Ракета с ядерной установкой: что случилось под Северодвинском?

13 августа президент США Дональд Трамп заявил в твиттере: авария на военном полигоне под Северодвинском 8 августа произошла в ходе испытаний перспективной российской крылатой ракеты "Буревестник", или Skyfall в обозначениях НАТО. Эта ракета, о разработке которой Владимир Путин рассказал в марте 2018 года, якобы обладает ядерной двигательной установкой и способна находиться в воздухе практически неограниченное время. Неизвестно, на какие источники опирался Трамп и прав ли он в своем предположении, но и официальные сообщения российского Минобороны и Росатома подтверждают: инцидент связан с ракетным оружием и ядерной энергетической установкой.

Версии произошедшего и экологические последствия аварии, ракету "Буревестник" и другое оружие, о котором Владимир Путин рассказал в послании Федеральному собранию, обсуждают эксперт по ядерным технологиям Валентин Гибалов, военный эксперт Александр Гольц и эколог, представитель фонда "Беллона" Андрей Золотков.

^{Видеоверсия программы}

Сергей Добрынин: Давайте начнем с одной из последних новостей. Все-таки стало известно, что село Ненокса, возле которого расположен полигон, где произошла авария, будет эвакуировано. Наш корреспондент по Северо-Западному региону Елена Владыкина знает про это чуть больше, давайте с ней поговорим. Расскажите, пожалуйста, что известно, действительно будут эвакуировать целое село?

Елена Владыкина: Да, изначально информация была в социальных сетях, потом со ссылкой на неизвестные источники появилась в ряде местных СМИ. Мы дозвонились до пресс-службы администрации Северодвинска, пресс-секретарь подтвердил нам, что местным жителям предложили уехать из села. На какое время – администрация не знает, и когда они вернутся в свои дома, тоже не знают.

Сергей Добрынин: Предложили – значит, это не требование, а просто предложение, можно остаться, например?

Елена Владыкина: Есть информация, что тем, кто хочет остаться в населенном пункте, необходимо уйти в лес на некоторое время. Опять же в администрации района об этом тоже ничего не знают.

Сергей Добрынин: Известно ли, как будет осуществляться сама эвакуация, скажем, как повезут этих людей, где их поселят?

Елена Владыкина: Нет, об этом тоже администрация района информацией никакой не располагает. Просили обращаться в Министерство обороны. К сожалению, мы не смогли связаться с Министерством обороны.

Сергей Добрынин: Вам удалось обнаружить какие-нибудь обсуждения этой эвакуации на местных форумах, в социальных сетях?

Елена Владыкина: Да, говорили местные жители, обсуждают в соцсетях. Некоторые в принципе к этому спокойно относились, говорили, что ранее неоднократно на время каких-то военных мероприятий Минобороны местным жителям предлагалось покинуть их населенные пункты.

Сергей Добрынин: Андрей, эта эвакуация спустя почти неделю после аварии, с чем она может быть связана?

Андрей Золотков: Я думаю, что она не связана с возможным радиоактивным загрязнением. Через такой промежуток времени эвакуировать людей на два часа – это бесполезная эвакуация в этом случае. С точки зрения заражения тоже маловероятно, что ждали столько времени. Может быть, они будут что-либо просто передвигать, перевозить, что будет видно людям.

Сергей Добрынин: То есть вы не связываете эту эвакуацию с происшествием, которое случилось 8 августа?

Андрей Золотков: По тем данным, которые имеются, у меня нет оснований говорить такое.

Сергей Добрынин: Вообще картина этого радиационного инцидента, то, что превышение радиационного фона было зафиксировано только в течение короткого времени в день аварии, на что это может указывать?

Андрей Золотков: Конечно, это самая большая загадка в этой аварии. Потому что срабатывание датчиков автоматической системы контроля радиационной обстановки в Северодвинске за 30 километров от места взрыва – это удивительная вещь, притом что отсутствуют радиоактивные загрязнения. То есть получается, что как такового передвижения радиоактивных частиц, которые бы могли выпасть в районе, например, Северодвинска, их не было. Было что-то такое, что в воздухе, предположительно, находилось, имело небольшой период полураспада. Но у меня дикое есть предположение, что, может быть, это какая-то наведенная активность в результате облучения определенного объема атмосферного воздуха нейтронами.

Сергей Добрынин: То есть это могло быть гамма-излучение или нейтронное излучение при какой-то аварии и потом осталась наведенная радиация?

Андрей Золотков: Если там была ядерная энергетическая установка запущена, она работала, а так как она должна быть на ракете, то она практически без защиты, как на атомной станции биологической, то есть она открытая, поэтому нейтронный поток выходит в окружающую среду и облучает, активирует те химические элементы, которые находятся в воздухе. Это если предполагать, что там работал малогабаритный ядерный редактор.

Сергей Добрынин: А если предположить, что все это после взрыва просто упало в акваторию и утонуло, была бы похожая картина? Все продукты утонули, частиц не осталось, поэтому ничего не фонит.

Андрей Золотков: Я не могу понять, как за 30 километров могли сработать датчики. Тогда в этом месте, где это происходило, должен быть очень высокий уровень дозы, радиация должна в этом месте зашкаливать, чтобы за 30 километров датчики сработали.

Сергей Добрынин: Если я правильно понимаю, Ненокса находится к западу от Северодвинска, а траектория полета испытательной ракеты, если она летит в сторону полигона на Новой земле, она идет с востока на запад. То есть в принципе ракета могла пролетать где-то ближе к Северодвинску, чем 30 километров.

Андрей Золотков: Могла. Но пролет ракеты – это секундное дело. Превышение радиационного фона фиксировалось где-то в течение получаса-часа всего лишь. Процесс регистрации излучения мне непонятен в этом случае, почему это произошло.

Сергей Добрынин: Давайте посмотрим небольшой ролик о том, как развивались события в первые дни после аварии.

Трагедия под Северодвинском

Сергей Добрынин: Валентин, в России нередко скрывают радиационные происшествия – достаточно вспомнить недавний выброс рутения, который, согласно обстоятельному научному исследованию, все-таки произошел на комбинате "Маяк", что так и не было официально признано. Здесь, кажется, Росатом повел себя более открыто, даже дали слово физикам из Сарова. Вас это не удивляет?

Валентин Гибалов: Да, я хочу отметить тут очень человечную реакцию Росатома, который, видимо, добился от министерства обороны снятия секретности с самого факта происшествия ради того, чтобы отдать дань памяти погибшим. Без этого мы бы до сих пор ходили бы еще в большей темноте и незнании. Это, кстати, контрастирует еще и с политикой минсредмаша – советского предшественника Росатома, который был одним из самых закрытых ведомств.

Сергей Добрынин: Гипотеза, что авария была связана с испытанием ракеты "Буревестник", пока кажется основной. Как я сказал в самом начале, мы не знаем источников информации у Трампа, может быть, какие-то разведданные, а может быть, просто он читает прессу, раньше американская пресса связала уже эти испытания с ракетой "Буревестник". Владимир Путин рассказал, что у нас готовится ракета с ядерным двигателем, а тут Росатом заявляет, что были ракетные испытания, и там была ядерная энергетическая установка. То есть связь достаточно напрашивающаяся. Звучит название – Федеральный ядерный центр в Сарове. Чем они вообще занимаются?

Валентин Гибалов: Это один из первенцев ядерного атомного проекта СССР. Это было конструкторское бюро, которое занималось созданием собственного ядерного оружия, то есть конструированием ядерных бомб. Это инженерно непростое изделие, требует много работ со взрывчаткой, соответственно, был выбран полигон в городе Сарове, который был назван Арзамас-16. Там занимались разработкой этого оружия. Это один из двух центров в России у Росатома. Впоследствии его задачи разрослись, но в принципе он занимается наукоемкими военными разработками. Много, например, лазерной тематики, много тематики, связанной с рентгеновскими источниками и рентгеновскими наблюдениями, множество вещей, о которых мы не знаем вообще. Например, не так давно был рассекречен реакторный лазер, то есть лазер, в котором источником энергии служит реактор импульсный. Безусловно, как только мы говорим о чем-то таком необычном ядерном, то Саров и центр, который там расположен, приходит всегда в голову как один из создателей всяких таких штук.

Сергей Добрынин: Если ракета "Буревестник" действительно разрабатывается, то весьма вероятно, что как минимум часть разработки делается в этом центре?

Валентин Гибалов: Это один из двух-трех самых вероятных кандидатов на такую роль.

Сергей Добрынин: В заявлениях Росатома прозвучал термин "изотопный источник питания". Он достаточно неоднозначен, то есть это может означать что угодно, от полноценного реактора до чего-то более примитивного. Мне кажется, чаще это применяют по отношению к источнику питания, где нет цепной реакции, где просто отделение элементов, с помощью которого вырабатывается небольшое электричество.

Валентин Гибалов: На самом деле, если честно, считаю, что скорее такое словосочетание "изотопный источник питания в жидкостном реактивном двигателе" – это легендирование, когда нельзя раскрывать секретную тематику. Просто люди, которые скажут, что это такое, они сядут после этого. Соответственно, придумывается некое словосочетание, которое бессмысленно по сути, но как-то где-то проходит рядом. Если мы встретились действительно с рассказом о том, что происходило на самом деле, можно придумать несколько гипотез. Действительно есть такая тематика, как РИТЭГи, то есть радиоизотопные термоэлектрические генераторы. В отличие от обычных реакторов там используется не управляемая человеком реакция деления урана или плутония, а используется непрерывный распад какого-то изотопа. Есть нестабильные изотопы, которые распадаются в стабильные, при этом выделяется энергия в разных формах, которая в итоге переходит в тепло, которое можно использовать для превращения в электроэнергию.

Сергей Добрынин: То есть это такая вечная батарейка или почти вечная.

Валентин Гибалов: Это может быть действительно вечная с человеческой точки зрения батарейка, которая тысячи лет вырабатывает электроэнергию или тепло. Обычно такие изделия крайне дорогие, потому изотопы нестабильны и кратко живущие, используются в каких-то экзотических местах. Публично хорошо известно использование в дальних космических миссиях, у которых просто нет других вариантов, кроме как РИТЭГ или атомный реактор. Ядерный реактор имеет некую минимальную массу, РИТЭГ можно сделать сто грамм массой. Соответственно, когда речь идет о дальних миссиях, там РИТЭГи выигрывают именно по массовым характеристикам. Большое количество РИТЭГов было произведено в Минатома Советского Союза, поставлено вдоль Северного морского пути на автоматических метеостанциях и световых маяках. Они выглядели как двухсотлитровые бочки. Сам источник тепла был буквально размером с грейпфрут, а вокруг была биологическая защита от излучения этого источника. В космосе стараются использовать изотопы, которые излучают меньше, но они дороже.

Сергей Добрынин: Есть довольно известный фильм "Как я провел этим летом", там центральный сюжет строится как раз вокруг РИТЭГа, на далекой полузаброшенной метеостанции стояла эта штука, один из героев рыбу на ней готовил, и все это закончилось довольно плачевно для него.

Валентин Гибалов: У Росатома не так давно закончилась программа сбора этих РИТЭГов, потому что ныне они представляют террористическую некую угрозу. Реактор, пока мы его не запустили, он безопасен, в нем нет радиоактивных нуклидов в большом количестве, они образуются потом, когда мы запустили. РИТЭГ изначально напичкан радиоактивным нуклидом, порой весьма опасными нуклидами. В советской космической программе использовались РИТЭГи с полонием-210, печально известным, которым отравили Литвиненко в Лондоне. Поэтому они все были собраны, кроме двух утерянных, там было порядка нескольких сотен этих изделий, они разобраны и помещены на хранение.

Сергей Добрынин: Андрей, возможно, вы сталкивались с этими РИТЭГами, которые собирал Росатом по побережью? Они еще остались там или нет?

Андрей Золотков: Нет, они не остались. Я полностью согласен с предыдущим оратором по поводу РИТЭГов. Уже несколько лет назад закончилась эта программа на Северо-Западе. Она осуществлялась с финансовой поддержкой Норвегии. Эти РИТЭГи, многие из них, вывозились через базу атомного флота в Мурманск. Мне приходилось видеть внешне эти РИТЭГи. Я могу сказать, что близко около него они не представляют серьезной опасности, потому что имеют серьезную биологическую защиту.

Сергей Добрынин: А если такая штука взорвется, насколько это будет опасно?

Андрей Золотков: Ее еще надо взорвать. Там большое количество металла в качестве защиты используется, поэтому эту штуку нужно взорвать, чтобы добраться до сердцевины, до ампулы с радиоактивным веществом. У нас в Мурманской области был случай разборки одного РИТЭГа, человек погиб в результате этой операции.

Сергей Добрынин: Если представить себе, что такой РИТЭГ для чего-то прикручен к двигателю обычному на жидком топливе, который взорвался. Эффект будет похож на то, что мы наблюдали?

Андрей Золотков: Я думаю, что он не прикручен. Когда говорят о ракете, которая будет долго летать, где нужно электричество для того, чтобы поддерживать жизнеспособность той аппаратуры, которая имеется на этой ракете, нужен такой источник. На ракете, я думаю, он будет без защиты, он будет в качестве небольшой ампулы какой-то. По поводу этого инцидента у меня возник такой вопрос: а где сейчас это ядерное устройство, которое участвовало в этих испытаниях? То ли оно улетело на землю, то ли оно утонуло в море, то ли его уже безопасно где-то хранят. Это тоже важный вопрос, об этом все умалчивают.

Сергей Добрынин: В акваторию прибыл специальный корабль под названием "Серебрянка", может, он забрал?

Андрей Золотков: Я работал на Атомфлоте, я знаю, что такое "Серебрянка". Это танкер, который был изначально сделан для приема жидких радиоактивных отходов с атомных ледоколов с помощью шланга. Несколько лет тому назад эту "Серебрянку" переоборудовали для того, чтобы перевозить контейнеры транспортные с отработавшим ядерным топливом. Она привозила эти контейнеры из Гремихи, бывшей военной базы на Кольском полуострове. В сентябре она должна привезти первую партию контейнеров с Нерпы, печально известного судна "Лепсе", которое называли плавучим Чернобылем.

Сергей Добрынин: То есть это не то, что такой кит, который плывет по акватории и собирает оттуда опасные радиоактивные частицы?

Андрей Золотков: У этого судна нет вообще приспособлений что-либо собирать – это просто транспорт, который перевозит. "Серебрянка" иногда ходила в Северодвинск для того, чтобы там забирать жидкие радиоактивные отходы.

Сергей Добрынин: Мы уже несколько раз упомянули ракету "Буревестник", давайте вспомним, что это такое и чем она необычна.

"Буревестник" и другое новое оружие

Сергей Добрынин: Ракета "Буревестник", не знаю, существует она или нет, о ней рассказывают так: она летает сколько угодно долго и очень маневренно. К чему там может быть РИТЭГ, можно его там использовать? Может быть, нужно электронику бытовую поддерживать с помощью РИТЭГа?

Валентин Гибалов: Мне кажется, что если у вас есть на борту ядерный реактор мощностью несколько мегаватт, то РИТЭГ вам не нужен в этом случае. Потому что вы можете брать энергию от реактора напрямую. Есть другие более простые способы получать, если мы хотим изолировать, допустим, реактор, то есть, например, на самолетах, на гражданской авиации есть аварийные ветрогенераторы, которые вываливаются в случае обесточивания. Усложнять и так крайне непростую ракету еще и дополнительной сложностью в виде постоянного радиоактивного источника, если реактор запускается уже в полете, до этого момента он практически безопасен, то есть можно ходить мимо, только есть его не стоит, – то РИТЭГ опасен с момента формирования на заводе и до захоронения. Тут радиофобия –нормальное явление. Зачем добавлять к сложной ракете еще сложности, я слабо себе представляю.

Сергей Добрынин: Другая версия, которую я слышал: если эта ракета, например, стоит на боевом дежурстве, для того чтобы она быстро взлетела, нужно ее подогревать постоянно, для этого может применяться РИТЭГ. Это адекватно?

Валентин Гибалов: Я слышал такие версии. Возможно, да. Существуют такие маленькие ампулизированные РИТы, радиоактивный источник тепла, которые поддерживают какие-то части ракеты или боеголовки, которые нужно держать при повышенной температуре. Было ли здесь испытание такое? Что подобное устройство может делать в Неноксе, на военно-морском полигоне? Сложно. Применение, тем не менее, у РИТЭГов есть, вопрос в том, был ли это РИТЭГ.

Сергей Добрынин: Александр, вы считаете, что высказанное Трампом и многими другими экспертами предположение, что авария 8 августа была связана с испытанием "Буревестника", имеет право на существование? А точнее – она правдоподобна?

Александр Гольц: Право на существование имеют все версии. Она более чем правдоподобна. Трудно себе представить, что одновременно в России занимаются несколькими видами ракет, которые работают с ядерными источниками питания. Я думаю, что более чем вероятно, что речь идет о "Буревестнике". Я должен сказать, сегодня, как ни странно, "Московский комсомолец" опубликовал статью, явно написанную со слов знающих людей из Сарова. Там сказано, что это именно "Буревестник".

Сергей Добрынин: Как именно мог использоваться этот изотопный источник энергии? Вы думаете, это основной двигатель?

Александр Гольц: В той статье, которая написана не журналистским, а довольно профессиональным языком, говорится, что это воздушно-реактивный двигатель. Из этого можно допустить, что изотопные элементы предназначены для того, чтобы нагревать воздух, грубо говоря, в этом двигателе.

Сергей Добрынин: То есть это дополнительный элемент, который испытывали с обычным традиционным жидкостным двигателем?

Александр Гольц: При чем здесь жидкостный двигатель, я совершенно не понимаю. Потому что много раз было написано, что у "Буревестника" стартовым двигателем является твердотопливный двигатель. По-моему, это сгоряча соврали, а потом упорно зубами держались за эту версию.

Сергей Добрынин: Жидкостный двигатель, я так понимаю, использует очень токсичное топливо, может быть, это дало бы возможность объяснить, почему такого рода травмы – не физические, не механические, а химические?

Александр Гольц: Это какая-то странная версия. Насколько моих представлений хватает, должно быть что-то одно: или двигатель, в котором используется так или иначе ядерная атомная энергия, или жидкотопливный двигатель.

Сергей Добрынин: Давайте исходить из рабочей гипотезы, что все это связано с "Буревестником". Пара слов о "Буревестнике". Я так понимаю, что такие разработки велись и в Советском Союзе, и в США, ни одна из них толком даже к полетным испытаниям не привела. Во-первых, насколько это технически и физически можно осуществить? Во-вторых, насколько это опасно хотя бы испытывать?

Валентин Гибалов: Хорошо известна американская программа крылатой ракеты "Слэм", которая велась с конца 50-х по конец 60-х годов. В рамках ее было испытано то ли два, то ли три реактора, в том числе полномасштабный реактор, двигатель будущей ракеты "Слэм". Сама ракета не летала. Это был прямоточный воздушный реактивный двигатель, то есть воздух набегал на ракету, попадал в реактор, разогревался. Этот реактор был испытан, он показал свою реализуемость как минимум на относительно краткосрочное время. У американцев было еще несколько реакторов испытано, в том числе с не прямым прогревом, а теплоносителя с турбинами, у них была широкая программа. К концу 60-х годов они поняли, что все это невероятно сложно и будет сложно в эксплуатации, дорого в создании. Межконтинентальные баллистические ракеты решают те же задачи очень легко, просто на фоне того, что получалось в этой технологии. К тому же выводу, видимо, пришел и Советский Союз, поняв, что простые и относительно дешевые межконтинентальные ракеты, которые можно строить тысячами по сути, решают этот же вопрос легко и непринужденно. Все это было не то чтобы закрыто, потому что в Советском Союзе такие программы закрыть очень сложно, возникают фонды, люди, куда их теперь пристроить, но это дальше вялотекуще продолжалось, выливалось в какие-то соседние программы. Как мы видим, вылилось внезапно в то, что появился какой-то образец, который то ли дошел до летных испытаний, то ли не дошел.

Сергей Добрынин: Задам наивный вопрос: реактор в наивном представлении – это такая очень тяжелая штука, само топливо очень много весит. Ему хватает мощности, чтобы его поднять на воздух и чтобы он быстро летал?

Валентин Гибалов: На самом деле то, что реактор тяжелая штука, у реактора есть минимальная масса, та самая критическая масса. Ядерная бомба – это тоже по сути ядерный реактор, в бомбе и в реакторе работает одна и та же физика. Соответственно, в бомбе используется 6 килограмм плутония. Мощность любого реактора и соотношение мощности к массе ограничено исключительно вопросами теплоотведения. Если сто килограмм для вас нормально, меньше ста килограмм сделать реактор очень сложно и бомбу тоже сложно, то дальше энергетика этого реактора определяется тем, сколько вы сможете отводить тепла без его разрушения. Ракета, которая летит через воздух на скорости под 900 метров в секунду, может отводить довольно много тепла от реактора. Тот же самый американский "Тори" при весе 20 тонн имел мощность 500 мегаватт. Да, цифры сходятся, такой реактор может сам себя поднять в воздух и довольно быстро через него продираться. Вопрос в стойкости его конструкции, конструкции ракеты, в стойкости электроники, которая получает очень хорошее облучение от реактора сзади, это все вопросы, мне кажется, не решенные на данный момент. Но тем не менее, первый вопрос – может ли такое летать? Да, может.

Сергей Добрынин: Мне интересен вопрос, для чего это в принципе может быть нужно? Если в Советском Союзе и США в разгар гонки вооружений решили, что все задачи, которые может такая ракета решить, решаются обычными ракетами, то какие тут плюсы? Было такое мнение, кто-то из военных экспертов его озвучивал после того, как Путин рассказал о создании этого образца оружия, что эта ракета может летать в воздухе уже сейчас, она будет стоять на боевом дежурстве, просто летая над планетой, если вдруг США уничтожат Россию, то это будет оружие неотвратимого возмездия. Александр, как вы считаете, такое использование разумно и возможно?

Александр Гольц: О разумности, когда мы говорим об этих проектах, по-моему, говорить сложно. Владимир Путин дал ясное объяснение, зачем нужна эта ракета: она нужна, чтобы ответить на американскую программу ПРО. По представлениям, на которых настаивает российское руководство, американцы с помощью глобальной ПРО хотят сломать стратегическую стабильность. Если грубо говорить, стратегическая стабильность – это возможность взаимного уничтожения. По мнению российских руководителей, американцы строят систему ПРО для того, чтобы иметь возможность нанести внезапный первый удар и с помощью ПРО перехватить наши ракеты, которые будут подняты в ответном ударе. К реальности эти концепции имеют небольшое отношение, что уже было многократно доказано. Хотя бы потому, что американцы, у которых сейчас около четырех десятков ракет-перехватчиков, будут иметь 60 в скором времени, а для того чтобы перехватить одну боеголовку, нужно, по разным оценкам, от 3 до 5 перехватчиков. Это означает, что все американские ракеты уйдут на десяток наших боеголовок. Притом что у России сегодня только стратегических боеголовок, как у США, кстати, 1550. Это все не имеет отношения к реальности, это имеет отношение, я думаю, к желанию воспылать гордостью за какие-то научно-технические достижения. Это имеет отношение к желанию продемонстрировать, что, как сказал Владимир Владимирович, мы находимся на шаг или на два впереди всех стран. Вот к чему это имеет отношение.

Сергей Добрынин: Я хочу отметить, что Дональд Трамп в своем твите тоже сказал, что и у нас разрабатываются подобные технологии, только они более продвинутые. Видимо, такие желания есть не только у Владимира Владимировича. Валентин, я так понимаю, что эта ракета, если она будет когда-нибудь запущена, во-первых, непонятно, что делать, если она упадет вдруг – это будет огромная зараженная территория. Во-вторых, она сама по себе оставляет за собой достаточно сильный реактивный след, по которому ее можно засечь, к тому же это тоже отравление атмосферы. Или ее можно экранировать так, что она не будет хотя бы воздух отравлять?

Валентин Гибалов: Это большая загадка. Дело в том, что мы о "Буревестнике", кроме внешнего вида, практически ничего не знаем, и того, что она летает на неограниченную дальность. Основной вопрос: одноконтурный у нее реактор или двухконтурный? Если второй вариант, то она не будет оставлять никакого радиоактивного следа, а если первый, то, наверное, будет, но не очень большой в целом, если реактор не начнет разрушаться. В целом здесь такая царит завеса секретности, что возможны варианты, опасна ли, насколько опасна, будет ли она летать – это можно дискутировать бесконечно. Все это безосновательно и бессмысленно, как мы понимаем. В целом пока, возможно, эта ракета ни разу не летала с включенной ядерной энергетической установкой, потому что регулярно в районе испытаний летают американские самолеты, которые занимаются именно съемом, берут анализы воздуха, они ищут изотопы, связанные с реакцией деления в реакторе. Тем же самым занимается множество станций мониторинга как натовских в Норвегии, так и международная сеть по договору о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний. У них есть крайне чувствительные детекторы, просто невероятная техника на грани фантастики.

Сергей Добрынин: То есть вы хотите сказать, что испытание этого двигателя не спрятать?

Валентин Гибалов: Если мы говорим о какой-то опасности, то мы это узнаем еще на испытаниях. То ли не было испытаний, то ли он не опасный.

Сергей Добрынин: Давайте уделим время другим возможным версиям. Один из моих источников высказал предположение, что эта авария может быть связана не с испытанием "Буревестника", а с деятельностью Главного управления глубоководных исследований, ГУГИ. Эту аббревиатуру мы узнали недавно во время аварии подводной лодки "Лошарик". Это очень секретная часть Министерства обороны, которая занимается глубоководными исследованиями. Возможно, также они занимаются другим вооружением, в том числе озвученным Путиным, например, комплекс "Посейдон" – это такая торпеда, которая имеет атомную энергетическую установку и может плыть очень глубоко, очень быстро и очень далеко. Там можно придумать, для чего можно было бы использовать этот изотопный источник энергии?

Валентин Гибалов: Да, конечно. На самом деле гораздо больше вариантов реалистичного использования ядерных источников энергии. Дело в том, что как ходят слухи про ГУГИ, одна из их задач – это подключение к подводным линиям связи вероятного противника. Соответственно здесь очевидно, что требуется долговременный необслуживаемый источник питания, всевозможные ядерные варианты, либо малогабаритные реакторы, либо РИТЭГи. В Советском Союзе во время "холодной войны" существовало большое военное производство плутония-238, крайне дорогого, крайне сложного изотопа, который используется как раз в РИТЭГах. Часть из этого плутония потом полетела в те самые открытые космические миссии, а часть ушла на какие-то секретные военные применения. Хотелось бы пару слов буквально сказать про этот взрыв с точки зрения безопасности и вреда населению. Дело в том, что известна цифра небольшого превышения гамма-фона буквально ненадолго в Северодвинске. Действительно то превышение мощности дозы, которое было – это ерунда. Это на самом деле ничего не значащее превышение, мы больше получаем, летая на самолетах. Находясь в самолете, мы имеем больше мощность дозы, чем зафиксировано было в Северодвинске. Но мы не знаем, что это за изотоп, к сожалению, вызвал такое повышение. Дело в том, что фиксируется только гамма-излучение, есть еще альфа и бета-излучение, есть изотопы, которые не видны в гамма или очень слабо излучают гамма, а в основном альфа, и они гораздо более опасны, к сожалению. Тот же плутоний-238 – это крайне токсичный радиоизотоп, его выпадение в большом количестве, я думаю, была бы эвакуация. Даже в Советском Союзе, как мы знаем, Чернобыль эвакуировали через полтора дня после аварии, здесь было бы серьезнее на самом деле. То есть скорее всего это что-то действительно безопасное, например, радон. У меня есть знакомые, которые занимаются исследованиями всякими в области изотопов в Северодвинске, они брали пробы, пускай это было любительское оборудование, любительские замеры, тем не менее, ничего не было найдено, кроме радона, который в принципе естественный радиоизотоп. Но тем не менее, почему-то его было немножко многовато для естественного фона. Радон тоже в принципе может быть связан с РИТЭГами, хотя по очень экзотическим линиям.

Сергей Добрынин: А с чем он связан более прямо?

Валентин Гибалов: Радон – это естественный продукт распада урана и тория, которые содержатся в грунте, в граните, например. Они распадаются и дают как один из дочерних изотопов радон, который выделяется из этой породы. В технологическом смысле он скорее всего связан с радием. Радий кое-где применяется, хотя применение в РИТЭГе или где-то еще выглядит экзотикой.

Сергей Добрынин: Александр, что вы думаете про идею, что это может быть связано с "Буревестником", а с чем-то подводным?

Александр Гольц: Скорее всего, если это не "Буревестник", по теории вероятности это какая-то работа над морским двигателем этого "Посейдона", который представляет оружие Судного дня.

Сергей Добрынин: Деятельность ГУГИ, мы стали про него часто слышать, хотя это одна из самых засекреченных частей вооруженных сил, видимо, там происходит какая-то активность. Что вы думаете, вокруг чего все это выстроено?

Александр Гольц: Можно придумать кучу теорий на сей счет. Более или менее очевидно, уже проговорено, как было правильно сказано, это подключение к кабелям потенциального противника, это готовность уничтожить трансатлантические кабели в момент начала военных действий. Это всевозможные действия на больших глубинах. Вот, что можно седе представить. Я не исключаю, конечно, что как-то их деятельность связана с этими "Посейдонами". Потому что один из вариантов использования такого дрона, как ракеты предполагалось, что они будут бесконечно долго летать вокруг Америки, точно так же оставить где-то в глубине этот "Посейдон" с тем, чтобы он в момент начала войны начал двигаться к территории Соединенных Штатов и уничтожил как Восточное, так и Западное побережье. Тут огромное количество возможностей для самых фантастических теорий.

Сергей Добрынин: Андрей, я думаю, что многие сейчас в России волнуются, вдруг что-то замалчивают, вдруг на самом деле мы не знаем всей правды, где-нибудь какое-нибудь радиоактивное облако к нам идет. Есть ли вероятность, что еще будет продолжение, что радиационная угроза существует, что у этой аварии будут какие-то последствия дальнейшие?

Андрей Золотков: Я бы хотел бы отметить, что мы здесь забыли об одной важной вещи: насколько правомерно проводить такие опасные испытания совершенно близко от большого города? То есть мы теперь увидели, что невероятное стечение обстоятельств может быть при таких испытаниях, и оно может приводить к непредсказуемым последствиям. На сегодняшний день ставить надо вопрос: насколько правомерно существование там полигона или проведение испытаний с ядерными устройствами в непосредственной близости от 200-тысячного Северодвинска. По поводу вашего вопроса, я не думаю, что сегодня возможно скрыть какие-либо радиоактивные инциденты. В Архангельской области, в Северодвинске датчики все сработали, было объявление сделано, что надо не выходить из дома. То есть они действовали в режиме МЧС. Здесь опять многие упоминали об американских самолетах, которые берут отборы проб воздуха, определяют минимальное количество вещества, например, продуктов отделения, которые просто не могут появиться в атмосферном воздухе из ниоткуда. Эта куча аварий говорит о том, что, наверное, надо российским военным и Росатому подумать об этих испытаниях, об их необходимости.

Сергей Добрынин: То есть сейчас опасности нет, но она может быть в будущем. Мы не знаем наверняка, какое испытание привело к катастрофе 8 августа, но теперь точно известно, что работа над новейшими вооружениями, которые используются в ядерных технологиях, зашла намного дальше, чем чертежи и мультфильмы Министерства обороны. Это значит, что будут новые, может быть более опасные испытания, еще более опасная гонка вооружений снова начнется.

Возможны ли ядерные катастрофы в современной России?

^{Опрос на улицах в Москве}