Война для Путина

Ровно 20 лет назад, в августе 1999 года, на Северном Кавказе началась война, сделавшая Владимира Путина президентом России. Был ли проект "Война" рассчитан на Путина, или войну сделал неизбежной сам ход спецоперации "Преемник"?

"Когда в августе 1999 года премьером вдруг стал директор ФСБ Владимир Путин, его рейтинг, – пишет в книге "Байки кремлевского диггера" Елена Трегубова, работавшая тогда в журналистском "кремлёвском пуле", – был просто копеечный – 2%". Зайдя тогда "к опытному пиарщику Алексею Волину", журналистка спросила его: "У тебя на руках вот такой вот безнадежный клиент, с низким рейтингом и вот с такими никакими публичными данными… Давай смоделируем ситуацию: существует ли хоть что-то в мире, чем его пиар-команда могла бы резко поднять его рейтинг и сделать из него президента?" По словам журналистки, "Лешка почесал репу и ответил: – Да. Есть. Маленькая победоносная война" (Елена Трегубова. Байки кремлевского диггера. М., 2003, с. 203).

Это, конечно, удивительная дерзость – произнести подобные слова вслух. Но, вновь процитирую Елену Трегубову, "заочный рецепт Волина (пришедший, очевидно, в голову не только этому пиарщику) был выполнен безнадежным пациентом с пугающей точностью. Начиная с 9 сентября, после того как был взорван девятиэтажный жилой дом в Москве на улице Гурьянова, рейтинг Путина стал расти как огурец в Чернобыле: по 3–4% в неделю. И к декабрю, на пике вновь развязанной военной операции в Чечне, достиг 45%. Кстати, глава ФОМа Александр Ослон тоже неоднократно подтверждал мне, что даже по их исследованиям главной составляющей дрожжей, на которых вспучивало путинский рейтинг, была именно война. Удачно преподнесенная общественному мнению".

Будучи полным профаном в военном деле, "опытный пиарщик", конечно, волен был рассуждать в категориях типа "маленькая победоносная война". Но войны, даже "маленькие и победоносные", не организуют с кондачка и на коленке – ни за пару недель, ни даже за пару месяцев. Впрочем, как раз в те дни одна война уже шла – в Дагестане.

Странная война

2 августа 1999 года в Цумадинском районе Дагестана отряды Басаева и Хаттаба атаковали село Гагатль (Гигатль), а на другой день нападению подверглось село Агвали. 6–7 августа 1999 года боевые действия разгорелись уже в Ботлихском районе – чеченские отряды вошли в сёла Ансалта и Рахата. Удивительно, но вплоть до 7 августа федеральные власти боевиков как бы не замечали. По свидетельству генерала ФСБ Александра Михайлова (на тот момент руководитель Управления правительственной информации аппарата правительства РФ. – РС), на все просьбы главы Дагестана Магомедали Магомедова о помощи, передаваемые через главу правительства России Сергея Степашина, начальник Генерального штаба ВС РФ генерал армии Анатолий Квашнин реагировал с олимпийским спокойствием: "Сергей Вадимович, Магомедов сгущает краски. Ситуация сложная, но не смертельная. Мы сейчас бандитов там вычистим" (Александр Михайлов. Портрет министра в контексте смутного времени: Сергей Степашин. М., 2001, с. 19). Да премьер и не волновался, ему тоже "тревога Магомедова казалась… если не надуманной, то местами субъективной". И чего волноваться, если "еще неделю назад силовики докладывали ему, что ситуация на границе Дагестана и Чечни контролируется"! "Все, что произошло, было тем более странно, – недоумевал генерал Михайлов, – так как несколько месяцев назад именно этому были посвящены учения в том регионе, на которых отрабатывалось взаимодействие всех силовых ведомств. Войска продемонстрировали и выучку, и готовность отразить любое нападение".

Бислан Гантамиров и генерал-полковник Виктор Казанцев (слева направо)

Начинаются боевые действия, но командующий войсками Северо-Кавказского военного округа (СКВО) генерал-полковник Виктор Казанцев, оказывается, буквально накануне был отправлен в отпуск, причем отправлен почти принудительно. Как предельно ясно выразился Максим Федоренко, подчинённый и биограф генерала Казанцева, то, "что он не с первого дня агрессии начал стягивать в кулак все силы противодействия боевикам, – это не его вина, а тех, кто о его отпуске "позаботился" в напряженное предвоенное время, полагая, что без Казанцева здесь можно справиться" (Максим Федоренко. Русский гамбит генерала Казанцева, М., 2003, с. 92). Кто именно позаботился, поведал генерал Геннадий Трошев: "Меня удивило поначалу, когда в те трагические дни ваххабитской агрессии А. Квашнин не стал отзывать командующего из отпуска: "Пусть догуливает". Подумалось: как же так? Там настоящая война, а начальник Генштаба дает указания командующему войсками округа (где развернулись боевые действия) сидеть дома, греться на солнышке; мол, обойдемся без тебя. Ерунда какая-то получается…" (Геннадий Трошев. Моя война. Чеченский дневник окопного генерала. М., 2001, с. 221). Действительно, ерунда, совершенно не объяснимая логикой военного ремесла: вряд ли начальник Генштаба настолько великий гуманист, что решил дать подчинённому отдохнуть во время сражения. Значит, у начальника имелись вполне конкретные мотивы именно тогда задержать командующего войсками округа подальше от зоны боевых действий. Может, чтобы тот ненароком не попортил чью-то многоходовку, действуя решительнее, чем требовалось вышестоящему командованию? Не случайно Трошев отмечал, что, вернувшись из принудительного отпуска, "Казанцев все торопил, требовал в считанные дни покончить с ваххабитским анклавом Дагестана".

Не менее странным выглядело и поведение другой ключевой фигуры – министра внутренних дел Владимира Рушайло. Весь июнь и июль 1999 года, когда никаких боевых действий ещё не было, он не скупился на обещания "превентивных ударов" по боевикам и их базам в Чечне. Но когда начались бои, вдруг выдал: "Мы не считаем, что находимся на грани новой войны на Северном Кавказе" ("Коммерсант", 1999, 4 августа). В этом контексте иначе воспринимается ещё один странный факт, подмеченный многими: отряды Басаева и Хаттаба беспрепятственно вошли в Дагестан, словно их приглашали. Или заманивали.

Когда в августе 1999 года я был в командировке – как раз там, где и шли бои: Ботлих, Рахата, Ансалта, – то непосредственно на месте меня поразило: как можно было прозевать продвижение отрядов Басаева и Хаттаба, если тут все как на ладони? Удивила и боевая мощь российской армии, сосредотачиваемая буквально на глазах: Махачкалинский аэропорт без устали принимал один за другим военные борты, Ил-76 с войсками и техникой шли на посадку, как челноки. Сил и техники, казалось, было много больше, чем необходимо для разгрома басаевских отрядов. Это больше походило на развертывание масштабной группировки скорее наступательного свойства. От Махачкалы до Ботлиха лишь один путь – извилистая горная дорога. Быть может, были и какие-то ещё, но факт, что переброска войск с техникой возможна была лишь по той, единственной, дороге. Именно Ботлих в те дни был самой горячей точкой, там как раз и шли самые ожесточенные бои, сбивали вертолеты. Только войска, выгружаясь на бетонку аэропорта, шли совсем в другое место. За все дни моей командировки по той трассе лишь однажды прошла колонна боевой техники, половина которой встала – сломались движки. Но войска всё прибывали и прибывали в Махачкалу, уходя к Хасавюрту, откуда так удобно было бы выдвигаться уже собственно в Чечню… Кто знает, может, быстротечная и локальная операция в горах Дагестана и в самом деле не слишком вязалась с планами Генштаба, а то и Кремля? Как-то очень уж все удачно вписалось в последующий событийный ряд.

Война в Чечне, артподготовка, 1999 год

Чистосердечное признание

В устах Владимира Путина трактовка событий выглядела так: "Если в так называемой первой чеченской войне можно еще было говорить о каких-то имперских амбициях России, которая старается удержать подконтрольные ей территории, то летом прошлого года… все было наоборот, – поведал он 23 октября 2000 года в интервью французским телеканалам. – Россия подверглась неприкрытой и ничем не спровоцированной агрессии со стороны банд международных террористов, напавших на соседнюю, тоже мусульманскую, Республику Дагестан. Население Дагестана, мусульмане, взяли в руки оружие и оказали вооруженное сопротивление агрессору. Неужели мы должны были бросить своих собственных граждан? Естественно, Россия ответила, и ответила адекватно. Как бы реагировало любое другое государство, если бы не только на его территорию было совершено ничем не спровоцированное вооруженное нападение тысяч вооруженных людей, но и в крупнейших городах этого государства террористы взрывали бы жилые дома. У нас только в результате взрывов жилых домов погибло свыше тысячи человек. Только вдумайтесь в эту цифру!" Здесь примечательно признание самого факта "имперских амбиций России": больше такой ошибки не сделают. Цифра погибших при взрыве домов – "свыше тысячи человек" – завышена в три раза: согласно официальным же данным, жертвами тех терактов стали 313 человек. Предлагаемая же схема проста: на нас напали – мы защищались – тогда террористы взорвали жилые дома в российских городах – мы адекватно ответили. Сам же отсчет военной эпопеи предложено вести от нападения на Дагестан в августе 1999 года. Вот и в книге "От первого лица", отвечая на вопрос, когда было принято решение продолжить операцию в Чечне, до взрывов домов или после, Путин ответит: "После". Что не стыкуется с известной хронологией.

Есть и живой свидетель, давший иные "показания", – Сергей Степашин, бывший министр внутренних дел, бывший председатель правительства РФ. В январе 2000 года Степашин дал большое интервью "Независимой газете", где неожиданно проговорился: "В отношении Чечни могу сказать следующее. План активных действий в этой республике разрабатывался начиная с марта. И мы планировали выйти к Тереку в августе-сентябре. Так что это произошло бы, даже если бы не было взрывов в Москве. (выделено мной. – Авт.) Я активно вел работу по укреплению границ с Чечней, готовясь к активному наступлению. Так что Владимир Путин здесь ничего нового не открыл. Об этом вы можете спросить его самого. Он был в то время директором ФСБ и владел всей информацией. Я всегда был сторонником сильной и жесткой политики в Чечне. Но я бы хорошо подумал, стоит ли переходить Терек и идти дальше на юг" ("Независимая газета", 2000, 14 января).

Председатель правительства РФ Сергей Степашин (второй справа) и Патриарх Московский и всея Руси Алексий II встретились с освобожденными из чеченского плена священниками, май 1999 года

За прошедшие 20 лет эти слова Сергея Степашина никто не рискнул дезавуировать. Итак, признано: разработка военной операции против Чечни велась ещё в марте 1999 года – задолго и до похода Басаева в Дагестан, и до взрывов домов. Да и план операции "Преемник", по всей видимости, тогда ещё не обрёл финальные очертания.

Весна войны

Март 1999 года оказался богат на события. 5 марта 1999 года в грозненском аэропорту Северный прямо из самолета Ту-134, выполнявшего рейс Грозный – Москва, был похищен генерал-майор милиции Геннадий Шпигун – полномочный представитель министра внутренних дел России в Чечне. Саму историю с назначением на этот пост именно Шпигуна трудно назвать иначе как откровенной провокацией: во время первой войны генерал отвечал за фильтрационные лагеря; большинство прошедших через них чеченцев погибли или стали инвалидами. Поэтому Шпигун значился в подписанном ещё генералом Джохаром Дудаевым списке федеральных чиновников, ответственных за чеченскую трагедию. Назначить в Грозный человека с таким послужным списком – всё равно как послать на убой. По версии генерала Александра Михайлова, именно "похищение Шпигуна было последней каплей в терпении руководства России". С того момента общение Москвы и Грозного велось лишь на языке угроз и ультиматумов. При этом и чеченское руководство, и антимасхадовская оппозиция в один голос утверждали: за похищением Шпигуна стоят российские спецслужбы, организовавшие его, как заявлял Шамиль Басаев, чтобы "представить Чеченскую Республику как регион, где процветает терроризм". К слову, спустя три года генпрокуратура России высказала предположение: к похищению генерала был причастен Борис Березовский.

По версии исследователя "Мемориала" Александра Черкасова, подготовка федеральных силовых структур к военным действиям началась "ещё в марте 1999 года, после похищения в Грозном представителя МВД РФ Геннадия Шпигуна – именно это событие post factum можно считать "точкой невозврата" в российско-чеченских отношениях конца 90-х. Началась подготовка войск, в частности, морской пехоты в Дагестане, переброска тактических ракет в Северную Осетию. На подготовку и сосредоточение сил отводилось около полугода". Какое отношение тактические ракетные комплексы могли иметь к поискам генерала Шпигуна – загадка, но собственно про него забыли довольно скоро, хотя Сергей Степашин и дал "слово офицера" вызволить своего подчиненного из плена. Однако если такие попытки и делались, то, похоже, лишь для вида: МВД так и не стало ни выкупать своего товарища, ни проводить спецоперацию. Быть может, в планы ведомства Рушайло это и не входило? Потому выкупать пришлось уже тело генерала.

Впрочем, есть факты, заставляющие предположить, что карту войны в Чечне решили разыграть много раньше, быть может, ещё когда ни о какой операции "Преемник" и речи не шло – весной 1998 года. Похоже, именно тогда в президентской администрации уже возникло желание "слегка" повоевать, не встретившее понимания армейского генералитета. Генерал Геннадий Трошев, описывая ситуацию весны 1998 года, многозначительно роняет, что "новая война назревала", и отмечает, что на границах с Чечней тогда усиленно отрабатывали "вопросы организации и взаимодействия подразделений МВД и Минобороны". Ещё в книге Трошева есть сюжет о конфликте между МВД и командованием Северо-Кавказского военного округа (СКВО), вспыхнувший летом 1998 года "из-за того, что эмвэдэшники хотели в первую линию окопов вокруг Чечни посадить армейцев, а себе отводили скромную роль второго эшелона. Командующий войсками округа тогда вспылил: "Так нельзя! – возмутился Казанцев. – У армии – мощное вооружение, широкие возможности применения силы. И если чеченцы пойдут на провокацию, любой армейский военачальник просто обязан будет использовать все имеющиеся у него средства (даже авиацию) для подавления и уничтожения противника. А в горячке боя кто там разберет: идет ли речь о провокации или о широкомасштабной акции бандитов? Армейцы, если раздухарятся, сметут пол-Чечни с лица земли. Опять война…" Показательная реплика: если в первой линии – военные, а за их спиной – внутренние войска, это же классическая схема операции, когда армия наступает, а внутренние войска – зачищают. "Командующий был прав, – писал Трошев. – В первой линии окопов должны сидеть подразделения МВД… Увы, руководство МВД, пользуясь близостью к тогдашнему президенту России, попыталось все поставить с ног на голову. Из Москвы пошли указания о замене "внутренников" и милиции в первой линии "санитарного кордона" на части и подразделения СКВО".

Упрямого командующего войсками Северо-Кавказского военного округа генерала Виктора Казанцева вызвали на ковер – в администрацию президента, продемонстрировав ему заготовленный, но не подписанный указ о снятии с должности: "Ельцину представили все таким образом, – писал Трошев, – что командующий войсками округа боится чеченцев и поэтому предпочитает не конфликтовать на границе".

В начале 2003 года бывший секретарь Совета безопасности Иван Рыбкин в интервью Вадиму Дубнову поведал, как вместе с Владимиром Путиным они "не один час провели в разговорах о Чечне, когда он был еще первым замом главы администрации, а я ждал своей отставки. Это было лето 98-го года, как раз перед дефолтом. Мы как-то встретились, и он предложил поговорить… Проговорили несколько часов. Мне стало ясно: он не понимает проблему. Он мыслил только силовыми категориями. Я ему сформулировал несколько банальных вещей, мол, проблема в принципе не имеет силового решения… Но я так понял, что он уже в то время склонялся к силовому решению". Вот и новая точка отсчета: в мае – июле 1998 года президентская администрация занялась проработкой военного решения чеченской проблемы.

Секретарь Совета безопасности РФ Иван Рыбкин и президент Чечни Аслан Масхадов, 1998 год

Или, быть может, даже не собственно чеченской: летом 1998 года было горячо не только на Кавказе. О чем в книге Бориса Ельцина "Президентский марафон" так и сказано: "Летом 1998-го нас застала практически врасплох "рельсовая война". Бастующие шахтеры перегораживали железнодорожные магистрали, отрезая от центра Сибирь и юг России. Это была катастрофическая ситуация… это создавало реальную угрозу массовых политических беспорядков. Во всероссийском масштабе". Не забудем также и про значившийся в планах Кремля дефолт, обрушивший рубль. Полыхни тогда на российско-чеченских рубежах, разве это не отвлекло бы внимание, например, от того же дефолта? Не говоря о том, что военные действия – идеальное обоснование для принятия чрезвычайных мер.

В наличии и фактура чисто военная. Биограф Казанцева сообщает, что ещё в марте 1998 года было проведено фронтовое командно-штабное учение, в котором "участвовали не только армейцы, но и пограничники, внутренние войска, Черноморский флот, Каспийская флотилия – практически все силовые ведомства, которые базируются на территории СКВО". А уже летом 1998 года в Майкопе провели "сбор руководящего состава объединений, соединений и частей СКВО", при организации показных занятий на котором "был широко использован опыт ведения боевых действий в Республике Афганистан и на территории "Чеченской Республики Ичкерия". Да ещё отдельным вопросом "было вынесено сопровождение воинских колонн и их боевое обеспечение".

Тем же летом 1998 года под руководством министра внутренних дел Сергея Степашина прошло и командно-штабное учение на территории Ставропольского края, Северной Осетии, Дагестана и Кабардино-Балкарии – отрабатывали взаимодействие МВД, МО, ФСБ, ФПС и МЧС "по обеспечению правопорядка на Северном Кавказе, предотвращению возможных террористических действий". Вскоре после этих учений в Ставрополе развернули уже штаб по координации действий всех силовых структур на Северном Кавказе во главе с заместителем министра внутренних дел генерал-полковником Леонтием Шевцовым. И вот "с того времени, – пишет Максим Федоренко, – совместные командно-штабные учения войск округа с органами управления и формированиями других силовых структур на Северном Кавказе стали регулярными". Тогда же в Ставрополе создан Оперативный штаб МВД, на который возложили координационные задачи.

Похоже, именно 1998 годом и можно датировать начало, по крайней мере, организационно-технической подготовки предстоящих боевых операций в Чечне. Потому, казалось бы, ничего неожиданного и необычного – для военных, внутренних войск МВД и спецслужб – в августе 1999 года не должно было быть: штабы созданы, взаимодействие войск отлажено, разведка информацию поставляет. Последнее генералы особенно часто подчеркивали. Так, генерал Казанцев в интервью "Военному вестнику Юга России" 14 июня 1999 года уверял: "Да, нам известно, где находятся и что представляют собой базы и лагеря боевиков… Войска округа располагают необходимым мощным арсеналом сил и средств, в том числе и высокоточным оружием, для поражения объектов в глубине территории противника". Здесь примечателен ещё и термин "территория противника", использованный задолго до начала кампании.

Но на деле всё вышло странно. "Развернутый в Ставрополе штаб временной оперативной группировки, – сухо констатировал Максим Федоренко, – не оправдал тех надежд, которые возлагались на него руководством страны". Какие именно надежды, Сергей Степашин, видимо, обрисовал, когда поведал, что ещё в марте 1999 года "мы планировали выйти к Тереку в августе-сентябре", потому, мол, "я активно вел работу по укреплению границ с Чечней, готовясь к активному наступлению". Выступая же 23 декабря 1999 года на НТВ, Сергей Степашин тоже сказал: "То, что я говорил 7 марта …как раз после захвата генерала Шпигуна, – была целая программа мер, связанная с борьбой с терроризмом, созданием санитарных кордонов, укреплением правоохранительных органов, недопущением прорыва боевиков, отключением электроэнергии, перекрытием авиационного и железнодорожного транспорта. Это было, напомню вам, 7 марта 1999 года. Это та программа, которую сегодня реализует Владимир Путин".

Март 1999 года вообще оказался интересным. Сначала генеральный прокурор Юрий Скуратов отказался уходить в отставку, затем 16 марта кассета с похождениями "человека, похожего на генерального прокурора" оказалась в Совете Федерации, вечером того же дня её запустили в телеэфир. Но Совет Федерации все равно не отправил Скуратова в отставку. 19 марта на центральном рынке Владикавказа взорвалась бомба – 52 погибших и 168 раненых. В тот же день формально отправлен в отставку глава администрации президента и секретарь Совета безопасности генерал Николай Бордюжа, хотя в реальности он отстранен от дел ещё 9 марта – его тогда госпитализировали в ЦКБ. Главой президентской администрации стал Александр Волошин, секретарем Совета безопасности РФ – Владимир Путин (сохранивший пост директора ФСБ). А тут еще начавшаяся 24 марта операция НАТО на Балканах, заставившая тогдашнего главу правительства России Евгения Примакова развернуться над Атлантикой и отменить визит в США. В Госдуме тем временем готовили импичмент Ельцина, а мэр Москвы Юрий Лужков заявил, что Ельцин должен досрочно покинуть президентское кресло. 30 марта Чечня прекратила перекачку каспийской нефти по нефтепроводу Новороссийск – Баку, и Азербайджан заявил, что Россия не выполняет своих обязательств.

Степашин, "выдав" первый сценарий, не пояснил, отчего операцию запланировали именно на август-сентябрь 1999 года: если речь шла об акции ограниченной, сугубо "карательно-воспитательной", к чему медлить? Но вот для подготовки серьёзной войны время действительно необходимо. Правда, присмотревшись к "плану Степашина", собственно военного находим там ничтожно мало. Если никто не собирался переходить Терек, штурмовать Грозный и, тем паче, идти в горы, операция вообще теряла смысл: "санитарный кордон" по Тереку задач безопасности не решал, а чеченские формирования сохранили бы и базы, и ресурсы. Рубеж по Тереку не решал и задачи, о которой вслух предпочитали не упоминать, – обеспечение транспортировки каспийской нефти из Баку через Чечню в Новороссийск. Так или иначе, невозможно помыслить, чтобы в Генштабе всерьёз планировали зимовку на Тереке: развертывать войска в чистом поле и затем сидеть там, подвергаясь атакам, обстрелам, рейдам и диверсиям, – чистое безумие! Такая акция начисто разложила бы армейскую организацию и поздоровее российской.

Впрочем, если военным инструментарием хотели решить задачу вовсе не военную, какое всё это могло иметь значение: окопы, базы, рубежи атаки, затраты, потери? Несложно предположить, что военный успех операции (не на поражение же рассчитывали) явно хотели конвертировать в конкретные политические бонусы. В успех на думских выборах декабря 1999 года? Или рассчитывали поднять рейтинг определенной персоны, разыграв войну конкретно под неё – в рамках операции "Преемник"? По крайней мере, на эту версию работает высказывание Ивана Рыбкина в уже упомянутом интервью: "Когда речь зашла об эскизном варианте того, что теперь называется операцией "Преемник", со мной был разговор… Первый раз это было поздней весной 99-го года, в мае… Ситуация была очень острая. Против Ельцина уже активно работал тот же Евгений Максимович…"

Проверка документов на сторожевом посту, через который проходит пассажирский и грузовой поток в сторону аэродрома Приштина.

Но много сил отвлек балканский конфликт: марш-бросок в Приштину – переброска батальона ВДВ России из Боснии в Косово, чтобы занять приштинский аэропорт раньше, чем туда попадут британские миротворцы, – вне сомнения, отодвинул начало чеченской операции. Да и не могло быть речи о масштабной операции на Кавказе без обеспечения тылов на "западном фронте". Более того, кредиты России были в тот момент заморожены, и Москва именно в тот момент вела интенсивные переговоры с МВФ и Всемирным банком: было очевидно, что стоит пушкам загреметь на Кавказе слишком рано, валютный кран так и не откроют. Надо было обеспечить и качественное информационно-пропагандистское прикрытие новой кампании, учтя провальные уроки 1994–1996 годов. В глазах мировой общественности (и собственных граждан) операция должна была выглядеть морально оправданной. А значит, нужна была такая эскалация насилия на административной границе с Чечней, чтобы электорат как бы сам потребовал положить конец насилию.

Рычаг для избирателей

С этой задачей справились: информационный шум вокруг чеченской темы рос как снежный ком, новостные сводки пестрели сообщениями о чеченском бандитизме. "Бандиты с той стороны перешли к открытым провокациям", "меры, которые мы примем, будут адекватными", – вещал 8 апреля 1999 года тогда еще министр внутренних дел Сергей Степашин. На другой день он же, сославшись на оперативные данные, заявил, что чеченские террористические группы планируют диверсии в различных регионах России. Кстати, после взрывов домов в Буйнакске, Москве и Волгодонске это примечательное "пророчество" отчего-то не вспоминали.

Дальше – больше, и вот уже 14 апреля 1999 года на заседании Совета безопасности РФ (под председательством Владимира Путина) обсуждено положение на Северном Кавказе и, помимо прочего, вопрос о нанесении воздушных и ракетных ударов по боевикам, установления полной блокады Чечни. В тот же день Владимир Путин поведал прессе, что главной причиной дестабилизации обстановки в регионе являются бандформирования, скрывающиеся на территории Чечни. Опять же в этот день ВВС России начали широкомасштабные "плановые" учения по отработке тактических приемов нанесения ударов по наземным целям. 19 апреля пресс-бюро МВД РФ заявило, что "в Чечне происходит физическое уничтожение русскоязычного населения республики". 26 апреля Степашин приказал закрыть административную границу Ставропольского края с Чечней, а на другой день он повышен до ранга первого вице-премьера. 19 мая на встрече с Путиным президент Ельцин подписал заготовленный Советом безопасности указ "О дополнительных мерах по борьбе с терроризмом в Северокавказском регионе РФ". И вот уже каждый день идут сообщения о перестрелках на административной границе с Чечней, нападениях на КПП и посты внутренних войск, терактах в Северной Осетии и Дагестане, с конца мая 1999 года российские вертолеты наносят удары по чеченским таможенным и пограничным постам. 30 июня новый министр внутренних дел Владимир Рушайло заявляет, что приказал наносить превентивные удары по любым скоплениям боевой техники и вооруженных людей в районе "условной границы" с Чечней: "На удар мы должны отвечать еще более сокрушительным ударом". В тот же день оперативная группировка внутренних войск на Северном Кавказе усилена моторизованными частями в Ставропольском крае, Ингушетии и Дагестане. Посты внутренних войск МВД РФ начинают без предупреждения открывать огонь по любым вооруженным чеченцам, им отвечают тем же: всё катится по нарастающей, и уже невозможно установить, кто начал первый. 10 июля 1999 года громогласно объявлено, что в связи с обострением обстановки на Кавказе важнейшие городские объекты Москвы взяты под дополнительную охрану.

Прикрытие вовсю раскручиваемой к тому времени операции "Преемник" почти образцовое: казалось, еще немного, и к осени все будут говорить только о Чечне. Рейтинги Примакова и Лужкова очень высоки, но стремительно растет и рейтинг Степашина. Это явно не входило в планы организаторов спецоперации, ведь кастинг прошла иная фигура. А тут ещё и неугомонная Генеральная прокуратура приступила к выемкам документов в рамках дела "Аэрофлота", по которому топ-менеджеры авиакомпании и Борис Березовский обвинялись в присвоении 252 миллионов долларов: то есть "семья", как называли круг лиц, приближенных к Ельцину, была под ударом. После такого остается только одно: воевать, и чем скорее, тем лучше.

Информационная подготовка подошла к своему пику 27 июля 1999 года: в тот день министр внутренних дел Владимир Рушайло в Международном пресс-центре продемонстрировал журналистам документальный фильм о подготовке боевиков в лагерях Хаттаба и зверских расправах с заложниками. "Крупным планом – голова и шея, в которую медленно погружается кривой нож, – писала про это шоу от Рушайло журналистка Наталья Бабасян, – сонная артерия перерезана, но нож движется дальше, и экран захлестывают потоки булькающей крови. Голова отрезана, ее поднимают, она мертвыми глазами смотрит в камеру. Когда по окончании фильма включается свет, и волосы на голове перестают стоять дыбом, первое, что приходит в голову: "Чеченцы – не люди, непонятно, что с ними церемонятся". Неудивительно. Именно на такое впечатление лента и была рассчитана. Репутация Владимира Рушайло как сторонника "неспортивных" методов борьбы с преступностью общеизвестна, и предполагать, что он не просчитал последствий показа этой пленки на несколько ходов вперед, было бы странно". Базу Хаттаба можно уничтожить одним ударом, но раз этого не делают, высказывает крамольное предположение коллега, значит, кто-то очень заинтересован в том, чтобы это продолжалось: "Накануне непредсказуемых выборов такой очаг терроризма – просто мечта… Народ же все поймет правильно и отмену выборов не осудит: призрак чеченского террориста, взрывающего пустые троллейбусы и кривым ножом отсекающего головы, сделает свое дело". Журналистка увидела и просчитала много больше, чем того хотел сказать Рушайло, предельно точно озаглавив свой материал: "Чеченский терроризм нужен России. Рушайло показал журналистам мощный рычаг управления электоратом". По сути, это и был финальный аккорд.

29 июля 1999 года Совет директоров Всемирного банка наконец решил предоставить России кредит: 1,2 млрд долларов. Аналогичную сумму дала Япония, МВФ предоставил Москве 4,5 млрд долларов. Общественное мнение уже готово принять бомбежки Чечни, но не наземную операцию. Нужно было нечто иное. И вот 2 августа 1999 года чеченские отряды вошли в Дагестан.

Бойцы спецназа "Русь" в Дагестане, 1999 год

В сентябре 1999 года на Бориса Березовского посыпались обвинения в финансировании дагестанского похода Шамиля Басаева, даже в его планировании, публиковались записи переговоров олигарха с Басаевым и Удуговым, сведения о встречах в июле 1999 года в Ницце Басаева с руководителем президентской администрации Александром Волошиным. И вот тогда 12 октября 1999 года в принадлежавшей Березовскому "Независимой газете" вдруг публикуется статья Виталия Третьякова, главного редактора издания, открытым текстом сообщившего: "Совершенно очевидно, что чеченцев в Дагестан заманили – дали им вляпаться в это дело, чтобы получить законный повод для восстановления федеральной власти в республике и начала активной фазы борьбы против собравшихся в Чечне террористов. Явно это была операция российских спецслужб (не путать ее со взрывами домов), причем политически санкционированная на самом верху". Самое существенное здесь, помимо признательного "заманили", "санкционированная на самом верху": значит, именно "самый верх" руками спецслужб и организовал налёт Басаева на Дагестан. Только лишь для того, чтобы обрести желанный повод для развязывания масштабной военной операции уже в Чечне – той самой "маленькой победоносной войны", которая и должна была поднять рейтинг, обеспечив успех операции "Преемник".

Общество рукоплещет

Но дагестанская кампания, позволив на ходу заменить Степашина на победителя "семейного" кастинга, проблемы мизерности рейтинга последнего не решила. Да и casus belli для "стояния на Тереке" тоже не получился: опросы общественного мнения показывали, что воевать в Чечне россияне не готовы. А тут ещё 19 августа 1999 года The New York Times публикует сенсационный материал об отмывке русскими чиновниками почти пяти миллиардов долларов через Bank of New York. 26 августа материал о "деньгах русской мафии" публикует уже USA Today, поведавшая, что через два крупнейших нью-йоркских банка проведено не 5 миллиардов долларов, как сообщалось ранее, а 15 миллиардов! Газета писала, что это отмывка кредитных средств, предоставленных МВФ России. Тем же днем новость уже из Швейцарии: заморожены подозрительные счета, принадлежащие, предположительно, семье Ельцина. На другой день швейцарская Bild Zeitung сообщает: семья Ельцина через подставных лиц открыла в Швейцарии счета на 50 миллиардов долларов! Новый удар 3 сентября наносит уже итальянская Corriere della Sera: публикует список подозреваемых в отмывке денег, составленный бернской прокуратурой, под №1 там значится управляющий делами президента РФ Павел Бородин.

Терять темп было нельзя, но военные вдруг заупрямились. "Помню, – писал генерал Трошев, – после отражения агрессии бандитов в Дагестане он (Квашнин. – Авт.) поставил перед В. Казанцевым – в то время командующим войсками СКВО – задачу на подготовку ввода войск в Чечню. Казанцев, да и не только он, поначалу воспринял это с недоумением.

– В Чечню без письменного приказа не пойдем! – категорично заявили генералы. – Чтобы нас опять называли оккупантами?!

И о фактическом суверенитете Чечни Квашнину говорили, и о договоре Ельцина и Масхадова, и о возможной международной реакции, и об уроках первой кампании…" Всего один абзац, но сколько фактуры!

"После отражения агрессии" – это не ранее 26 августа, когда завершилась операции в Ботлихском районе. В тот же день генерал Казанцев сдал Трошеву должность командующего Объединенной группировки войск (ОГВ) в Дагестане и вернулся в Ростов-на-Дону, к исполнению своих прямых обязанностей. Очевидно, что в горах Ботлиха, в отрыве от штаба округа, Казанцев не имел возможности отработать операцию по вводу войск. Значит, эту задачу ему поставили после 27 августа. "Правильная стратегия – беречь личный состав, а базы боевиков и их инфраструктуру уничтожать с воздуха", – так обозначил позицию Казанцева его подчиненный, Максим Федоренко. Он же датирует разговор Квашнина с Казанцевым чуть более конкретно – "в сентябре в Дагестане", когда "начальник Генштаба впервые заговорил… о подготовке наземной операции по вводу войск в Чечню". Но эту идею "Виктор Германович первоначально встретил, как говорится, в штыки".

С большой долей уверенности можно предположить, что эта доверительная беседа состоялась 3 сентября 1999 года: именно в этот день начальник Генштаба вместе с министром внутренних дел Рушайло прибыли в Дагестан, где плотно общались со своими генералами, производя кадровые перестановки. 4 сентября взорван дом в Буйнакске, затем произошли новые теракты. Но в описаниях беседы Казанцева с начальником Генштаба про взрывы домов нет ни слова. Значит, она состоялась до терактов, в ином случае Квашнин непременно использовал столь сильнейший аргумент для убеждения подчиненного. Кстати, оба источника, генерал-мемуарист и биограф другого генерала, обычно предельно точные, когда дело касается дат, "забыли" датировать беседу, хотя место, дату и время столь важного момента профессиональные военные запамятовать никак не могли. Значит, не пожелали указать.

Полпред президента в Южном федеральном округе Виктор Казанцев , глава чеченской администрации Ахмад Кадыров и начальник Генштаба ВС Анатолий Квашнин, 2000 год

Другая важная деталь: начальник Генштаба не приказывает, а уговаривает подчиненного – небывалое дело! Армия – не дискуссионный клуб, и генерал армии Квашнин не упрашивать генерал-полковника Казанцева должен, а приказать. И все! Значит, никакого юридически оформленного решения президента и правительства о военной операции против Чечни на тот момент не было, и речь, по сути, шла об инициативной акции, ответственность за которую начальник Генштаба пытался переложить на подчиненного. Кстати, везде упоминается лишь начальник Генштаба, а где же тогда министр обороны, маршал Игорь Сергеев? Начальник Генштаба на него не ссылается, действуя, выходит, через его голову?

3 сентября 1999 года начальник Генштаба и министр внутренних дел прилетели в Дагестан, чтобы довести до подчинённых: пора готовить большой поход уже в Чечню. Вечером 4 сентября в Буйнакске рядом с пятиэтажкой, где проживали семьи военнослужащих 136-й мотострелковой бригады, взорвался грузовик со взрывчаткой – 64 погибших, 146 раненых. Ещё две машины со взрывчаткой, как сообщено, обезврежены. А ранним утром 5 сентября отряды Шамиля Басаева вновь вошли в Дагестан – уже в Новолакском районе. 6 сентября российская авиация начинает бомбардировку горных районов Чечни. 8 сентября председатель правительства Владимир Путин заявил журналистам: "Россия защищается: на нас напали. И поэтому мы должны отбросить все синдромы, в том числе и синдром вины". Вечером того же дня НТВ (что характерно, именно негосударственный телеканал!) демонстрирует жуткие кадры казни заложников в Чечне: боевик топором отсекает голову пленнику. Один в один, как та пропагандистская артподготовка к грядущей войне, которую 27 июля 1999 года учинил Владимир Рушайло. Той же ночью – в 23 часа 59 минут – взрывается жилой дом уже в Москве, в Печатниках, на улице Гурьянова: по официальным данным погибли 106 человек, 690 получили ранения и травмы.

13 сентября 1999 года в России был объявлен днем траура в память о жертвах терактов в Москве и Буйнакске. Но в пять часов утра того же дня произошел новый взрыв жилого дома в Москве – на Каширском шоссе, погибли почти все жильцы – 124 человека. Найдена и обезврежена бомба в доме на Борисовских прудах. Тем же днем объявлено о завершении операции в Кадарской зоне – ваххабитском анклаве Дагестана, 15 сентября завершена и операция в Новолакском районе. 16 сентября взрыв жилого дома уже в Волгодонске. Тем же днем пресс-секретарь президента Ельцина Дмитрий Якушкин заявил, что "намек на какую-либо причастность Кремля к взрывам просто чудовищен". А в ночь с 22 на 23 сентября закладка взрывчатки с установленными таймерами-взрывателями обнаружена в подвале жилого дома в Рязани, но директор ФСБ Николай Патрушев назовет это "учениями"… Тем временем "общественное мнение, потрясенное войной в Дагестане и взрывами жилых домов в Москве и Волгодонске, – писала тогда "Независимая газета", – молча соглашается с ударами по территории Чечни".

Террористический акт в Буйнакске, 1999 год

В "Президентском марафоне" Ельцина есть такой пассаж: "Путин обратился ко мне с просьбой предоставить ему абсолютные полномочия для руководства военной операцией, для координации действий всех силовых структур. Я не колеблясь поддержал его. Практически на моих глазах, за какие-то считаные недели, он переломил ситуацию в работе наших силовых ведомств. Каждый день он собирал их руководителей у себя в кабинете, каждый день вновь и вновь заставлял объединять все ресурсы силовиков в единый кулак". По сути, это признание: власть уже была передана Путину, причем именно под соусом организации операции против Чечни. Жаль, что Ельцин (или кто там на самом деле сочинял "Марафон") не называет точной даты! Депутат Госдумы Сергей Юшенков, выступая 24 апреля 2002 года в вашингтонском Институте Дж. Кеннана, предположил, что 23 сентября 1999 года в России был совершен государственный переворот. В этот день, утверждал политик, "группа губернаторов, 24 человека, инициатором этой группы был губернатор Белгородской области Савченко, обратились к президенту РФ с требованием передать полномочия премьер-министру Путину. И 23 же сентября президент издает секретный указ, на основании которого начинаются боевые действия в Чечне, начинается вторая война. Эти действия и шаги были предприняты именно потому, что в обществе утвердилось мнение, что дома в Волгодонске, Москве и дом в Рязани готовились быть взорванными именно чеченскими боевиками. 24 сентября Путин отдал приказ войскам начать боевые операции в Чечне. Между прочим, это прерогатива президента". Через год после этого выступления, 17 апреля 2003 года, Сергей Юшенков был убит в Москве возле своего дома.

Проверить слова Юшенкова уже невозможно. Но ведь и 23 сентября 1999 года – дата действительно особенная: вылетая в тот день в Астану, Владимир Путин прямо в аэропорту Внуково провёл экстренное совещание с руководством Минобороны, МВД, МЧС. Уже через час после этого совещания российская авиация нанесла массированные удары по аэропорту Грозного и другим объектам! Заметим: именно с этого дня силовики общаются практически только с премьером, минуя президента. Похоже, Ельцин действительно переключил весь силовой блок на Путина именно в этот день.

В тот же день в Ростове-на-Дону, где премьер сделал остановку на пути в Астану, отвечая на вопрос о бомбардировках аэропорта Грозного Путин заявил: "Бандиты будут преследоваться там, где они находятся". Добавив затем: хорошо, мол, известно о том факте, что на территории Чечни неоднократно был известный террорист бин Ладен. Какое отношение налеты на аэропорт и жилые кварталы имели к борьбе с бандитизмом и терроризмом, премьер не пояснил. Про "хорошо известный факт" относительно бин Ладена больше не вспоминают, так как никаких следов его пребывания в Чечне обнаружено не было.

Ситуация развивалась стремительно: 24 сентября именно премьер отдал приказ войскам на начало боевых операций в Чечне. В тот же день он произнес в Астане и свое знаменитое: "Мы будем преследовать их всюду, если, пардон, в туалете их поймаем, то и в сортире их замочим".

Война неумолимо накатывалась на Чечню, но, чтобы начать полномасштабную наземную операцию, военачальникам полномочий премьера недостаточно. Генералам, наученным горьким опытом карательных акций эпохи перестройки, событий 1993 года в Москве и предыдущей чеченской войны, нужен документ, оформленный юридически безупречно. 27 сентября 1999 года за подписью Ельцина вышел указ №1155 – о начале антитеррористической операции. В тот же день авиация нанесла ужасающий массированный ракетно-бомбовый удар по жилым кварталам Старой Сунжи, пригорода Грозного. 29 сентября 1999 года в "Независимой газете" появилась примечательная статья, где без затей обрисована судьба Бориса Ельцина, если он досрочно не уйдёт в отставку, передав пост Путину. Со ссылкой на ближний круг Лужкова перечислен большой "диапазон угроз", вплоть до "повторения судьбы Чаушеску" или, по крайней мере, суда, который "однозначно повлечет за собой для старика отнюдь не Канары, а лефортовские нары". Да и при Примакове, обещает газета, "последствия будут все те же – суд и Лефортово". Позицию "Независимой газеты" тогда определял Борис Березовский, так что намек более чем прозрачен. В тот же день первые подразделения вооруженных сил России вошли в Чечню, а Владимир Путин заявил, что создание "санитарной зоны" вокруг Чечни не может решить проблему уничтожения террористов. Тогда и начался стремительный рост его рейтинга.