Границы конформизма и злость как ресурс

• Ребята чувствуют себя самостоятельным субъектом общества и, самое главное, самостоятельным политическим субъектом, который может на что-то влиять.
• На протяжении целого ряда лет транслировалась идея о том, что Россия – великая страна, что в ней живут замечательные люди, что "мы молодцы". И вот это "мы" сработало, только не так, как задумывалось.
• Люди старшего поколения ориентируются на такие вещи, как цель и благо, тогда как молодые люди во главу угла ставят ценности.
• Нынешние протесты, с одной стороны, вызывают понимание, поскольку есть то, что их объединяет, – общее чувство недовольства, но дальше проходит водораздел: люди говорят не о политических правах, а о том, что не уверены в банальных условиях своей жизни. Но эти проблемы государство тоже не успешно решает, что и объединяет молодежь.
• Когда вы говорите об общем ощущении неудовлетворенности, неприятии, то оно вполне может перерасти и в гнев.

Тамара Ляленкова: Сегодня мы попробуем понять, действительно ли в России помолодел гражданский активизм: связано ли это с так называемым демографическим пузырем, репрессивными действиями властей, ростом гражданской сознательности или принципиально новым отношением к жизни.
В московской студии – социолог Левада-центра Степан Гончаров, психолог Ольга Гулевич и режиссер-документалист Кирилл Ненашев.

Тамара Ляленкова: Кирилл Ненашев – автор фильма "Путин навсегда?", где идет речь о событиях 2011-12 годов. Сейчас он в процессе съемок документального фильма о граждански активных молодых людях нынешнего времени.

Кирилл, вам есть с чем сравнить: в нынешний протест действительно пришло больше молодежи?

Кирилл Ненашев: Я уверен, что сейчас молодежь играет большую роль в протесте, чем в 2011–12 годах, о чем рассказывает мой первый фильм "Путин навсегда?". Но тут, прежде всего, нужно говорить не о количественной составляющей, а о качественной. Потому что молодежь сейчас намного активнее.

Во-первых, она сама создает повестку, во-вторых, она строит новые институты. Например, появилось новое студенческое СМИ Doxa. Кроме того, студенты организовали независимый профсоюз Community. Если вспомнить 2011–12 годы, то все организации, которые, так или иначе, помогали протесту, создавали люди возраста 40+. Сейчас же мы видим, что основная активность, которая происходит по продвижению летней повестки на осень (уже не митинговая, а реальная деятельность), инициируется в основном студентами.

Тамара Ляленкова: Степан, что показывают социологические исследования: действительно ли протестная, именно молодежная активность растет?

Степан Гончаров: В общем – да. У нас есть недавнее исследование, которое касалось протестной активности, мы его проводили в августе. Если сравнивать с маем, то видно, что опять произошел протестный рост. Первый был зафиксирован после объявления пенсионной реформы.

Дело в том, что когда мы спрашиваем: "Как вы считаете, почему люди выходят на протест, например, против недопуска кандидатов на выборы в Мосгордуму?", даже тогда в качестве одной из важнейших причин вычленяют именно общее недовольство положением дел в стране. То есть называется не конкретный беспредел местных властей, а именно – общее недовольство, которое накапливается и прорывается по ряду фронтов, казалось бы, между собой не связанных. Сюда можно отнести и экологический протест, который, казалось бы, не связан с политикой напрямую, но, тем не менее, он точно также символизирует о накопившемся недовольстве в обществе.

Почему сейчас заговорили о том, что роль молодежи выросла? Обычно для человека выйти за пределы своей семьи, своего круга достаточно тяжело, особенно в России, где социальные связи существуют только личные или институциональные, которые замкнуты на государство. И выйти за пределы этих связей достаточно тяжело. Но люди это делают с помощью, прежде всего, новых технологий, которые быстрее осваивает молодежь. Понятно, что в 2012 году тоже были социальные сети, но ту роль, которую они сыграли сейчас, нельзя сравнить: она намного выше.

Тамара Ляленкова: Ольга, действительно интернет одна из наиболее значимых вещей, способствующих росту протестной активности? Или есть еще что-то, что ее катализирует?

Ольга Гулевич: Исследования по всему миру показывают, что есть три ключевых фактора, которые увеличивают протестную политическую активность, – это идентификация, эмоции, политическая самоэффективность.

Проще говоря, люди вступают в коллективную протестную активность, когда есть группа, которая для них важна. Второй фактор – это политическая самоэффективность, вера в то, что мы можем что-то изменить. В России низкая политическая самоэффективность. А третье – это ощущение несправедливости происходящего, ощущение, что права моей группы нарушаются. И это вызывает гнев.

Когда вы говорите об общем ощущении неудовлетворенности, неприятии, то оно вполне может перерасти и в гнев. В этом плане интернет – замечательное средство для того, чтобы найти идентичность с какой-то группой и повысить самоэффективность.

Тамара Ляленкова: Кирилл, понятно, что вы выбирали героев, которые будут интересны и активны для зрителя, но, тем не менее, у каждого своя мотивация. Совпадает она с тем, о чем говорила Ольга?

Кирилл Ненашев: Да, мне кажется, что здесь очень важна именно самоидентификация. Если вспомнить протесты 2011–12 годов и даже протесты Навального 2017–18 годов, то это была история больше про "мы": наш класс, нашу социальную группу и так далее что-то не устраивает, или мы чувствуем какие-то репрессии по отношению к своей группе.

Сейчас ребята, которых я снимаю, чувствуют себя самостоятельным субъектом общества и, самое главное, самостоятельным политическим

субъектом этого общества, который может на что-то влиять. При этом они чувствуют себя внутри какой-то группы. Не случайно буква "я" переплетается с "мы" – я/мы. На мой взгляд, это в России происходит впервые – самоидентификация себя как политического субъекта. И вот этим отличаются молодые ребята, в отличие от взрослых людей, потому что у некоторых взрослых есть такая же самоидентификация, но таких людей гораздо меньше. Из-за советского прошлого, 90-х и так далее, люди все-таки стараются быть частью группы и не выделять себя из нее.

Тогда как ребята, может быть, в силу возраста или того, что они изначально были свободнее за счет интернета и соцсетей, чувствуют себя личностью, политической личностью. И еще мне кажется очень важным, что люди старшего поколения ориентируются на такие вещи как цель и благо, тогда как ребята во главу угла ставят ценности. Мы забыли такое слово "ценности", а для них это самое главное.

Тамара Ляленкова: Степан, есть идея про демографический пузырь – когда много молодежи, то автоматически какая-то ее часть становится активной и, соответственно, развивает протест дальше.

Степан Гончаров: Трудно говорить о том, что сейчас молодежи становится больше. Все-таки в России население стареющее. Правильно говорили про ценности, но есть еще такая важная штука, как ощущение будущего.

Когда мы говорим о протестующих, мы подразумеваем довольно узкую прослойку тех, кто живет в крупных городах. За пределами этих крупных городов (у нас недавно было такое исследование) во многих городах-миллионниках, но с худшим уровнем экономического развития возникают проблемы совершенно иного рода. Поэтому нынешние протесты, с одной стороны, вызывают понимание, поскольку есть то, что их объединяет – общее чувство недовольства, но дальше проходит водораздел: люди говорят не о политических правах, а о том, что не уверены в банальных социальных условиях своей жизни.

Тамара Ляленкова: В базовых необходимых вещах.

Степан Гончаров: Да, включая работу, минимальный доход, возможность завести семью. Эти проблемы там выходят на первый план. И здесь государство тоже не успешно их решает, что и объединяет молодежь. Но если мы говорим о ценностях, мотивации, например, улучшить страну, то это все-таки характерно для узкой прослойки крупных городов.

Тамара Ляленкова: Любопытно как такие "скрепы" случились сами собой. Государство очень долго искало и старательно забивало разные скрепы, а они как-то все не шли и не шли. А тут само собой, от противного, случаются такие интересные истории, связанные с идентичностью, с ростом гражданственности. Или это нормальный ход? И рост гражданской активности отвечает тому, что государство насаждало долгое время? Или все-таки наперекор?

Ольга Гулевич: Мне кажется, что как раз отвечает. Потому что на протяжении целого ряда лет транслировалась идея о том, что Россия – великая страна, что в ней живут замечательные люди, что мы молодцы. И вот это "мы" сработало, только не так, как задумывалось.

Я не лезу в голову к тем, кто это задумывал, но в реальности оказалось, что "мы" – это те, кто бедные, у кого проблемы с работой, или те, кто с высшим образованием, активные, а "они" – небольшая группа, против которой мы выступаем, некие представители власти. Да, сработала гражданская идентификация.

Кирилл Ненашев: Спасибо Путину за это!

Тамара Ляленкова: Степан, как вы думаете, это большой ресурс – злость, в ответ на несправедливые действия власти?

Степан Гончаров: В целом у таких эмоциональных общественных порывов всегда есть лимит, они постепенно исчерпываются. И это мы

видели множество раз. Если они не институционализируются, не появляются структуры, которые закрепляют выдвинутые требования, некий контроль, если этого не происходит, то эта злость продолжает накапливаться где-то в другом месте. Потом она выплескивается, и какое-то время идет затишье. Злость как созидающий фактор в протестах не очень работает.

Кирилл Ненашев: Но это вылилось, как мы видим, в другое – ребята стоят с пикетами, выходят на мирные акции. Они не выходят вооруженные, не делают каких-то радикальных жестов, а, наоборот, создают институты. Они этот протест институализируют, чего не происходило ни с одним протестом до этого. И мы видим, что все основные институции, которые сейчас появляются, идут со стороны студентов. Хорошо это или плохо, но это именно так.

Тамара Ляленкова: И нет страха, несмотря на задержания и приговоры, которые были вынесены. Может быть, молодежь просто не знает, как это бывает, в отличие от старшего поколения?

Степан Гончаров: В общем – да. Это известный феномен: когда люди обзаводятся некоторыми обязательствами перед семьей, ипотекой и так далее, то начинают думать больше о том, как их соблюдать. И здесь фокус меняется.

Ольга Гулевич: Однако благодаря интернету, у молодых людей больше ощущения самоэффективности. Когда я говорила, что гнев не может быть долгоиграющим мотиватором протеста, я не имела в виду, что это единственный мотиватор. Ни в коем случае! Тут, наоборот, замечательный случай, когда этот мотиватор соотносится с другим, идет в параллели – с верой в то, что мы можем что-то сделать.

Интернет, соцсети расширяют границы мира, позволяют увидеть своих сторонников, увидеть, что их много, что это не только пять человек, которые сидят в твоей кухне, условно говоря, и еще 15, которых ты знаешь по городу, но, на самом деле, большое количество людей. И это связано с ощущением безопасности мира. Действительно, у людей, которым кажется, что мир добрый, более высокая политическая самоэффективность. Они больше верят в свои силы, чем люди, которые видят опасный мир, где в любой момент с тобой может произойти все, что угодно. Но мне кажется, что общение в интернете очень много дает не напрямую, а опосредовано.

Степан Гончаров: Мы видим процессы, которые касаются не только протестов, но, например, связаны с гражданской активностью. Например, та же самая благотворительность. Люди активнее вовлекаются в разные формы коммуникации, и, безусловно, складываются какие-то новые формы общения.

Это происходит медленно, потому что и государство тормозит, и стереотипы, которые в общественном сознании существуют, сдерживают это развитие. Тем не менее, эти протесты подчеркивают, что появляются какие-то новые качества, новые форматы взаимодействия. Посмотрим, как это будет дальше.

Кирилл Ненашев: Мы, наверное, еще не сказали о таком качестве как ответственность. Все ребята, которых я снимаю, очень четко чувствуют

ответственность за свое будущее, за будущее своей социальной группы и за будущее всей страны. Может быть, четкое осознание ответственности и помогает им быть такими смелыми.

Я бы хотел сказать, что тот лозунг, который появился "Я/Мы Вся страна", – отражает их понимание: действительно общая страна, несмотря на социальную группу, на возраст. Давайте будем поменьше бояться, потому что это наша страна.

Тамара Ляленкова: Ну что же – мы выяснили, что, действительно, в протестном движении есть новая история, связанная с активностью молодых. Более того, эта активность способна создавать устойчивые институты, пускай и на общественных началах.