 180-градусной разницей преподноситься в суде. А на самом деле произошло именно так.
Марьяна Торочешникова: А как отреагировала защита, подсудимые?
Светлана Сидоркина: Завершение выступления Ребровского было встречено овациями, поскольку это было действительно очень радостное и неожиданное событие для защиты и для подсудимых. За время следствия, пока ребята были под стражей, они испытывали все тяготы нахождения под следствием, так что для них это было как бальзам на душу.
Ваш браузер не поддерживает HTML5
Дело "Нового величия"
Марьяна Торочешникова: Кстати, Павлу Ребровскому теперь придется пройти испытание. Сегодня Московский городской суд рассматривал его жалобу на приговор, который, по большому счету, нарушил "джентльменское соглашение" между Ребровским и следствием. Светлана, чего теперь ждать? Зачем понадобилось заново допрашивать Ребровского? Он ведь уже сказал все, что хотел и мог сказать.
Светлана Сидоркина: Защита возмутилась по поводу заявленного ходатайства о дополнительном допросе Ребровского по процессуальным основаниям. Дополнительный допрос лица, которое уже было допрошено, возможен только в тех случаях, если появились какие-то новые обстоятельства, новые факты, которые дают основания для нового допроса. В данном деле Ребровский был первым человеком, кто был допрошен, и это было первое доказательство, которое представлялось стороной обвинения. И никакие другие доказательства в рамках данного уголовного дела судом не исследовались, и сторона обвинения не предоставляла новых доказательств. А государственный обвинитель не удосужился даже обосновать, в связи с чем необходим дополнительный допрос Павла Ребровского, не привел никаких фактов или аргументов.
Марьяна Торочешникова: Со стороны это явно выглядит как давление, попытка все переиграть.
Светлана Сидоркина: Сторона защиты по этому поводу сказала, что он дал достаточно подробные и достоверные показания, несколько раз подтвердил, суд по завершении его допроса выяснял, есть ли у сторон какие-либо дополнительные заявления, ходатайства. Никто из участников данного уголовного дела, в том числе и государственный обвинитель, таких ходатайств не заявлял. Поэтому мы полагали, что при таких обстоятельствах у суда не было никаких оснований для удовлетворения данного ходатайства. Но, к нашему удивлению, судья удовлетворил это ходатайство. И у нас сложилось мнение, что суд, вероятно, знает, о каких обстоятельствах государственный обвинитель желает допросить Павла Ребровского, и молча, без какой-либо аргументации соглашается удовлетворить ходатайство государственного обвинителя. Нас это возмутило. Мы были вынуждены заявить протест на действия председательствующего с занесением в протокол судебного заседания обстоятельства того, что суд необоснованно удовлетворил ходатайство.
Марьяна Торочешникова: Тем не менее заседание назначено на 19-е число. Новый допрос Ребровского, судя по всему, состоится. А 18-го что-то будет решать Мосгорсуд: либо отпустит его, либо...
Светлана Сидоркина: Да, интрига сохраняется. И эта ситуация держит всех нас в напряжении. У Маши Дубовик даже была истерика по этому поводу, она очень расстроилась из-за этой ситуации, подсудимые однозначно решили, что на Павла Ребровского оказывается давление. И это обстоятельство, в том числе, дало повод суду удовлетворить ходатайство государственного обвинителя о дополнительном допросе.
Марьяна Торочешникова: А если человек в суде отказывается от ранее данных показаний, говорит, что он оговорил и себя, и своих товарищей, подписал какие-то показания, которые принес следователь, это может быть расценено как лжесвидетельствование? Его могут шантажировать тем, что против него возбудят уголовное дело за дачу заведомо ложных показаний, например, или за воспрепятствование правосудию?
Светлана Сидоркина: Поскольку он заключил досудебное соглашение, суд вправе его предупреждать в порядке статьи 56.1. И при этом он не предупреждается об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний. Он предупреждается только в рамках того досудебного соглашения, которое им заключено. Я полагаю, что при данных обстоятельствах, когда стороной обвинения в лице следствия и прокуратуры не была соблюдена договоренность, оснований для возбуждения уголовного дела нет.
Марьяна Торочешникова: А что касается тех ребят, которые сейчас находятся в следственном изоляторе, суд же рассматривал вопрос о возможности изменения им меры пресечения?
Светлана Сидоркина
Светлана Сидоркина: Да, мы заявляли такое ходатайство. Ребята находились в СИЗО, когда там был объявлен карантин в связи с корью. Мы это расцениваем как то, что государство не может обеспечить гарантии сохранения им здоровья и ставит под угрозу их жизни и здоровье. Это был один из аргументов в пользу заявления ходатайства об изменении меры пресечения. Но суд отклонил данное ходатайство.
Марьяна Торочешникова: Но у вас еще есть возможность его обжаловать.
Светлана Сидоркина: Жалобы уже подали все адвокаты, кто заявлял ходатайство в отношении ребят, находящихся под стражей.
Государство несет ответственность за проблему домашнего насилия и обязано защищать жертв "семейных скандалов", отметили в Страсбурге
Беспрецедентное для России решение вынес на этой неделе Европейский суд по правам человека. "Государство несет ответственность за проблему домашнего насилия и обязано защищать жертв "семейных скандалов", отметили в Страсбурге, рассмотрев жалобу Валерии Володиной из Ульяновска.
Вот что рассказала сама Валерия Володина о причинах вынужденного отъезда из России, отношении полиции к ее жалобам и решении ЕСПЧ.
Валерия Володина: В первую очередь в моем отъезде виноват Салаев, который полностью испортил жизнь мне и моим родственникам. И здесь речь шла даже не столько о моральном, сколько о физическом воздействии. Этот человек действительно опасен, и я считаю, что такие люди не должны находиться в социуме.
Конечно, не стоит снимать вину и с наших правоохранительных органов. Они и так толком ничем не занимаются. Я сужу по тому, что сейчас возбуждается очень много уголовных дел за комментарии в Сети: оскорбление власти, чувств верующих и так далее. Это полный бред, но за какой-то несчастный комментарий или репост можно попасть на срок. А здесь семь реальных эпизодов настоящего криминала, угроза жизни, телесные повреждения, приведшие к выкидышу, повреждение имущества, но абсолютно ничего не произошло! И кого винить, если не сотрудников правоохранительных органов с их бездействием?..
Я встретила непонимание, осуждение, издевки. И конечно, их банальная фишка: "Вот убьют – тогда и приходите". Всяческие нравоучения типа: "Куда ты смотрела? Зачем связалась с "азером"?" Я слышала от сотрудников правоохранительных органов именно такие слова.
У меня так и не получилось добиться справедливости в России. Мне до сих пор приходят письма об отказе в возбуждении уголовных дел. Наша "доблестная" полиция создает иллюзию бурной деятельности. Обращаясь в ЕСПЧ, я не ждала какого-либо результата, ведь я была первой, кто выиграл решение по домашнему насилию. И я очень надеюсь на то, что благодаря всей этой ситуации что-то изменится в нашем российском законодательстве, а правительство обратит внимание на эту проблему. Правительство борется за рождаемость, за семейный институт, а для этого нужно прилагать какие-то усилия. Если женщина у нас считается бесправным существом, которое даже не может найти защиту у правоохранительных органов, я не думаю, что кто-то захочет рожать в таких условиях.
Ваш браузер не поддерживает HTML5
Дело Валерии Володиной
А вот что думают об этой ситуации юрист, одна из основательниц "Проекта W" Алена Попова и адвокат "Правовой инициативы" Ольга Гнездилова (именно "Правовая инициатива" сопровождала жалобу Валерии Володиной в ЕСПЧ).
Алена Попова: Я уже больше 5 лет, а мои коллеги больше 12 лет бьются за закон по защите жертв насилия, который называется "О профилактике семейно-бытового насилия". Сейчас уже России со всех сторон сообщили, что пора бы государству, а не кому-то отдельному, начать заниматься защитой жертв насилия.
Величайшие люди в этих делах – адвокаты жертв, они делают 150% из того, что могут, чтобы их защищать. Помимо юридической защиты, им приходится вывозить жертв, менять им имена, скрывать, ведь если к насильнику не применено никакого взыскания, он же потом бегает за жертвой. Но вообще-то это роль государства. У нас идет дело сестер Хачатурян. Ингушская девочка Аиша: тетя утверждает, что она садилась в суп, сама прыгала в бетонный погреб… У Аиши колоссальные повреждения, ампутация конечности. У нас есть Кристина Шидукова, которой грозило до 15 лет лишения свободы. Был суд присяжных, который вынес странное решение. Государство должно уже принять этот закон, должно защищать жертв насилия!
А что говорит наше государство в лице прекраснейшей, например, Тамары Плетневой, председательницы профильного комитета Государственной думы? "Нам не нужен такой закон. У нас особые отношения с мужчинами". Но при чем здесь мужчины? Что, мужчин-пенсионеров никто не бьет? Мы получаем звонки и от них.
Марьяна Торочешникова: И какие такие "особые отношения" позволяют мужчинам бить женщин?
Алена Попова
Алена Попова: Эти "особые отношения" озвучивает юристка Елена Мизулина, сенаторша, которая говорит: "Нет такого оскорбления, которое женщина не может стерпеть от мужчины, поэтому пусть терпит побои, ничего страшного в побоях нет, это всего лишь шлепки". Я не знаю, что в головах у этих людей, которые, кстати, прекрасно знают, что в России эпидемия домашнего насилия. Может быть, в нынешнем государстве это как-то помогает им в карьере.
Марьяна Торочешникова: Поэтому и не принимают закон. Ольга, вы сегодня в Facebook сообщили о том, что Европейский суд по правам человека коммуницировал еще четыре жалобы россиянок на бездействие властей в ситуации с домашним насилием. И Европейский суд готовится принять какое-то пилотное постановление по этим делам. Что это значит для всех женщин, живущих в России?
Ольга Гнездилова: Данная процедура означает, что суд ставит перед государством не только вопрос по этим конкретным делам, но и по тому, насколько адекватна законодательная база для защиты всех женщин в целом. И суд уже сказал, какие общие меры необходимо принять для того, чтобы государство соблюдало право на защиту от жестокого обращения и от дискриминации всех женщин России. Если пилот будет принят, то появится список конкретных мер, которые принимает государство, и сроки для того, чтобы они отчитались перед Европейским судом об исполнении. Это очень серьезный шаг для изменения российского законодательства, уже юридически обязательный, а не рекомендательный.
Марьяна Торочешникова: Но одно дело – пилотное постановление, а другое дело – уже вынесенное решение суда по делу "Володина против России". Помимо компенсации, которую государство должно ей заплатить, оно должно предпринять уже какие-то шаги для устранения нарушений прав, в частности, и Валерии Володиной?
Ольга Гнездилова
Ольга Гнездилова: В деле Володиной, кроме компенсации, есть два момента. Во-первых, теперь ее жалобы должны быть расследованы, и мы, конечно, ждем, что отмены в возбуждении дел приведут к расследованию. Во-вторых, государство должно не допустить подобных нарушений в дальнейшем. Есть обязательство улучшить законодательство, но нет конкретных пунктов, на которые указывает суд. То есть пока суд говорит, что "вы должны изменить ситуацию", но точно не говорит, как именно. В рамках исполнения решения о Володиной Россия должна будет в течение трех месяцев после вступления решения суда в силу представить план действий по изменению законодательства и практики.
Марьяна Торочешникова: В Государственной думе уже несколько лет лежит готовый законопроект о профилактике семейно-бытового насилия. И даже, по-моему, не один.
Алена Попова: За 10 лет их было 40. Кстати, Татьяна Москалькова, нынешний омбудсмен, которая публично стала поддерживать закон, была соавтором одного из проектов. Она прекрасно знает ситуацию.
Марьяна Торочешникова: То есть депутаты могут выбирать – у них 40 штук...
Алена Попова: Нет, сейчас у них один. Он был внесен в прошлом составе Госдумы уже под конец созыва двумя депутатами и сенатором. Это сенатор Антон Беляков, который единственный спорил со всеми сенаторами, включая сенаторов-женщин, о том, что в России эпидемия насилия, и предлагал не голосовать за его декриминализацию, и депутат Мурзабаева от "Единой России". Но этот проект положили под сукно.
Два с половиной года назад Госдума приняла стратегическое решение о беззащитности жертв насилия, декриминализировав побои, которые Елена Мизулина назвала "шлепками". Дальше мы с рабочей группой взяли из архива этот закон, переработали, внесли туда изменения в связи с тем, какой кошмар устроили, декриминализировав домашнее насилие, и начали бегать за депутатами, уговаривая хоть кого-нибудь стать субъектом законодательной инициативы. Мы пробежали всю Думу. Оксана Пушкина, тоже депутат от "Единой России", сказала нам: "Хватит бегать по коридорам. Приходите – будем говорить, что за закон". И вот уже два года... Мы сделали этот закон, но все пытаются его то кастрировать, то дополнить. А у нас единственный вопрос: почему бы нам его уже не внести? И каждый раз, когда возникает коллизия, почему мы его не вносим, есть куча аргументов, что там нужно доработать.
В законе есть три новации. Первая – это определение домашнего насилия (его сейчас нет), все его виды, которые описала Всемирная организация здравоохранения: психологическое, экономическое, сексуальное, физическое насилие. У нас есть Росстат, который сообщил: 16 миллионов жертв насилия. У нас есть МВД, которое говорит: 40% тяжких преступлений совершается внутри семьи. И это правда: в делах о домашнем насилии у нас обязательно есть труп или вред здоровью.
Второе – это охранные ордера, самая важная мера профилактики. Полицейский, судебный охранный ордер: запрет на приближение, преследование, угрозы – не только для жертвы, но и для близких ей лиц. Судебный охранный ордер, в том числе, запрещает проживать на одной территории. При этом не будет ситуации, как сейчас, когда жертва должна выбегать на улицу ночью в тапочках, с ребенком, и нет убежища, и, скорее всего, он отобрал у нее деньги и телефон. Судебный охранный ордер говорит мужчине: "Ты выметайся из квартиры, даже если это твоя собственность, там будет проживать жертва" (но право собственности у него никто не отбирает). Насильник спокойненько идет на курсы по работе с гневом – это важная профилактическая мера, чтобы он мог управлять собой. Никто сразу не запирает насильника в тюрьму. Если он не ходит – наступает ответственность. А если он не согласен с охранным ордером... Прежде всего, у охранного ордера есть срок, и его можно обжаловать. Если обжаловал – иди в суд. Есть статья о клевете, есть гражданско-правовая ответственность. Возмещай себе ущерб, если хочешь.
И третья важная мера: мы хотим, чтобы все дела о домашнем насилии были частно-публичными и публичными обвинениями. Жертву защищает государство. Нам важно, чтобы государство было не на стороне насильника, как сейчас, а на стороне жертвы.
Марьяна Торочешникова: Потому что сейчас, как правило, это же попадает под статьи о побоях, это дело частного обвинения. Соответственно, жертва должна сама собирать доказательства, улики, снимать с себя побои, искать преступника и доказывать в суде его вину.
Консервативное меньшинство защищает насилие, потому что кулак в семье – это зеркало кулака государства
Алена Попова: Да. Я была на таких судах, когда побои были в Уголовном кодексе. Это тоже было частное обвинение. Судья спрашивает Наташу Тунникову (это одна из жертв домашних боксеров: он ее тащил, уже избив, за волосы, чтобы выкинуть с балкона): "Вы уверены, что вы не сами головой о стену побились? Наталья, что-то вы сейчас проявляете какие-то эмоции. Может быть, вы его сами довели? Может, это вообще ваша вина?" А он – такой счастливый, довольный мужик, сидит рядом, потому что у него за наши с вами налоги бесплатный адвокат. А Наташе надо было найти адвоката, собрать доказательства, и еще в суде она подвергалась дикой травле. Судья задавала ей такие вопросы: "Вы вчера говорили, что он шесть раз вас ударил по животу, а сегодня – пять раз. Означает ли это, что вы придумываете?"
И вся система, которая сейчас у нас работает, которая называется судебная, правоохранительная, она все время старается обвинить жертву: "Сама виновата, спровоцировала, довела". Или у нее какие-то "мотивы": "Может быть, вы хотите изъять у него квартиру?" Когда я хожу на эти суды, у меня комок в горле, потому что я представляю: жертва, находящаяся в длительной психотравмирующей ситуации, должна регулярно проходить все эти круги ада, и еще если суд ей не откажет. Наташа, опоздав на три минуты в суд, получила из-за этого решение об отмене дела...
Марьяна Торочешникова: А у вас есть объяснение, почему так происходит?
Алена Попова: Мы, женщины, являемся большинством населения: нас – 78 миллионов, а мужчин – 66. Видимо, мы очень плохо дожимаем этот закон, потому что некое консервативное меньшинство всеми силами говорит о том, что женщина всегда виновата в насилии, хотя на самом деле в насилии всегда виноват насильник. И вот это консервативное меньшинство, очевидно, занимает какие-то хорошие государственные посты и защищает насилие, потому что кулак в семье – это зеркало кулака государства. Насилие является государственной скрепой и идеологией. Мы же помним: "мочить в сортире"… Мы же знаем этот мачизм, альфасамизм, воспитание мальчиков в детском саду: "Вася, не будь как девочка, дай ему сдачи!"... У Васи складывается впечатление, что девочка – это плохо, и что обязательно надо дать сдачи, а лучше первому дать. А Леночке при этом говорят: "Ну, ты же девочка, прости Васю, он просто не сдержался. Он же мальчик, ему можно". С детства любой девочке внушают, что принцесса должна терпеть. К сожалению, государственная идеология в виде насилия, которая везде пропагандируется...
Марьяна Торочешникова: Она проникает в семьи.
Алена Попова: Когда была декриминализация, мы стояли у главного входа в Госдуму с плакатами "Нет – декриминализации!". У нас цитаты: "Бей бабу молотом – будет баба золотом". Мы говорим о том, что это недопустимо. На приемлемом расстоянии от нас стоит Всероссийское родительское сопротивление с плакатами, которые коротко можно описать так: "Уважаемое государство, разреши нам бить наших детей". Я подошла, посмотрела, что там написано, пришла в ужас и говорю девушке: "Что, вы серьезно просите государство разрешить вам бить детей?" Она отвечает: "Да, а что? Некоторые дети не понимают, если их не шлепнешь". Но у нас есть Семейный кодекс, и там запрещено шлепать детей. У нас есть 156-я статья Уголовного кодекса – нельзя!
Марьяна Торочешникова: Даже президент высказался по этому поводу: "Вообще-то, детей бить нельзя".
Алена Попова: При этом все ходят на центральные каналы и кричат, что шлепки и подзатыльники – это не насилие, а норма воспитания и проявление родительского авторитета.
Марьяна Торочешникова: Будем надеяться, что решения, подобные тому, что вынес 9 июля Европейский суд по правам человека, помогут российскому обществу понять, что это не норма – бить детей, женщин, заведомо слабых людей, а норма – государству в любом случае этих людей защищать.