Жизнь и приключения одной поправки. Законодатели против коммунизма

Иван Толстой: В прошлой передаче мы начали разговор об истории американских санкций: как это работало в ХХ веке? Сегодня – окончание беседы. Наш гость – журналист и автор-исполнитель собственных песен Нателла Болтянская.

(Песня "Фараон, отпусти мой народ")

Нателла Болтянская: Что такое у нас 70-е годы? Они ознаменованы двумя крупными делами. Разной степени крупности. Самолетное дело и дело Симаса Кудирки. Дело Кудирки до сих пор изучают в военно-морских академиях США.

Иван Толстой: Расскажите нашим слушателям, потому что Симаса Кудирку, по-моему, никто уже не помнит.

Нателла Болтянская: Симас Кудирка работает радистом на рыболовецком траулере "Советская Литва". Там очень много версий, что происходит, я не специалист в рыболовстве, но одна из апокрифических версий выглядит так, что в 70-е годы, согласно Конвенции о прибрежном рыболовстве, советские суда ловят рыбу в территориальных водах США. И дальше обнаруживается, что как только советское судно закончило ловить рыбу – как Мамай прошел, рыбы нет совсем. Подозрение такое, что используется мелкоячеистая сеть, которая вылавливает мальков. Приглашают "Советскую Литву" прийти в Массачусетс, видимо, в район Кейп-Кода, мол, приходи, поговорим. Встает судно "Советская Литва", рядом с ним встает катер "Бдительный". На нем находится командир Ральф Юстис. Он, кстати, жив. Задача – выяснить, что там с сетками, и договориться о взаимодействии. Дальше идет хронология событий 23 ноября 1970 года, я даже буду подглядывать, потому что там все это мелко нафаршировано.

Вроде бы около 11 утра, в тот момент, когда командир корабля Ральф Юстис находится на борту "Советской Литвы", член советской команды, который позднее опознан как Симас Кудирка, сообщает членам команды "Бдительного", что он будет бежать с "Советской Литвы". "Бдительный" запрашивает инструкции у береговой охраны в Бостоне. Дело в том, что если взять побережье Флориды, то там у них кубинцы все время бегают, они примерно представляют себе, как себя вести, а в Массачусетсе – ни ухом ни рылом. Что делать – непонятно. Дальше очень забавно, что около 11 утра Кудирка сообщил, а в 12:43 уходит первый запрос с инструкцией. Одна из полученных инструкций просто анекдотична: если побег Кудирки не обнаружен, быстро смывайтесь, уходите под любым предлогом с советского корабля. Если уже обнаружен, будут проблемы.

В течение часа сообщение Юстиса передано в штаб береговой охраны и в Госдепартамент. Госдепартамент просит их держать в курсе. Дело в том, что у Массачусетса – переговоры по рыболовству, а у Госдепартамента другая головная боль, у них разрядка. Кабинет Никсона - это разрядка. Подтверждения факта побега нет, никто не понимает, где находится Кудирка.

А дальше почему-то они начинают обсуждать, как поступать, если Кудирка будет в воде. Существует принцип "человек за бортом", но Кудирки в воде нет. Дальше все задействованные персоны почему-то слушают рекомендации неких третьих лиц. Когда капитан Юстис, командир "Бдительного", звонит на берег, на берегу в Бостоне существует некий контр-адмирал Эллис, который командует этой береговой службой безопасности. Но он болен, он лежит дома, а его функции выполняет капитан Браун, который вроде как звонил и в Госдепартамент, и адмиралу Эллису, и тот (просто такой хрестоматийный образ служаки) говорит: "Да гоните вы в шею этого перебежчика, он – предатель родины!" Это произносит контр-адмирал Эллис, который, в общем-то, не при исполнении своих обязанностей и никаких указаний никому давать не должен. Почему-то никто не просит никаких письменных указаний ни у кого, все идет устно. На самом деле письменное указание должно быть такое: пока не принято решение, держите этого перебежчика. Более того, и перебежчика нет, все это происходит в такой виртуальной реальности. А Эллис еще продолжает, что, мол, если он прыгнет в воду, то вы дайте возможность русским его первым взять, сами не лазьте поперек батьки в пекло.

Иван Толстой: Очень высокая температура была у генерала.

Нателла Болтянская: В 14:23 в Бостон уходит информация, что Кудирка передал американцам пачку сигарет, в которых записка, что когда "Бдительный" будет готов к отплытию, он перебежит. Почему-то эта информация, преданная в 14:23, поступает в Бостон аж в 18:48.

Иван Толстой: Записку переводят все это время с русского на английский.

Нателла Болтянская: А капитан Браун в 4 часа дня ушел с работы. И никаких указаний нет. А в Вашингтоне Госдепартамент полагает, что когда будет побег, им об этом скажут, держите в курсе развития событий. В 16:20, когда этого совсем никто не ожидает, Кудирка, наконец, прыгает с борта одного корабля (они стоят впритирку) на борт другого. Капитан Юстис звонит в штаб в Бостоне, а там никого, Браун-то с работы ушёл. И Юстис совершает действие, которое Кудирке обошлось в несколько лет лагеря. Он звонит домой адмиралу Эллису.

Что думает адмирал Эллис, мы знаем. В материалах сенатского расследования приводится следующий диалог. Что говорит адмирал: "Советский корабль знает, что он уже у вас? Если да, то хорошо, если нет, то вы должны проинформировать их". Капитан Юстис отвечает: "Они подозревают, но не выразили конкретного желания вернуть, никаких действий пока не произведено". А дальше Эллис говорит: "Учитывая ситуацию с рыболовством, вы должны им сообщить, и если они его захотят вернуть, то вы его должны вернуть". Заходит разговор о том, что будет, если он упадет в воду, и Эллис опять говорит, что если он упадет в воду, дайте советским его подобрать. "Но существуют же правила безопасности!" На что адмирал говорит: "Вы можете его вылавливать, если это не обидит советскую сторону".

Затем происходит серия телефонных разговоров между командиром "Бдительного" Юстисом, капитаном Брауном, который на берегу исполняет обязанности, и адмиралом Эллисом, во время которых Юстис говорит, что Кудирка решил не возвращаться на советский корабль, говорит, что он перебежчик, и опасается за свою жизнь, если вернется. Дальше должен бы решать Госдепартамент, потому что адмирал Эллис, казалось бы, тут ни при чем. Но адмирал указывает капитану, что человек не должен возвращаться без просьбы со стороны советского правительства.

А дальше начинается трагическая страница этой истории. Адмирал говорит: "Господин капитан, вы выясните, советское судно хочет вернуть этого беглеца? Пусть они пришлют запрос". Как только это сделано, командование "Советской Литвы" радостно пишет требование вернуть беглеца и сообщают, что он еще спер три тысячи рублей из каюты капитана. В Госдепартаменте тишина. В какой-то момент капитан Юстис говорит: "Господин адмирал, вы понимаете, что он опасается, что его будут пытать, убивать?" – "Да ладно, советские времена прошли, они не варвары". Юстис говорит: "Господин Кудирка, а давайте вы вернетесь сами? Нехорошо получается". Кудирка говорит: "Я не вернусь, делайте что хотите. Я готов покончить с собой". И он отдает капитану Юстису то, что при нем есть, – свое удостоверение личности и фотографию жены. Никаких трех тысяч рублей при нем не обнаружено. А дальше перед капитаном Юстисом стоит довольно тяжелая задача – он понимает, что он либо должен сам поймать Кудирку, который прячется по его "Бдительному", либо дать возможность это сделать советским.

Очень интересно, что Госдепартамент (в расследовании есть материалы, что они подслушали или послушали разговоры кого-то из бостонской охраны) пришел к выводу, что Кудирка уже сам добровольно вернулся на корабль. Там ситуация с огромным количеством словосочетаний "по непонятной причине".

Я забыла сказать, что на "Бдительном" находятся не только военные, но и гражданские лица, например, представители "Ассоциации рыболовецких артелей Массачусетса", и они говорят: "Господин Юстис, нам кажется, что вы должны оставить этого беглеца". Тот звонит на берег, и ему говорят: никакого самоуправства, сказано возвращать, значит – возвращать. Один из гражданских лиц говорит Юстису: "А можно я жене позвоню?" А тот чувствует, что дело неладно, и говорит: "Знаете, связь плохая". Как выяснилось, чуйка у капитана Юстиса хорошая была. И дальше он говорит советским, что, мол, ребята, вы можете подняться на борт "Бдительного" и забрать своего беглеца. Пять человек поднимаются на борт, вооруженные одеялом, веревкой и кляпом, и начинают ловить Кудирку. Все это происходит на глазах у американских моряков. А пока они его ловили, море неспокойное, волнение, и корабли немножко развело. Они его не только поймали, они его начали метелить сразу же. На глазах у американцев они избивают этого Кудирку, потом его запелёнывают в одеяло, обвязывают веревкой, потом просят лодочку, скидывают его в эту лодочку, и капитан Юстис видит, что плывет эта лодочка от корабля к кораблю, в которой один сидит на голове Кудирки и лупит его, а второй лупит по ногам. И последнее, что он видит, – они подходят к борту "Советской Литвы", откуда спускается рыболовецкая сеть, туда бросают это запеленатое в одеяло тело. И все.

А дальше мы вернемся к тем штатским, которые находятся на корабле. Один из них, по-моему, президент "Ассоциации краболовов" Роберт Бризе. В 1944 году Роберт Бризе бежал из советской Латвии. И когда вся эта история начинается, еще не вернули Кудирку, он трясет этого капитана за грудки, он плачет и говорит ему: "Господин капитан, что вы делаете? У него дети! Вы его погубите!" А тот тоже плачет и говорит: "У меня приказ, и у меня дети". И когда он везет всю эту штатскую команду на берег, в Бостон, он говорит: "Господа, я прошу вас оставить эту историю quiets (потихонечку)". – "Конечно!" – говорит Бризе. И дает пресс-конференцию. Он же не жене хотел позвонить, он хотел позвонить в Госдепартамент.

У здания береговой охраны, у здания всех этих задействованных организаций в Массачусетсе тысячные стоят пикеты, президент Никсон возмущён. А вишенка на торте – у Кудирки мама американка, родившаяся в Нью-Йорке. Заседание Сената. Первая резолюция Конгресса, я не могу об этом не сказать, – переименовать катер "Бдительный" в катер "Кудирка". По-моему, прелестно, это из разряда Ионеско. Все остальные резолюции более разумные.

Надо сказать, что Кудирке дали десять лет, Конгресс боролся за него, и в итоге его освободили через четыре года. Перед своим отъездом, осенью 1974 года, Кудирка в Москве встретился в квартире у Юрия Шихановича с Сергеем Ковалевым. Сергей Ковалев был одним из тех, кто ходил в американское посольство требовать более активных действий по освобождению Кудирки. И Симас Кудирка сказал: "Сережа, спасибо тебе, конечно, большое, но ты пойдешь следом за мной". 27 декабря 1974 года Сергей Ковалев был арестован.

Симас Кудирка уехал в США, а с начала 2000-х годов он живет в Литве, где-то недалеко от Паневежиса. Если почитать о нем прессу, то известно, что он очень любит встречать журналистов вопросом: "Не еврей ли вы?". То есть в тот момент, когда большое количество еврейских конгрессменов за него надрывалось, его это не смущало, сейчас это его стало смущать. Вот история Симаса Кудирки.

Никсон назвал этот случай "позорным для всего американского народа". Были внесены изменения в Закон о предоставлении убежища, и до сих пор в программах военно-морских академий случай Кудирки изучается. А в 1978 году был художественный фильм о деле Кудирки.

Иван Толстой: Фантастическая история!

(Песня "Игрок")

Нателла Болтянская

Нателла Болтянская: Мы возьмем преддверие поправки Джексона – Вэника. Во-первых, это моя любимая поправка. А во-вторых, у Никсона – разрядка, а конгрессмены никак не очарованы советской властью и ее отношением к собственным гражданам. В 1972 году конгрессмен Джеймс Шуер едет в Советский Союз, и вместо того, чтобы в Эрмитаж идти, он едет домой к отказнику Александру Лернеру, и когда он с ним ужинает, в дом врываются два милиционера и говорят, что в доме скрываете преступник, выдающий себя за американского гражданина. А у него нет с собой паспорта, у него есть кредитная карта (они говорят: "Что это за ерунда?"), у него есть удостоверение члена Конгресса, члена Палаты представителей (они говорят, что такую каждый дурак может нарисовать), после чего Шуера забирают в кутузку. В три часа ночи атташе американского посольства привозит в эту кутузку паспорт Шуера, его выпускают, на следующий день они с супругой благополучно осматривают красоты Петергофа, тут приезжает за ними машина, и говорят, мол, едь отсюда. Более того, оказалось, что там и Шуер был выслан из Советского Союза, и еще несколько конгрессменов уверяли, что их или выслали, или обыскали. Мутная история. Но интересно, что, когда Шуер возвращается в США, принято решение не давать хода этому эпизоду, поскольку разрядка.

А 3 августа 1972 года в московских ОВИРах появляется объявление о том, что граждане, выезжающие на постоянное место жительства за границу, должны компенсировать расходы, которые затратило государство на их обучение. И идет ценник, очень внушительный, особенно если есть семья из родителей и взрослых детей. Самое дорогое было МГУ. Плюс к этому если у вас докторская степень, вы платите отдельную сумму, если кандидатская – меньшую, если вы аспирант, то вы платите за каждый год аспирантуры. В общем, был такой сенатор Хьюберт Хамфри, по его оценке сумма, которую должна была выплатить интеллигентная семья, доходила до 30 тысяч долларов. И понятно, что в рамках советской действительности люди не могут эти деньги собрать. Значит, что они будут делать? Они будут обращаться к американцам. Американский Конгресс говорит: а какого черта мы одной рукой ведем переговоры о режиме наибольшего благоприятствования для Советского Союза, о дешевых кредитах, а другой рукой мы сейчас будем собирать деньги для того, чтобы выкупать советских евреев? Это смешно. А дальше начинается, как это у коммунистов, – ни мира, ни войны, армию распустить. Потому что к декабрю 1972 года какие-то деньги собраны. Очень возмущаются сенатор Джексон и конгрессмен Вэник. Джексон, выступая в Сенате, сказал: "Мои предки из Норвегии, и если бы Норвегия вела такую политику, то я бы сейчас перед вами не стоял". И они действительно искренне считают, что это неправильно, они предлагают ввести поправку в соответствующий закон, которая ограничит режим наибольшего благоприятствования, если страна не дает своим гражданам свободы эмиграции, если она назначает более чем номинальный налог. А помимо этих 30 000 долларов, которые нужно платить интеллигентным семьям, еще около 1000 рублей стоит отказ от советского гражданства, и это тоже немалые деньги для советских граждан. Получается работорговля.

И дальше начинаются переговоры. Существует ряд совершенно неожиданных альянсов в истории поправки Джексона – Вэника. Понятно, что эта поправка очень невыгодна для господина Брежнева. Только обнялись, поцеловались, и тут вдруг... Понятно, что среди противников этой поправки есть американская администрация, которая очень хочет заключить договор с Советами из соображений гуманитарных, и из соображений, что их все больше и больше беспокоит ситуация на Ближнем Востоке. Кроме того, среди противников поправки – правительства арабских стран и главы крупных корпораций, потому что они, в рамках разрядки, уже начинают налаживать сотрудничество с Советским Союзом. А также персонально мы сейчас "поименно вспомним всех, кто поднял руку". Самый главный противник поправки – господин Генри Киссинджер. Потому что, кроме всего прочего, он считает, что келейные переговоры гораздо успешнее: пока не возникло поправки, не было вообще проблемы отказов. И давайте мы дальше будем продолжать вести келейные переговоры. Никсон, понятно, он уже сорок бочек арестантов наобещал Леониду Ильичу. Как же так? Нехорошо получается. Леонид Ильич – тоже понятно. Сенатор Фулбрайт – он вообще считает, что пора заканчивать холодную войну, что пора договариваться, и вы как историк, в том числе историк радио, лучше меня знаете, что когда было дело Радио Свобода, именно сенатор Фулбрайт сказал, что закрыть его к чертовой бабушке.

Иван Толстой: Как пережиток холодной войны.

Нателла Болтянская: И, наконец, будущий госсекретарь, а тогда еще министр финансов Джордж Шульц, очень горячий противник поправки. Что касается сторонников поправки, понятно, – Генри "Скуп" Джексон, Уоррен Мэгнюсон. Когда Джексон представляет эту поправку в Сенате, сразу к нему присоединяется энное количество сенаторов, чуть ли не три четверти. Кроме того, академик Сахаров горячий сторонник поправки, некоторые группы советских евреев, некоторые американские некоммерческие организации. И есть еще один интересный сторонник у поправки – его зовут Джордж Мини. Это лидер американских профсоюзов. Но этот просто борется с импортом, он за импортозамещение. И колеблющиеся: это конгрессмены и сенаторы, которые переходят из стана в стан как блохи по расчесанному телу. В направлении от сторонников к противникам мигрируют много, а из противников в сторонники – практически никого.

Правительство Израиля очень колеблется. Им надо что? Чтобы евреев выпускали. Но они считают, что дразнить красного медведя не надо, и если будет введена поправка, то будет некуда бежать. И некоторые группы советских евреев. Этого нет в документах, это мой личный опыт невеселый. Был такой – думаю, что сейчас его уже нет в живых, – один из отказников, его звали Александр Адольфович Лунц, он не имеет отношения к Лунцу-психиатру, который рассказывал на полном серьезе, что он ходил в КГБ с предложением: вы, мол, выпустите узников Сиона, а мы договоримся об отмене поправки Джексона – Вэника. Я к нему приезжала в Израиль, я застала его году в 2012-м, когда ему было 89 лет, он прекрасно выглядел, у него было очень крепкое рукопожатие, но на все вопросы про это он отвечал: "Не знаю, не помню".

Идут переговоры, и Никсон честно, с помощью Киссинджера в том числе, пытается убедить Джексона, Вэника. Более того, в коалиции с Джексоном – Вэником основную свинью составляет сенатор Джексон, сенатор Джарвис, сенатор Абрахам Рибикофф, и еще там время от времени примыкающие к ним, например, судья Артур Гольдберг, застрельщик поправки. Именно эта тройка в 1963 году, когда вышла брошюра "Антисемитизм без прикрас", пошли к Анатолию Добрынину разбираться, что за чушь вы выпустили. И поскольку среди тех, кто осудил эту брошюру, был даже лидер американских коммунистов Гэс Холл, от которого никто подобной подлости не ожидал, и Морис Торез, советское правительство отступило назад, они признали, что в этой брошюре были перегибы.

Я возвращаюсь в поправке. Джексона пытались уговорить, он ни в какую, Никсон и так и сяк, а Брежнев не может понять, почему американский президент не может цыкнуть на свой Конгресс. И ведутся переговоры. Одновременно в Москву едут представители американского бизнеса, которые уже ручки потирают, потому что "Кока-Кола". Ведь до того, как возникла идея поправки Джексона – Вэника, была идея американских еврейских организаций бойкотировать "Пепси-Колу", потому что они вступают в деловые отношения со страной, которая торгует своими евреями, ведь иначе как работорговлей это дело не назовешь. Множество организаций открывают через свой офис в Москве. Полно этих организаций. Администрация Никсона справедливо полагает, что поправка и разрядка – это две вещи несовместимые. В то же время администрация Никсона все время посылает месседж Конгрессу: ребята, будет хуже, неужели вы не понимаете, что как только будет введена поправка, евреев вообще перестанут выпускать.

А к чему поправка? Наверное, это тоже стоит сказать. Существует некое советско-американское торговое соглашение. А у Советского Союза же долги по ленд-лизу, и неплохо бы, чтобы он их вернул. Идут довольно долгие дебаты по поводу суммы долгов. В общем, договариваются, что Советский Союз будет возвращать долги, а за это Конгресс одобрит законодательство, которое вводит не дискриминационные тарифы для Советского Союза. СССР в этот момент ведет переговоры с арабскими странами.

Иван Толстой: Которые, в свою очередь, выступают против "Кока-Колы".

Нателла Болтянская: Естественно! С другой стороны, есть такая конспирологическая теория, что образовательный налог на советских евреев был введен по требованию арабских стран, потому что евреи образованные, когда приезжают в Израиль, начинают помогать росту обороноспособности Государства Израиль. Так вот, арабские государства этого совершенно не хотели. В это же время сенатор Джексон пытается баллотироваться в президенты, но безуспешно. И еще один фактор – это Уотергейтский скандал. В конце 1972 года Никсон все еще надеется протолкнуть закон о торговой реформе без поправки, сторонники Джексона – Вэника все еще настроены на прямую взаимосвязь возможности экономической кооперации и соблюдения прав человека. В это время поправка поддержана большинством сенаторов, хотя в самой Палате представителей ситуация не столь радужная. Там к концу 1972 года еще не всех убедили, что эту поправку надо вводить, голосуют так и сяк.

(Песня "Оркестр Титаника")

Нателла Болтянская: 20 марта 1973 года происходит секретное заседание Политбюро, на котором Брежнев произносит исторические слова. Есть такая книга Бориса Морозова "Еврейская эмиграция в свете новых документов". Вот там есть стенограмма этого дела. Ну, собрали мы миллион с четвертью за 1972 год, и что мы получили от этого? Только проблемы. И дальше идет историческое предложение Леонида Ильича – ни мира, ни войны, армию распустить. То есть отменять мы не будем, но и собирать мы тоже это не будем. О чем информация просачивается на Запад. А Джексон с Вэником говорят: ни фига – отменять. И дальше начинается очень интересный процесс. Вроде как концептуальная договоренность достигнута – ну, не будем мы взимать этот налог. Но дальше начинается торговля по поводу численности – сколько евреев должен отпускать Советский Союз. Ходят слухи, что если поправку не введут, то 40 тысяч будут отпускать, или 30, или 60. А Джексон говорит: давайте сто. Сто тысяч евреев ежегодно будут отпускать. Более того, Джексон еще вводит такую идею, что это мы говорим только о евреях, а если, например, немцы поедут в Германию, то это отдельные квоты по выпуску.

В 1973 году в Москву приезжает Никсон. Другой Никсон. Дело в том, что Никсон 1972 года это еще полновесный президент, а Никсон 1973 года это уже дохлая утка, и все это понимают в Москве и ищут, с кем бы еще поговорить. Но там вся эта история сопровождается совершенно анекдотической ситуацией. Три американские телерадиовещательные корпорации – ABC, CBS и NBC – платят советскому правительству 270 тысяч долларов за освещение через советские кабели визита президента Никсона. Но странно они надумали освещать визит президента Никсона – возьми они и попрись к евреям, которые голодают за право выезда в Израиль, к академику Сахарову зачем-то побежали. Их предупреждали, что худо будет. Нет, они все сняли, а как только они начали передавать, все коммуникации замкнуло и ничего не происходит. Дальше говорят, что, мол, мы вас предупреждали, это, мол, не имеет отношения к визиту Никсона.

Я все пыталась списаться с этими корпорациями и выяснить – деньги-то вернули? Думаю, что не вернули. И вот в течение двух лет происходит очень острая борьба между законодательной и исполнительной властью. А вишенкой на торте для меня было, я читала мемуары посла Добрынина, когда он говорит там… Это уже 1974 год, это уже Форд. Форду же досталась в наследство чуть более облегченная ситуация. Форд, в отличие от Никсона, ничего не обещал Леониду Ильичу Брежневу, поэтому он, с одной стороны, вроде как начал с чистого листа, с другой стороны, тот факт, что Киссинджер остался на своем месте, говорит о том, что политика будет прежняя и Киссинджер будет продолжать продавливать. Он говорит о том, что келейные переговоры всегда более успешны, а эти говорят, что келейные переговоры нельзя отследить. Я даже не говорю о сути самой поправки, я говорю о борьбе за нее.

Осенью 1974 года происходит следующее. Киссинджер приглашает к Форду в Белый дом Джарвиса, Джексона и говорит: ребята, мы обо всем договорились с советским правительством, они будут выпускать, они не готовы говорить о цифрах, но все будет хорошо, вы не волнуйтесь. В ответ на что сенатор Джексон публикует эту историю в своем интервью, об этом рассказывает. Андрей Андреевич Громыко, министр иностранных дел, страшно возмущен, потому что он никому ничего не обещал. В этот момент Добрынин сообщает, что, якобы в частном разговоре с ним президент Форд назвал сенатора Джексона свиньей. Не знаю уж, что он сказал персонально Добрынину, но Добрынин описывает это так: "He said that Jackson behaves like a swine". И в декабре месяце, когда уже поправка принята, выясняется, что письмо о том, что Громыко никому ничего не обещал, он Киссинджеру отправил еще до встречи с Джексоном. Это Ионеско, серия вторая. Более кровопролитной борьбы на трибунах Конгресса и Сената, чем борьба за поправку Джексона – Вэника, я не встречала. Хотя существует версия, что поправка Джексона – Вэника включала в себя не только кнут, но и пряник. Если вы будете соблюдать права человека, в том числе право на эмиграцию, мы вам дадим все возможности – дешевые кредиты, режим наибольшего благоприятствования. Если не будете – будет плохо. Но сенатор Адлай Стивенсон ввел, и была принята еще одна поправка, поправка Стивенсона, которая ограничила кредиты Советскому Союзу на разведку недр. И, по мнению огромного количества экспертов, именно эта поправка в результате довела советское правительство до того, что они сказали: никогда никаких соглашений мы с вами заключать не хотим, и никаких кредитов по ленд-лизу вам не вернем никогда.

(Звучит "Марш")

Иван Толстой: Какова судьба в своем действии поправки Джексона – Вэника? Насколько она соблюдалась, насколько она ужесточалась, насколько она актуализировалась?

Нателла Болтянская: Хороший вопрос. Поправка соблюдалась в том плане, что режима наибольшего благоприятствования для Советского Союза не было. Другое дело, что давайте попробуем предположить, какие товары мог ввозить Советский Союз в США. Не так их много.

Иван Толстой: Ля водка.

Нателла Болтянская: С ля водкой было все плохо. "Пепси-Кола" рассчитывала получать феерические прибыли от торговли ля водкой, но не дали благоприятных тарифов американцы, и ля водку было ввозить совершенно невыгодно, потому что приходилось торговать ею очень дорого. Другое дело, что существует огромное количество свидетельств, что находили способы обогнуть санкции. Как и сейчас. Находили способы продать кому-то товары не напрямую, а через посредников, и называют довольно большое количество стран, которые были среди этих посредников. Я возвращаюсь к самому началу, когда я пыталась объяснить способы экспорта прав человека в другие страны. Всегда можно найти способы обойти, и именно в этой ситуации все сходит на нет. Поправка была отменена, как вы знаете, уже в 21-м веке и немедленно заменена на другой санкционный акт, Список Кардина.

Иван Толстой: Нателла, что со всей этой громадой, глыбой информации, с этими абсолютно неизвестными, по-моему, никому сведениями, материалами, документами, которые нужно копать на месте, в Библиотеке Конгресса, в архивах, что вы собираетесь со всем этим сделать? Потому что это как раз параллельная история тому, что можно почерпнуть из интернета, из книг о советско-американских отношениях. Здесь масса имен. Я очень интересуюсь историей холодной войны, но здесь – что ни абзац в вашем рассказе, то полно новых деталей, блесток.

Нателла Болтянская: Есть старый анекдот, когда еврейский ребенок спрашивает свою бабушку, зачем нужно евреям обрезание, а она отвечает: "Во-первых, это красиво". Мне кажется, что это исчерпывающий ответ. Мне нравится, как это происходит. А потом, они же местами очень наивны. Одна резолюция о переименовании катера "Бдительный" в катер "Кудирка" меня до слез доводит. Мне кажется, что этот рассказ - это какое-то средство прекратить новую холодную войну. Сочтите меня наивной идиоткой, но они же писали письма советским отказникам, они к ним приходили. Вы же понимаете, когда приперся конгрессмен Шуер к отказнику Лернеру, насколько я понимаю, без объявления войны, спонтанно приперся, это очень человеческая история, с одной стороны, а с другой стороны, мне кажется, что собрать все это дело, хорошенько выяснить модус операнди в каждом случае – и мы, может быть, получим какую-то новую геополитическую конструкцию. Считайте меня наивной идиоткой, опять же, но как-то это все немножко по-другому выглядело. Я все время пыталась найти признаки желания ущучить Советский Союз любым способом. Я их не нахожу, это же нематериальная история.

Иван Толстой: Расскажите, пожалуйста, хотя бы немножко о том, как действовали эти политические устремления, тезисы и желания американцев через недипломатические или, точнее, параллельно дипломатические каналы, такие как "Голос Америки", Радио Свобода и так далее. Существуют ли какие-то документы о том, как эта политика претворялась в жизнь через эти средства пропаганды?

Нателла Болтянская: Один могу найти пример, но он очень яркий. Семья Кац собирается эмигрировать из России. До 1972 года рассматривалась еврейская эмиграция только в Израиль, с 1972 года появилась возможность эмигрировать в Америку. И в тот момент, когда они получают разрешение, у жены обнаруживается очень непростая беременность. И уровень ее нездоровья таков, что они боятся уезжать, потому что неизвестно, сколько времени они там будут сидеть, где они будут сидеть, куда они попадут. Они просто нервничают. И она носит свою неспокойную беременность, а потом она рожает ребеночка. У ребеночка не все в порядке, ребеночек не принимает ни мамину грудь, ни искусственные смеси. И вдруг каким-то образом выясняется, что единственная смесь, которую принимает эта юная отказница Джемма Кац, – это американская молочная смесь. Дальше начинается то, что современным языком можно охарактеризовать как флешмоб. Идет информация, в том числе через Радио Свобода и "Голос Америки", хотя я знаю, что эти радиостанции направлены внутрь Советского Союза, и каждый американский турист, каждый американский бизнесмен, каждая собака американского происхождения, ступающая на трап Шереметьева, везет с собой баночку этой смеси. Потом проходит какое-то время, семью Кац выпускают, на трапе в Бостоне их встречает сенатор Кеннеди и говорит: "Я вас так долго ждал!" Вот так. Это работает.

А как работает непосредственно радиостанция, это я позволю себе сослаться на фильм, который я снимала. Во-первых, два надзирателя в курилке, один из которых говорит: "Слышь, Вась, а вчера про нашу зону по радио говорили". Это уже пять баллов.

Кроме того, известная история, когда начальник лагеря, небезызвестный майор Осин, вызвал одного из сидельцев и говорит: "А вы что, в друзьях с Рональдом Рейганом? Он сказал, что будет бороться за ваше освобождение". То есть уже понятно, что резиновой дубинкой по почкам бить не следует. Все эти публикации, с одной стороны, тешили примитивное тщеславие охраняющего состава, с другой стороны, они давали понять более высоким товарищам, что наблюдают, мониторят судьбу конкретного заключенного. А с третьей стороны, когда говорят по Радио Свобода, что Буковский держит голодовку, его здоровью угрожает опасность, прокурор Пермского края пишет: майор Осин, что у вас за фигня творится? У вас заключенные голодают, это не дело, ну-ка разберитесь.

А дальше начинается торговля. И вот касаемо этой торговли я тоже позволю себе рассказать один прелестный эпизод. Будущий знатный израильский политик Натан Щаранский сидит себе в 35-й зоне, а тут – Ханука. И Щаранский рассказывает своим сосидельцам о том, какой это красивый праздник, и впечатляет их настолько, что один из них вырезает из подручных средств ханукию. И Щаранский счастлив. Но тут другой нашелся мерзавец, который стукнул, что это нарушение правил пожарной безопасности, как курить на балконе, и вечером, когда Щаранский возвращается в барак, ханукии нет. Щаранский – парень серьезный, он начинает голодовку, а в это время какая-то очередная комиссия, майор Осин вызывает его и говорит: "Гражданин Щаранский, ну хватит уже, хорош голодовку держать". А тот говорит: "Верните цацку". – "Я не знаю, где она находится". – "Верните ханукию". – "Ну вы понимаете, вы же в бараке находитесь!" – "Нет, я буду голодать". И тут Щаранский ему говорит: "Гражданин майор, смотрите, сегодня такой-то день Хануки, мне это очень важно, давайте отметим его вместе?" Майор Осин говорит: "Это будет быстро?" – "Конечно". – "Что от меня нужно?" – "Нож, свеча, головной убор и ханукия". Тот: "Иванов! Неси канделябер!" Тот приносит "канделябер", Щаранский ему показывает, что свечу нужно разрезать на соответствующее количество частей, воткнуть в ханукию. "Наденьте, – говорит,– гражданин начальник, головной убор и повторяйте за мной, а когда я вот так сделаю, вы скажете "Амен!" И дальше Щаранский на иврите читает молитву, что сегодня я гоним и убог, но на будущий год в Йерушалайме я буду встречать Хануку со своей семьей, и те, кто меня сегодня преследуют и гонят, скажут следом за мной – что?.."

Иван Толстой: Амен!

Нателла Болтянская: Вот так! Вот вам еще одна история глумления. И ведь все это шло с большой помощью западных голосов. Была замечательная история, мне ее рассказывал ныне покойный председатель правления Международного "Мемориала" Арсений Борисович Рогинский, что однажды, это 1968 год, – голодовка в зоне. А, как мы помним, интернета нет тогда, свиданий не дают, а на следующий день ваша "Свобода" чертова сообщает о голодовке. Приходит в барак кум со всей охраной и говорит, глядя в сторону: "Я не спрашиваю кто. Вы мне, пожалуйста, скажите: старые надзиратели (которые со сталинских времен) или новые, кто коррумпированный, передал информацию?" И был такой, он и ныне здравствует, Виктор Фульмах, который говорит ему: "Гражданин начальник, за три рубля – старые, за пять – новые, а за пятьдесят вы и сами письмо в Москву академику Сахарову отвезёте". Вот вам контекст радио.

Иван Толстой: Нателла, всякий человек, который погружен в документы, долго работает над своей темой, у него время от времени такие стрелы через его голову или во сне ему снится название будущей книги. Вокруг чего вертятся ваши мысли, как бы вы назвали ваш труд?

Нателла Болтянская: Вы мне наступили на самую больную мозоль, потому что много лет назад меня попросили придумать название для фильма про поправку Джексона – Вэника, и мне кажется, что я гениальное название придумала – God Bless Amendement. Когда я работала руководителем пиар-службы Еврейского конгресса, мы однажды придумали название еврейской выставки – "Черты оседлости". Вот пока такого момента истины не произошло. "Американские законодатели в борьбе с коммунизмом" – тоска зеленая. Будем считать, что это самая главная проблема. Пока яхта не названа, она не плывет.

Иван Толстой: Будем считать, что ЭТО самая главная проблема. Желаю успеха!

(Песня "Крысолов")