Есть ли смысл обращаться к президенту РФ по поводу послаблений для участников московских протестов? Обсуждают Леонид Гозман, Станислав Топорков, Александр Верховский, Александр Гнездилов, Сергей Марков.
Полная видеоверсия программы
Елена Рыковцева: Мы сегодня обсуждаем целый ряд писем-обращений, которые поступили на имя президента Российской Федерации от известных политических деятелей. Один их них сегодня с нами – это Леонид Гозман. Сначала всячески обозвал президента Российской Федерации в своем обращении, а потом говорит: пригласите нас на прием.
Леонид Гозман: Нет. Что вы клевещете? Ужас какой-то. Три правозащитника, Пономарев, Борщев и Ганнушкина, написали письмо, где они предлагали ему встречу. Они предлагали его подписывать, я его не подписал, и Улицкая не подписала. Мы подписали другое письмо, где сказали: к вам тут трое обратились, вы их не отвергайте – это ваша последняя надежда.
Елена Рыковцева: Это совершенно непонятно из контекста этого письма. У нас будет сюжет, где указано, что вы на себя ему показываете, как на его последнюю надежду. Мы будем зачитывать письмо от начала до конца. Нет там никого кроме вас. С нами Станислав Топорков, группа поддержки Егора Жукова. Вам предстоит тоже оценить, с чем стоит выходить на президента Российской Федерации, с чем никакого нет смысла на него выходить, потому что он не поможет. Сначала смотрим сюжет про все эти письма, потом Леонид Гозман будет его корректировать, а я буду его с бумажкой корректировать в свою очередь.
Ваш браузер не поддерживает HTML5
Открытое письмо как форма протеста
Текст видеосюжета: "Действия силовиков на московских акциях протеста против недопуска независимых кандидатов в Мосгордуму и длительное молчание властей по этому поводу вызвали реакцию гражданского общества в интернете.
Например, 16 августа российский политолог Кирилл Рогов в своем фейсбуке опубликовал пост с заголовком "Стоп репрессии, сделай, что сможешь". По его мнению, в России возрождается практика фабрикации политических дел, которые служат основанием для репрессий против инакомыслящих. Он пишет, что "Вся фабула дела, по которому Следственный комитет практически ежедневно заключает под стражу все новых фигурантов, является полностью вымышленной, и по сути своей мало чем отличается от сочинявшихся сталинскими палачами расстрельных дел о "подкопах под Кремль".
В посте он призывает российские власти одуматься и прекратить эскалацию насилия в отношении мирных граждан и молодежи. Он отмечает, что насилие неизбежно вызовет ответную волну, что подорвет шансы на мирное и благополучное будущее страны.
Всех желающих он призывает к началу всероссийской гражданской кампании против политических репрессий, которая включит в себя пикеты, листовки, граффити, коллективные обращения, ежедневные акции в поддержку тех, кто оказался в тюрьмах, против кого возбуждены уголовные дела, кому угрожают.
Под постом подписались более 300 человек.
Есть и несогласные с мнением Рогова. Политолог Марк Урнов в своем фейсбуке написал ответный пост.
Он утверждает, что диалог принципиально невозможен в атмосфере, в которой потенциальные стороны диалога видят друг в друге воплощение зла и хаоса. Между тем письмо Рогова, по его мнению, ничему, кроме нагнетания такой атмосферы, не способствует.
Урнов считает, что подобная гражданская кампания приведет лишь к росту поддержки антилиберальной части власти. И предлагает направить усилия в другое русло, например, обеспечить ныне сидящих в следственных изоляторах высококлассными адвокатами.
19 августа на сайте "Эха Москвы" появилось открытое письмо Леонида Гозмана к Владимиру Путину. Также под этим обращением свои подписи поставили политолог Дмитрий Орешкин и писательница Людмила Улицкая.
Обращаясь к президенту, Гозман пишет: "Ответив силой на мирный протест, Вы и Ваша команда лишили людей надежд на эволюционные преобразования – надежда теперь только на Ваш физический уход или на взрыв. Тысячи людей Вы толкаете на путь жесткой силовой борьбы и на подполье".
Политик сравнивает Путина с Николаем Вторым, утверждая, что, как и царь, нынешний президент готовит в стране революцию.
Также Гозман уверен, что люди в большинстве своем, уже не верят, что Путина можно в чем-то убедить. Но тут же предлагает встречу, называя себя, Орешкина и Улицкую – последней надеждой президента".
Елена Рыковцева: Я объясню, почему наш корреспондент поняла так, как и я поняла, и другие мои коллеги, я читаю вам текст этого письма, оно висит на сайте радио "Эхо Москвы", читаю эту фразу: "Хотя есть и те, кто не оставил надежды на это, что вас можно в чем-то убедить. Только что трое из них обратились к вам с предложением встречи". Конечно же, кажется, что это вы говорите о себе. "Не отвергайте их". Вы не назвали никаких имен, фамилий. Получается, трое вас!
Леонид Гозман: Давайте объясню, как есть. У меня на фейбсуке и на "Эхе" несколько сот отзывов на это письмо. Частично мат, естественно, что ты такой-сякой за деньги Госдепа, частично одобрение и так далее. Я вам скажу, что не было ни одного человека, который понял так, как поняли вы и ваша коллега. Встречу Путину предложили Ганнушкина, Пономарев и Борщев.
Елена Рыковцева: А кто об этом знает?
Леонид Гозман: Наверное, надо было написать. Это вообще не письмо президенту. Вы думаете, мы надеемся, что он прочтет? Смешно говорить.
Елена Рыковцева: А вы надеялись, что он встретится с вами или с этими тремя? Это же для общества пишется. То есть вы не хотите с ним встречаться?
Леонид Гозман: Нет, конечно.
Елена Рыковцева: А это первое, что я хотела вас спросить в этом эфире: зачем вам нужна эта встреча?
Леонид Гозман: Давно проехали. Но есть люди, которые считают нужным разговаривать. Я считаю, что если у него какой-то инстинкт самосохранения есть, я почему Пушкина цитирую – "я не знаю, все ли они с жестокой радостью наблюдают вашу неизбежную погибель" – это парафраз Пушкина "твою погибель, смерть детей с жестокой радостью я вижу". На самом деле ситуация, мне кажется, очень серьезная. Разумеется, разговоры, что он чего-то не знает, – это все ляп, понятно, что это его личный приказ.
Елена Рыковцева: Он не говорит, что он не знает, он говорит, что он все знает.
Леонид Гозман: В том письме, в котором просьба встретиться, говорится, что вам, наверное, не все докладывают. Я думаю, что он действительно создал такую ситуацию информационного вакуума вокруг себя, он может не осознавать степени опасности ситуации и для страны, и лично для себя. Я писал уже к 99-й годовщине Февральской революции, я ему писал, что вы не доводите дело до Ипатьевского дома, как Николай II довел. Вы образованнее, умнее и так далее, вы посмотрите вокруг, посмотрите, что творится. Это было написано три года назад, сейчас стало хуже, сильно хуже. Да, они подавят этот протест, мы там пишем, что "вы заткнете пробкой жерло вулкана". А что дальше?
Елена Рыковцева: Обратите внимание, как оскорбило Леонида Гозмана само предположение, он назвал клеветой, что он хочет встретиться с Владимиром Путиным.
Леонид Гозман: Если он попросит, то я встречусь.
Елена Рыковцева: А сам-то не предлагал и обиделся ужасно, что такое могут подумать, что он предложил встречу Путину. Станислав, есть ли смысл в такого рода апелляциях то ли к общественному мнению, то ли к Владимиру Путину?
Станислав Топорков: У нас встречи с Путиным обычно проходят в двух форматах: либо это видеовстречи, когда люди встают на колени, как мы видим, это вообще никогда ни к чему не приводит положительному, либо люди приходят и лично с ним общаются, как мы видим, это тоже никогда ни к чему хорошему не приводило. Можем вспомнить встречу известных людей, где присутствовал Юрий Шевчук, мы прекрасно помним этот момент, когда он начинает задавать острый вопрос Владимиру Владимировичу, а тот спрашивает: "А вы кто?" Хотя совершенно понятно, что человек, который вырос в Петербурге, прекрасно осведомлен, кто такой Юрий Шевчук.
Леонид Гозман: Когда проходят такие встречи, то перед первым лицом лежит список людей с рассадкой. Поэтому у него было написано, естественно. Он просто дурака валял, как он это часто делает.
Станислав Топорков: Я считаю, что все эти диалоги конкретно с Путиным вообще ни к чему положительному для гражданского общества не приведут. Но давайте допустим, что эта встреча все-таки будет и на ней будет присутствовать Пономарев. Я не считаю, что Пономарев, который сейчас занимается правозащитой, является отражением гражданского общества, он не находит отклика в сердцах нынешних протестующих. Во-первых, большинство про него не знают, а те, кто про него знает, имеет не лучшее мнение. Все-таки это человек, который в свое время ратовал за свободу слова, а потом сажал многих людей из националистов по 282-й и вообще выступал за посадку этих людей. Я считаю, что этот человек имеет определенный политический негативный опыт, который может не позволить ему стать отражением гражданского мнения.
Леонид Гозман: Я поэтому и не подписал это письмо Пономарева и двух других людей. Просто я не могу не сказать, что Лев Александрович, во-первых, никого не сажал. Я имею честь знать его много лет, считаю его человеком исключительно порядочным и достойным. Из этого не следует, что его кто-то знает или не знает, из этого ничего другого не следует. Просто это глубоко порядочный, очень достойный и смелый человек. Я не подписал, и Улицкая не подписала, многие не подписали. Я просто сразу написал свой проект на это дело, а Улицкая и Орешкин его одобрили, поэтому мы сделали другое. Я не подписал по двум причинам. Во-первых, там был осторожный пассаж, что, может, вы не все знаете, мы объясним. Мне кажется, это неправильно. Кроме того, я действительно не считал нужным просить его о встрече. Я действительно не понимаю – зачем.
Елена Рыковцева: Ваше заявление – это просто фиксация положения дел?
Леонид Гозман: Заявление не ему, наше заявление городу и миру. Франклин Рузвельт, который был не последним президентом в истории Соединенных Штатов, вообще в истории мира не последний политик, все-таки из Великой депрессии страну вывел, он сказал однажды великую фразу: не бойтесь ничего, кроме самого страха. Мне кажется, они всеми этими безобразиями и всем остальным пытаются нагнетать в обществе страх, одна из наших задач с этим страхом бороться. Мы должны показывать, что бояться не надо, к президенту можно так обратиться, как мы обратились.
Елена Рыковцева: То есть вы просто сказали все, что вы о нем думаете?
Леонид Гозман: Не все – часть. Есть требования стиля, если мы будем говорить все, что мы о нем думаем, будет длинно, а это неправильно.
Елена Рыковцева: С нами на связи Сергей Марков. Я суммирую смысл трех заявлений, которые прозвучали в нашем сюжете. Заявление Леонида Гозмана мы классифицируем как попытку объяснить Владимиру Владимировичу, кто он есть.
Леонид Гозман: Нет, это не к нему – это к вам написано, к обществу. Это форма такая, такой жанр, когда вы обращаетесь к первому лицу, а на самом деле вы обращаетесь не к нему.
Елена Рыковцева: Что вы Станиславу хотите сказать?
Леонид Гозман: Что не надо бояться, он и так, правда, не боится, что все наши страхи, что он такой большой, страшный, что с ним надо только по шерстке, – нет, можно наотмашь, и ничего не будет.
Елена Рыковцева: Сформулировали смысл – это письмо как будто бы для президента Российской Федерации, на самом деле для нас со Станиславом, чтобы мы знали, как писать письма президенту Российской Федерации, чтобы мы не боялись так писать. Второе письмо политологов российских, его представил Кирилл Рогов, в котором два призыва. Первый призыв к российским властям: "Мы призываем российские власти одуматься и прекратить эскалацию насилия в отношении мирных граждан и молодежи". К чему призывает общество Кирилл Рогов: "Мы призываем людей доброй воли в любой доступной вам форме оказывать сопротивление нарастающей волне политических репрессий, к началу гражданской всероссийской кампании против политических репрессий, а это пикеты, листовки, разъяснения, что политические репрессии – это плохо. Призываем артистов, ученых, лекторов, журналистов начинать свои выступления с того, что недопустимы политические репрессии в мирное время на территории Российской Федерации". Наконец, третье письмо-обращение Марка Урнова, который пишет, что это все как-то слишком радикально, неконструктивно, не получается диалога, получается конфронтационно, то, что пишут эти политологи. Он говорит, что нужно гораздо мягче и конструктивнее, нужно обеспечить ныне сидящих в следственных изоляторах высококачественными адвокатами, нужно обеспечить объективное беспристрастное расследование и нужно привести нынешние законы в соответствие с правом. Сергей, что является наиболее эффективным из всех этих обращений? Вообще нужны ли эти обращения или, может быть, все в порядке?
Сергей Марков: Конечно, я поддерживаю все эти обращения. Это совершенно нормальная вещь, это действующее гражданское общество. В открытом демократическом обществе так все и происходит, вот эти постоянные обращения туда, сюда, к общественности, к национальному лидеру. Поэтому это все правильно и хорошо. Бурление общественно-политической жизни – норма для современного, открытого и демократического общества, которым, без сомнения, является Россия.
Елена Рыковцева: А толк-то в них есть? Отпустят политических заключенных, которые случились во время московских протестов?
Сергей Марков: Никаких нет в России политических заключенных – это все сугубое вранье. Если они хотят найти политических заключенных, пускай поедут в Мариуполь, там пыточная тюрьма.
Елена Рыковцева: У вас не получится нас сбить на украинскую тему, она останется для эфира федеральных ток-шоу.
Сергей Марков: Не хотите эту тему обсуждать ключевую, не будем. Будем дальше говорить про письма. Самое легкое – это Марк Урнов, он должен быть поставлен в ряд не с Гозманом, с Пономаревым, а в ряд с письмами Андрея Медведя и Андрея Быстрицкого. Это специфическая вещь, связанная с Высшей школой экономики. Дело в том, что Высшая школа экономики, там довольно прозападная часть, большая часть профессорско-преподавательского состава, там очень оппозиционные настроения среди студенчества. Плюс среди арестованных есть Егор Жуков, героя из него делают, молодой человек. Поэтому сейчас есть попытка со стороны оппозиции зажечь Высшую школу экономики. В этих условиях люди прозападных либеральных взглядов по просьбе руководства, я думаю, что все они сотрудничают с администрацией президента, выступили с письмами: не поджигайте университет, только хуже будет. Мы должны сохранить университет Высшая школа экономики для большого стратегического либерального прозападного развития России. Сейчас спалить этот университет в этой совершенно очевидно проигрышной схватке вокруг Московской городской думы не надо. Вот в чем смысл письма Марка Урнова. Что касается других наших коллег, то они просто участвуют в политических кампаниях. Какие они политологи – это общественно-политические деятели, господин Гозман среди них наиболее честно об этом говорит. Они действительно призывают к тому, чтобы создавалась атмосфера общественного неприятия. В России среди прозападных либералов, противников Путина есть две части, их условно называют "пятая колонна" и "шестая колонна". "Пятая колонна" – открытые прозападные общественно-политические деятели, "шестая колонна" – системные либералы. Сейчас оппозиционеры открытые атакуют сислибов и требуют от них – присоединяйтесь, мы скоро победим, вот уже признаки победы, присоединяйтесь как можно быстрее. А сислибы сидят и говорят: вы знаете, мы никаких признаков побед не видим у вас, а видим, что все это закончится, как закончилась ваша Болотная в 2012 году.
Елена Рыковцева: Я поняла, вы свой взгляд на эти письма предоставили, вы их расшифровали. Вы сказали, зачем они пишут эти письма, вы сказали, что в принципе поддерживаете жанр открытых писем, потому что это говорит о том, что в стране бурлит жизнь. Но по самой ситуации вы считаете, что нет никакой необходимости за кого-то заступаться, требовать освобождения людей, которые пострадали, были репрессированы во время отсутствующих массовых беспорядков, потому что известно, что никаких беспорядков не было, то есть вы считаете, что проблемы нет? Писать смысла нет, потому что нет проблемы – нет необходимости обращений?
Сергей Марков: У нас есть проблема главная, у нас есть огромное количество проблем в стране, но если говорить о митингах и демонстрациях, там в чем суть? Ведь Егора Жукова, других, их же не арестовывали за то, что они поджигали автомобили, как во Франции, за то, что они грабили магазины и так далее, их арестовывали за то, что они участвовали в несанкционированном митинге. А несанкционированные митинги – это то, что законом запрещено. Все митинги должны быть по времени и месту согласованы с властями. А здесь взята специальная стратегия провоцирования насилия. Поэтому наши руководители, кто возглавляет массовые протесты, они специально провоцируют насилие, их задача, чтобы полиция избивала этих бедных молодых ребят. Но полиция, насколько я понимаю, достаточно тактично себя ведет, никакого такого насилия нет. Особое насилие – это не просто ложь, это пурга. Они врут и сами знают, что врут. Они специально идут на несанкционированные мероприятия, чтобы спровоцировать такого рода насилие. Конечно, любому человеку сидеть в тюрьме плохо. Хорошо, чтобы все были бы освобождены. Но это они, все эти Навальные, Соболи, вся эта агентура толкает Егора Жукова специально на несанкционированные мероприятия. Хотите насилия – езжайте в Мариуполь, езжайте в Харьков.
Елена Рыковцева: Мы прекрасно поняли вашу позицию, мы поняли, что вы не в ладах с Административным кодексом, потому что участие в несанкционированной акции как раз было инкриминировано кандидатам, еще кому-то. Это административная статья, 30 суток, штраф. Это совсем другая история. Вы думаете, что Егор Жуков сидит по этой статье? Нет, он сидит по уголовной статье, по участию в массовых беспорядках.
Станислав Топорков: 212.2 – "участие". От 3 до 8 лет.
Елена Рыковцева: Вы сейчас прекрасно рассказали, что он не бил никого, не громил витрины, не поджигал машины, вы так прекрасно все рассказали. Вопрос: почему он сидит ровно по той статье, которую дают за поджоги машин, за разбитые витрины, за камни в голову полицейских и так далее? С нами на связи Александр Верховский, человек, который по работе должен апеллировать к президенту Российской Федерации, потому что он является членом Совета по правам человека при президенте Российской Федерации. Насколько я понимаю, нарушения, чрезмерное применение силы, незаконные аресты – это было в вашей сводке, которую вы подали президенту Путину. Я хотела уточнить, в чем ее смысл и на что вы рассчитываете, когда подаете такие документы ему? Разве он вам не скажет, что есть суд и он разберется?
Александр Верховский: Во-первых, пока еще ничего не было подано Путину. Доклад Путину будет сильно позже, потому что я подозреваю, что события будут продолжаться, все это будет суммироваться. Да, конечно, доклад президенту, то, что действительно в какой-то степени может сделать совет, это не сказать президенту то, что он знает, а сказать это вслух, что всегда не лишнее, а во-вторых, попытаться о чем-нибудь договориться с силовыми ведомствами. Там, где есть политическая установка, переломить довольно сложно, все мы это понимаем, но в каких-то других случаях можно изменить правила игры в нашу сторону. Например, очень плохо, что у росгвардейцев вообще нет никаких опознавательных знаков, невозможно понять, кто этот человек. Все эти ужасы, которые мы видим, суды, они понятно, от чего происходят, но можно попытаться опять же апеллировать к Верховному суду, предлагая ему рассмотреть какие-то моменты в толковании статей Административного кодекса. На сегодняшний день там кроме уголовных дел, которые шиты белыми нитками, сотни административных дел, сшитые не сильно лучше, потому что, например, один из возможных составов, два самых популярных административных состава, один – это просто нарушение порядка проведения массового мероприятия. Какой у этого мероприятия порядок – непонятно. Другой – это препятствование проходу граждан, притом что препятствует в первую очередь полиция. В какой ситуации граждане могут привлекаться к ответственности, в какой не могут. Если какие-то позитивные комментарии можно получить от Верховного суда – это потом имеет значение. Так же как постановление Конституционного суда по "дадинской" статье.
Елена Рыковцева: Если говорить о реакции самого президента, который под всем подписался, что так и должно быть, чтобы не было Франции?
Александр Верховский: Я думаю, что разговор, когда переходит в такую плоскость, то это обмен пропагандистскими репликами. К сожалению, я думаю, что в ситуации политического кризиса, в котором мы сейчас находимся, невозможно рассчитывать на то, что президент скажет: ой, я заметил, что тут все нарушается. Нет, так не будет. По крайней мере, нужно убедить в чем-то поступиться в этой системе произвола, которая складывается. Здесь нет бинарной ситуации, что либо все законы соблюдаются, либо все тотально нарушаются, они в какой-то степени нарушаются. Бывает обратное движение. Единственная полезная функция, которую мы можем выполнить, – это способствовать в каких-то случаях обратному движению, чтобы ужесточение норм, нарастание дикости правоприменения пошло вспять.
Елена Рыковцева: Вы рассчитываете воздействовать на другие структуры, на другие ступеньки, не на него самого? Ваш совет под эгидой президента ставит своей задачей указывать на неправомерные действия другим структурам?
Александр Верховский: Ему самому тоже. Было бы странно этого не делать. Дело не только в отдельных нарушениях, а в попытке исправить хотя бы в некоторых случаях нарушения системные. Я прекрасно понимаю, насколько невысоким может быть коэффициент полезного действия в этом, но какой бы он ни был, это все же полезное дело.
Елена Рыковцева: С нами на связи Александр Гнездилов, сопредседатель партии "Яблоко", член которой все-таки был зарегистрирован именно судом. Вы когда услышали, наверное, удивились, восхитились? Мне интересна ваша реакция, когда Владимир Путин вдруг сказал Макрону, что, посмотрите, у нас суды разбираются с каждым, мы одного зарегистрировали. Какие чувства вы испытали при этом сообщении?
Александр Гнездилов: Я никаких особенно чувств не испытал. Потому что понятно, что это такая попытка создать один показательный случай. Хотя как раз, что он один – это показывает единичность ситуации, когда по сути десятки тысяч людей были лишены своего представительства, только тем нескольким тысячам, которые подписались за Сергея Митрохина, удалось восстановить своего кандидата на выборах. Поэтому это явно попытка расколоть протест, одновременно создать единичный пример, чтобы можно было сказать: нет, у нас иногда поступают и по закону тоже. Но на самом деле правовое государство – это не единичные случаи, а системное последовательное применение закона, чего мы не видим, что должно быть нашей главной целью всех действий сейчас.
Елена Рыковцева: Кстати, Сергей Митрохин сказал, что то, что его зарегистрировали, это не значит, что он выходит из протеста, это не значит, что он больше не будет в этом участвовать, – он будет ходить на акции, он будет требовать регистрации своих коллег. Вы считаете, из тех обращений, о которых вы знаете, какое-то дойдет до адресата, есть ли смысл апеллировать к Владимиру Путину по поводу этой конкретной истории или у него абсолютно решение в голове сложено, он не будет ничего менять?
Александр Гнездилов: Действительно речь идет о последовательном курсе, который реализуется не только последние месяцы, которые реализуется на протяжении 20 лет. Надо сказать, что этот курс дал Владимиру Путину абсолютную власть в стране. Поэтому, естественно, человек, чувствующий, что благодаря определенной политике он пришел к успеху, уже не будет в дальнейшем ее менять. И ожидать, что он сейчас возьмет, развернется, уже в весьма немолодом возрасте начнет делать что-то прямо противоположное, – это странно. Я думаю, что он сложившийся политик, он уже такой, какой он есть, и другим он не будет. Поэтому есть ли смысл в обращениях? Я думаю, что не к власти. Я думаю, что есть смысл в обращениях к обществу, в каком-то смысле в обращениях к истории, в обращениях, которые фиксируют в обществе наличие другой гражданской позиции, другой оценки происходящего, другой юридической оценки происходящего и так далее. В этом есть, на мой взгляд, некоторый смысл. Но, конечно, очень важно понимать, что эти политические репрессии, которые происходят сейчас, они происходят не случайно, они же возникли вокруг вопроса о власти, о власти, которая ни разу с 1991 года у нас в России не менялась. До тех пор, пока власть остается несменяемой, те или иные случаи политических репрессий будут происходить снова и снова. Сейчас власть этими гонениями, репрессиями, арестами пытается вытеснить тему выборов, пытается вытеснить то, что вывело изначально людей на улицу, из повестки дня, чтобы люди обсуждали судьбы конкретных пострадавших, конкретных жертв, конкретных гонимых, а не обсуждали вопрос о том, когда же наконец и на каких условиях власть в России сменится. Вот это такая подмена, которую таким жестоким образом через ломание человеческих судеб власти сегодня пытаются осуществлять. Поэтому не только Сергей Митрохин, но и те три кандидата от "Яблока", которые были изначально зарегистрированы, Дарья Беседина, Евгений Бунимович, Максим Круглов, они участвовали в публичных акциях и будут продолжать в них участвовать.
Елена Рыковцева: Я хочу вам предложить нарезку из опросов трех последних месяцев. Это разные опросы на разные темы, но мы выделили те, где люди говорят о себе и о власти, о протестах и о власти.
Ваш браузер не поддерживает HTML5
Как менялось мнение москвичей о протестах 2019 года?
ПРОГРАММУ ЦЕЛИКОМ СМОТРИТЕ НА ВИДЕО И СЛУШАЙТЕ В ЗВУКЕ