Фосфаты для друга

Елена Рыковцева: Мы сегодня обсудим экономические дела российского бизнесмена Геннадия Тимченко, которые он ведет в Сирии. С нами Роман Шлейнов. Смысл истории состоит в том, что в России на самом деле нет никого из российских бизнесменов, кроме одного-единственного – это Геннадий Тимченко. Как вы считаете, почему именно он остался на трубе?

Роман Шлейнов: Я не думаю, что один Тимченко. У нас есть сирийские бизнесмены, точнее российские бизнесмены сирийского происхождения, которые в России давно, у них здесь есть перерабатывающие заводы. Несмотря на то, что они с Сирией связаны, они уже давным-давно живут и работают в России. Такие бизнесмены есть, безусловно, не только один Геннадий Тимченко там. Тимченко интересен, поскольку он лицо приближенное, с этой точки зрения, конечно, любопытно знать, что там происходит у него.

Елена Рыковцева: Если честно, пытались, и даже РБК проводила большое расследование, пытались понять, что же после войны осталось в Сирии, ничего крупного абсолютно не было найдено из того, что ведет российский бизнес там. Пытались заниматься нефтью российские компании, но война разрушила все эти планы, и много других экономических планов разрушила сирийская война. Остался только Тимченко. И если прежде он с правительством Башара Асада имел контракт на восстановление фосфатных месторождений, то теперь он получил полное право их добывать и экспортировать. Давайте посмотрим сюжет об этом.

За Асада и фосфат. Зачем Россия вводила войска в Сирию

Елена Рыковцева: На самом деле не все так просто с этим. Мы говорим – друг Путина. Он действительно друг Путина старый, он входит в пул, "политбюро", очень приближенный круг. Но при этом сотрудничать экономически с Сирией не факт, что выгодно, все-таки война, в любой момент может быть разрушен бизнес. Как вы считаете, то, что он там в Сирии фактически один ведет крупные проекты – это такая командировка чести и достоинства, то есть он выручает товарища Владимира Путина? По сути он берет на себя сложную работу, от которой другие отказываются, а он обязан, потому что входит в этот ближний круг?

Роман Шлейнов: Во-первых, нужно отметить, что Геннадий Тимченко не просто приближенный человек и давний друг Владимира Путина, но еще и самый состоятельный из того окружения, которое мы видим. Из братьев Ротенбергов, Ковальчуков и так далее – у Тимченко несравнимое по величине состояние. Он, как наиболее адекватный бизнесмен в этом кругу, который занимался бизнесом задолго до того, как все другие друзья Владимира Путина появились на горизонте и сам Путин получил власть, он, наверное, как наиболее адекватный человек больше востребован на разных направлениях, в том числе на зарубежном. Обратите внимание, зарубежные бизнесы со времен нефтеторговли были закреплены именно за Геннадием Тимченко. Это неспроста. У него есть определенное умение общаться с зарубежными инвесторами, с зарубежными предпринимателями, он долгое время жил в Швейцарии, в Финляндии, стал гражданином Европы. Конечно, ему доверия в этом плане больше. И умения у него, навыков и экспертиз больше, чем у других друзей. Другое дело Сирия. Нужно понимать, что те компании, которые достались Тимченко, в частности "Стройтрансгаз", у него отдельная судьба, он переходил как переходящее красное знамя сначала к одним друзьям и родственникам газпромовского начальства, когда были Вяхирев и Черномырдин в свое время у власти, потом он перешел, когда пришла к власти команда Владимира Путина, к друзьям Владимира Владимировича, в частности к Геннадию Николаевичу Тимченко. Это компания, которая работала на вполне понятных проектах, но она исторически сидела в Сирии. В Сирии у нее были проекты с 2000-х годов и раньше. "Ведомости" писали об этом году в 2015-м, какие проекты там были еще до Тимченко. Тимченко унаследовал. Риски, конечно, существуют. Если существуют риски значительные, то соответственно, цена на ту продукцию, которую она поставляет из страны конфликтующей, в которой не все спокойно, падает, а для бизнесмена, который сталкивается с этими рисками, прибыли должны возрастать, потому что иначе кто же будет заниматься бизнесом в рискованных странах.

Елена Рыковцева: Эта компания именно благодаря тому, что ее непосредственным собственником является Геннадий Тимченко, получила невероятно жирные проекты на территории Российской Федерации, но сирийский фрагмент необычен тем, что оттуда на самом деле ушли все, а эти мало того что остались, но еще и продолжают развивать это фосфатное дело. С нами на связи Денис Коротков, расследователь "Новой газеты", который занимается разного рода частными военными компаниями. Когда пришла компания "Стройтрансгаз" именно на эти конкретные месторождения, эту территорию уже каким-то образом контролировала частная военная компания "Щит". Эта компания позже стала охранять уже объекты компании Тимченко. Вопрос: то есть сначала сотрудничала эта компания с сирийскими властями по охране или даже по разработке этих месторождений, а потом досталась по наследству Тимченко или все-таки сразу они были заточены под компанию "Стройтрансгаз"?

Денис Коротков: У меня, честно говоря, нет сведений о том, что ЧВК "Щит" вначале что-то освобождала, а потом связалась с компанией господина Тимченко. Об интересе "Стройтрансгаза" к Сирии известно давно, в частности, этот завод, месторождение фосфатов, о котором мы говорим, в отличие от "Стройтрансгаза", сирийская сторона абсолютно не держала это в тайне, в 2017 году на официальном сайте государственного фонда природных ресурсов сирийского была обнародована информация о заключении контракта, который, скорее всего, был подписан во время визита министра природных ресурсов в Москву в декабре 2016 года. Естественно, что свои активы в условиях современной Сирии любой инвестор должен как-то защищать, потому что иначе он станет добычей кого угодно. Насколько известно, сейчас компания "Щит" работает исключительно на охране объектов "Стройтрансгаза". Есть основания полагать, что это именно узконаправленная структура, которая охраняет объекты этой компании. Возможно, это не так, информации нет. Известно, что это достаточно локальные задачи – это именно нефтеперерабатывающий завод, фосфатный завод, еще какие-то объекты компании. Относительно небольшие группы, по 20–30 бойцов, которые находятся на этих объектах. Была ли эта компания учреждена структурами "Стройтрансгаза" либо какими-то другими Министерства обороны, которые предложили свои услуги "Стройтрансгазу", а "Стройтрансгаз" решил воспользоваться этими услугами, достоверно неизвестно.

Елена Рыковцева: С нами на связи Роман Доброхотов, шеф-редактор издания "Инсайдер". Разработка фосфатных месторождений в Сирии, добыча их должна была достаться иранским компаниям, но все-таки Башар Асад переиграл в пользу россиян. Компания Геннадия Тимченко практически единственная, которая осталась сейчас с такими проектами крупными на территории Сирии. Как вы считаете, это такая командировка опасная, может быть, не очень выгодна для Геннадия Тимченко, потому что он доверенное лицо Владимира Путина, или это, наоборот, возможность и способ еще больше обогатиться для друга?

Роман Доброхотов: Этот вопрос надо смотреть в контексте более широком, географическом. Потому что точно такой же вопрос возникает и в Африке, где мы видим более чем в 20 странах Центральной и Южной Африки присутствие либо "ЧВК Вагнера", либо какие-то другие пригожинские предприятия. Они активно связаны с компаниями, занимающимися разработкой местных месторождений. Там тоже возникает точно такой же вопрос: насколько финансово рентабельно, насколько доходы превышают риски? Одна гипотеза здесь очевидная – что просто есть люди, которые на этом зарабатывают, в данном случае Тимченко, в случае с Африкой пригожинские компании, для них тогда скорее военная кампания является предлогом, способом получить эксклюзивный доступ к ресурсам. Вторая гипотеза альтернативная – это то, что все ровно наоборот – что с точки зрения бизнеса, может быть, это не очень интересно, именно поэтому кроме России никто этим не будет заниматься, но это один из способов оказать политическое влияние в регионе. Точно так же, как долгое время говорили о том, как Китай расширяет сферы своего влияния в разных странах, включая ту же Африку, их компании приходят туда, занимаются сначала какой-то экономической деятельностью, зато потом это становится рычагом для политического давления в регионе, таким образом Китай превращается в такую мощную империю. Я вполне могу себе представить, что после санкций 2014 года у Владимира Путина тоже возникла концепция о том, что можно попытаться расширить свое влияние в мире, как это было в Советском Союзе, на разных континентах, делать это через такого рода экономические предприятия. Обе гипотезы не противоречат друг другу, скорее, одно другому помогает. Потому что это одновременно может быть кормушкой для определенных приближенных к Путину лиц, одновременно это может быть представлено самому Путину как такая красивая история с наращиванием геополитического влияния. Надо понимать, что сами акторы могут хотеть и жаждать одного, а в реальности может получиться то, что никакого реального политического влияния не будет и никаких настоящих экономических доходов особенно не будет. Одно дело задумывать какую-то стратегическую историю, а совсем другое дело действительно ее реализовать. Посмотрите, что в Москве происходит, они не могут даже организовать нормально выборы в Москве, проконтролировать, чтобы все пошло, как у них было задумано. А когда речь идет о масштабных регионах типа Сирии, Африки и других стран, рассчитывать на то, что этот менеджмент сможет здорово все посчитать в условиях военного конфликта, где десятки разных стран вовлечены, я думаю, для них это сложноватая задача.

Елена Рыковцева: Кандидатура Геннадия Тимченко не случайно все-таки появилась, как доверенного лица на территории Сирии?

Роман Доброхотов: Когда мы говорим Тимченко, мы подразумеваем Путин. Нет никакого на самом деле Тимченко, нет никаких Ротенбергов, нет никакого Ролдугина, есть Владимир Путин и некоторые люди, которые от его лица ведут определенную экономическую деятельность. Все понимают, что как только Владимир Путин уходит из власти, все эти люди исчезают автоматически. Причем еще до того, как придет Генпрокуратура, они вполне добровольно исчезнут из экономической деятельности из всех регионов. Поэтому, конечно, речь идет о Владимире Путине и его друзьях. Только в этом контексте мы говорим о Тимченко. При этом Путин здесь не просто как человек, который хочет себе в карман что-то положить, хотя и это тоже, конечно, но в первую очередь, я думаю, Путин же любит считать себя большим стратегом, я думаю, для него это скорее вопрос больше геополитический, чем вопрос обогащения. То есть это он может поручить Тимченко и сказать: слушай, у нас есть для тебя важная задача. Кому-то он поручает Крымский мост строить, кому-то атомные электростанции в Южной Африке, кому-то он в Сирии поручает фосфат разрабатывать. Я не думаю, что здесь личное обогащение для Путина приоритет, потому что он этот вопрос решил довольно давно для себя на все оставшиеся годы. Поэтому здесь скорее вопрос геополитический в первую очередь.

Елена Рыковцева: Это такая яркая демонстрация влияния, с вашей точки зрения. С нами на связи Владимир Бекеш, политико-экономический эксперт. Этот контракт со "Стройтрансгазом" сирийские власти подписали еще 9 декабря 2016 года. В апреле перед началом операции по освобождению месторождений, которую сирийская армия осуществила при поддержке России и Ирана, в порт Артуз, где находится российская база в Сирии, прибыли российские суда с оборудованием и так далее. То есть там даже операция была специальная после заключения этого контракта по освобождению этих месторождений с участием российской армии, чтобы удобнее было их разрабатывать. Вы считаете, на этом российская сторона, Владимир Путин, Геннадий Тимченко, обогатится на этих фосфатах или это всего лишь способ демонстрации влияния для российской власти, по деньгам ничего особенного мы здесь не увидим?

Владимир Бекеш: Я в Сирии был достаточно давно, еще до начала активных боевых действий, причем во всех районах, куда предполагалось заходить российской компании "Стройтрансгаз". Немножко было странно, потому что экономически достаточно это было все не очень эффективно. А уж в нынешней ситуации, хорошо, начали добывать фосфат. Известно, что до войны экспорт фосфатов – фактически все, что добывалось в Сирии, уходило на экспорт, Сирия была одним из крупнейших игроков на рынке. Теперь в условиях санкций, которые существуют и в отношении российских компаний и бизнесменов, в условиях санкций, которые существуют в отношении сирийского режима, Асада и его окружения, как это будет реализовываться, даже если будут добывать и сумеют вывезти, куда будет идти? На мировом рынке их не продать, мгновенно половина потенциальных покупателей будет отнекиваться.

Елена Рыковцева: "Файнэншл Таймс", которая сообщает о заключении этой сделки, говорит о том, что они не подпадают под санкции, в отличие от других проектов Тимченко и его компаний.

Владимир Бекеш: До недавнего времени эти фосфаты, этот проект никто не рассматривал в качестве объекта возможного введения санкций. Появились фосфаты – я уверен, что они станут объектом введения дополнительных ограничений, санкций и так далее. Конечно, там есть различные нюансы, хитрости, точно так же, как они существовали во время санкций против Ирана в отношении иранской нефти. Я знаю эту схему очень хорошо, когда танкер уходил из иранского порта, приходил в Объединенные Арабские Эмираты, человек с пакетом документов уходил в определенное место, а через сутки возвращался обратно, сертификат происхождения нефти был совершенно другой и спокойно можно было торговать. Здесь такие вещи наверняка тоже будут практиковаться, если возникнут санкции. Дело в том, что нужно понимать, что на сирийском рынке есть один очень крупный игрок, который является, несмотря на активное участие и присутствие России, доминирующим и основным – это Иран. Я не знаю, как будут смотреть иранцы на это, если этот очень хлебный и лакомый кусок отойдет не им, а России. Потому что их степень влияния и участия в Сирии гораздо выше, чем российское, несмотря на все наши российские ЧВК, которые там присутствуют.

Елена Рыковцева: Иран уже был обижен в этой сделке, Иран уже собирался получить контракт на эту разработку, на эти месторождения – он достался России. Эта тема закрыта с фосфатами. Россия и Иран как-то договорились, может быть, Владимир Путин уговорил их не обижаться, но Иран больше не играет в эту игру.

Владимир Бекеш: Я думаю, что если проект будет реализовываться в той схеме, в которой он сегодня предполагается, а именно с российским участием, российскими бизнесменами, Иран этого так не оставит, рано или поздно это аукнется, он найдет, где ответить. Это обязательно скажется на всей этой игре, которая там происходит. Иран готов вкладывать и уже вкладывает в восстановление Сирии огромные деньги. Собственно говоря, чем Сирия может расплачиваться за те проекты, которые там реализуются, и что получает Россия от экономических проектов, поставок или еще чего-то, что делается или предполагается? Ничем. У Сирии нечем расплачиваться, денег нет. Все делается либо за счет продажи политического влияния и присутствия в регионе, либо в кредит на какие-то будущие перспективные возможные дела, не более того.

Елена Рыковцева: Денис, когда говорят ЧВК, подразумеваешь Пригожин, но здесь Пригожин никак не участвует, потому что это другая совершенно частная военная компания. Причем там есть два персонажа, которые по некоторым сведениям перешли из пригожинской, но она, тем не менее, другая. По-моему, это вы писали в вашей газете о том бое, который был в июне, где погибли три сотрудника этих компаний, только не на фосфатных, а на нефтяных месторождениях.

Денис Коротков: Было некое боестолкновение, его обстоятельства известны через третьи руки. Видимо, был подрыв какого-то автомобиля совершен местного, сотрудники «Щита» выдвинулись на место и сами попали под обстрел. То, что действительно эта компания не имеет отношения к Евгению Пригожину — это так. А то, что участвуют те же лица, которые были и у Вагнера, до этого воевали на территории Донбасса, где-угодно — это нормально, потому что переходят из одной компании в другую, занимаются тем, чем занимаются. Основное отличие от той же группы Вагнера, по тем сведениям, которые есть у меня сейчас, «Щит» больше похож на то, что является традиционной частной военной компанией, то есть они не предназначены для участия в боях, они значительно меньше по численности, не имеют тяжелых вооружений, танков, систем залпового огня. Частные военные компании ассоциируются с Пригожиным — это как раз неправильно, потому что группа Вагнера не является частной военной компанией в общепринятом смысле этого слова. Частные военные компании, с моей точки зрения — это абсолютно нормально, полезно и нужно. Здесь нехорошо, с моей точки зрения, что у нас это делается немножко не то, что по закону, а наоборот. Были в России нормальные частные военные компании, признанные международным сообществом, которые работали за пределами России через офшорные схемы, не нарушая российского законодательства. То, что мы видим сейчас, это все делается крайне непрозрачно, абсолютно неконкурентно и не то, что на грани нарушения закона, я думаю, что даже за пределами этого закона.

Елена Рыковцева: Если даже руководители страны заявляет, что в России их нет, их не признают.

Денис Коротков: Работают через офшорную компанию за рубежом. На территории России у них не было никакого вооружения, оружие закупалось за границей в соответствии с законодательством тех стран, где компания осуществляет деятельность. Занимались всякими полезными вещами, типа охраны судов от пиратов, все абсолютно нормально. А здесь у нас закона нет, но есть тренировочная база в Подмосковье, эти компании действуют в тесном очень контакте с Министерством обороны. То есть кто-то допущен к этому пирогу, к этому участию в непростом, но нужном бизнесе, а кто-то не может себе даже такого представить. Потому что те же тела погибших вывозятся через нашу авиабазу с участием нашей военной прокуратуры, наших военных медиков. Притом какие правовые основания для всего этого — совершенно непонятно. У родных проблемы, потому что они имеют на руках арабские документы, выписанные арабскими медиками, переведенные нашими военными, по которым даже справку о смерти не получить. Мне неизвестно, как осуществляется страхование жизни этих бойцов, каким образом они получают зарплату, насколько это легально. Социальная защищенность их здесь, можно говорить только о каких-то понятийных вещах, пока они соблюдаются, как правило. Но эти обязательства ничем не гарантированы.

Елена Рыковцева: Есть вещи, которые проверить совершенно невозможно — это на уровне слухов, это на уровне инсайда. Вы специалист по Евгению Пригожину. Я говорила с экономическим обозревателем известного издания, все российские компании нефтяные сейчас ушли из Сирии, все контракты, все лицензии заморожены. Вот на уровне инсайда и слухов мне говорит экономический журналист, что Евгений Пригожин просил разрешения у Владимира Путина заняться нефтяным бизнесом на территории Сирии сейчас, когда нет там никого. Слышали ли вы об этом, возможно ли такое?

Денис Коротков: Ваш вопрос имеет две части. На одну я скажу просто: я понятия не имею, был ли разговор между Владимиром Владировичем Путиным и Евгением Викторовичем Пригожиным. Вторая часть вопроса сложности не представляет, очень странно говорить о каких-то вероятных интересах господина Пригожина, давайте будем говорить об интересах общества с ограниченной ответственностью «Евро Полис» - это будет проще. Связь этого общества с господином Пригожиным я считаю доказанной. Общество с ограниченной ответственностью «Евро Полис» действует там более-менее с какой-то легальной крышей на основании того самого договора от декабря 2016 года. Нет никаких интересов, есть просто-напросто районы нефтегазовой добычи, на которых работают сотрудники этого самого «Евро Полиса», в том числе сотрудники нефтегазовой отрасли под охраной ЧВК Вагнера. В соответствии с договором, кроме оплаты боевой работы, производится отчисление 25% стоимости добытых нефти и газа. На 2017-18 год выплаты были порядка 20 миллионов долларов ежемесячно, в течение последнего времени, возможно, размер изменился. Здесь не надо говорить о предположениях — это факты, которые в случае необходимости могут быть доказаны.

Елена Рыковцева: Но здесь основной бенефициар сирийская сторона. Я имела в виду, что он хочет стать основным добытчиком. Владимир Путин вроде бы не дал ему на это своей санкции.

Денис Коротков:Я не знаком лично ни с Владимиром Путиным, ни с Евгением Пригожиным, ни с кем-то, кто мог присутствовать при этой беседе. На данный момент реальная история — это работа на этих нефтяных полях, это 25%, которые в определенный момент были ограничены некоей ежемесячной суммой вплоть до погашений обязательств сирийской стороны. Мне кажется, 25% - это неплохой пакет.

Елена Рыковцева: Очень неплохой, можно не жадничать и не просить ничего больше. У нас на связи Хассан Аль-Хури. Вам известно что-то об экономических, бизнес-интересах ближайшего окружения Владимира Путина в Сирии? Как вы оцениваете фосфатный контракт Геннадия Тимченко, то, что он получил контроль над добычей фосфата в Сирии?

Хассан Аль-Хури: В принципе это уже всем известно, что господин Тимченко давно имеет свои интересы в Сирии, еще до начала войны, в начале 2000-х шли активные работы Стройтрансгаза и в области нефтедобычи, газодобычи. Недавно получили почти монополию на добычу фосфатов, что они отняли у иранской стороны. Потому что первоначально сирийское правительство предназначало эту отрасль для иранцев. Что-то такое произошло, что российская сторона, приближенные круги Кремля получили права на фосфаты в Сирии. Естественно, российское руководство хочет обосновать экономически сирийскую кампанию. Потому что до сих пор большинству людей в России непонятно, что это за кампания, почему Россия воюет, почему там гибнут люди, о которых скрывают факты скорее всего. Поэтому необходимо для российского руководства выставить эту войну в выгодном ракурсе, что якобы Россия имеет какие-то серьезные экономические интересы в Сирии, она их защищает, начинает уже зарабатывать. Я могу точно сказать, что все деньги, заработанные в Сирии за счет нефти, фосфатов, других отраслей, за счет аренды порта в Тартусе, все эти деньги, конечно, пойдут не в российский бюджет, а в офшорные зоны. Поэтому тут очевидно, что российское руководство заботится о своих ближайших кругах, определенных олигархических кругах, они, конечно, будут иметь выгоду. Определенно можно утверждать, что российский бюджет, российский народ от этого вообще ничего не получит. Естественно, большая часть нефти, нефтепродуктов, остальных ресурсов в Сирии сейчас находятся вне зоны российского влияния, в основном все находится в зоне влияния Соединенных Штатов и их союзников. Поэтому сейчас Россия и ведет очень серьезные переговоры с Соединенными Штатами о том, что Соединенные Штаты могут уйти из Сирии, передать это российской стороны. Но это требует взамен, чтобы Россия заняла более решительные позиции по отношению к Ирану. К сожалению, здесь очень сложная комбинация. Россия хочет с одной стороны избавиться от иранского влияния, чтобы не делиться с ним, но с другой стороны Россия, как показали последние бои, пока не может обойтись без иранской помощи. События показали, что без иранского участия на протяжение трех месяцев армия Асада с помощью российской авиации не смогла продвинуться ни на шаг. Когда подключилась иранская милиция, «Хезболла», то были существенные результаты. Поэтому России придется делиться с Ираном, избавиться от иранского влияния, наверное, будет очень и очень сложно.

Елена Рыковцева: А как удалось Геннадию Тимченко или Владимиру Путину в образе Геннадия Тимченко выдавить Иран из фосфатной сделки? Не будет снова пытаться Иран вернуться в эту сделку?

Хассан Аль-Хури: Я думаю, что все возможно. Но Иран тоже взамен получил очень много чего, Иран все равно расширяет свою зону влияния в экономическом вопросе. Иран очень хочет получить порт Латакия. Россия получила Тартус, но главный порт в Сирии — это Латакия. Делятся они между собой, где-то здесь Россия уступит, где-то там Иран уступит. Россия проявила очень большой интерес к фосфатам, поэтому иранская сторона пошла навстречу. Я не думаю, что здесь шла серьезная борьба между сторонами, я думаю, была договоренность все-таки.

Елена Рыковцева: Давайте посмотрим, как московские прохожие представляют себе российский бизнес сегодня на территории воющей Сирии.

Есть ли у России бизнес-интересы в Сирии?

_{Опрос на улицах Москвы}

Елена Рыковцева: Я прочитаю заметку одну из газеты «Коммерсант» октября 2018 года: «Активно говорят о заключении контрактов с Сирией компаниям, которым уже нечего терять из-за санкций. Только на этой неделе Дамаск посетила делегация из Крыма под руководством главы региона Сергея Аксенова. "Крым и Сирия сегодня находятся в жесточайшем санкционном режиме. Однако, как показало время, тяжелая ситуация может открыть новое окно возможностей",- написал он на своей странице в Facebook. По итогам визита делегации была достигнута договоренность о создании крымско-сирийского торгового дома и совместной судоходной компании. Также обсуждалась перспектива заключения контрактов между крымскими и сирийскими компаниями. По словам Сергея Аксенова, речь идет о поставках в Сирию продукции Керченского стрелочного завода (рельсы и железнодорожное оборудование), Красноперекопского трубного завода, электротехники крымских заводов "Сэлма" и "Фиолент", а также зерна и муки. Взамен Крым рассчитывает получать из Сирии фосфаты для предприятий химической промышленности, цитрусовые и овощи». Крым от кого будет получать теперь фосфаты? Получается, от Геннадия Тимченко?

Хассан Аль-Хури: Естественно, от кого еще. Потому что фосфаты все в руках Тимченко.

Елена Рыковцева: Стоило ли ехать в Сирию делегации Аксенова вместо того, чтобы съездить в Москву или в Питер, где живет Тимченко, и заключить с ним договор на поставку в Крым этих фосфатов.

Хассан Аль-Хури: Это все для показухи, что там идет что-то, какие-то делегации ездят, сюда приезжают, заключают какие-то договора. Конечно, все это для вида. На самом деле заключаются договора именно у господина Тимченко. Я думаю, уже они заключились и на долгий срок. Просто надо показать, что есть государство в Сирии якобы, с этим государством идут переговоры, договариваются, договора подписывают. На самом деле Сирии уже как таковой нет, сирийская экономика давно уже не в руках сирийцев.